еодеваться,  выберите  лучший
наряд, украсьте себя драгоценностями и будьте готовы ко  времени  прибытия
парадной кареты. Карамба! - прибавила она, взглянув на свои часики. -  Нам
надо торопиться. Я тоже должна переодеться.
     Она сделала шаг к двери и вдруг остановилась.
     -  Еще  одно  слово.  Когда  вы  будете  разговаривать   с   Карлосом
Сантандером, не делайте такого несчастного вида. Поборите себя, прошу вас,
хотя бы на то  время,  когда  будете  находиться  в  обществе  Сантандера.
Кажитесь веселой, непринужденной, улыбайтесь. А я буду так же вести себя с
Санта-Аной. Однако когда Изабелла Альмонте вышла, на  лицо  ее  опустилось
облако печали. Она не менее Луизы нуждалась в поддержке, делая неимоверные
усилия, чтобы казаться беззаботной.



                         22. УЗНИКИ ЗА РАБОТОЙ

     Отряд арестантов следует  по  улице  Патерос.  Доминго,  надзиратель,
сопровождает их, держа в руке огромный кнут. С ним  несколько  сторожей  и
солдат. Узники  прикованы  друг  к  другу  парами,  цепи  колодок  немного
опущены, чтобы дать им возможность передвигаться. При  такой  системе  нет
надобности в многочисленной страже.
     Плиты сняли, открыв канаву, наполненную  вонючей  грязью.  Около  нее
свалены всевозможные орудия  для  чистки  и  лопаты.  Доминго  приказывает
арестантам приниматься за работу. Отказ или непослушание  немыслимы,  даже
простое промедление наказывается  ударом  кнута  или  ружейного  приклада.
Кернею и Крису Року поневоле приходится следовать  примеру  остальных.  Но
никто не  приступает  к  работе  с  таким  отвращением,  как  техасец.  Он
потрясает  в  воздухе  лопатой  с  таким  угрожающим  видом,  точно  хочет
размозжить ею голову ближайшему солдату.
     - Проклятие! - восклицает он. - Хоть ты, подлец, и не виноват, но я с
наслаждением рассек бы твою башку! Ах, почему я не в Техасе! Не пощадил бы
я тогда ни одного встречного мексиканца!
     Солдат не понял ни одного слова, но вид Криса Рока был  так  страшен,
что он невольно отступил, и выражение его испуганного лица было  настолько
глупо, что техасец не смог удержаться от смеха. Поначалу  работа  довольно
сносная. Выгребая обильную  грязь,  не  приходится  спускаться  в  канаву.
Однако вскоре на дне канавы обнаруживается густая масса, выгрести  которую
возможно, лишь спустившись в нее, что  и  приказано  сделать  подневольным
работникам. Это варварство, достойное дикарей!
     Некоторые спускаются осторожно, погружаясь по пояс  в  грязь.  Другие
так долго собираются с духом, что Доминго приходится пустить в дело  кнут.
Из  каждой  скованной  пары  в  канаву  обязан  сойти  один.  Несмотря  на
отвращение, испытываемое Крисом Роком к карлику,  он  все  же  не  желает,
чтобы  тот  утонул  или  задохнулся  в  нечистотах,  и  потому  решительно
спускается сам. Он погружается в грязь до бедер. Края канавы  доходят  ему
до шеи, тогда как у других голова едва видна над поверхностью мостовой.
     Ни Керней, ни Ривас еще не  спустились.  Как  бы  ни  показалось  это
странным, но они чувствовали друг к другу симпатию и теперь спорили,  кому
спуститься на дно. Каждый, желая избавить  товарища  от  этой  муки,  брал
ужасную повинность на  себя.  Их  пререкания,  однако,  прервал  тюремщик.
Схватив Риваса за плечо, он почти столкнул его в  канаву.  Если  бы  здесь
оказался Сантандер, он заставил бы, конечно, спуститься в грязь Кернея, но
тюремщик, помня дерзости, сказанные Руперто полковнику, выбрал его.
     Работа подвигается. Одни арестанты выбрасывают  грязь  из  канавы  на
улицу, другие уминают ее лопатами, чтобы не растекалась, - отвратительный,
унижающий человеческое достоинство труд!



