ище, скажу я вам,
библейское. Для полного сходства с переселением в обетованную землю не
хватало только пророка Моисея. Впрочем, - ухмыльнулся он уголком тонких
губ, - был и Моисей, даже не один. Целый взвод Моисеев с автоматами.
   Венцель рассмеялся.
   - Здесь, в России, требуется как можно больше людей с вашим опытом, -
сказал он, желая расположить к себе заслуженного гестаповца.
   - Ничего, опыт приходит с практикой.
   Венцель с трудом заставлял себя поддерживать разговор. Ему смертельно
хотелось спать. Вчера на вечеринке он явно выпил лишнего, и сейчас у него
ломило в висках, к горлу время от времени подкатывалась тошнота. Венцель
завидовал Штропу: тот сидел гладко выбритый, свежий и был в превосходном
настроении.
   На вечеринке не прикасался даже к сухому вину, сославшись на печень.
Венцель не любил непьющих, считал их людьми скрытными и расчетливыми. Не
верил он и в больную печень Штропа. "Скорее всего подражает аскетизму
фюрера, да и за нами шпионит", - думал Венцель и все-таки теперь жалел,
что вчера перебрал.
   Не в очень-то выгодном свете предстал, наверное, перед своим
сослуживцем. А ему так хотелось завоевать расположение Штропа: в Минске
Венцелю говорили, что в гестапо у этого человека блестящая репутация и
солидные связи.
   Венцеля не очень радовало новое.назначение, хотя в Россию его и
направили с повышением. То ли дело Париж! Это было золотое время. Из
Франции Венцель вывез приятные воспоминания и несколько ящиков отличного
вина "Дюбоне".
   Венцель не принадлежал к числу тех, кто без конца философствовал о
будущем Германии, о прозорливости Гитлера и о походе на Восток, хотя не
меньше других был предан и фюреру, и его идеям. Курт знал твердо лишь
одно: претворение этих идей в жизнь принесет ему возможность бывать в
разных странах, коллекционировать дорогие вина, развлекаться с красивыми
женщинами. Венцель любил музыку и в детстве даже учился играть на рояле.
Правда, хороших вин в этой части России, как он слыхал, маловато, но зато
женщины... Впрочем, где нет хорошеньких женщин! Он утешал себя также тем,
что пополнит коллекцию пластинок русскими песнями.
   И все-таки Венцель не испытывал ни волнения при виде новых мест, ни
интереса к ним. На середине пути его так разморило от жары, что он
задремал.
   Проснулся Венцель от того, что скрипнули тормоза "вандерера".
   - Что? Что такое, а? - спросил он сонно, сдвигая к затылку сползшую
фуражку.
   - Кажется, пробка, - ответил Штроп.
   - А, черт! - пробормотал, зевая, Венцель. - Доберемся мы когда-нибудь
до этого проклятого города?
   Впереди возвышались пыльные борта грузовиков.
   - Надоело сидеть! Пойду посмотрю, что там случилось, - сказал Штроп,
берясь за ручку дверцы.
   Разминая замлевшие ноги, Венцель поплелся за Штропом.
   Небольшая группа солдат-шоферов устроилась в тени машины. Слышался
смех, звуки губной гармошки, звяканье котелков.
   При появлении Штропа и Венцеля смех оборвался.
   Солдаты вскочили на ноги, приветствуя офицеров. Лица их одеревенели.
   Причина пробки стала им ясна сразу, как только Штроп и Венцель дошли до
головы колонны. Они увидели, что дорога обрывалась у оврага, по дну
которого протекала речушка. Мост через овраг был взорван. Какая-то
саперная часть спешно его восстанавливала. Стучали топоры, визжали пилы.
Опоры из свежих сосновых бревен уже возвышались над водой.
   Объездную проселочную дорогу, изучив карту, предложил Венцель, когда,
отъехав с полсотни километров от Минска, их машины попали в густой поток
войск и обозов на основной магистрали. Этим путем штурмбаннфюрер
рассчитывал добраться быстрей.
   - Может быть, вернемся назад? - предложил Венцель. - На шоссе. Тут,
видно, работы на полдня.
   Но Штроп не обратил на слова своего спутника никакого внимания.
   - Кто тут старший по чину? - крикнул он.
   К нему тут же подбежали несколько офицеров, и среди них - загорелый
майор саперной службы. На пыльном кителе под мышками расплылись темные
пятна пота.
