ди,  только  чудом
избежавшие резни, устроенной роялистами в Сиренстере, и те  не  упустили  бы
возможности жестоко отомстить за своих несчастных сограждан, погибших в этой
резне.
   Не зевали и Бек с Тревором, отправленные губернатором  "очистить"  гнезда
заговорщиков, что и было ими исполнено с таким же успехом, как и Бэрчем. Все
обошлось без кровопролития: роялисты везде  сдались,  уступая  превосходящим
силам противника и сберегая свою жизнь в  надежде,  быть  может,  на  лучшее
будущее.
   Нужно сказать правду: не будь неусыпного Бэрча и неутомимого Бека,  улицы
Бристоля в ту ночь, наверное,  были  бы  орошены  потоками  крови.  Позднее,
действительно,  выяснилось,  что  принц  Руперт,  стоя  перед   городом,   с
нетерпением ожидал условленного сигнала колокола, которым  его  сообщники  в
городе должны были дать ему знать, что местный  гарнизон  перебит  и  ворота
отперты. Остается лишь вступить в Бристоль и взять его.
   Но титулованный разбойник так и не дождался желанного сигнала.  В  городе
все оставалось спокойно, а на  его  стенах  по-прежнему  были  видны  черные
силуэты людей, оружие которых блестело и сверкало в лучах фонарей. Незадолго
до утра лагерные костры, обозначавшие стоянку Руперта, угасли, и он во главе
своей армии повернулся спиной  к  богатому  портовому  и  торговому  городу,
который в заносчивых мечтах уже давно видел своим.

Глава XVIII
РАЗНОХАРАКТЕРНАЯ СЕМЬЯ

   Неблагоприятно сложившиеся  политические  события  заставили  всех  наших
добрых знакомых собраться в  Бристоле,  как  в  наиболее  надежном  убежище.
Пришлось укрыться в нем и мистеру Эмброзу  Поуэлю  с  обеими  дочерьми.  Его
планы насчет укрепления Холлимида и защиты своего поместья с помощью  друзей
и приверженцев оказались невыполнимыми. Сэр Ричард объявил, что все старания
укрепиться в деревянном доме будут напрасны. Первая же  раскаленная  стрела,
пущенная неприятелем из специальных метательных снарядов, подожжет строение.
Противник  же  захватывал  один  за  другим  все  густонаселенные  и  хорошо
укрепленные пункты в Форестской области. Сила  была  пока  на  его  стороне.
Послушавшись совета сэра Ричарда,  мистер  Поуэль,  скрепя  сердце,  решился
переселиться в Бристоль одновременно с отрядами добровольцев-патриотов.
   У Эмброза Поуэля была сестра, состоявшая в браке с богатым плантатором  в
Вест-Индии. Имя ее было Гвендолина и по мужу она носила фамилию Лаланд.  Муж
ее, за год до своей смерти, последовавшей  незадолго  до  описываемого  нами
времени, ликвидировал все свои дела в  Вест-Индии  и  перебрался  на  родину
своей жены, где от непривычной  праздности  и  разных  излишеств  вскоре  же
заболел и умер, оставив  жене  и  единственной  дочери,  Клариссе,  огромное
состояние.
   Клариссе  Лаланд  было  всего  восемнадцать   лет,   и   она   отличалась
необыкновенной, своеобразной красотой. Среди предков ее  отца  были  мулаты,
этим объяснялся приятный бронзовый цвет ее прекрасного лица, огромные жгучие
темные глаза, особый оттенок густых, курчавых черных волос,  с  которыми  не
могла справиться ни одна  гребенка,  и  ярко-пунцовые,  пышные,  чувственные
губы. Избалована была эта единственная  дочка  богатых  родителей  донельзя.
Прихотям ее и  причудам  не  было  конца.  Своенравная  и  страстная  натура
Клариссы не терпела никаких противодействий своей воле, и не знала  никакого
удержу. Воспитанная в атмосфере рабства и  лести,  она,  естественно,  могла
сочувствовать только  монархизму,  казавшемуся  ей  олицетворением  всех  ее
идеалов - величия, пышности,  изящества  и  красоты.  От  демократов  она  с
отвращением и почти ужасом отворачивалась.
   Хуже всего было то, что и ее мать стала разделять  вкусы  дочери.  Мистер
Поуэль  совсем  не  узнавал  в  сестре  свою  прежнюю   любимицу,   скромную
провинциальную девушку, которая раньше всегда так понимала  его  интересы  и
разделяла все его взгляды и убеждения. Он много лет с нею совсем не  виделся
и был неприятно поражен происшедшей с ней за это время переменой; между тем,
судьба, как нарочно, заставила  его  искать  гостеприимства  именно  у  этой
сестры.
