стук в окно.
   Накинув полушубок и сунув ноги в разбитые валенки, Захар Ильич, что-то
недовольно бормоча себе под нос, вышел открывать дверь. Тимофей на всякий
случай поставил пистолет на боевой взвод.
   Старик долго не возвращался. Шерстнев лежал в маленькой комнатке,
отделенной от избы тесовой переборкой, напряженно прислушиваясь к тому,
что происходило в сенях. Оттуда доносились приглушенные голоса, скрипели
половицы.
   "Кто бы это мог быть?" - раздумывал Шерстнев.
   А может быть, односельчане Пашкова решили расправиться с предателем, за
которого его, Тимофея, принимают?
   Он поспешно оделся и на цыпочках направился к порогу. Еще раз
прислушался: за дверью о чем-то шептались. Шерстнев осторожно приоткрыл
дверь.
   Захар Ильич держал в руках "летучую мышь". Тусклый свет фонаря вырывал
из темноты еще две фигуры. Лица ночных гостей были освещены снизу, и
Тимофей не сразу узнал, что перед ним Алексей и Готвальд.
   Несколько мгновений полицейский стоял, не в силах произнести ни слова.
Потом настежь распахнул дверь.
   - Алексей! - вскрикнул он наконец и прислонился к дверному косяку. -
Откуда? Ты ведь?.. Ты же...
   - Покойник? - засмеялся Алексеи, обнимая Шерстнева. - Как видишь, нет!
   - Ничего не понимаю! - пробормотал Тимофей. - Да что это последнее
время происходит?!
   Захар Ильич, видимо, тоже ничего не понимал. Он приготовился услышать
выстрелы, возню и сейчас переводил недоуменный взгляд с Алексея на
Шерстнева.
   - Это как же получается? - спросил он. - Выходит, свои, что ль,
встретились?
   - Свои, свои, - весело подтвердил Алексей, хлопая Шерстнева по плечу.
   Тимофей обнялся с Готвальдом, и все трое долго шутили над Захаром
Ильичом, который не хотел пускать в избу Алексея, потому как у него ночует
полицейский.
   Шерстнев возмущался, что Алексей не предупредил его о том, что остался
жив.
   - Ведь я мысленно похоронил тебя, брат... Как же ты мог не сказать мне?
   - Но как? - спросил Алексей. - Ведь ты был в отъезде, а доверять
малознакомому человеку... сам понимаешь.
   - Но зачем тебе вся эта комедия? - не унимался Шерстнев. - Ушел бы
просто в лес, и все...
   - Чтобы доставить удовольствие гестапо. Не хотелось их как-то огорчать,
- улыбнулся Алексей. - Боялся, что с начальником гестапо будет плохо.
Все-таки обидно, я ведь был у него в руках. - Алексей помолчал, потом
добавил: - А если говорить серьезно, то мне выгоднее числиться в
покойниках, чем в живых... Поэтому я попросил Степана Грызлова переодеть
один из обезображенных трупов в мой пиджак и сунуть командировочное
удостоверение в карман. Я рассчитал, что в спешке они не станут проверять
- есть ли у меня на ногах ранения...
   В избу вошли еще двое партизан и напомнили Алексею, что пора уходить.
   Был второй час ночи.
   - Ну что ж, двинемся! - Алексей поднялся.
   Он обнял Шерстнева, они уговорились о новых явках - все старые связи
были потеряны.
   Тимофей пожал руку Готвальду и двум проводникам. На прощание
предупредил:
   - Имейте в виду, километрах в десяти отсюда человек десять полиции.
Осторожней. - И шепнул Алексею: - Завидую... Хотелось бы быть с вами.
   Алексей махнул рукой.
   Потерпи. До встречи...

   Готвальд, Алексей и двое проводников вышли на улицу. Стояла темная
ночь. Проводники, хорошо знавшие дорогу, уверенно шли по лесу.
   Сразу после ухода из Красновидова Алексей в партизанском отряде спросил
об Ане. С тех пор как подпольщики помогли переправиться девушке в лес, он
ни разу ее не видел. Только слышал, что ее назначили
разведчицей-наблюдателем.
   Командир отряда огорошил Алексея неприятной новостью: оказалось, что
вот уже две недели Аня тяжело больна, партизанский врач установил
воспаление легких. Девушку отправил в деревню - отлежаться.
   -- Куда же? - стараясь скрыть охватившее его волнение, спросил Алексей.
   - Она в селе Мыздра, у своей тетки, - ответили ему.
   - Мыздра? Где это? Далеко?
   - Километров девяносто отсюда.
   Заметив озабоченно сдвинутые брови Алексея, командир отряда осведомился:
   - Она что, родственница вам?
