сь гримаса непроходимой скуки и отвращения: он
запихнул большие пальцы за ремень, широко расставил ноги и энергично
сплюнул. Мать честная, сколько штатских, сколько сутулых спин и криво
посаженных голов! Грызут ногти, разглядывают собственные башмаки, лениво
покачиваются; ряд раскинулся криво, словно отброшенная веревка. И все эти
олухи должны стоять на утренней побудке в Сахаре как на параде.
   - Меня зовут капрал Жант, - начал он мелодично, чуть ли не кротко. -
Каждый из вас отвратно "синий". Слово сохранилось с наполеоновских времен,
когда рекрутам шнуровали воротник: у них вываливался язык, и они "синели"
на глазах. С тех пор повелось называть всякий штатский сброд "синими".
Следуйте за мной хоть каким-нибудь строем, меня прямо колотит от вашего
вида.
   Они двинулись за капралом.
   - Общение очень непринужденное, - обратился Горчев к высоченному
мяснику с перепуганным лицом и выпученными, как при базедовой болезни,
глазами. Мясник пал жертвой рассеянности. Предусмотрительный малый задумал
получить страховку, тщательно закрыл все двери и поджег дом. Любуясь
пожаром, он вдруг вспомнил, что его жена осталась в спальне - он забыл ее
предупредить. Несчастный бежал в легион. Сколько на свете горя от
рассеянности!
   - Меня зовут Буассон, а вас? - спросил он у Горчева. Герой наш терпеть
не мог подобных вопросов и ответил в своем обычном стиле:
   - Тинторетто.
   - Да? Я вроде где-то слышал о вас.
   - Я художник.
   - Правильно, вспомнил! Откуда вы родом?
   - Из Чинквеченто.
   - Где-нибудь в Савойе?
   - Местечко между Авиньоном и Тулоном.
   - Правильно. У меня там родственник поблизости, только я забыл название
городка... вроде бы похожее.
   - Ясное дело. Кватроченто.
   - Вот-вот. Там еще сортировочная станция. А родственник, худющий такой,
писарем служит.
   - Его не Петраркой зовут?
   - Подождите... Кажется, на "Б"...
   - Боттичелли?
   - Кажется.
   - Понятно. Сандро Боттичелли. Что теперь поделывает старик?
   - Пенковые трубки.
   - Вспомнил! Это ведь мой приятель!
   - Отставить разговоры!
   Это крикнул капрал, совсем обалдевший от цивилофобии. Тем временем
новобранцев привели в казарму.
   В полутьме пошла возня да крики насчет тумбочек и коек. Капрал Жант
поднял со стола сигарную коробку, которую один из рекрутов нашел во дворе
- ее наверняка забыл пьяный Корто. "Иван Горчев", - вслух прочел имя на
коробке капрал Жант.
   Горчев откликнулся:
   - Я здесь, браток.
   - Мать свою крестную зови братком, - рассудил капрал, стараясь
разглядеть наглеца. Из темной людской массы послышалось:
   - Вранье, капрал Жант. По законам церкви брат не может быть крестной
матерью.
   Также и по законам природы в порядочной семье брат рождается позднее
крестной матери.
   - Об этом мы потолкуем при случае, любезный Горчев, - пообещал капрал.
