ился
родитель и стукнул кулаком по столу. Андре с презрительной миной
подчеркнуто осторожно ставил чашки на поднос: он не хотел, чтобы звон
фарфора акцентировал дурные манеры его господина.
   - А я люблю его.
   - А я против и еще раз против! Будущее в этом вопросе устраиваю я! -
кричал красный от гнева Лабу.
   Будущее сию же секунду устроило нечто ошеломительное и в то же время
удесятерило тревогу о потерянном автомобиле. Андре принес почту: он шел с
холодным видом и гордо вскинутой головой, словно каждое письмо было его
давним врагом. Одно письмо пришло из Бор-Булдена. Командир роты в
нескольких сочувственных строках сообщал, что рекрут Иван Горчев
скоропостижно скончался от разрыва сердца.
 
 
   2
 
 
   Смерти алкоголика Корто в некоторой степени способствовало великодушие,
с которым младший лейтенант Довйль распоряжался деньгами Лабу. Потиу
предоставил этому субъекту полную свободу, а Довйль совал ему деньги.
Понятное дело, он пьянствовал дни и ночи. Сбылось давнишнее предсказание
тюремных врачей. Сердце отказало во время ускоренного учебного марша.
Однако сам Корто, верно, предчувствовал близкий конец, когда решил
записаться в легион. Он вернулся во Францию, чтобы умереть, и во всяком
случае умер на французской земле, на руках старого приятеля Потиу и...
пьяный.
   Аннет после нескольких инъекций очнулась от обморока и открыла глаза,
хотя чувствовала, что лучше бы их вовсе не открывать. Лабу сгорбившись
сидел в кресле. Такой поворот судьбы его попросту сломил. После ухода
врача остался запах эфира, словно серы после исчезновения дьявола.
   - Возьми хоть ты себя в руки, - нарушил молчание де Бертэн. - Мы должны
примириться с неизбежным. Этот необузданный человек сам ринулся навстречу
судьбе и, разумеется, заслуживал лучшей участи.
   Лабу терзался угрызениями совести. В сущности, отличный веселый парень!
И подумать только - из-за какой-то дурацкой шутки...
   - Когда похороны?
   - Сегодня днем.
   Аннет резко поднялась и проговорила решительно:
   - Ты не хотел ничего плохого и... - Остальные слова потонули в рыданиях.
   Они выехали в учебный лагерь. Мрачный, серый день. Теплый воздух
отяжелел от морского тумана. Должно быть, где-то в открытом море, далеко
за бухтой, разразился шторм. Сильный ветер швырял в лицо тяжелые дождевые
капли. Влага проникала повсюду. Так они прибыли в Бор-Булден на траурную
церемонию.
   Учебный лагерь - несколько бараков, раскиданных там и сям между лужами
и мокрыми от дождя пальмами.
   Ротный командир показал им барак, где жил Горчев, его постель, его
вещи. Возле койки валялась пачка жевательного табаку. Генерал удивился: по
его мнению, Горчев не принадлежал к типу людей, жующих или нюхающих табак.
   - Я хотел бы взглянуть на его экипировку, - обратился де Бертэн к
ротному командиру.
   - Сержант велел отнести ее на склад.
   Командира срочно вызвали, и он поручил посетителей Гектору Потиу,
которому было в высшей степени неприятно, что генерал пожелал видеть багаж
Горчева. Пожалуй, скандала не избежать... Ведь он один знал, что Корто не
имеет ничего общего с Горчевым. Они пошли на склад, и Потиу предложил
гостям для лицезрения большой желтый кофр: на ручке висела бирка с
фамилией. В кофре - одежда хорошего качества и несколько фотографий.
   Горчев! Веселое я симпатичное лицо улыбалось с каждого снимка. Лихо
сбитая набок соломенная шляпа. Никаких сомнений: кто видел его хоть раз,
узнал бы сразу.
   Гектор Потиу чувствовал себя неуютно. Скажи он, что человек,
изображенный на фотографии, никогда не служил под его началом и что желтый
кофр переслали по почте через какого-то мясника, который украл его еще в
Марселе у подлинного Горчева; скажи он, что некий солдат из мести выдал
мясника, а военный суд приговорил его к наказанию, и кофр вернули Горчеву,
то есть служащему под его фамилией Корто... Скажи он все это, и случай с
Корто исследовали бы подробнее, а ему, Гектору Потиу, хватило бы
неприятностей надолго. И он предпочел помалкивать, стараясь не очень
выказывать свой страх. Лабу кусал губы, Аннет всхлипывала. В конце концов
они отправились на небольшое кладбище легионеров, где начиналась более чем
скромная церемония. Гроб стоял у разверстой могилы. На черной доске белыми
буквами было четко выведено:
   "ИВАН ГОРЧЕВ, РЯДОВОЙ, 22 ГОДА".
   Аннет не могла отвести глаз от надписи и плакала беспрерывно.
Получилось, что кто-то все же пожалел Корто, хоть он того и не заслуживал.
Единственное, в чем не отказано ни одному человеку на земле, - пролитые
слезы у могилы. И если в данном случае слезы не имели к его останкам
конкретного отношения, неисправимый преступник был бы доволен, присутствуй
он на погребении в качестве, так сказать, метафизического инкогнито. В
этом маловероятном случае ему, пожалуй, было бы обидно, что Коллет -
официантка парижского кафе - не видит, как его кончину оплакивают столь
важные господа. Если, конечно, предположить, что люди и после смерти любят
похвастать своими высокими связями; это вряд ли возможно, но и не
полностью исключено.
 
