самоуверенность,
и он торжествовал теперь победу.
   В таком же состоянии блаженной уверенности в победе находилась и Кларисса
Лаланд. Когда она гостила в Холлимиде, перед тем, как Поуэли были  вынуждены
переселиться в Бристоль, она слышала о том, что  там  провел  три  недели  и
Юстес  Тревор,  слышала  и  о  его  внезапном  обращении   из   роялиста   в
парламентарии и чутьем угадала причину этого обращения. Однако при ближайшем
наблюдении, она не открыла ничего, подтверждающего ее догадку. Юстес хотя  и
продолжал   посещать   Холлимид,   но   всегда   в   сопровождении    своего
непосредственного начальника, сэра Ричарда Уольвейна; беседовать с Вегой ему
приходилось  постоянно  под  наблюдением  остальных  присутствующих,   между
прочим, и самой Клариссы,  когда  та  одновременно  с  ним  бывала  у  своих
форестских родственников. Правда, без нее  Юстес  с  Вегой,  быть  может,  и
встречались наедине, но  никакой  особенной  близости  между  ними  не  было
заметно.
   Разумеется, блестящая красота Веги, отрицать которую Кларисса  не  могла,
давала повод подозревать, что редкий мужчина  окажется  в  состоянии  пройти
равнодушно мимо такой красоты. Но разве она сама, Кларисса, не была в полном
смысле красавицей, и даже еще более  бросающейся  в  глаза,  чем  Вега,  как
уверяли ее льстивые языки и зеркало? И разве она не обладает огромной  силой
очарования? Нет, не "бледной"  красоте  форестской  кузины  спорить  с  ней,
жгучей креолкой! Юстес должен любить ее,  только  ее,  Клариссу!  А  что  он
иногда украдкой так странно поглядывает на даму своего кузена, то это ничего
не значит; быть может, она нравится ему даже в  качестве  будущей  жены  его
двоюродного брата.
   Таким  образом,  в  то  время,  как  одна  пара  мучилась   воображаемыми
горестями, другая ликовала, предаваясь таким же воображаемым радостям.

Глава XX
КОНЕЦ ИГРЫ

   Последним танцем был танец-соло.  Этот  вид  танцев  плохо  прививался  в
Европе,  пока  его  не  одобрила  французская  королева.   Пример   королевы
заразительно подействовал сначала на близкие ко двору круги, потом понемногу
начал распространяться и по всей Франции, но еще мало был знаком  в  Англии.
Кларисса Лаланд вздумала доставить своим гостям особенный  сюрприз,  показав
им первый раз танец-соло, заимствованный  у  туземцев  Антильских  островов.
Время для этого танца было выбрано  после  ужина,  когда  возбуждение  после
выпитого вина должно было придать этому  чересчур  смелому  танцу  особенную
привлекательность в глазах публики. Положим, Кларисса заботилась  только  об
одном человеке из всех присутствующих, но ведь  приходилось  считаться  и  с
другими.
   Танец-соло, включенный Клариссой в свою программу, - собственно говоря, в
финале этой программы, - изображал индейскую девушку,  собирающую  цветы.  В
качестве этой девушки выступала, разумеется, сама  Кларисса.  Начала  она  с
тихих, медленных движений, сопровождаемых соответствующей пантомимой. Вокруг
нее - воображаемые цветы. Она идет по лесной тропинке и подходит то к одному
цветку, то к другому,  но  не  срывает  ни  одного.  Остановившись  на  одно
мгновение перед каким-нибудь  цветком,  она  вдруг  отпрыгивает  от  него  и
перепархивает к другому.
   Танец этот очень богат фигурами и разнообразием  поз,  в  зависимости  от
того, растут ли воображаемые цветы на правой стороне или на левой, внизу, на
земле  или  вверху,  на  ветвях   деревьев.   Все   это   дает   возможность
демонстрировать ловкость, грациозность и искусство пантомимы. Стан танцующей
подчеркивает его подвижность и гибкость.