Много бы он дал, чтобы увидеть негодяя, но толпа мельтешила так, что у
него в глазах зарябило.
   - Когда закончите эту скотную ярмарку, пойдете на склад номер два возле
главного входа в штабное здание. Там получите форму, Капрал удалился.
Горчев подошел к столу и рассмотрел перевязанную веревкой коробку. Надо
выяснить, куда отправили рецидивиста-патриота и переслать имущество - Он
положил собственность своего "второго я" на полку рядом с плотно набитым
желтым кофром; мясник устроился на соседней койке.
   - Хорошее место, около окна, уважаемый господин Тинторетто. А кличут
вас как ? - Казимир.
   - Отличное имя: Казимир Тинторетто. А ремесло какое у вас будет?
   - Я символист.
   - Быть не может! Музыкант? А я вот ни на каком инструменте не играю.
   - Жаль. Символизм очень приятная музыка.
   - А вы захватили эту... свою символу?
   - Вот здесь, в коробке. Длинный инструмент, из трех частей складывается.
   - А почему на коробке написано "Горчев"?
   - Это мой псевдоним. Ваш родственник ведь тоже не урожденный Боттичелли.
   - Нет. По-моему, его зовут Бражик. Он из Эльзаса переселился на юг.
   - Я знаю, он много рассказывал. Упоминал даже, что вы когда-то были
детьми.
   - Да? Интересно, ведь так оно и было. Усатый взводный вытащил кинжал и
завопил:
   - Если мигом не заткнетесь, всех искромсаю!
   - Горчев! - крикнул кто-то у двери, откуда хлынула новая партия
рекрутов. Горчев поспешил наружу.
   С другой койки с трудом приподнялся Вюрфли - учитель танцев и хороших
манер.
   Его, как и многих других владельцев танцевальных школ, разорило
введение в кафе и ресторанах "пятичасового чая": с горя он запил, и жена -
страхолюдная коротышка, к тому же косоглазая - бросила его. Такого
унижения не мог снести преисполненный достоинства учитель танцев и хороших
манер, пошел он по наклонной дорожке и докатился до легиона. Теперь он
обернулся к мяснику:
   - Извините, месье, я не мог раньше вмешаться в разговор, на мне сидели
несколько человек. С кем вы беседовали? Мне послышалось - Тинторетто?
   - Рядовой под псевдонимом Горчев - музыкант и маляр. Один мой
родственник, которого я не знаю, знает его очень хорошо. Что это вы пишете?
   - Я веду дневник легиона, думаю на этом разбогатеть, Что за инструмент
там в коробке?
   - Символа. Напоминает бомбардон, только длинный и узкий. Как вас зовут?
   - Эгон Вюрфли. Владелец некогда знаменитой балетной школы Вюрфли в
Цюрихе.
   Господин Вюрфли все записал добросовестно в дневник. Мясник меж тем с
нежностью взирал на желтый кофр, к ручке которого была привешена картонка
с надписью "Горчев". Хорошо этим музыкантам, а вот он явился в легион в
одной рубашке, без куска мыла и расчески. Повздыхал, направился во двор и
оцепенел: Тинторетто беседовал с генералом.
 
