о бед, что не знаю, как все это
можно перенести.
   Алексей, кивнув на икону, сказал:
   - И вы возложили все надежды па пресвятую богородицу?
   Софья Львовна задумчиво проговорила:
   - На кого же мне надеяться?..
   - На людей. И ни на кого больше.
   Софья Львовна подняла голову.
   - На людей:? - как бы с удивлением переспросила она. - На каких людей?
Где они? Каждый теперь думает только о себе. Каждый стремится только
выжить, выжить, выжить любой ценой.
   - Неправда. Люди есть разные.
   Софья Львовна молча смотрела перед собой.
   Алексей взял старый иллюстрированный немецкий журнал. С его страниц
смотрел Гитлер. Вот он принимает парад, вот поднимает рюмку на
дипломатическом приеме, вот, сцепив руки на животе, позирует в обществе
каких-то блондинок с ослепительными зубами.
   - Это откуда-то принесла дочь, - сказала Софья Львовна, глядя через
плечо Алексея на улыбающихся киноактрис. - Странно, что кто-то сейчас
может веселиться, смеяться и надевать бальные платья...
   Она вдруг ткнула пальцем в фотографию Гитлера и почти закричала:
   - Неужели ему все это сойдет? Вы только посмотрите, что они вокруг
натворили. Я потеряла только дочь.
   Но вокруг погибли целые семьи, уничтожены тысячи людей. Ведь должен же
кто-то отомстить!
   - Почему кто-то? Почему не вы? Хотя бы за свою дочь, - вполголоса
проговорил Алексей.
   Софья Львовна удивленно посмотрела на него: губы ее скривились в
усмешке.
   - Я? Вы шутите? Что я могу сделать?
   - Можете. - Алексей отшвырнул в сторону журнал, взял Софью Львовну за
руки и усадил ее в кресло.
   Сам- сел напротив.
   - Послушайте меня. Вот вы работаете в управе, через ваши руки проходят
десятки документов... Согласны ли вы помочь тем, кто мстит и будет мстить
за вас, за ваше горе и за горе других людей? И не только мстить, но
бороться за счастье тех, кто остался жить.
   Софья Львовна молчала.
   - Подумайте, - продолжал Алексей. - А чем вам.
   это грозит, вы знаете.
   - Что мне терять? Самое дорогое я уже потеряла...
   Губы ее дрогнули.
   Алексей отошел к окну, давая Ивашевой время прийти в себя. Он еще не
знал, сумеет, ли эта женщина стать членом его группы, но в одном не
сомневался:
   перед ним человек, который ненавидит врага.
   Когда Софья Львовна успокоилась и он снова подошел к ней, она спросила:
   - Но кто вы?
   - Сапожник, - отшутился он.
   - Хорошо, не говорите. Так, пожалуй, будет лучше.
   Но чем я-то могу быть полезна?
   - Для начала узнайте, что затевают на Мотовилихинском пустыре.
   - Попытаюсь.
   - Заходить к вам сюда я уже не смогу. Если гденибудь столкнемся на
улице, делайте вид, что мы незнакомы.
   Софья Львовна согласно кивнула головой.
   ...Алексей договорился встретиться с Софьей Львовной через несколько
дней на бульваре Декабристов. Она должна была ждать его там. Подходя к
условленному месту, он заметил Ивашеву у входа на бульвар перед стендом с
объявлениями. Он подошел к стенду, остановился у Софьи Львовны за спиной.
Скользя взглядом по объявлениям, шепотом поздоровался, спросил:
   - Что нового?
   - На Мотовилихе строят склад боеприпасов, - так же шепотом, не
оборачиваясь, ответила Софья Львовна.
   - Это точно?
   - Да. Видела по нарядам комендатуры.
   Алексей тихо прошептал:
   - О следующем свидании вам сообщат.
   В тот же день Алексей отправился к месту строительства склада на
Мотовилихе. Вышел к нему окраинными улочками, прошелся по тротуару, как
будто разглядывая номера на домах, на самом деле тщательно изучая
местность. Бывший пустырь теперь был огорожен высоким забором.
   То и дело подъезжали грузовики, крытые брезентом.
   Охранники проверяли у шоферов документы и распахивали высокие ворота.
Останавливались грузовики у платформы с подъемным краном, стрела которого
виднелась поверх забора.