   Все еще не находя  желаемого  цветка,  танцующая  вдруг  останавливается,
причем вся ее фигура изображает нечто новое. Очевидно, ее  смущает  какой-то
шум в лесу. Она низко наклоняется  к  земле  и  прислушивается.  Сперва  она
выражает недоумение, затем тревогу. И вдруг она бросается бежать, но  не  по
прямой линии, а зигзагами, словно она в своем смятении сама не  знает,  куда
ей броситься, чтобы избежать угрожающей ей опасности. Движения ее становятся
все более и более порывистыми, жестикуляция - возбужденнее. И вот,  наконец,
она несется в вихре бешеного вальса. Временами она  останавливается  как  бы
для отдыха, изображая полное изнеможение и жестами умоляя публику  поспешить
к ней на помощь. Но публика знает  или  предупреждена,  -  как  в  настоящем
случае, -  что  "спасти"  танцующую  должен  только  тот,  кому  она  бросит
какой-нибудь предмет: платок,  ленту,  перчатку  или  еще  что-нибудь.  Роль
"спасителя" состоит в том, что он выходит на  "арену"  и  останавливается  в
позе желающего помочь. Тогда танцующая бросается ему  на  грудь,  разыгрывая
восторг радости по поводу своего спасения и выражая благодарность спасителю.
Разумеется, этим спасителем должен быть мужчина.
   К  этому  танцу  Кларисса  надела  соответствующий  костюм,  какой  носят
карибские королевы: короткую белую газовую юбку и лиф из того же  воздушного
материала, с очень низким вырезом и широкими рукавами. В волосах,  ушах,  на
открытой шее и на почти обнаженных руках сверкали драгоценности. Костюм этот
с особенной яркостью подчеркивал  ее  своеобразную  красоту.  И  когда  она,
подобно блестящей  бабочке,  запорхала  от  цветка  к  цветку,  демонстрируя
изумительную грациозность и гибкость, даже самые строгие пуритане  не  могли
не восхититься ею.
   Мужчины затаили дыхание  в  томительном  ожидании,  кого  именно  из  них
изберет индейская чаровница своим  спасителем.  Все  уже  заметили,  к  кому
именно клонятся ее симпатии, но интересно было  знать,  не  захочет  ли  она
прикрыть свое истинное чувство, вызвав  к  себе  "на  помощь"  кого-либо  из
остальных кавалеров. Томиться долго неизвестностью никому не пришлось.
   Сняв с правой руки расшитую драгоценными камнями  перчатку,  какие  в  то
время носили богатые дамы, она протянула руку, как  бы  намереваясь  бросить
перчатку, и изящно переступила с ноги на ногу, вглядываясь в лица  зрителей,
отыскивая между ними своего избранника.  Многие  были  заинтересованы  ею  и
втайне надеялись, что драгоценная во всех отношениях перчатка будет  брошена
им. Но она упала к ногам как раз того человека, который вовсе не желал ее  -
к ногам Юстеса Тревора. Отказаться поднять перчатку было невозможно. Молодой
человек поднял ее и выступил вперед. В  нескольких  шагах  от  девушки,  под
залитой огнями террасой, он остановился и, как этого требовал танец, раскрыл
свои объятия. В то же мгновение к его груди приникла другая, упругая  грудь,
вздымающаяся бурно и взволнованно. Но это нисколько не восхитило юношу.
   Однако этим дело еще не кончилось. Юстесу Тревору пришлось взять под руку
воображаемую карибскую королеву и пройтись с нею по ярко  освещенным  аллеям
сада. Такое зрелище было новым ударом для бедной Веги. Прелестная  блондинка
была близка к отчаянию, и, пожалуй, заболела бы  или  наложила  бы  на  себя
руки, если бы не судьба. Эта всевластная богиня нашла, что  истинная  любовь
должна восторжествовать над всеми недоразумениями, ошибками и  заблуждениями
людей и прихотями врагов. Быть может, все объяснилось бы когда-нибудь и само
собой, но могло случиться и другое: зеленоглазая ревность могла погубить все
намеченные ею жертвы. Как бы там ни было,  но  судьба  послала  Веге  и  еще
кое-кому помощь в лице двух бдительных добрых гениев, полностью  раскусивших
суть этой  игры.  Этими  гениями  оказались  Сабрина  Поуэль  и  сэр  Ричард
Уольвейн.
   - Не знаете ли вы, моя дорогая, - спросил сэр Ричард у своей  невесты,  с
которой переходил на интимное "ты" только в особенных случаях, - почему ваша
сестра совсем не танцевала с Юстесом Тревором? Да и вообще весь этот вечер я
не видел их рядом. Уж не случилось ли чего-нибудь между ними?
   - Да,  кажется,  у  них  произошло  какое-то  недоразумение,  -  ответила
Сабрина.
   - Но по какому же поводу?
   - Положим, повод-то есть...
   - Вы думаете, что тут замешана ваша экзотическая кузина?
   - А вы разве не думаете этого, Ричард?
   - Как вам сказать, дорогая Сабрина?.. Положим,  она  довольно  откровенно
ведет себя с Юстесом.  Но  я  все-таки  не  думаю,  чтобы  мисс  Вега  имела
основание ревновать к ней.