 
   3
 
 
   Горчева позвали, потому что с ним хотел говорить генерал де Бертэн.
Возле генерала стоял Лабу. Они приехали на машине, а дорогой вели жаркие
споры.
   - Говорю тебе, Горчев числится в списках. Мне сообщили по телефону.
   - А я тебе говорю, что это он провернул дело с автомобилем. Такого
кошмарного монокля больше ни у кого быть не может.
   - Он вчера вечером отметился в Марселе. Не мог же он одновременно
находиться и в Тулоне.
   Черный ободок, который Лабу вертел в пальцах, имел трещину с одного
бока.
   Генерал махнул рукой часовому, чтобы его не встречали трубным раскатом,
и велел вызвать Горчева, который тут же и явился.
   - Вы идиот, - накинулся на него Лабу. - Вы окончательно спятили!
   - Прошу вас, - Горчев принялся расстегивать мундир, - возле склада есть
маленький пустой подвал, и мы спокойно выясним отношения.
   Глаза Лабу вспыхнули, и он приготовился снять пиджак. Генерал удержал
его.
   - Молодой человек, я вас разыскал, чтобы поблагодарить за мужественное
вмешательство недавним вечером.
   - Не стоит благодарности. Обожаю драку.
   - Вы бы хоть слегка подучились, - ехидно вставил Лабу.
   - Гюстав, - упрекнул генерал.
   - Ты прав. Драку отложим на потом.
   - Помолчи-ка лучше, - прервал де Бертэн бывшего полномочного министра.
- Скажите, Горчев, вы вчера вечером покидали форт?
   - Я? Я даже не знал, что это разрешается. Сегодня вечером воспользуюсь
увольнительной.
   - Подождите, - вступил в разговор Лабу, - где вы потеряли монокль?
   - А, верно! У меня его выклянчил субъект, который, похоже, занимается
угоном машин. - Горчев отобрал монокль: - Вам я его дарить не собираюсь.
   Де Бертэн протянул Горчеву руку:
   - Благодарю еще раз, мой друг. Но теперь приказываю как генерал
рядовому: не поддавайтесь на провокации месье Лабу.
   И де Бертэн удалился.
   Когда они остались вдвоем, Горчев весело подмигнул Лабу:
   - Слава богу, я еще не присягал и могу ослушаться приказа. Идемте на
склад.
   - Обождите, Горчев, и слушайте внимательно. Сегодня вечером в девять
часов у старого форта на углу Каннебьер вас будет ждать машина.
   - Я не могу отсюда выйти.
   - Придет унтер-офицер с приказом и выведет вас в город. Завтра утром
будете в Генуе.
   - И Аннет сядет за руль с отцовским благословением в кармане?
   - Дурак вы все-таки.
   - Насчет этого побеседуем на складе.
   Воздух заволновался от крика, перешедшего в рев.
   - Извините, вахмистр зовет на перекличку, - вскочил Горчев и побежал.
   Рекруты сбегались отовсюду. Лев предстал перед строем:
   - Ребята, если кто решил, что ему служить не под силу, может
обмозговать дельце.
   Есть еще шанс. Кто сомневается, пусть выступит вперед.
   Человек десять выступили, среди них мясник - жертва собственной
рассеянности.
   - Вы, значит, не прочь разойтись по домам? Эй, толстый, шаг вперед и
отвечай. В первые двадцать четыре часа службы каждый волен передумать.
   - Так точно, я передумал и хочу вернуться домой, - решительно заявил
мясник. Лев повернулся к взводному командиру:
   - Отметьте в списке этих рекрутов звездочкой. Неблагонадежные. Завтра
отправить их с утренним транспортом в Агадир. Остальных сегодня вечером в
Оран.
   Мясник часто и беспокойно задышал.
   - В чем дело, туша жирная? Чего рот раззявил? Что-нибудь не так?
   - Вы... Вы, однако, сказали, господин вахмистр, за двадцать четыре часа
каждый волен обмозговать...
   - Я так сказал? Правильно. Еще и завтра утром не поздно будет
передумать. Вот только выйти из легиона уже нельзя. Ясно? Кругом марш!
   Горчев быстро что-то написал, сунул записку одному из рекрутов и
вернулся к Лабу, который терпеливо его поджидал.
   - Я ведь пошутил, когда обещал вам руку своей дочери, - заявил отец
Аннет.
   - Если вы посмеете сделать это, когда я вернусь через несколько лет, я
пристрелю вас, как собаку, и суд присяжных отнесется ко мне очень
снисходительно, если я расскажу предысторию. В глазах порядочного общества
я буду оправдан, а вас на том свете не примут ни в один клуб.
   - Нахал и грубиян!
   - Верно. Хватит разговаривать, идем на склад. На складе околачивалось
много штатских, поэтому никто не обратил внимания, когда они завернули в
соседнее пустое помещение. Через десять минут у склада появился Горчев. На
его руке висел бесчувственный Лабу, который лишился половины своего
пиджака.
   - Что произошло? - подскочил ефрейтор.
   - Месье неожиданно упал.
   - И есть ушибы?
   - Да. У меня - за ухом, а у него... я угодил ему в подбородок.
   Генерал хорошо знал своего друга и потому не сказал ни слова, когда
бывший министр с хорошим синяком под глазом и в половине пиджака сел рядом
с ним в машину.
   - Неисправим, - пробормотал Лабу, когда они развернулись к Ницце.
   - Посмотри. Эту записку кто-то привязал к камню и бросил через стену, -
де Бертэн протянул листок бумаги.
   "Господин генерал, почтительно докладываю, что подозрительный субъект
по имени Лабу - мой будущий тесть - подстрекал меня к дезертирству. В
заговор также впутан некий унтер-офицер, который должен был вечером
выпустить меня по приказу.
   Отсюда я заключаю об участии высокопоставленного представителя военных
властей.
   Прошу тотчас проверить мое донесение, дабы виновных настигла карающая
рука правосудия.
   Ваш покорный слуга рядовой Иван Горчев".
   - Беспримерная наглость, - возмутился генерал. Лабу с трудом растянул в
улыбке уголок распухшего рта.
   - Знаешь, если бы я знал его раньше...
   - Ты бы счел его хорошим кандидатом в зятья?
   - Разумеется. Мы могли бы драться, когда пожелаем!
 