   - Когда рассчитываете закончить мост? - спросил Штроп.
   - Полагаю, часа через три, - торопливо оправляя китель, ответил майор.
   - А раньше?
   - Совершенно невозможно. Мало людей. Я уже радировал командованию -
просил помощи.
   Несколько мгновений Штроп с холодным интересом рассматривал лицо майора.
   - Людей, говорите? Сколько же вам надо человек?
   - Ну... - замялся сапер. - Сорок или пятьдесят.
   Штроп обернулся к вытянувшимся перед ним офицерам, и взгляд его
остановился на обер-лейтенанте, стоявшем тут же. Кивнув головой в сторону
видневшегося невдалеке села, Штроп приказал:
   - Слушайте меня, обер-лейтенант. Соберите своих солдат и отправляйтесь
в это село. Вытряхните из домов всех, кто способен держаться на ногах, и
гоните сюда.
   Вскоре солдаты привели к мосту группу местных жителей - женщин,
стариков. Они испуганно жались друг к другу. Крестьян заставили таскать
сырые сосновые бревна для настила. Денщики, ехавшие в другой машине,
расстелили для Штропа и Венцеля брезент под кустом. Те, удобно
расположившись, наблюдали за работой. Шофер "вандерера" принес бутылку
вина и закуску, расставил на скатерти дорожную посуду.
   - Этот майор - болван, - говорил Штроп, поднося ко рту бутерброд с
ветчиной. - Жалуется на недостаток рабочей силы, когда она у него под
боком.
   Впрочем, таких типов я встречал не раз. Их главная беда в том, что они
еще не почувствовали себя хозяевами на завоеванных землях. Ведут себя как
гости.
   А мы здесь хозяева, штурмбаннфюрер. - И, описав вокруг себя рукой
полукруг, добавил торжественно: - И это все наше, на вечные времена.
   Настроение у Штропа по-прежнему было отличное: он на этот раз даже
позволил себе выпить глоток вина.
   Часа через полтора мост был готов. Черный "вандерер" пропустили на ту
сторону реки первым.


                       6. ГДЕ-ТО СКРЫВАЕТСЯ ГЕНЕРАЛ

   К приезду Штропа и Венцеля комендант города майор Патценгауэр
позаботился о помещении для полиции и гестапо. Это был двухэтажный
особняк, отгороженный от улицы палисадником с зарослями сирени и акаций.
   Венцель и Штроп осматривали помещение, пока солдаты из строительного
батальона расставляли мебель.
   Штроп остался доволен своим кабинетом. Это была продолговатая большая
комната с лепным потолком и дорогой люстрой, которая вызвала живейший
интерес и у Венцеля.
   Кабинет Венцеля был обставлен менее роскошно - и стол поменьше, и
люстра поскромнее. Это не очень существенное обстоятельство все же укололо
самолюбие начальника полиции.
   - Обратите внимание: подвески из чистого хрусталя, а украшение на ободе
- настоящее барокко.
   Штроп усмехнулся краешком тонкого рта.
   - Эта люстра теперь собственность германского государства, и вы,
Венцель, напрасно бросаете на нее жадные взгляды аукционера.
   ...Через несколько дней секретная служба донесла о том, что где-то в
окрестностях города или в самом городе скрывается раненый командир русской
пехотной дивизии - генерал.
   Этот факт очень заинтересовал и Венцеля. Он немедленно вместе с
доложившим ему о скрывающемся русском командире сотрудником пошел в
кабинет Штропа.
   - Генерал? - переспросил Штроп.
   - Да, генерал-майор, - ответил Венцель. - Его фамилия Попов.
   Все несколько мгновений молчали.
   Первым заговорил главный следователь:
   - Нужно произвести немедленную перерегистрацию жителей.
   - Она уже давно началась независимо от этого, - сказал Венцель.
   - Вам известны приметы этого генерала? - осведомился Штроп у
полицейского.
   - Весьма приблизительно. Возраст около сорока, волосы русые, глаза
светлые, рост выше среднего.
   - Так, - Штроп задумался. - Немедленно прочешите весь город и ближайшие
деревни. А также проверьте раненых, что лежат в больницах. Надо направить
в больницы свою агентуру. Желательно из числа проверенных пленных или
медицинского персонала. Если этот генерал прячется в городе, то наверняка
по подложным документам. Вам, Венцель, придется взять на себя хлопоты по
агентуре. Эта мера поможет нам выявить не только одного генерала Попова,
но и еще кого-нибудь.