   - Почему же?
   - Да просто потому, что Тревор нисколько не заинтересован мисс Клариссой.
   - Так почему же он так носится с ней весь вечер?
   - Спросите лучше, почему она так цепляется за него, нарушая  все  правила
приличия. Что же  касается  Юстеса,  то  он  только  из  вежливости  или  по
какой-нибудь другой причине показывает вид, будто ему приятны ее авансы.  На
самом же деле он любит вашу сестру. Это я знаю от него  самого.  В  одну  из
минут откровения он мне во всем сознался.
   - Он мог измениться с тех пор. Кларисса очень хороша и умеет привлекать к
себе.
   - Да, она хороша и привлекательна, но только не для Юстеса. Он не из тех,
кого может привлечь любое красивое женское личико. В Уайтхолле он прослыл за
человека с сердцем твердым, как алмаз,  и  все  старания  тамошних  красавиц
тронуть его нечувствительное сердце оказались тщетными. Говорят, это и  было
причиной того, что ему пришлось уйти оттуда. Он отверг явную благосклонность
даже чрезвычайно важной дамы при дворе, так что и та была  настроена  против
него. Когда такой человек кого-нибудь полюбит, то сомневаться в  постоянстве
его чувства нет основания. Юстес  Тревор  искренне  полюбил  вашу  сестру  и
никогда не изменит этой любви, будьте уверены.
   - Однако мог же он чуть ли не  в  один  миг  изменить  свои  политические
убеждения, - резонно заметила Сабрина.
   - О, это совсем другое дело и свидетельствует  только  в  его  пользу!  -
воскликнул сэр Ричард. - Он не по собственному выбору шел ложным  путем,  и,
когда сам убедился, что этот  путь  ложный,  недолго  думая,  мужественно  и
решительно свернул с него. С пути же, свободно  им  избранного,  он  уже  не
сбивается и никогда не собьется... Не вернее ли предположить, что сама  Вега
изменилась к нему? Она сегодня что-то  очень  долго  находилась  в  обществе
другого Тревора. Что это значит, по-вашему?
   - Право, не знаю. Может быть, старший Тревор насильно навязывает себя ей,
и она, оскорбленная явным пренебрежением Юстеса, затеяла эту игру.
   - По всей вероятности, это игра с обеих сторон. Оба, - и ваша  сестра,  и
мой юный друг, - проделывают все это просто так... в  пику  друг  другу.  Но
все-таки  эта  игра  очень  рискованная,  и  нам  нужно  постараться  скорее
прекратить ее, пока еще не поздно.
   Сабрина и сэр Ричард давно уже были помолвлены друг с другом, и  если  бы
не гражданская война, разразившаяся в стране, то были бы уже мужем и  женой.
Их   интерес   к   сердечным   делам   Веги   и   Юстеса    Тревора    носил
дружелюбно-покровительственный характер. Особенно тревожилась Сабрина, видя,
что счастью ее любимой сестры грозит серьезная опасность.
   - Да, дорогой Ричард, вы правы, - обрадованно  подхватила  она  последние
слова жениха, - вам надо остановить эту игру... Но твердо ли  вы  уверены  в
любви Юстеса к Веге?
   - Повторяю вам - вполне уверен, - поспешил  ответить  сэр  Ричард.  -  Не
далее, как сегодня, когда мы ехали с ним сюда вдвоем, он  снова  открыл  мне
свое сердце и прибавил, что никогда ни на один вечер  он  не  отправлялся  в
таком тяжелом настроении, как на  этот.  Я  спросил  его  о  причине  такого
настроения, и он мне сознался, что боится, не ошибается ли  он,  надеясь  на
взаимность Веги! Он слышал, что во время его отсутствия в Бристоле его кузен
Реджинальд часто бывал здесь, что тот тоже влюблен в Вегу и что, быть может,
ему удастся покорить сердце этой малоопытной девушки...
   - О, - с живостью перебила Сабрина,  -  я  хорошо  знаю,  что  Реджинальд
Тревор никогда не сможет стать предметом мечтаний моей сестры! Она...
   Молодой девушке не удалось договорить: помешал шум приближающихся шагов и
говор. Жених и невеста сидели в  беседке,  сплошь  покрытой  густой  листвой
вьющихся растений. Беседка освещалась висячей  лампой,  которая  только  что
почему-то погасла. Поэтому в беседке было теперь темно.  Шаги  идущих  вдруг
замерли  перед  входом  в  беседку.  Это  были  Кларисса  и  Юстес   Тревор.