   Гвендолина Лаланд была в высшей степени гостеприимна. Постоянно устраивая
званые  обеды,  вечера,  балы  и  тому  подобные  собрания  с  великолепными
угощениями и разного рода увеселениями, она, в сущности,  только  продолжала
то, что началось по желанию ее покойного мужа.  Центром  этих  собраний,  на
которых присутствовала вся местная знать - аристократическая  и  денежная  -
служила, разумеется, Кларисса. За нею увивались все  мужчины,  свободные  от
брачных уз. В числе ее поклонников одно время состоял  и  веселый  полковник
Эссекс, завсегдатай всех пышных обедов,  балов  и  пикников.  Мать  и  дочь,
видимо, благоволили к нему,  потому  что  он  был  сыном  лорда,  и  в  один
прекрасный день и сам смог сделаться лордом. Но, когда Эссекс был  уличен  в
измене и посажен в тюрьму, надежды его и Лаландов рассеялись, как дым.
   Однако и после исчезновения Эссекса  из  дома  радушной  вдовы  последняя
продолжала вести прежний образ жизни. Не  проходило  почти  ни  одного  дня,
чтобы в этом доме не  было  многолюдного  веселого  сборища.  Хотя  город  и
находился в полуосадном положении, это нисколько не  отражалось  на  богатом
доме, где думали только о забавах, развлечениях и дорогих яствах.
   Из семьи Эмброза Поуэля всех ближе была к Гвендолине и Клариссе  Лаландам
жизнерадостная Вега, но и ее смущали  их  чересчур  уж  свободные  манеры  и
склонности. Сам же мистер Поуэль и его старшая дочь Сабрина являлись  полной
противоположностью своих родственников и чувствовали себя крайне  неуютно  в
гостеприимном доме. Не раз пожалел мистер Поуэль о том, что не  поселился  в
Глостере вместо Бристоля. Ему хотелось бы исправить эту ошибку, но это  было
очень рискованно, потому что дороги между  обоими  городами  с  каждым  днем
становились  все  более  и  более  опасными,  и  он   поневоле   мирился   с
необходимостью переждать в доме сестры дни смуты и тревоги.
   Гражданская война шла с переменным успехом. Раскрытие заговора 7 марта  и
арест всех заговорщиков  дали  временный  перевес  патриотам.  Принц  Руперт
отошел с войском от Бристоля. Был избавлен от непосредственной  опасности  и
город Глостер, которому угрожали отряды  лорда  Герберта,  надвигавшиеся  со
стороны Монмаутсшира. Это было сделано сэром  Вильямом  Уоллером,  известным
под двумя прозвищами: "Вильяма-Победителя" - за совершенный им ряд блестящих
подвигов, и "Ночной Птицы" - за его пристрастие к ночным экспедициям.
   Разбив наголову часть партизанских войск лорда  Герберта,  наседавших  на
Глостер, он выгнал из Динского Леса  королевские  войска,  находившиеся  под
предводительством принца Мориса, после чего направился в Гирфордшир и  занял
главный  город  этого   графства,   оставленный   слабым   и   бездеятельным
парламентарием Стамфордом.  Захватив  там  в  плен  целую  банду  роялистов,
приютившихся было в этом месте после  ухода  Стамфорда,  Уоллер  вернулся  к
Глостеру, а оттуда направился к Бристолю.
   Уоллер  не  любил  нигде  засиживаться.  Сдав  Финсу   своих   пленников,
состоявших преимущественно из самого цвета  гирфордширского  дворянства,  он
отправился в Соммерсетшир, чтобы  помериться  силами  с  принцем  Морисом  и
маркизом Гертфордом.
   Население Бристоля  могло  свободно  вздохнуть.  Внутренняя  измена  была
подавлена в тот самый момент, когда она надеялась на успех. Главари заговора
7-го марта были приговорены к  смерти  и  вскоре  казнены.  Среди  судей  не
нашлось ни одного голоса, который решился бы ходатайствовать о смягчении  их
участи.