 
   3
 
 
   Лабу не оставляла мысль о Горчеве. Он мрачно сидел на кровати. Сирокко.
Вечер туманный и противный.
   Боль ровной полосой шла от угла глаза и математически точно разделяла
череп - будто на голову натянули узкую фуражку.
   От постоянных испарений постельное белье отсырело, и стены дышали
плесенью.
   Лабу подошел к окну.
   Сирокко.
   Мокрые крыши, в клубах тумана мерцают лампы. Влажная удушливая ночь. В
лицо жарко дышал коварный южный ветер, хотя было затишье. Сердце стучало с
перебоями, удары пульса отдавались в барабанных перепонках, и ко всему еще
туман, плотный и затхлый, как вытащенная из подвала мешковина.
   Сирокко. Лабу выпил коньяку. За окном, на завеси тумана ему мерещилась
размытая надпись, словно спроецированная плохоньким фонарем: "ИВАН ГОРЧЕВ,
РЯДОВОЙ, 22 ГОДА".
   Идти куда глаза глядят... Он не способен вынести взгляд дочери, не
способен совладать с мрачными мыслями. Судя по всему, у него возобновилась
малярия...
   Похоже, поднялась температура. Он оделся и вышел.
   Ветер жалобно завывал, рваные клочья тумана летали в душном и
гнилостном вечере.
   Шторм, бушевавший где-то в море, добрался и до африканского берега. Из
гавани доносился аккордеон, и в музыку врывались гудки сирены. В темноте
время от времени обозначались кроны деревьев, высвеченные фарами
автомобилей.
   Лабу направился в пивную. Когда его что-либо тяготило, он старался
сбежать от людей своего круга в компанию работяг или матросов - здесь ему
становилось как-то спокойней.
   - Коньяк.
   Хозяин недоверчиво взглянул на элегантного гостя.
   - Что глаза пялишь, дубина, тащи коньяк!
   - Секунду, месье. - Недоверие исчезло.
   К распеву аккордеона присоединилась цитра. Стойкий дух крепкого
дешевого табака смешивался с запахом разливного вила. После восьмого
коньяка напряжение ослабло, Лабу с удовольствием вдыхал тяжелые влажные
испарения матросских курток и прорезиненных плащей.
   Потом снова вышел в духоту вечера. Голова горела. Лица выплывали из
тумана, мелькало белое полицейское кепи, медленно тарахтел грузовик.
Далекие пароходные сирены старались перекричать ветер.
   Лабу пошатывало. Как-никак восемь рюмок коньяка. Когда он добрался до
светофора на углу, понял, что пьян. Сверкали мокрые машины, ожидая зеленый
свет. В переулке кто-то долго нажимал на клаксон. Перед лихорадочными
глазами Лабу вновь заплясала надпись : "ДВАДЦАТЬ ДВА ГОДА!" Голова у него
кружилась.
   И тут из-за угла выехал голубой, погруженный в морские глубины
"альфа-ромео".
   Тормоза взвизгнули. Под ручкой дверцы отчетливый треугольник - он сам
нацарапал эту отметину на лакировке. А за рулем... за рулем покойный
легионер Горчев. Его защитная фуражка, униформа... в свете проезжающих
навстречу машин означилось лицо. Мертвый солдат управлял затонувшим авто.
   Он проехал перекресток, не обращая внимания на красный свет. Да и к
чему призраку заботиться о дорожных знаках! Лабу остался недвижим - голова
горела и гудела.
   - Горчев, ты слышишь меня? Прости меня! Я ведь не хотел...
   Это был беззвучный крик, посланный разорванному фонарями туманному
видению. Он знал, что пьян, и знал, что стоит ему подойти ближе, авто
вместе с Горчевым растворится, как туман.
   Тем не менее он различал среди расплывчатых фигур, теней и клочьев
тумана хорошо знакомый мягкий свет задних фар; потом автомобиль, не
сбавляя скорости, срезал угол и пропал. Но вскоре с той стороны послышался
грохот и звон битого стекла.
   Боже правый, и он загубил такого парня?! Неужели плоть все-таки
обладает какой-то непостижимой сутью, которая больше, чем материя, и
меньше, чем ничто?
   Растерянный и подавленный, Лабу двинулся вслед исчезнувшему видению по
размытой туманом улице.
   Своими глазами он видел мертвеца за рулем потонувшего авто. Лабу вытер
обильный пот со лба. Может, он сошел с ума? Сквозь туманное марево он
неуверенными шагами брел домой... Нет, здесь не просто опьянение, и не
следствие лихорадки, у него типичная галлюцинация. Типичная зрительная
аберрация. Вот и дом. Лабу вытянул руки, словно защищаясь от чего-то,
спину сковал ледяной страх: возле дома спокойно дожидался большой голубой
"альфа-ромео". Лабу смотрел и смотрел с хмурой напряженностью. Хотел
кричать и не мог. Господи! Только бы не спятить окончательно!
   Нервно глотая воздух, он сел на мокрый порог и ждал, что видение
расползется и растает. Напрасно. Он закрыл лицо ладонями, оставался так
некоторое время, потом снова взглянул. Напрасно. Автомобиль стоял, где
стоял, и крупные дождевые капли стучали о великолепную голубую полировку.
 