   Когда начальник полиции и главный следователь остались одни, Штроп
сказал:
   - А недурно бы утереть нос молодчикам из абвера. Покажем им, как надо
работать.
   - Я думаю, что с вашим опытом... - начал было Венцель, но Штроп оборвал
его:
   - Пора приступать к делу.
   В тот же день, изучая личные дела персонала Субботинской больницы,
Венцель натолкнулся на фамилию медицинской сестры Маргариты Ивашевой. Из
документов этой сестры явствовало, что ее мать из бывших дворян и в
настоящее время нигде не работает. Венцель попросил своих сотрудников под
каким-нибудь благовидным предлогом побывать на квартире Ивашевых.
   Когда ему доложили, что молодая Ивашева очень недурна собой, он
переоделся в штатское платье и отправился на Большую Гражданскую, где жила
Маргарита вместе с матерью Софьей Львовной.
   На лестничной площадке, напротив двери с ј 27, Венцель постоял
прислушиваясь. Из квартиры доносились звуки рояля. Играли вальс Шопена.


                               7. ПАЛАТА ј 3

   Алексея перевезли в Субботинскую больницу ночью. Подводу Аниному отцу,
заметно обрадованному отъездом опасного постояльца, дали соседи - хитрый
мужик сказал, что везет в город картофель на продажу. Лещевский понимал
опасность того, что он на свой страх и риск берет в больницу неизвестного
человека, раненного при несомненно таинственных обстоятельствах. Но иного
выхода не было. Без операции, произведенной в больничных условиях, Алексей
бы не выжил.
   Полдюжины темно-красных кирпичных корпусов выстроилось тремя шеренгами
среди старинного парка, отгороженного от улицы высоким забором. Больница
почти не пострадала во время артиллерийского обстрела и бомбежек, лишь в
небольшой двухэтажный флигель, недавно построенный и стоявший на отшибе,
угодил снаряд. Он пробил крышу и разорвался прямо в операционной, которую
пришлось перенести в другое здание.
   Больница была переполнена. Койки в палатах стояли впритык.
   Некоторые больные и раненые лежали на полу, в коридорах, на лестничных
площадках.
   В тесной перевязочной Лещевский с помощью един- .
   ственного хирурга, из-за престарелого возраста не мобилизованного в
армию, оперировал. Когда очередь дошла до Алексея, Адам Григорьевич,
усталый, с блестевшим от пота лицом, предупредил, что будет вынимать
осколки без наркоза. Спасти ступню, возможно, и удастся, но, видимо,
несколько пальцев придется ампутировать.
   Через час Алексея унесли из перевязочной без сознания.
   Когда он пришел в себя, то не мог определить, сколько времени прошло
после операции. Час? Два? Может быть, день?.. Хлопали двери, кто-то
стонал, кто-то кричал, но все это было где-то очень далеко, словно за
стеной. В голове мутилось, и Алексей никак не мог понять, что происходит.
И только позже от сестер узнал, что пролежал в забытьи трое суток. Вскоре
в больницу пришла Аня. Санитарки пропустили ее к Алексею. Старенькое
пальтишко на ней промокло от дождя, стоптанные ботинки, видимо, уже давно
плохо выдерживали единоборство с лужами, но девушка, как всегда, не
унывала.
   Раненые зашевелились, заулыбались. Аня весело поздоровалась с ними, как
со старыми добрыми знакомыми, и, усевшись у кровати Алексея, начала
вытаскивать из хозяйственной сумки свертки. В них были картофельные
оладьи, кусок свиного сала, банка с солеными огурцами. Алексей принял
гостинцы с тягостным чувством вины перед Аней и перед ее матерью.
   Он знал, что им приходится самим несладко. Но Алексей знал и другое: не
будь этих передач, ему не подняться с больничной койки...
   Шли дни, и в палатах становилось просторней. Почти каждый день
кто-нибудь из раненых отправлялся на носилках в свой последний путь.
Умирали от голода.
   Умирали от ран. Смерть появлялась и в образе гестаповцев - они уносили
"пациента" на допрос, после которого тот обычно уже не возвращался.