   Эти главари - Иоменс и Баучер - имели повсюду большие  связи,  и  за  них
многие хлопотали, но безуспешно. Сам король попробовал было  пустить  в  ход
все свое еще оставшееся влияние, чтобы их спасти. Он предлагал  в  обмен  за
них всех пленных, захваченных его сподвижниками в Сиренстере, но не  помогло
и это. Юрист Финс на это предложение, сделанное ему  одним  из  приближенных
короля, твердо ответил:
   - Люди, которых мы судили и осудили, - не воины, а шпионы и  заговорщики.
Ваши же пленники, взятые в  Сиренстере,  дрались  с  оружием  в  руках.  Это
большая разница. На предложенный вами обмен мы согласиться  не  можем,  и  я
предупреждаю вас, что за каждого сиренстерского пленника  мы  повесим  целый
десяток ваших длинноволосых кавалеров. Прошу вас это запомнить.
   Королевская партия знала, что Финс шутить не любит и  привык  свои  слова
подкреплять  делом.  Новых  попыток  спасти  Иоменса  и  Баучера  больше  не
предпринималось, и сиренстерские пленники не были казнены.
   Но король действовал так вовсе не из сострадания и жалости, а  просто  по
расчету. В руках парламентариев находились  роялисты,  настолько  важные  по
своему происхождению, положению и состоянию, что король  боялся  подвергнуть
риску их жизни. У этих роялистов были еще более сильные связи, чем у Иоменса
и Баучера, так что можно было опасаться, как бы  они  не  обратились  против
самого короля в случае,  если  бы  из-за  его  упорства  угроза  Финса  была
приведена в исполнение. Зато королевский провост-маршал    Смитс   впоследствии    отомстил
сиренстерцам, находившимся в заключении в Оксфорде, тем, что лишил их  жизни
всякими лишениями и жестоким обращением.
   До последней минуты своей жизни Иоменс  и  Баучер,  эти  "государственные
мученики" - как называют их роялистские писатели - не переставали заявлять о
своей невиновности, но им никто не верил. Реальность подтверждала,  что  они
собирались пролить кровь своих ничего не подозревавших сограждан. Недаром же
при аресте они оказались вооруженными  вместе  с  остальными  заговорщиками.
Кроме  того,  судебным  следствием  было  установлено,  что  они  собирались
впустить в Бристоль принца Руперта с его разбойничьей шайкой, а это  значило
бы обречь город на разграбление, мирных граждан - на убой,  а  женщин  -  на
позор. Только по опубликовании следственных актов бристольцы могли понять ту
страшную опасность, которой они подвергались в ночь 7-го марта и от  которой
они были спасены почти чудом.
   Между тем госпожа Лаланд собирала вокруг себя и своей  прелестной  дочери
не одних приверженцев короля, но и сторонников парламента.  Разумеется,  она
охотно допускала в свой избранный круг только тех лиц из  противоборствующей
партии, кто своим происхождением и манерами не шел вразрез  с  этим  кругом.
Таких лиц среди парламентариев было  еще  довольно  много,  так  как  партия
"чистых" патриотов лишь впоследствии приняла особую окраску.
   Среди других приверженцев парламента в доме вдовы Лаланд появлялись и сэр
Ричард Уольвейн, и его юный  приятель  Юстес  Тревор.  Одного  из  них  даже
встречали  там  особенно  радушно  по  причинам,  которые  выяснятся  потом.
Появление  этих  лиц  несколько  смягчало  горечь  мистера   Поуэля,   очень
страдавшего  в  той  шумной  суматохе,  которая  являлась  главным  условием
существования его сестры.
   Сэру  Ричарду  часто  приходилось  отлучаться  из  города  в  погоне   за
роялистами. В последнее время он имел много хлопот с отрядами принца Мориса,
которые старались проникнуть в Соммерсетшир, чтобы присоединиться к  отрядам
Гертфорда. Сэр Ричард не давал покоя противнику и преследовал его, как тень.
При каждой стычке он наносил ему чувствительные удары  и  сокрушал  все  его
планы. После одной из блестящих экспедиций он вернулся  в  Бристоль  в  одни
ворота, между тем как из других выступал Уоллер, который явился в этот город
с целью принять под свои знамена лучшую часть тамошнего гарнизона.  Так  как
"Победитель"  был  наделен  большими  полномочиями,  то  губернатор  не  мог
противиться этому, хотя ему  и  не  хотелось  лишиться  части  своих  лучших
защитников.