   Алексей не мог простить себе, что узнал о строительстве склада так
поздно. Если бы расчистка пустыря еще велась, то можно было бы незаметно
пронести на его территорию противотанковые мины и зарыть их гденибудь в
центре. Хоть одна, может быть, взорвалась бы, и склад взлетел бы на
воздух. Великолепная операция, почти не связанная с каким-либо риском!
Теперь пронести что-нибудь в строго охраняемый склад было невозможно.
   Ночами Алексей не мог уснуть, обдумывая всевозможные варианты диверсии.
   И вот, как-то "прогуливаясь" неподалеку от склада, Алексей увидел
санитарную машину с красным крестом на дверце. Она пронеслась мимо, по
дороге к воротам.
   Сквозь ветровое стекло мелькнуло знакомое лицо с нахмуренными мохнатыми
бровями. Лещевский!
   С тех пор как Алексей вышел из госпиталя, он с хирургом не встречался.
Спросил как-то Аню, где живет Лещевский, но адрес и ей был неизвестен.
Пришлось прибегнуть к помощи Шерстнева. Тот через полицию быстро выяснил,
что Лещевский живет почти в центре города на бывшей Красногвардейской
улице.
   Боясь не застать Лещевского дома днем, Алексей отправился к нему
вечером после комендантского часа.
   В кармане у Алексея лежал пропуск негласного сотрудника полиции,
добытый Шерстневым.
   Лещевский открыл дверь только после того, как Алексеи сказал, что он из
госпиталя и ему срочно нужен врач.
   Адам Григорьевич встретил его в большой комнате, заставленной шкафами с
книгами. Потрескивала большая, выложенная изразцами голландская печь, у
дверцы валялись мокрые от снега поленья. Лепные карнизы потолка терялись
во мраке.
   При виде Алексея брови Лещевского полезли вверх, на лоб набежали
морщины.
   - Попов? - вскрикнул он.
   В следующую секунду он уже тряс руку Алексея, расспрашивал о раненой
ступне, тут же приказал снять валенок и внимательно осмотрел ногу.
   - Теперь я вам могу признаться, - сказал он, - я полагал, что в конце
концов вам грозит ампутация.
   Да, собственно, надо было сразу отнять ступню, но стало жалко, -
здоровый, молодой мужчина. Решил рискнуть. Ну, как себя чувствуете?
   Этот человек, казавшийся Алексею в госпитале сдержанным и холодноватым,
сейчас был искренне рад своему гостю. Лещевский поставил на стол початую
бутылку шнапса, рюмки, тарелки, коробку консервов...
   Свою рюмку хирург выпил залпом.
   - Раньше, до войны, я избегал пить крепкие напитки, - сказал он,
положив себе в тарелку немного содержимого консервной банки. - Боялся,
будут дрожать руки.
   - А теперь не боитесь? - спросил Алексей.
   - Нет.
   Лещевский был возбужден от спиртного или от встречи с Алексеем -
неясно. Хирург то вставал и подбрасывал в печь дрова, то снова садился за
стол и подливал себе шнапса, то принимался расхаживать по комнате. И
курил. Большие, сильные пальцы его то и дело шарили по карманам в поисках
спичек. Алексею не верилось, что этот неврастеник и тот массивный,
хладнокровный человек, который сутками не отходил от операционного стола,
- одно и то же лицо. И невольно приходила мысль: Лещевскцй частенько
прикладывался по вечерам к рюмке. Топит в вине внутреннюю неугасимую боль
души.
   А хирург тем временем рассказывал о неудачной операции перед войной, за
которую его отдали под суд.
   Вот почему его не пустили на фронт, как он ни просился.
   - А семья? - спросил Алексей. - У вас есть семья?
   - Есть. Жена и ребенок. Их я успел отправить к родителям в Куйбышев. А
сам, дожидаясь все-таки повестки из военкомата, застрял здесь.
   Лещевский присел у печки, достал совком уголек, прикурил погасшую
сигарету.
   - Помните, как меня вызвали немцы и предложили, вернее, приказали
работать в их госпитале, в глубине души я знал: у меня только один выход -
согласиться. Но все думаю, наши-то с меня спросят, когда вернутся...
Врагам служу. Но ведь вы мне посоветовали идти в этот госпиталь. Да и нашу
больницу не бросил - стараюсь помочь своим.
   - Мне-то вы помогли, спасибо вам. Знаю, на какой риск шли. Если б тогда
нас поймали с документами того, умершего... вам бы несдобровать.