                              23. ПРОЦЕССИЯ

     Как ни мучительна была работа, некоторые арестанты, однако, не  могли
удержаться от шуток в адрес прохожих, брезгливо сторонившихся.  Достаточно
было бросить ком грязи, чтобы испортить кому-то одежду или обувь.
     Стража оставалась безучастной, так как подобные шутки были по большей
части обращены на простолюдинов, привыкших ко всякого рода обращению.
     Впрочем, нашим героям было не до шуток, настолько униженными они себя
чувствовали. Некоторые из арестантов не знали за собой никакой вины, а  им
приходилось видеть среди прохожих знакомых, выражавших  им  свою  симпатию
улыбкой или сочувственным взглядом.  Однако  в  основном  на  чистильщиков
никто не обращает внимания.  Правда,  на  этот  раз  зрелище  представляло
определенный интерес, благодаря необычной  паре:  великан,  прикованный  к
пигмею, точно Гулливер к лилипуту, не мог не привлекать внимания прохожих,
выражавших громко свое удивление.
     - Ay, dios! - восклицал один. - Giganto y enano!  Великан  и  карлик!
Как это странно!
     Техасец не понимал  причины  смеха,  который  сильно  раздражал  его.
Впрочем, и шутники не понимали слов, которые он посылал  им  в  ответ,  не
оставаясь в долгу:
     - Чтобы вас черт побрал, желтомордые пигмеи! Ах, кабы загнать миллион
вам подобных в техасские прерии, я бы тогда показал вам!
     Насмешливые взгляды выводили его из себя, и это также было  одной  из
причин, заставивших его сойти в канаву: там, по крайней мере, он был укрыт
от праздных взоров.
     Солнце жгло немилосердно, но арестанты должны были работать до самого
вечера. Надзиратель не давал им ни минуты отдыха. После полудня  случилось
обстоятельство, которое  могло  оказаться  для  арестантов  благоприятным.
Тротуар заполнили толпы одетых по-праздничному людей. Вскоре арестанты  из
разговоров вокруг  узнали  причину  всеобщего  оживления.  Была  назначена
закладка первого камня новой церкви в Сан-Кормском предместье -  церемония
блестящая и торжественная. Процессия из Плаца-Гранде должна была  проехать
через Калье-де-Платерос. Ее приближение уже  возвещали  барабанный  бой  и
звуки труб военного оркестра. Впереди ехали уланы, за ними  следовали  две
кареты  с  высшим  духовенством,  а  дальше  золоченая  карета  Санта-Аны.
Диктатор, как и сопровождающие его офицеры, в полной парадной  форме.  При
виде одного из них Керней не может прийти в себя  от  изумления:  это  его
бывший учитель испанского языка Игнацио Вальверде. Он еще не оправился  от
удивления, как был поражен еще более, увидев в  другой  карете  дочь  дона
Игнацио - очаровательную Луизу...



                       24. МНОГОЗНАЧИТЕЛЬНЫЕ ВЗГЛЯДЫ

     - Да, женщина, сидящая в карете, - Луиза, сомнения быть не  может,  -
говорил себе Флоранс  Керней.  Но  вместе  с  радостью  душу  его  тут  же
заполняет беспокойство, как если бы любимому существу  грозила  опасность.
Так и есть: рядом с ее каретой гарцует офицер, в котором он узнает Карлоса
Сантандера, в шитом золотом мундире, с торжествующей улыбкой  на  красивом
лице. Какой контраст с подлым трусом, облепленным тиной!
     Однако  грусть  в  душе  его  сменяется  бешенством.  "А  вдруг   они
обвенчаны? Нет, муж с женой так не разговаривают. Может быть, они жених  и
невеста? Она любит его и отдала ему  свое  сердце!  А  я  думал,  что  оно
принадлежит мне..." Эти  мысли  с  быстротой  молнии  пробегают  в  голове
Кернея. И тут он замечает, что молодые женщины в  карете  оборачиваются  в
его сторону. Это движение было, по-видимому, вызвано замечанием гарцующего
возле них всадника. Керней не мог слышать, как Сантандер говорил, указывая
на арестантов:
     - Взгляните! Ведь это, если я не ошибаюсь, один  из  ваших  знакомых,
донья Луиза? Вот странно, он  прикован  к  преступнику!  Впрочем,  мне  не
следовало  бы  называть  преступником  человека,  пользующегося  симпатией
графини Альмонте, если верить слухам. Правда ли это, графиня?
     Ответа не последовало, никто его  не  слушал.  Молодые  женщины  были
слишком заняты теми, на кого указывал Сантандер. Одна не отрывала глаз  от
Кернея, другая - от Риваса. В глазах этих четверых можно было  прочесть  в
тот миг  удивление,  радость,  грусть,  симпатию,  гнев,  но  всего  более
глубокую, неизменную, преданную любовь.
     Если бы Сантандер видел выражение этих глаз, его, может  быть,  взяло
бы сомнение в успехе задуманного им коварства. Глаза Луизы, смотревшие  на
него лишь благосклонно, были устремлены теперь на Кернея  с  беспредельной
нежностью и любовью.
     Тот, на кого был устремлен этот взгляд, старался объяснить  себе  его
значение. Чему приписать смертельную бледность  лица  любимой?  Удивлению?
Сознанию своей неверности? Жалости, наконец? Это  предположение  было  для
него мучительнее самого заточения в Аккордаде. Нет, нет, это не могла быть
только  жалость!..  Ее  невольная  дрожь,  пламя  ее  чудных  глаз  -  все
напоминало ему время, когда он  верил,  что  любим!  Опытный  физиономист,
который следил бы за всеми четверыми, определил бы сразу,  что  графиня  и
Ривас понимали друг друга лучше, чем Керней и Луиза. Лицо графини выразило
сначала удивление, затем негодование. Ее глаза тотчас же сказали ему,  что
он ей дорог по-прежнему, что, несмотря на ужасную одежду, он  остался  для
нее тем же благородным Руперто. Поверить, что он стал  бандитом?  Никогда!
Взгляды Руперто Риваса, далекие от ревности, выражали полную веру в любовь
графини.
     Если повествование об этой сцене  довольно  пространно,  то  разговор
глазами длился какое-то мгновение. Карета проследовала дальше,  а  за  нею
еще несколько, потом показалась кавалерия - уланы, гусары,  драгуны  -  и,
наконец, военный оркестр. Музыку заглушали крики толпы:
     - Viva Santa Ana! Viva el salva della patria!