 
   4
 
 
   События закружили в своем бешеном смерче песчинку по имени Горчев, не
давая секунды передышки. Он нетерпеливо ждал у окошка кладовки, пока уйдут
Маэстро и Гафироне. Когда оба пассажира наконец исчезли, за ним явился
капитан.
   - Собирайся, пойдем на берег. Надеюсь, ты больше не рвешься в легион? -
фыркнул Приватный Алекс.
   - Нет, нет, что вы, - бормотал Горчев, который на всем свете опасался
лишь своих благодетелей; ведь чего стоил один молчаливый Другая, который в
порыве сочувствия огрел его складной лестницей по голове. - Только
повидаюсь с одним родственником и сразу назад.
   - Приходи днем к "Трем червякам". Мы там будем ждать.
   - А чего ждать? Автомобиль-то на дне морском!
   - Это не твоя забота. Мы все равно должны ждать, пока Лингстрем и
остальные с шиком не прибудут на "Магдалене". Едва ли раньше завтрашнего
полудня.
   Богемное легкомыслие его опекунов касательно катастрофы с "альфа-ромео"
   понравилось Горчеву. Отчаянные ребята!
   В гавани они разошлись. Молчаливый Другич так любовно хлопнул его по
плечу, что головной убор слетел. Плевать, не беда! Сейчас он на свободе.
   Первым делом Горчев пошел на главный почтамт выяснить, нет ли
корреспонденции до востребования. Письмо, естественно, было. Горчев
распечатал и... обомлел. Что это?
   "Эдуард Б. Ванек, личный секретарь. Иностранный легион (Африка),
Генеральное представительство, Оран, форт св. Терезы, филиалы: Алжир,
Марокко, Фее и т.д.
   Оран, от ......... 193...
   Конто: Французский банк, счет ј 1701. Телеграфный адрес: легион Ванека.
   Его высокопревосходительству господину Лео Петровичу, директору. Оран,
до востребования.
   В моем ответе Вашему превосходительству от 18 сего месяца я имел честь,
досточтимый господин директор, сообщить, что при проверке финансовых
поступлений на мое имя я нашел открытыми следующие срочные платежи:
   Мое повышенное жалованье с 1 сего месяца - 1000 франков.
   Гонорар за представительство от 2 сего месяца - 8000 франков.
   Итого: 9000 франков.
   Учитывая, что упомянутый ответ мог ускользнуть от Вашего драгоценного
внимания, нижайше прошу о скорейшей регламентации. Одновременно разрешу
себе рекомендовать Вашему драгоценному вниманию следующее: мое зависимое
положение в отношении французской армии настоятельно требует пересмотра.
Убедительно прошу Вас явиться в роту, ибо в противном случае я буду
вынужден, к моему огромному сожалению, продолжать службу, что может иметь
для упомянутой армии весьма прискорбные последствия, а меня вынудит
безотлагательно предпринять парадный или ускоренный марш.
   Глубоко потрясенный Вашим запозданием, однако, к последующим поручениям
постоянно и охотно готовый с предпочтительным и высочайшим уважением Ваш
Эдуард Б. Ванек Солдат и личный секретарь".
 