   Алексей видел: человек мучается и сейчас пытается разобраться в том,
что с ним произошло.
   Некоторое время они молчали.
   - Да, я хорошо помню наш разговор, - нарушил затянувшуюся паузу
Алексей, - я действительно посоветовал вам пойти работать в немецкий
госпиталь.
   Алексей раздавил в пепельнице сигарету.
   - Вы слышали о расклеенных листовках, о взрыве на станции Бережная? -
спросил он, посмотрев на Лещевского.
   - Да.
   - Так вот, фронт не только под Москвой. Он и здесь. Вы могли бы
помогать нашим и дальше. Особенно теперь, когда работаете в немецком
учреждении.
   Лещевский опустил голову, вертя в руках пустую рюмку.
   - Чем? - спросил он еле слышно.
   Алексей положил свою руку на кисть хирурга.
   - На днях я видел, как вы на санитарной машине въезжали в склад на
Мотовилихе. Так вот, слушайте меня внимательно.
   Лещевский уже не один раз по срочным вызовам бывал на складе. Видимо,
немцы торопились со строительством - травм и аварий было довольно много.
   Алексей предложил Лещевскому такой план действий. Перед очередной
поездкой Лещевский постарается дать знать Шерстневу, чтобы тот был начеку.
И когда хирург будет садиться в санитарную машину, "полицейский" попросит
у врача прикурить и незаметно передаст мину с часовым механизмом, которую
врач спрячет в чемоданчик с инструментами.
   (Этот план Алексей предварительно разработал вместе с Корнем, а мину
Шерстневу доставили партизаны.)
   На Мотовилихе Лещевский остановит свою машину рядом с грузовиком,
пошлет шофера (а это русский военнопленный, которому Лещевский делал в
свое время операцию) разыскать пациента, а сам тем временем постарается
сунуть магнитную мину в ящик со снарядами.
   Лещевский не без колебаний согласился реализовать этот план.
   Повеселев, он сказал Алексею:
   - Не умею говорить о своих чувствах. Но спасибо, что поддержали дух.
Все, что надо, сделаю.
   Случай вскорости представился...
   Когда через два дня после встречи с Алексеем Адам Григорьевич выехал на
санитарной машине к артиллерийскому складу, то чувствовал он себя скверно.
Ему казалось, что все: и шофер, и часовой на контрольнопропускном пункте,
и полицейские - подозрительно косятся на его чемоданчик. Больших усилий
Лещевскому стоило держаться спокойно. Он начал было шутить с шофером, но
потом, решив, что излишняя общительность тоже может вызвать подозрение,
замолчал.
   Когда санитарная машина подъехала к воротам склада, Лещевский с ужасом
увидел, что грузовиков со снарядами около склада не было. И мысль, что все
может сорваться, на время заглушила беспокойство и страх.
   Однако врач все-таки решил не отступать от задуманного плана. Он
приказал шоферу остановить машину метрах в десяти от ворот склада и
попросил его разыскать раненого фельдфебеля и узнать, может ли
пострадавший сам выйти к машине или она должна въехать в ворота. Шофер
ушел. Лешевский спрятал чемоданчик под сиденье, вышел из машины, походил
вокруг, как бы разминаясь, подошел к пожилому полицейскому с карабином,
попросил прикурить. Сновавшие вокруг солдаты и охрана не обращали на
человека в белом халате особого внимания. Некоторые знали его в лицо и
здоровались. Шофера не было.
   Лещевский вернулся к своей машине, и вдруг до слуха его донесся рев
мотора. Он оглянулся: по дороге тяжело брали подъем два серо-зеленых
крытых грузовика.
   "Снаряды! - пронеслось в голове Лещевского. - Сейчас не упустить
момент".
   Хирург, стараясь унять дрожь в руках, достал чемоданчик.
   "Только бы не вернулся шофер, только бы не вернулся шофер", - повторял
он про себя.
   Через несколько минут грузовики подъехали к складу и поравнялись с
санитарной машиной, чихая густым черно-сизым дымом. Автомобиль Лещевского
стоял справа на обочине, и теперь огромные грузовики закрывали его и от
будки часового и от бараков, в которых жили охрана и солдаты,
обслуживающие склад.
   Лещевский осторожно переложил мину из чемодана в карман халата. Шофер
первого грузовика, хлопнув дверцей, побежал к будке. Шофер второго
грузовика остался в кабине. Лещевский обошел этот грузовик и, держась
одной рукой за борт, встал на запасной баллон. Оглянулся. Все было
безлюдно. Сзади темной лентой через поле вилась пустынная дорога в город.