   Выздоравливал Алексей медленно, хотя Лещевский делал все возможное,
чтобы выходить своего молчаливого пациента. Сказывались потеря крови,
недоедание, но молодость брала свое.
   Алексей часто возвращался мыслью к прошлому.
   Свободного для размышлений времени было хоть отбавляй.
   ...Группа "Ураган" покинула Москву ранним июльским утром. Старенькая
полуторка, прогрохотав по пустынным, спящим улицам столицы, выехала на
Минское шоссе. Машину вел сам Алексей Столяров (по легенде Алексей Попов).
   Их было семеро. Все опытные чекисты, за исключением радиста Ивана
Балашова, двадцатилетнего комсомольца, студента института связи.
   В кузове под брезентом спрятаны рация, взрывчатка, запасы
продовольствия.
   Алексей гнал машину по шоссе. Времени оставалось мало. Гитлеровцы уже
подходили к городу. Нужно еще было успеть подыскать удобные надежные
квартиры, отметить командировки, словом, сделать то, что на языке
разведчиков называется "легализоваться". По документам Алексей Попов -
шофер Наркомата лесного хозяйства - находился в командировке с начала
войны и не успел эвакуироваться. Другой документ, зашитый за подкладкой
пиджака, отпечатан на квадрате тонкого шелка. В нем говорилось, что
Алексеи Столяров - командир разведывательно-диверсионной группы -
направляется со специальным заданием в тыл врага.
   Вначале грузовик проворно глотал километры, но затем шоссе запрудили
потоки военных частей, толпы беженцев.
   Посоветовавшись с товарищами, Алексей повел машину в обход - по более
свободным проселочным дорогам. Положение на фронте менялось с такой же
быстротой, как и ландшафт за окном полуторки. Когда грузовик с чекистами
отделяло от конечного пункта назначения каких-нибудь полсотни километров,
они узнали, что вражеские танковые части взяли город в кольцо.
   Все пути оказались перерезанными.
   Алексей и его друзья остановились в районном центре, который только что
подвергся налету "юнкерсов".
   Дым пожарищ стлался по земле вдоль улиц. Связались по рации с Москвой.
Оттуда поступил приказ: любыми средствами прорваться в город.
   Решили ночью перейти линию фронта. Грузовик пришлось бросить. Рацию и
взрывчатку, оружие понесли на себе. На рассвете, когда они переходили
дорогу в лесу, внезапно появились немецкие мотоциклы и танки.
   Алексей услышал треск моторов, выстрелы. Первым упал заместитель
Алексея Григорий Козлов. Алексей скатился в овраг и тут же увидел, как
совсем близко от него взметнулся фонтан земли.
   ...Когда он очнулся, в лесу было тихо. Левая ступня при малейшем
движении нестерпимо болела. Из разодранного ботинка сочилась кровь.
Алексей как мог перевязал ногу и выполз из оврага. В сосняке он нашел тела
трех своих товарищей. Что сталось с остальными?
   Удалось ли им спастись? Алексей так никогда и не узнал об их участи.
   Он зарыл документы убитых в землю и пополз...
   Как-то во время обхода, осматривая ступню Алексея, Лещевский шепнул:
   - Тут раненых немцы задумали стричь наголо. А вы не давайтесь... Вы
ведь не военнопленный, штатский.
   Предъявите удостоверение, то, что мне показывали.
   Сочтут военнопленным - отправят в лагерь. А вы лицо гражданское. - И
уже громко, на всю палату произнес: - Ну что ж, кажется, обойдется без
рецидива, - и пошел к другой койке.
   Алексей посмотрел на его широкую спину, покусывая губы. Прячась в лесу,
он в отчаянии думал, что остался один, без помощи, среди врагов. Но у него
оказались друзья, Ье сломленные страхом перед оккупантами. И вот один из
них. Внешне суровый, необщительный, молчаливый. Он уже спас Алексею жизнь
и - кто знает - может оказаться полезным не только как врач...
   Соседом Алексея по койке был курносый сержант с простецким, добродушным
лицом. Нога у него была перевязана, и передвигался он на костылях.
   Сержант словоохотлив до навязчивости. Алексей уже знал, что до войны
его сосед работал продавцом в сельпо под Краснодаром, в армию его взяли за
неделю до женитьбы и он собирается податься к своим.
   - Только вот надо найти здесь надежных людей.