                         25. СЕКРЕТНОЕ ПОРУЧЕНИЕ

     - Изабелла, возможно ли? Он среди арестантов в сточной канаве! Матерь
божия! - вскричала Луиза с отчаянием, обращаясь к графине.
     Подруги сидели на диване в  доме  дона  Игнацио.  Они  изнемогали  от
усталости, не  физической,  а  нравственной.  Нелегко  было  сдерживать  и
скрывать свои чувства в продолжение нескольких часов в то  время,  как  им
хотелось плакать. Теперь, вернувшись домой, они могли, наконец, дать  волю
слезам. Графиня, как и ее подруга, была совершенно убита пережитым.
     - Да, - сказала она, тяжело вздохнув, - теперь я начинаю понимать всю
серьезность положения. Мой Руперто, как и ваш Флоранс, в  гораздо  большей
опасности,  чем  я  предполагала  еще  сегодня  утром.  В  глазах  Карлоса
Сантандера я прочла ему смертный приговор.
     - О Изабелла! Как вы можете говорить такие  ужасные  вещи!  Если  они
убьют его, то пусть убивают и меня. Дорогой мой Флоранс! Пресвятая дева!
     Луиза бросилась на колени перед образом. Поведение графини было иным.
Хотя она и была набожной католичкой, но  не  имела  такой  слепой  веры  в
чудеса и заступничество святых.
     - Совершенно излишне стоять на коленях,  -  сказала  она  подруге.  -
Помолимся мысленно. Теперь же пустим в ход другое средство, сколько бы оно
ни стоило. За дело, Луиза!
     - Я готова. Что надо делать?
     Графиня  молчала  несколько  минут,  слегка  потирая  лоб   пальцами,
унизанными кольцами. Очевидно, в ее голове зародился  план,  который  надо
было развить.
     - Amigo mia, нет ли среди ваших слуг такого, на кого  можно  было  бы
положиться?
     - Я вполне доверяю Хосе.
     - Да, но для первой попытки он не годится. Нужно передать письмо. Тут
требуются женская хитрость и  умение.  У  меня  есть  несколько  служанок,
преданных мне, но нет человека, который бы на  Калье-де-Платерос  не  знал
их. К тому же, на их ловкость я не особенно надеюсь. Надо  найти  женщину,
чья ловкость равнялась бы ее преданности.
     - Не подойдет ли Пепита?
     - Маленькая метиска, привезенная вами из Нового Орлеана?
     - Она самая. Это очень смышленая и верная девушка.
     - По всему,  что  я  о  ней  слышала,  это  действительно  подходящий
человек. Скорей, скорей, дайте чернил, бумаги и позовите Пепиту.
     Графиня немедленно набросала  несколько  слов  на  листе  бумаги,  но
вместо того, чтобы положить в конверт, принялась мять и комкать этот лист,
точно, недовольная написанным, пыталась его уничтожить. На самом  же  деле
она была далека от такого намерения.
     - Девочка, - сказала она вошедшей на звонок Пепите,  -  ваша  госпожа
уверяет, что на вашу сметливость и преданность можно положиться. Верно  ли
это?
     -  Не  могу  сама  себя  хвалить  за  сметливость,  что  же  касается
преданности, донья Луиза не может сомневаться в ней.
     - Можно ли поручить вам передать письмо  и  быть  уверенной,  что  вы
никому не заикнетесь о нем?
     - Да, если моя госпожа мне это прикажет.
     - Да, Пепита, я приказываю.
     - Кому должна я передать письмо?
     Этот вопрос, хоть и обращенный к Луизе, относился более к графине,  в
руках которой находилось письмо. Ответ  требовал  некоторого  размышления.
Письмо было адресовано Руперто Ривасу. Пепита не знала  его.  Как  же  она
передаст послание? Луиза первая нашла выход.
     - Скажите ей, - прошептала она Изабелле, - чтобы она передала  письмо
Флорансу Кернею, она его знает...
     - Карамба! - вскричала графиня. - Вы прекрасно  придумали!  Объясните
же ей сами скорее, в чем дело.
     - Пепита, - сказала Луиза, взяв из рук графини лоскуток бумаги, - вам
надо передать это тому, кого вы хорошо знаете.
     - Где я его видела, сеньорита?
     - В Новом Орлеане.
     - Дону Карлосу?
     - Нет, - ответила Луиза  с  пренебрежительной  гримасой,  -  Флорансу
Кернею.
     - Ay Dios! Разве он здесь? Я не знала этого. Где же я его найду?
     Нет  надобности  передавать  дальнейший  разговор,  достаточно  будет
сказать, что Пепита прекрасно поняла, где найти дона Флоранса  и  что  ему
сказать.
     Поручение, данное дамами Хосе, было гораздо сложнее и опаснее.  Минут
через двадцать он уже знал, чего от него хотели, и обещал во что бы то  ни
стало выполнить поручение.  Было  несколько  причин,  возбуждавших  в  нем
рвение: его преданность молодой госпоже, желание угодить Пепите, в которую
был влюблен, и, наконец, блестевшие в руках графини  великолепные  золотые
часы.
     Графиня сказала:
     - Это будет вашей  наградой,  Хосе.  Часы  или  стоимость  их  -  как
захотите.
     Хосе тотчас же отправился  делать  необходимые  приготовления,  решив
совершить невозможное, но заслужить награду.