Лещевский осторожно отогнул брезент грузовика. Сквозь неплотно пригнанные
доски ящиков поблескивали снаряды. Лещевский проворно сунул мину в один из
ящиков, снова, осторожно озираясь, застегнул брезент и спрыгнул на асфальт
- и как раз вовремя. Вернулся шофер первого грузовика, и машины тронулись.
   Когда ворота склада закрылись за ними, Лещевский достал носовой платок
и вытер мокрые, несмотря на легкий мороз, ладони...
   В тот же день Лещевский, проходя мимо дежурившего около комендатуры
Шерстнева, подал ему условный знак, что задание выполнено.
   Казалось, все обошлось благополучно.
   Однако жизнь приготовила Лещевскому еще одно неожиданное испытание.
   Часовой завод мины должен был сработать через трое суток, ровно в
двенадцать часов дня. В загруженный только на три четверти склад немцы
срочно завозили боеприпасы, и подпольщики рассчитывали, что к моменту
взрыва он будет целиком заполнен.
   Именно в день взрыва Лещевского вызвал к себе дежурный врач.
   - На объекте В-одиннадцать опять неприятность, - сказал он. - Так что,
герр доктор, выезжайте немедленно.
   Объект В-одиннадцать было зашифрованное название артиллерийского склада
на Мотовилихе.
   Адам Григорьевич машинально взглянул на часы.
   До взрыва оставалось сорок минут. Хирург похолодел.
   - Но у меня консультация, - возразил он дежурному врачу, стараясь
говорить спокойно.
   - Придется отложить. Травма серьезная. Пострадал офицер... Больше
послать некого.
   Лещевский вышел в коридор госпиталя, чувствуя, как гулко, до боли
колотится сердце. Задержаться с выездом? Но это сразу навлечет подозрение.
Выехать со склада до взрыва он тоже не успеет. Отбирая необходимый
инструмент в чемоданчик, Адам Григорьевич то и дело бросал взгляд на часы
и лихорадочно подсчитывал секунды. Пока он сядет в машину, пройдет минут
пять, двадцать уйдет на дорогу. Значит, на складе он будет без десяти
двенадцать? Что делать? Как поступить? Где бы задержаться по дороге?
   Во дворе госпиталя ждала санитарная машина.
   Шофер, скуластый парень, щурясь от солнца, светившего по-зесеннему
ярко, спокойно курил самокрутку. На снегу лежали голубоватые тени.
   Оглянувшись, Лещевский выронил чемоданчик. Инструменты рассыпались
около заднего колеса. Адам Григорьевич поспешно присел на корточки и,
собирая ножницы и хирургические щипцы, вонзил ланцет в резиновую покрышку.
   Усевшись в машину, приказал шоферу:
   - К Мотовилихе! Инструменты придется прокипятить на месте!

                                   * * *

   Алексей зашел в портняжную мастерскую Аниного отца. Ателье находилось
на Сенной улице в центре города. Алексей и Шерстнев последнее время
встречались там под видом заказчиков. У Афанасия Кузьмича насчитывалось
много клиентов, дверь хлопала часто, и это было довольно удобное место
явки.
   Когда Алексей пришел, Афанасий Кузьмич снимал мерку с заказчика,
грузного усатого человека в хромовых сапогах и брюках галифе. Завидев
Алексея, отец Ани глазами указал ему на дверь в другую половину мастерской.
   - Подождите там. Примерка еще не готова, - сказал Афанасий Кузьмич.
   В маленькой комнатке, у стола с лоскутами, сидел Шерстнев. Они
поздоровались.
   Не отрывая от Алексея взгляда косоватых улыбающихся глаз, полицейский
прошептал:
   - Здорово, здорово, именинник.
   - Именинник? - удивился вошедший.
   - Конечно. Сегодня же день Алексея, божьего человека
   - Не устроить ли нам по этому поводу маленькое торжество?
   - А что, пожалуй.
   Тимофей хитровато улыбался. Чувствовалось, что он жаждет сообщить
какую-то приятную новость.
   - Ладно. Выкладывай, - засмеялся Алексей. - Задерживаться тут особенно
не стоит.
   - Эх! - вздохнул Шерстнев. - Надо бы заставить тебя потанцевать, да
место неподходящее. Так и быть - смотри.