   Потом сержант долго выпытывал у Алексея: кто он, как сюда попал, кем
работал до войны. И, узнав, что шофером, поинтересовался, на каких машинах
Алексей ездил, где приходилось бывать.
   Эта назойливость не нравилась Алексею, и он старался держаться с
сержантом как можно суше.
   Внимание Алексея привлек другой раненый, все телэ которого было
забинтовано.
   Темноволосый человек с мертвенно-бледным лицом и впалыми щеками лежал
замкнутый, отрешенный, задрав кверху острый раздвоенный щетинистый
подбородок. Он часто и надсадно кашлял и, морщась от отвращения, подносил
к губам кусочек старого бинта, куда сплевывал кровь. К вечеру у раненого
поднималась температура, он впадал в забытье, метался в бреду и чтото
невнятно бормотал. От сильного жара мертвенная бледность сменялась
красноватым оттенком меди. Когда сознание возвращалось к нему. раненый
лежал молча, уставив в одну точку печальный взгляд больших серых глаз.
Это, пожалуй, был самый молчаливый обитатель палаты.
   К Алексею подошла Рита - медицинская сестра, сопровождавшая Лещевского,
высокая, стройная девица лет двадцати четырех, довольно миловидная,
приветливая.
   Рита улыбнулась.
   - Как себя чувствуете? - спросила она низким, грудным голосом.
   - Спасибо, лучше.
   К Алексею Рита была особенно внимательна: во время дежурства по
нескольку раз в день подходила к его койке.
   Другие раненые не отрывали от красотки сестры глаз и неуклюже пытались
обратить на себя ее внимание.
   - Ну, Попов, и везет же тебе: бабы к тебе так и липнут. То одна, то
другая, - шутливо сказал сержант, когда Рита отошла, заботливо поправив
одеяло Алексею.
   - Сестричка, поправь и у меня одеяло, - попросил кто-то.
   Сержант захохотал.
   Рита слегка порозовела, небрежно усмехнулась, как бы говоря: "Не
обращайте на них внимания. Что с ними поделаешь?"
   Алексей смотрел вслед уходящей девушке. В ней было что-то очень
привлекательное: густые пряди каштановых волос, большие, всегда тревожно
расширенные глаза с влажным блеском.
   Через несколько минут Рита снова пришла в палату.
   Она протянула Алексею сверток в промасленной бумаге.
   - Это вам от мамы.
   Алексей развернул обертку и обнаружил несколько пирожков.
   Алексей смутился, невнятно пробормотав благодарность, и положил сверток
на тумбочку. Он давно недоумевал - почему изящная, красивая Рита выделяла
его среди других. Почему? Сам он испытывал неловкость от этих знаков
внимания. Неужели он, больной, измученный, может еще нравиться женщинам?
Отношения с Аней были гораздо проще - совсем еще юная, полуребенок,
простая и непосредственная, она была хорошим товарищем.
   - Мама пекла эти пирожки специально для вас, - между тем щебетала Рита.
- Она у меня очень добрая...
   Глаза Риты вдруг подернулись сонной поволокой.
   Она неожиданно зевнула, изящно прикрыв рот пальчиками.
   - Не выспались? - опросил Алексей.
   - Да, вчера пришла поздно, - улыбнувшись, ответила Рита.
   - Поздно? Не боитесь немецких патрулей?
   Рита опустила ресницы.
   - Ну... пробиралась дворами. Конечно, это опасно, но что же делать? -
вздохнула она. - Такое время.
   В поведении Риты Алексей уловил что-то наигранное. Почему она бродит
ночью? Возможно, у нее есть пропуск? И вдруг у него возникло подозрение,
что кокетка крутится около него неспроста. Может быть, ей поручили
что-нибудь у него выведать? Но почему тогда они подослали эту явно
неискушенную в таких делах девицу, а не опытного агента? А впрочем, он
просто болезненно-мнителен.
   Алексей спросил:
   - А мама, наверное, волнуется, когда вы задерживаетесь?
   Он посмотрел ей прямо в глаза. Рита, слегка смутившись, поспешно отвела
взгляд, но тут же справилась с' собой. Действительно. Ведь каждую ночь она
проводит с Куртом Венцелем и его приятелями: то в офицерском казино, то у
нее дома.
   - Ну, конечно, мама волнуется. -Рита вспомнила укоры матери, не
одобрявшей легкомысленных знакомств дочки, и поспешно добавила: - Просто
места себе не н