 
   Глава шестнадцатая 
 
   1
 
 
   Старая крепость Орана, воздвигнутая на высоком мысу несколько столетий
назад, открывает, по мнению туристов, исключительный вид на море. Под
изрядно разрушенными башнями и террасами находится примечательное
"Подземелье султана".
   Мавританский полководец Абу бен Маснир приковал здесь к стене свою
неверную фаворитку, дабы столь радикальным способом удержать ее от
искушений. Добился ли он своей цели, гарантировал ли таким манером
верность дамы, - трудно сказать.
   Никому еще не удалось вполне осветить тайны прошлого вообще, а неверной
женщины в особенности. Туристы не очень охотно посещали подземелье,
поскольку там процветали пауки, летучие мыши, сороконожки и зачастую
попадались ужи.
   Это место облюбовал Горчев с целью обменяться одеждой с господином
Ванеком. Там они и встретились.
   - Прошу вас не очень обижаться на мое опоздание, - Горчев протянул
Ванеку руку.
   - Обстоятельства оказались сильней меня, но я хочу верить, что вы
получили хорошую компенсацию.
   - Полагаете, деньгами можно все вознаградить?
   - Да, - скромно признался Горчев, - я именно так и полагал. Господин
Ванек печально кивнул:
   - И оказались правы.
   - Теперь я надену вашу униформу и пойду в роту. Вы лицо штатское, вас
преследовать не станут. Меня же они выслать не имеют права, в крайнем
случае привлекут к ответственности за долгое отсутствие.
   - Хочу поставить вас в известность, что люди там знают уйму интересных
вещей, - информировал шефа господин Ванек, доставая всякую всячину из
карманов. - Есть там учитель танцев - он постоянно рассказывает о
художниках, однако же человек не бесполезный, поскольку хорошо разбирается
в названиях животных. Капрал почему-то имеет зуб на супругу главного
лоцмана в Галаце, а сержант вас просто убьет, если вы не назовете его
цикадой - царем зверей. Это самое главное для вас. Время от времени вы
можете встречаться с индусским бродячим учителем гимнастики Мегаром - этот
может вас поколотить из метеорологических соображений.
   Но постепенно привыкнете.
   Ванек между тем разделся, и Горчев облачился в его униформу. Брюки
застегнулись где-то на уровне подмышек, а мундир разошелся широким плащом.
Но это еще полбеды. С господином Ванеком дело было похуже: в процессе
натягивания полотняные брюки Горчева разорвались пополам.
   - Ждите меня здесь, - приказал патрон. - Я у первого же старьевщика
раздобуду для вас какую-нибудь одежду. Господин Ванек нахмурился:
   - Я проведу тягостные недели, прежде чем вы соизволите вновь меня
посетить.
   - Не говорите глупостей. Хорошенького вы мнения обо мне! Будьте
уверены, через минуту я здесь, - экспрессивно проговорил Горчев и исчез.
   Целую минуту господин Ванек провел в полной уверенности. Однако после
двух с половиной часов уверенности у него поубавилось. И когда опустились
сумерки, он решил поискать контактов с внешним миром. Он вышел с курткой
Горчева - единственной оставшейся у него вещью - и принялся оной
размахивать. Некая норвежская дама в цветущем возрасте, но с легкими
признаками увядания - бальнеолог по специальности, - проходя мимо с
фотоаппаратом, упала в обморок.
   Два дня с ней обращались как с жертвой солнечного удара, поскольку она
так и не смогла объяснить, что произошло. Вслед за норвежской дамой прошли
девочки из сиротского дома; их учитель пения, поглядев на господина
Ванека, набросился на него и обломал об несчастного свой зонт.
   Измученный и убитый горем господин Ванек снова уселся на каменную
скамью в неменьшей тоске, нежели меланхоличная султанша, которая в неволе
начала полнеть.
   Он уже решил было остаться здесь и, в ожидании Горчева, попробовать
питаться сырым змеиным мясом, как вдруг его забрал патруль по доносу
учителя пения. Когда его, покрытого конской попоной, босиком, но в
наручниках, повели в форт, напоминал он картину одного сумасшедшего
художника под названием "Отшельник, схваченный на месте преступления". Ему
стало ясно, что чистосердечное признание здесь не поможет. Во-первых,
выдав Горчева, он лишится денежной компенсации за страдания, а во-вторых:
кто примет всерьез эту историю?
   В арестантской камере он первым делом увидел Мегара, который монотонно
стукался лбом о пол. Господин Ванек тихо уселся в угол. И когда турок на
секунду повернулся, Ванек со смиренной улыбкой заверил его:
   - У вас есть время. Побои мне не к спеху, упражняйтесь на здоровье,
господин помешанный...
 