Беззастенчивая креолка вела своего кавалера  туда,  где  не  ожидала  никого
встретить.
   - Как странно, что  вы  могли  перейти  на  сторону  парламента,  капитан
Тревор! - звенел возбужденный голос Клариссы.
   - Почему это кажется вам странным,  мисс?  -  раздался  холодно  вежливый
голос Юстеса.
   - Потому что ваш отец и вся ваша семья находятся на  стороне  короля.  Не
изменил королю и ваш храбрый кузен. Да вы и сами совсем  не  подходите  этим
плебеям... круглоголовым, как их называют. У вас с  ними  ровно  ничего  нет
общего.
   - Нет, мисс, вы ошибаетесь, у меня с ними общее то, что я так же,  как  и
они, люблю свободу и правду. Я удивляюсь их стойкости, их самопожертвованию,
их мужеству, с какими они добиваются своего права  на  сносное  человеческое
существование.
   - Однако и роялисты не менее стойки.  Напротив,  говорят,  что  они  даже
храбрее ваших оборванцев.
   - Вы заблуждаетесь в этом,  мисс...  Простите,  что  я,  во  имя  правды,
противоречу вам. Роялисты вовсе не храбрее наших партизан. До  сих  пор  они
были только лучше  вооружены.  Это  давало  им  возможность  грабить  каждую
незащищенную  ферму,  каждую  усадьбу,  каждое  селение.  Вот   в   чем   их
преимущество перед  нами.  Но  скоро  колесо  фортуны  повернется  в  другую
сторону,  и  мы  рассчитаемся  с  Рупертом  и  его  грабителями  за  все  их
бесчинства.
   - Ах, капитан Тревор, как можете вы  так  отзываться  о  принце  Руперте,
словно об атамане разбойников с большой дороги!
   - Он такой же гнусный убийца! Впрочем, и сам король не лучше  его.  Стоит
только припомнить, как он поступил с несчастными сиренстерскими пленниками.
   - Ах, какой вы, однако, гадкий  бунтовщик!  -  вскричала  Кларисса,  смех
которой доказывал, что участь сиренстерцев нисколько ее не трогает. - И  что
вы там ни говорите, капитан Тревор, но я не могу не называть вас ренегатом.
   - Называйте меня, как вам будет угодно, мисс, - прежним равнодушным тоном
произнес Юстес. - Я сделал то, что должен  делать  каждый  честный  человек.
Когда он увидит, что необдуманно, по чужой ложной указке идет не туда,  куда
следует, он тотчас же поворачивает в  другую  сторону.  Я  так  и  сделал  и
нисколько не стыжусь этого, напротив, горжусь этим.
   "Прелесть, что за прямой и открытый  характер!"  -  думал  о  Юстесе  Сэр
Ричард, с удовольствием прислушиваясь к его правдивым ответам. То  же  самое
думала и Сабрина,  с  тем  лишь  дополнением,  что  находила  Юстеса  вполне
достойным быть мужем ее сестры. Только бы устроить эту партию!
   Очевидно, Кларисса подумала, что Юстес обиделся на ее слова, и  поспешила
умиротворить его.
   - О, сэр, - говорила она дрожащим от страсти голосом, - не подумайте, что
я серьезно назвала вас так... Нет, нет, я только  пошутила.  Я  вовсе  и  не
думаю упрекать вас. Ведь мы, женщины, очень слабо разбираемся в политике.  В
особенности я не  осведомлена  в  них,  потому  что  нахожусь  здесь  совсем
недавно. Как вам известно, моя родина не здесь. В действительности я  совсем
не знаю, какая партия права, какая - нет. Да, по правде сказать, и мало этим
интересуюсь... во всяком случае, не настолько, чтобы из-за этого ссориться с
друзьями, а  тем  более  с  вами,  капитан  Тревор.  Прошу  вас  забыть  мои
необдуманные шутки, как будто бы их и не было. Забудете? Да?
   Она перешла чуть ли не на умоляющий тон  кающейся  грешницы.  Кротость  и
смирение его  собеседницы,  казалось,  подкупили  Юстеса  в  ее  пользу.  Он
подумал,  что,  в  сущности,  у  нее  недурное  сердце  и  много   настоящей
женственности, а если она так странно ведет себя, то это потому,  что  плохо
воспитана и все время была у себя на родине в дурном обществе. Это  побудило
его пожалеть ее, и он сердечно ответил ей:
   - Мне не за что прощать вас, дорогая мисс, и  нечего  забывать  из  ваших
слов. По-своему вы, быть может, и правы, и не мне обижаться на вас за это.