 
   Глава девятая 
 
   1
 
 
   Иван Горчев подумывал пойти в буфет и выпить пива, как вдруг его
окликнули.
   На плацу стоял сержант, усатый, как сом. Горчев подбежал: "Слушаюсь!"
   - В моем подразделении служит парень с такой же фамилией. Его сегодня
пьяного погрузили на транспорт.
   "Безусловно Корто", - решил Горчев.
   - Господин сержант Гектор Потиу?
   - Я. Парень что-нибудь болтал про меня? Все врет- Скорей всего.
   - А что он сказал?
   - Что вы очень умный и волевой человек.
   - Выходит, иногда может и правдой обмолвиться. Я узнал, что его багаж
случайно передали вам.
   - Так точно. Лежит на моей койке. Маленький деревянный ящик,
перевязанный шпагатом. Куда его послать?
   - Никуда. Я уезжаю только завтра, потому что я не сопровождающий
унтер-офицер.
   Заберу эту штуку с собой. Оставьте на койке.
   Гектор Потиу ушел, и Горчев направил стопы свои в буфет, куда можно
было попасть через темный коридор флигеля. Легионеры сновали в темноте,
натыкаясь друг на друга.
   - Эй ты, проходи с дороги, - крикнули Горчеву и отпихнули в сторону.
   - Не толкайся, друг, - Горчев легко ткнул встречного под ребро и хотел
пройти.
   Тот, однако, взревел:
   - Ах ты, подлая ско... - дальше было не разобрать, Горчев схватил его
за горло:
   - Сейчас придушу тебя, цикада!
   Откуда вынырнуло неожиданное прозвище "цикада"?
   Вероятно, из таинственных глубин подсознания. Проходящие загоготали,
больно им понравилось словечко. Обозванный "цикадой" не дал никакого
ответа, ибо для этого необходим хоть глоток воздуха, а пальцы противника
крепко вцепились в горло. За секунду до фатального исхода Горчев сжалился
над ним и отпустил. Тот с трудом пришел в себя, но осведомился очень
оживленно:
   - Ты кто?
   - Я, цикада, рекрут.
   - Назовите вашу фамилию, солдат! - зарычала цикада. От мощного рыка
задрожали своды, словно Самсон во мраке потряс колонну. Все вокруг
окаменели, ибо "цикадой" оказался не кто иной, как сержант Вердье-Лев:
его-то и схватил за горло злополучный новобранец... Но в темноте разве
разберешь?
   - Иван Горчев, позвольте доложить.
   - Вы за это ответите!
   - Раз я не присягал, то и за нарушение армейских правил я не в ответе.
Кроме того, как узнаешь вас в темноте, господин сержант.
   - Ладно. Ты, я вижу, законник. Ничего, дружок, ты еще узнаешь разницу
между цикадой и львом... после присяги.
   И Вердье исчез.
   "Начало неплохое, - подумал Горчев. - Капрал Жант хочет разъяснить
отношения "братка" с "крестной матерью", сержант Вердье - просветить
насчет цикады и льва.
   Черт с ними, как-нибудь обойдется".
   На дворе, к великому своему удивлению, Горчев увидел господина Ванека:
секретарь спал под раскинутым зонтом, углубившись в газету. Горчев
растолкал его.
   - Эй, господин Ванек!
   - Куда вы девались? Я вас ищу уже минут десять. С трудом получил
разрешение на посещение, поскольку меня как секретаря не хотели пропускать.
   - Сообщите о результате вашего телефонного звонка.
   - Вполне утешительно.
   - То есть?
   - Я вполне достоверно установил, что вы неверно запомнили фамилию
актрисы. В телефонном справочнике Ниццы не значится никакой Лолет Анжу.
   - Что-о?
   - Я нашел, правда, некую Полину Арагон - пожилую аристократку, однако
она отрицает знакомство с вами. Ей вообще семьдесят лет, и она не
киноактриса.
   Аналогичным образом вас не знает и Мими Альгу. Отнюдь не против
знакомства, если вы придете вечером в Клиши. После этого оставалось под
сомнением только одно имя, и я позвонил Лоле Цвиллингер, убежденный, что
вы просто оговорились, произнеся "Анжу". Эта дама также вас не знает, по
крайней мере, отрицает знакомство и, кроме того, она работала в цирке на
трапеции, да и то восемь лет назад. Потрудиться мне пришлось основательно.
   - Не сомневаюсь, - более чем грустно отозвался Горчев.
   - К сожалению, с памятью у вас не все в порядке.
   - А вы уверены, что не забыли, о чем я вас просил? Господин Ванек
вознес указательный палец:
   - Месье, если я что-нибудь запомнил, это врезается в мою память столь
же ясно и отчетливо, как имя и фамилия здесь, на первой странице газеты:
Аннет Лабу.
   Горчев вырвал газету и прочел: АННЕТ ЛАБУ СЕГОДНЯ ПОХИЩЕНА ИЗ СВОЕЙ
ВИЛЛЫ В НИЦЦЕ.
 