   Тимофей снял шапку, достал откуда-то из-под подкладки крохотный листок
бумаги и протянул Алексею.
   На листочке карандашом была выведена цифра:
   0017951 - номер партийного билета чекиста Алексея Столярова.
   Дело в том, что давным-давно Алексей просил Карновича связаться с
Центром и передать несколько слоз:
   "Коршун" жив. Ждет указаний". У местных подпольщиков рации не было:
немцам удалось запеленговать ее, и она попала в руки гестапо. Поэтому
подпольщики держали связь с Москвой через партизанский отряд Кузьмича,
действовавший в лесах за Днепром.
   Партизанский связной принес в подкладке пальто зашифрованное послание,
представлявшее собой небольшую колонку цифр. С Фатеевым еще в Москве было
условлено, что Центр подтвердит получение первкх сведений от группы
"Ураган" номером партийного билета Столярова. И вот теперь Алексей вертел
в руках крохотный листок бумаги с долгожданным ответом и всматривался в
знакомые, дорогие цифры.
   Он чувствовал на себе пристальный взгляд Шерстнева: тот наслаждался
произведенным эффектом. Столяров не мог произнести ни слова. Горло тугой
невидимой петлей сдавили спазмы. Алексей отвернулся к стене: не хотелось,
чтобы Тимофей видел его заблестевшие глаза. Успокоившись, выдавил:
   - Ты даже представить не можешь, какая это для меня радость.
   Да, это был праздник. Пришел конец одиночеству, неизвестности. Те, кто
посылал его сюда, снова с ним!
   Они помогут, посоветуют, направят...
   Интересно, дали ли знать домой, что он жив? Да иначе быть не может.
Жена, наверное, даже всплакнула от радости.
   - Но это еще не все, - проговорил Шерстнев. - Я не сказал еще самого
главного...
   Полицейский подошел к двери, проверил, плотно ли она закрыта.
   - Карнович получил новое задание из Центра, - прошептал он.
   - Из Центра?
   - Да. Москва рассчитывает на тебя. И на нас, разумеется, тоже.
   Алексей пододвинул табурет поближе к Шерстневу.
   За дверью слышались приглушенные, невнятные голоса.
   С шумом пронеслась мимо дома машина.
   - Так вот, - продолжал Тимофей, выталкивая изо рта облачко табачного
дыма. - Корень просил передать тебе, что Центр интересуют все планы
гитлеровцев на нашем участке. Информация по всему району представляет
большую ценность. Передислокация войск, переброска вооружения,
расположение аэродромов и так далее...
   Я думаю, не мы одни будем этим с тобой заниматься.
   Но на нас возлагают особую задачу: в сорока километрах от города
находится Дретуньский аэродром. Это какой-то сверхсекретный аэродром.
Нужно разведать все, что там происходит. Я случайно слышал разговор
жандармов, что из района этого аэродрома выселили всех гражданских на
десять километров вокруг. И еще: судя по всему, где-то на востоке от
города у Новых Выселок расположен какой-то штаб. Об этом Готвальд сообщил
Корню через меня,
   - Готвальд?
   - Да.
   - Вот что, - сказал Алексей. - Надо мне с ним, снова повидаться.
Предупреди его.
   - Постараюсь.
   Столяров взглянул на ходики, мирно тикавшие на стене. Они показывали
без четверти одиннадцать.
   Пора было расходиться. После взрыва наверняка устроят облаву, и надо
заблаговременно выбраться за городскую черту. Первым из мастерской вышел
Шерстнев.
   Толстый заказчик уже удалился. И Алексей, помедлив несколько минут,
тоже вышел из мастерской.

                                   * * *

   ...До взрыва оставалось двадцать три минуты, когда санитарная машина
выехала на Витебскую улицу. Мелькали низенькие окраинные домишки. На
карнизах треретали отсветы капели. Воробьи стайками вылетали прямо из-под
колес автомобиля.
   "Еду на собственные похороны", - думал Лещевский. Он ждал, когда же
наконец спустит камера заднего колеса, но машина шла полным ходом.
   Хирург откинулся на спинку сиденья, щурясь от бликов солнца, бивших ему
в глаза. В зеркальце над ветровым стеклом увидел свое бледное, напряженное
лицо и испуганно метнул взгляд в сторону шофера. Тот не обращал на своего
пассажира никакого внимания. К губам его прилип окурок самокрутки.
   Лещевски