                           26. ПЕПИТА ЗА РАБОТОЙ

     Церемония закладки церкви продолжалась недолго,  и  вскоре  процессия
снова показалась на Калье-де-Платерос. Несмотря  на  свой  плачевный  вид,
наши  арестанты  не  опасались  более  предстать  взорам  тех,  чьи  глаза
заглянули им в душу. Ривас и Керней ждали не напрасно. Вот и ожидаемая ими
карета, те же дамы сидели в ней, только не было рядом с  ними  Сантандера.
Отсутствие полковника привело в восторг обоих арестантов. Обмен  взглядами
был еще более пылким и сопровождался чуть заметными знаками.
     Когда карета проехала, Ривас сказал своему товарищу по несчастью:
     - Помните, как полковник смеялся надо мною, упоминая одну графиню?
     - Помню.
     - Эта графиня сидела рядом с молодой женщиной, делавшей вам знаки.  Я
могу сказать вам только, что если величайшая преданность может  с  помощью
золота купить нам свободу, то для нас еще  не  потеряна  надежда  покинуть
стены тюрьмы.
     Разговор был прерван приближением  Доминго,  который  возвращался  из
кабачка. Он стал с ожесточением подгонять арестантов, и они работали еще в
течение часа, но уже с некоторыми перерывами.
     Толпа любопытных наполняла улицу. По нетвердой походке  многих  можно
было догадаться, что они тоже угостились в кабачках. Некоторые  предлагали
выпить и солдатам, не отказались бы выпить и с арестантами,  если  бы  это
было дозволено. Часовой за часовым покидали свой  пост,  чтобы  опрокинуть
стаканчик  вина.  Это  давало  возможность  арестантам  чувствовать   себя
свободнее и переговариваться друг с другом.
     В  минуту  передышки  ирландец   заметил,   что   Ривас   внимательно
всматривается в прохожих, точно ожидая кого-то. Керней тоже поглядывал  на
прохожих.  Вдруг  внимание  его  привлекла  молодая  девушка.   Она   была
небольшого роста и одета, как все простые женщины. Керней  не  выделил  бы
эту девушку среди многих, проходивших мимо,  если  бы  не  ее  пристальный
взгляд  из-под  шали.  Этот  взгляд  был   обращен   на   него   с   такой
настойчивостью, какой нельзя было ожидать от незнакомого человека.
     Его удивил этот  очевидный  интерес,  выказываемый  ему.  Объяснение,
однако, не замедлило. Девушка, уверившись, что привлекла внимание  Кернея,
как  створки  раковины,  раздвинула  полотнище  шали,  приоткрыв  лицо,  и
ирландец узнал маленькую служанку, совсем недавно с улыбкой отворявшую ему
дверь дома на Каза-де-Кальво в Новом Орлеане.