 
   2
 
 
   Когда генерал и Лабу вернулись из Марселя, в доме все выглядело
по-старому:
   Паркер - шофер-негр - открыл решетчатые ворота, и навстречу им прыгнула
крупная белая борзая Аннет. Собака, правда, тревожно повизгивала, но они,
не обратив на это внимания, прошли, тихо разговаривая, в гостиную. Вдруг
из-под буфета послышались стоны. Лабу не выказал особого удивления, когда
обнаружил в широком ящике связанного Андре.
   - В такое место меня еще не прятали, - облегченно вздохнул
освобожденный камердинер.
   - Что случилось?
   - На меня напали.
   - Как ты себя чувствуешь?
   - Ничего. Постепенно привыкаешь.
   Все прояснилось через минуту. В комнате Аннет лежало письмо:
   "Мы похитили вашу дочь. Автомобиль доставить в 23 часа на шоссе Ницца -
Канны, туда, где улица возле парка поворачивает к северу. В противном
случае ваша дочь будет убита. Я обязан свершить эту месть во имя всех,
кого вы ограбили. Верите вы этому или нет - мне безразлично. Б. Л."
   Лабу мрачно и холодно смотрел перед собой.
   - Что теперь делать?
   - Сообщить в полицию, - предложил генерал.
   - Думаешь, люди такого разбора, как Портниф и его дружки, испугаются и
не приведут в исполнение своих угроз?
   - Да, но... что ты собираешься делать?
   - Отдать золото.
   - До сих пор люди только предполагают, что мы грабители. Отдать золото
- значит подтвердить обвинение.
   - Аннет... - прошептал дрожащими губами этот обычно столь спокойный и
стойкий человек. - Мы должны отдать золото, Огюст.
   - Оно не нам принадлежит.
   - Знаю. Я отдам все свое имущество, чтобы возместить ущерб властителю
Ифириса.
   Остальное выплачу в рассрочку... Если понадобится, готов бедствовать до
конца дней...
   Когда оба друга вышли в сад, перед воротами остановилась полицейская
машина, откуда выскочила оперативная группа.
   - Кто вас вызывал?
   - По телефону сообщили, что похитили мадемуазель.
   - Ничего подобного, ошибка. Отзовите ваших людей, - приказал де Бертэн
офицеру.
   Лабу поспешил в дом.
   - Андре, кто отсюда звонил?
   - Я. Когда я услышал, что мадемуазель...
   - Убью тебя, негодяя!
   - Пожалуйста, месье. Одна просьба - не запихивайте меня в мебель.
По-моему, это немыслимый способ обращения с пострадавшими.
   - Скотина!
   Лабу выбежал. Они с генералом сели в "альфа-ромео", но вел машину не
Паркер.
   Через час Аннет была дома, а золотой автомобиль достался Лингстрему и
его людям.
 
 
   3
 
 
   Аннет только несколько часов провела в компании гангстеров. Обращались
с ней неплохо. Ее привезли на какую-то виллу в Каннах, где дожидались
несколько человек во главе с Лингстремом. Барон держался холодно и вежливо.
   - Дорогая Аннет, - обратился он к ней в своей обычной дипломатичной
манере, - очень жаль, что вы не ответили на мое чувство. Увы, я вынужден
прибегнуть к такому способу, чтобы получить законную долю наследства.
   - Вы мошенник и шантажист, - вспыхнула Аннет.
   - Я требую от вашего отца только свою законную собственность.
   - Мой отец никогда не совершил ни одного бесчестного поступка!
   - Прочтите, пожалуйста, - Лингстрем положил перед ней письмо. "Мы,
нижеподписавшиеся, забрали из Ифириса золото на сумму десять миллионов
фунтов.
   Мы пришли к следующему соглашению: если кто-либо из нас умрет, его долю
разделят остальные компаньоны.
   Оазис Абудир, 6 ноября 192... Легионеры - барон Лингстрем, Портниф,
Лабу, Латурет, Ван Дирен, Юрен".
   Она узнала подпись отца, без сомнения, подлинную.
   - Это не доказательство.
   - Прочитайте вот это.
   На сей раз он положил перед Аннет пожелтевшую, порванную бумагу, где
неверным, угловатым почерком было написано:
   "Сын мой! Мои дни сочтены. Обращаются с нами ужасно, и я слабею день
ото дня.
   Посылаю тебе этот документ. Вместе с Поставом Лабу я сражался в
Ифирисе: король убит, легионеры бежали с несовершеннолетним принцем и
несколькими вождями.
   Королевские сокровища и государственная казна находились при нас. Лабу
был ранен, и мы несли его на носилках. Жизнь здесь чудовищна и жестока - к
чему приукрашать факты. Мы сговорились убить вождей и захватить ценности.
Дело происходило в джунглях. Все прошло по плану, и мы завладели золотом.
Нам удалось бежать. Раненого Лабу мы унесли с собой. Этот Лабу, когда мы
объявились в оазисе Куфра и запрятали золото, тайно сговорился с неким
капитаном по имени де Бертэн.
   Его солдаты схватили нас, а капитан и Лабу на наших глазах вырыли
сокровища короля.