 
   2
 
 
   Что же произошло с Горчевым? Почему он забыл о своем многострадальном
секретаре?
   В двух словах: из-за великолепного вида на море. Ах, если бы с террасы
старинной оранской крепости не открывалась столь широкая панорама, столь
живописное зрелище портовой жизни, не довел бы несчастный секретарь до
нервного шока норвежскую специалистку по бальнеологии, а учитель пения не
сломал бы свой зонт.
   Кроме того, стремления нескольких порядочных и непорядочных людей
изменили бы свое направление, борьба за трон Абс Падана и португальца
Дизара привела бы к обратному результату, а история народа Ифириса
сложилась бы иначе.
   Горчев только на момент задержался у балюстрады террасы и тотчас
установил, что пристань, у которой пришвартовалась "Республика" и рядом с
ней "Акула", расположена как раз под ним. На пирсе возле "Республики" он
сразу узнал Маэстро по седой голове и широким плечам, разглядел рядом с
ним Другича и Рыбца, а чуть подальше Приватного Алекса. Возле них стоял
чиновник в круглом кепи и рассматривал бумагу, полученную от Маэстро, -
документ на фрахт, очевидно.
   Горчев взволнованно следил. Вот заработал один из кранов, цепи
опустились в грузовой трюм "Республики", затем появился груз. Автомобиль,
покрытый брезентом.
   С высоты балюстрады хорошо различались колеса. С моря шел густой туман.
   Автомобиль слегка покачивало на цепях...
   Горчев ничего не мог понять, но сердце его отчаянно колотилось.
   Четырнадцатикаратовое авто - кричал внутренний голос, но ведь это чушь!
Он собственными глазами видел, как машина упала в море. Невероятно.
Значит, за это время что-то произошло. Горчев побежал... Между тем
солнечное сияние померкло, огромные клубы тумана наплывали с моря,
обволакивая улицы, дома, прохожих...
   Бедный Ванек! Что с ним будет? Ладно, ему он успеет помочь потом.
Сейчас решается судьба автомобиля...
   Горчев добежал до пирса. Издали он увидел бандитов, идущих вдоль мола к
берегу, и спрятался за дверьми склада. Бледные огни дрожали на гладком
черном асфальте, и удушливый пар, исходящий словно из адской бездны,
пожирал все вокруг.
   Рабочие кричали, цепи скрипели, портовый кран с пронзительным и усталым
скрежетом опустил груз. Авто уже стояло на пирсе, и Другич снимал брезент.
   Гафироне сел за руль и завел мотор. Сердце Горчева стучало в такт
мотору.
   Подъехало какое-то такси, и в ярком свете фар заблестел кузов машины.
Иван нс сдержался: черт возьми! Голубой, мощный "альфа-ромео" тронулся с
места, высоко разбрызгивая грязь. Это было четырнадцатикаратовое авто.
 
 
   3
 
 
   Согласно инструкции Маэстро, Гафироне сидел в "альфа-ромео" перед
отелем "Империал" и полировал ногти. Полчаса ждать, потом ехать. Он
вдохновенно полировал блистательные ногти и тихо насвистывал. Автогонщик
внимательно и восхищенно созерцал танцующие на ослепительной поверхности
блики, рожденные игрой разнообразных уличных огней: так художник созерцает
свой шедевр после наложения последнего мазка. Потом изящно взмахнул
ладонями,