                                27. ПИСЬМО

     Это была Пепита. Но одета она была совсем не так, как  привык  видеть
Керней. На ней не было национального костюма, который она носила  в  Новом
Орлеане, к тому же одежда ее была поношена, а ноги босы. "Ей  отказано  от
места. Бедная девушка!" - подумал Керней. Ему не пришлось  бы  ее  жалеть,
если бы он видел ее полчаса назад,  в  кисейном  платье,  белых  чулках  и
голубых атласных туфлях. Она переменила свой костюм по настоянию графини.
     Флоранс собрался подозвать девушку,  чтобы  ободрить  ее  несколькими
ласковыми  словами,  но  заметил,  как  Пепита  сделала   движение,   явно
означавшее: "Не говорите  со  мной".  Поэтому  он  не  сказал  ничего,  но
продолжал наблюдать с утроенным вниманием. Девушка, убедившись, что за ней
никто не следит, осторожно высунула из-под шали  кусочек  чего-то  белого,
очевидно  бумаги...  Затем  снова  спрятала.   Многозначительный   взгляд,
сопровождавший это движение, как бы говорил: "Вы  видите,  что  у  меня  в
руках. Не мешайте же  мне  действовать".  Она  приблизилась  на  несколько
шагов,  но  не  к  Флорансу,  а   к   Крису   Року   и   карлику,   словно
заинтересовавшись этой странной парой. Маленькая  служанка  действовала  с
осмотрительностью, вполне оправдывающей выбор ее госпожи.
     - Ay Dios! - вскричала она, стоя спиной к Флорансу и вытаращив глаза,
а сама умудрилась шепнуть Кернею: - Записка для сеньора Риваса. Возьмите у
меня из рук. - И снова громко: - Вот смеху-то!
     Керней успел взять письмо, а Пепита через минуту была далеко.
     Ривас заметил странное поведение девушки и  уже  не  удивился,  когда
Флоранс, наклонившись над краем канавы, тихонько сказал:
     - Приблизьте вашу лопату к моей и смотрите на мои пальцы.
     - Хорошо, понимаю, - прошептал тот.
     Их лопаты как бы случайно столкнулись, и лоскуток бумаги в это  время
перешел  из  одной  руки  в  другую.  Могло  показаться,  что   арестанты,
столкнувшись нечаянно  лопатами,  извинились  и  разошлись,  насколько  им
позволяла длина цепи.
     Настала очередь Риваса  доказать  свою  ловкость  -  прочесть  письмо
незаметно  для  других.  Выбрав  момент,  когда  часовой  на  краю  канавы
отвлекся, он положил письмо на самое  дно  и  низко  наклонился  над  ним,
загородившись лопатой. Письмо состояло всего из нескольких строк:
     "Мой  милый,  ждите  проезда  крытого  ландо.  Там  будут  две  дамы.
Постарайтесь  захватить  карету,  вытеснив  дам.  Кучеру  можно  доверять.
Предприятие это небезопасно, но  оно  пустяк  в  сравнении  с  опасностью,
которая грозит вам. Постарайтесь же исполнить то, о чем  пишу  вам,  чтобы
сохранить свою жизнь для родины и для вашей Изабеллы".



                           28. В ОЖИДАНИИ ЛАНДО

     Через  несколько  секунд  письмо  уже  не  представляло  ни  малейшей
опасности ни для писавшего его, ни для адресата, так  как  Ривас  затоптал
его в грязь и обратил в бесформенный лоскуток.
     Во все это время, никто не заметил действий Риваса,  тем  более,  что
Керней с целью отвлечь внимание  остальных  от  своего  товарища,  нарочно
затеял перебранку с карликом. Ссора прекратилась, как только Керней понял,
что  она  больше  не  н