   Через  несколько  дней  после  своего  возвращения  сэр  Ричард   получил
приглашение на бал, который устраивала мадам Лаланд.  Такое  же  приглашение
было получено и Юстесом Тревором. Выходило так, как  будто  она  давала  бал
только в честь  этих  лиц,  что  очень  удивило  и  даже  рассердило  многих
роялистов, также приглашенных на этот бал. Вид Юстеса Тревора раздражал их в
особенности.  Они  считали  юношу  ренегатом,  покинувшим  своего  короля  в
критический  момент.  Как  могла  сделать  это  мадам  Лаланд,  когда   тела
злополучных "государственных мучеников"  еще  не  успели  остыть  в  могиле?
Нашлись и такие, кто объяснял это тем, что  мадам  Лаланд  заискивает  перед
"восходящими светилами". Некоторые успехи, выпавшие  в  последнее  время  на
долю приверженцев парламента, многих заставляли верить в их полную победу  в
недалеком будущем.
   Не это ли имела в виду и Гвендолина Лаланд?
   Но это предположение было неверно. На приглашении "новых светил" настояла
Кларисса по причинам, известным только ей. Своенравная девушка  не  привыкла
давать отчет в своих поступках никому, даже матери, которая, напротив,  сама
находилась под ее влиянием. Что будут говорить о  ней  другие,  Клариссу  не
интересовало, лишь бы она могла настоять на своем.  Она  знала,  что  хороша
собой, что умеет танцевать, как баядерка, хотела  веселиться  и  блистать  в
обществе, хотела любить и быть любимой, а до всего остального ей и горя было
мало.
   В Бристоле было много дворян всех сортов: и  среди  коренных  жителей,  и
среди временно искавших в нем убежища, вроде мистера Поуэля  с  дочерьми,  и
среди приведенных насильно в его стены в качестве  пленников.  Мадам  Лаланд
было из кого выбирать гостей. Число разосланных ею приглашений было на  этот
раз очень велико.  Почти  все  явились  на  ее  любезное  приглашение,  и  в
назначенный час вечера великолепные гостиные  и  залы  Монсерат-Хауза  стали
наполняться именитой публикой, состоявшей  не  из  одних  длинноволосых  или
коротко  остриженных  дворян,  но  и  из  представителей  местного  крупного
купечества. При новом губернаторе балы в Бристоле были редкостью, и  золотая
молодежь с жадностью ловила каждую возможность повеселиться и  пофлиртовать.
Этой молодежи и было особенно много. Но были люди  и  пожилые,  для  которых
также было немало привлекательного в  доме  мадам  Лаланд  в  виде  лакомого
угощения, интересных бесед и новых знакомств.
   Собравшихся было не менее двухсот человек обоего пола.  Бал  обещал  быть
тем более интересным, что приглашенным предоставлялось право  быть  в  каком
угодно  костюме  и  даже   в   масках.   Разнообразие   костюмов   оказалось
поразительным. Большинство дам было в масках,  по  крайней  мере,  в  начале
бала,  во  время  же  танцев  почти  все  маски   оказались   на   полу,   и
присутствовавшим открылись лица такой красоты,  которую  было  прямо  грешно
скрывать.
   Однако знатоки утверждали, что всех прелестнее были хозяйская дочь  и  ее
две кузины, Сабрина и Вега Поуэль, которые и помогали мадам Лаланд принимать
гостей. И действительно, эти три девушки совершенно различных типов были так
ослепительно хороши, - каждая в своем роде, - что сам Париж  признал  бы  за
ними пальму первенства.
   На балу оказался и  Реджинальд  Тревор,  явившийся  после  своего  кузена
Юстеса, который сопутствовал сэру Ричарду. Реджинальд  и  Юстес  Треворы  не
виделись друг с  другом  довольно  долго,  именно  с  того  дня,  когда  они
неожиданно столкнулись в Холлимиде. Реджинальд участвовал с монмаутсширскими
отрядами лорда Герберта в осаде Глостера, так быстро прекращенной  Уоллером,
который забрал его в плен и препроводил в Бристоль. Кстати сказать, во время
сражения при Эджхилле попал в плен и полковник  Ленсфорд,  не  постыдившийся
громко крикнуть "пощадите!", когда этого храбреца  со  всех  сторон  окружил
неприятель. Пленника поместили в Варвик-Кэссле.