   Он и в мыслях не имел, что его дружеский тон  и  нечаянно  сорвавшиеся  с
языка слова "дорогая мисс", которым  он  не  придавал  особенного  значения,
могут быть восприняты как доказательство наличия таких чувств, каких у  него
не было. Но Кларисса именно в этом смысле поняла его слова.
   - Ах, как я рада, что мы остаемся друзьями! -  с  чисто  южной  пылкостью
произнесла она. - А где  моя  перчатка?  -  вдруг  спросила  она  совсем  уж
фамильярным тоном.  -  Намерены  вы  возвратить  мне  ее  или  предпочитаете
оставить у себя?
   Эти вопросы очень смутили Юстеса. Он все еще держал в  руке  поднятую  им
при танце-соло перчатку Клариссы и  совсем  забыл  о  ней.  Вопросы  креолки
заставили его понять, что он попал в крайне щекотливое положение. Оставить у
себя перчатку - значило бы выказать то, чего он не чувствовал, а  возвратить
ее обратно могло быть прямым оскорблением для девушки, на что  он  по  своей
натуре не был  способен.  Как  поступить?  Вдруг  у  него  мелькнула  мысль,
дававшая ему приличный выход из создавшегося положения. Перчатка была  очень
дорогая: бархатная, вышитая золотом и мелкими драгоценными камнями.
   - О нет, - сказал он, протягивая Клариссе перчатку,  -  оставить  у  себя
такую дорогую вещь я не могу. Пожалуйста, возьмите ее обратно.
   - Не надо, не надо, сэр! - со смехом  ответила  креолка,  отмахиваясь  от
перчатки. - Благодарю за ваше  любезное  предложение,  но,  поверьте,  я  не
настолько бедна, чтобы не быть в состоянии приобрести пару других  таких  же
перчаток.
   - Раз вы так великодушны,  мисс,  то  я  с  благодарностью  принимаю  ваш
подарок, - сказал окончательно растерявшийся Юстес, думая дать  делу  совсем
другой оборот, чем это могло показаться его собеседнице.
   - Благодарить не за что, - возразила торжествующая Кларисса. - Вы  только
получили должное за избавление меня от угрожавшего мне врага, ха-ха-ха!
   Вдруг она взглянула на его шляпу, где еще  развевались  перья  цапли,  на
которые он в Холлимиде заменил страусовые, и прибавила:
   - Жаль, что вы не можете прикрепить мою перчатку к вашей шляпе. Она может
испортить вид этих прелестных перьев.
   Молодой капитан оцепенел. Прикрепить перчатку  к  шляпе  -  да  ведь  это
значило бы, что нужно оставить ее там и, главное, что этим та особа, которой
принадлежала перчатка, вселюдно объявляется дамой  сердца  владельца  шляпы.
Что подумает тогда Вега? Не будет ли она вправе считать его  изменившим  ей?
Нет, этого допустить нельзя. Может быть,  она  изменила  ему  и  никогда  не
любила его, - но что же делать? Ведь он сам искренне  любит  ее,  и  ему  не
следует навлекать на себя и тени подозрения в измене. Даже в отместку ей  за
ее возможную измену он не в силах был нанести ей  такое  оскорбление,  какое
внушала ему эта сумасбродная креолка.  Немного  подумав,  он  с  решительным
видом твердо сказал:
   - Простите, мисс Лаланд. Как я ни осчастливлен  тем  даром,  которым  вам
угодно было почтить меня, но есть причина, по которой я не могу использовать
его так, как вы того пожелали.
   - Да? Почему же? - полуудивленно, полураздраженно  спросила  Кларисса.  -
Интересно бы узнать эту причину... Впрочем, на что мне и знать  ее!  Отдайте
перчатку, сэр... Благодарю вас... Спокойной ночи!
   Сидевшие в беседке  слышали,  как  сначала  удалились  легкие  и  быстрые
женские шаги, а немного спустя заскрипел  песок  дорожки,  пролегавшей  мимо
беседки, под более тяжелыми, мужскими шагами. Затем все кругом затихло.
   - Кларисса проиграла, - сказал сэр Ричард. - Видите, дорогая  Сабрина,  я
был прав: любовь Юстеса Тревора к вашей сестре верна и крепка, как утес.
   - Да, теперь я сама в этом убедилась, -  подтвердила  девушка.  -  Пойду,
отыщу Вегу и расскажу ей все.
   - Вы думаете, это ее обрадует?
   - Конечно. Хот