   Находясь в Бристоле уже несколько недель, Реджинальд Тревор знал, что его
кузен состоит в капитанском чине под начальством сэра Ричарда и вместе с ним
сражается против роялистов, стремившихся овладеть одним из крупных  торговых
центров между реками Авоном и Северной. И вдруг старший кузен видит Юстеса в
одной с ним гостиной! Эта новая встреча была для него очень неприятна.  Ведь
Юстес был из числа тех, кто пленил его, и, кроме того,  это  был  тот  самый
человек, которому он, Реджинальд, угрожал не давать пощады, в случае встречи
с ним на поле битвы. Все это еще больше углубило ту пропасть, которая  легла
между ним и его кузеном еще в Холлимиде.
   Но Юстес смотрел на  это  совсем  иначе.  Он  со  своим  простодушием  не
чувствовал к Реджинальду никакой вражды и видел  в  нем  лишь  политического
противника, с которым при встречах на нейтральной  почве  всегда  был  готов
обменяться крепким рукопожатием. Он искренне  обрадовался,  когда  увидел  в
этом мирном собрании и Реджинальда. Полный самых добрых чувств,  он  подошел
было к брату с протянутой рукой. Но вместо ожидаемой им  трогательной  сцены
примирения вышло нечто совершенно иное, заставившее его  очнуться  от  своих
радужных мечтаний. Произошел разговор,  хотя  и  короткий,  но  острый,  как
боевой меч.
   - Так ты исполнил все же свое безумное решение? - бросил  ему  Реджинальд
резким тоном.
   - Какое решение? - с искренним удивлением спросил Юстес.
   -  А,  ты  еще  спрашиваешь?!  Притворяешься  непонимающим?  -  продолжал
Реджинальд. - Ты изменил своему государю и родному отцу!
   - Зато не изменил своей совести, - с достоинством возразил Юстес, начиная
понимать свою ошибку в оценке истинного характера и настроения кузена. - Бог
и совесть для меня выше короля и даже выше моей привязанности к отцу, как бы
сильна она ни была.
   - Вижу, вижу, ха-ха-ха! - злобно смеялся  Реджинальд.  -  Продолжай,  как
начал, пока еще твои "стриженые" головы берут  кое-где  верх.  Но  скоро,  -
скорее, чем вы можете вообразить, - все повернется  иначе.  Радуйся,  Юстес,
что тебя не было среди тех, кому удалось добраться до меня  при  Хайнеме.  Я
успел уложить там около десятка бунтовщиков. Если бы и  ты  находился  среди
них, не сдобровать бы и тебе.
   Сделав над собой усилие, Юстес старался придать этой беседе вид шутки  и,
улыбаясь, произнес:
   - Нет, Редж, если бы мы с тобой встретились там, то тебя сейчас, пожалуй,
здесь бы не было.
   Сказав это, он поспешил отойти от кузена.

Глава XIX
В КОГТЯХ РЕВНОСТИ

   В эту ночь двоюродные братья больше  не  вступали  в  беседу.  Когда  они
случайно сталкивались, то делали такой равнодушный вид, точно не были  вовсе
знакомы. Новых попыток к примирению Юстес не делал и жалел  о  сделанной  им
ранее.
   Реджинальд тоже не думал о примирении. Чувство более сильное и  глубокое,
чем оскорбленная преданность королю, заставляло его относиться к Юстесу  как
к своему злейшему врагу. Чувство это было ревностью, которая впервые вползла
в сердце Реджинальда во время последней встречи с кузеном в  Холлимиде  и  с
тех пор успела превратиться во всепожирающую страсть.  Он  был  уверен,  что
Юстес вытеснил его образ из сердца Веги, и не поверил бы никому, кто стал бы
доказывать,  что  Вега  и  до  знакомства  с  Юстесом  ни  одной  минуты  не
интересовалась им, Реджинальдом.
   Каковы бы ни были политические разногласия между остальной частью  гостей
в Монсерат-Хаузе, наружу они пока не прорывались. Роялисты  и  круглоголовые
сходились группами или по одному  из  каждой  партии  и  мирно  между  собой
беседовали,  шутили,  смеялись,  как  ни  в  чем  не  бывало.  Офицеры,  уже
сталкивавшиеся на полях битвы и старавшиеся там отнять друг у  друга  жизнь,
здесь встречались, как добрые друзья, и старались шутить  над  изменившимися
условиями встречи. А когда начались танцы, то не одну ярую  роялистку  можно
было увидеть несущейся по  паркету  чуть  ли  не  в  объятиях  какого-нибудь
усерднейшего  сторонника  парламента,  носившего  его  мундир,  или   самого
пламенного  роялиста  в  паре  с  прелестной   парламентаристкой.   Впрочем,
большинство молодежи совсем не интересовалось  по