   Алексей проговорил после паузы:
   - Нет, больше чем родственница: она спасла мне жизнь.
   - Мгм... Вот оно что...
   Скобцев задумался.
   - Вы не волнуйтесь, она там в безопасности, - добавил он, помолчав. -
Село глухое. Немцев и полиции поблизости нет. Тетка ухаживает за ней
преданно.
   А ей нужна забота. Воспаление легких - не шутка. Мы стараемся, чтобы
они не нуждались. Отправляем им продукты, трофейные медикаменты. Наши
ребята у немцев всем разживаются: и консервами, и лекарствами, и шнапс
достают.
   Алексей улыбнулся и присел за стол, сколоченный из неструганых досок,
взъерошил волосы.
   - Да, твои- ребята не промах! Немецкие склады трещат. - Он тоже
помолчал. - Хотелось бы мне .по)
   видать Аню.
   Скобцев прищурил свои и без того узкие, глубоко посаженные глаза.
   - Повидать? Поправится -: повидаешь. И идти' в Мыздру далеко. Дорог по
болотам ты не знаешь. Одному не добраться, а провожатых дать тебе не могу.
Каждый человек у меня на счету.
   - Говоришь ты верно. Возразить тебе трудно. Но...
   как бы тебе это объяснить. В общем, тут особый случай.
   - Догадываюсь. Девчонка она ничего. Хорошенькая. Да и ты мужик видный.
Дело естественное.
   Алексей не поддержал шутки.
   - Нет, прозорливец, я вижу, ты неважный. Не угадал, я говорю же: эта
девчонка спасла мне жизнь. Не будь ее, не сидел бы я сейчас здесь. Аня для
меня словно родная дочь. А что касается риска, то когда она меня прятала у
себя дома, и везла в больницу, и навещала там, то гораздо больше
рисковала. В городе шпиков больше, чем в Мыздре. Теперь, когда она
хворает, я должен ей помочь, а если ей ничего не нужно - просто повидать.
   Скобцев поскреб гладко выбритый подбородок и засмеялся.
   - Ну ладно уж, ты мне не рассказывай. Я сам человек. Наверное, уж
забрала за сердце. Греха тут нет...
   - Тут не о грехе идет речь, - перебил его Столяров, - а о человеке. Да
еще каком человеке!
   Скобцев стал серьезным. Боец она настоящий. Хоть и недолго пробыла в
отряде, но ее все полюбили. Смелая она, всем на удивление, и очень
исполнительная.
   Ведь простудилась она, выполняя задание... Тут кругом болота. Да и
речки пришлось вброд сколько раз переходить. Несколько часов в мокрой
одежде - что ж удивительного, что воспаление легких...
   Скобцев помолчал, думая о чем-то своем.
   - Ну так что ж? - прервал затянувшуюся паузу Алексей. - Лошадей и двух
ребят-проводников дашь?
   Командир засмеялся.
   - Что мне с тобой делать? Ладно! Бери лошадей.
   Ишь какой упрямый. Заладил свое - тебя не переспоришь... Кстати,
захватите продукты да спирту для компрессов. От всех привет передашь.
Скажи - мы ее ждем обратно. И Марфе Семеновне - ее тетке - поклонись.
   Она немало нам помогает. Достойная женщина.
   До Мыздры Алексей и его проводники добрались без всяких происшествий. В
лесу никого не встретили, и на дорогах будто все вымерло. Ночь видалась
светлая, и сквозь деревья косо сквозили голубоватые лучи месяца.
   Село стояло у опушки леса. Партизаны помогли Алексею отыскать избу
Аниной тетки.
   Сдерживая волнение, Алексей постучал в окно. Послышалось шлепанье босых
ног по полу. Скрипнула дверь, и женский голос спросил тревожно:
   - Кто там?
   - Свои, - ответил один из проводников. - Привет от Кузьмича.
   Загремела щеколда, дверь распахнулась, и в темном проеме Алексей увидел
невысокую женщину в телогрейке и торопливо наброшенном на голову белом
платке.
   - Марфа Семеновна? - спросил Алексей.
   Женщина кивнула головой. Казалось, что ее нисколько не испугал этот
стук в окно. Видимо, ночные гости из леса наведывались часто.
   - Мы к Ане. Как ее здоровье? - шепотом сказал Алексей. - Мы пришли ее
проведать и кое-что привезли.
   Хозяйка провела Алексея в избу. Его спутники остались с лошадьми.
   -Что Аня? Как она? - продолжал расспрашивать Алексей Марфу Семеновну.
   Они вошли в комнату, хозяйка зажгла коптилку.
   И прежде чем Марфа Семеновна успела ответить, Алексей услышал из-за
перегородки Анин голос:
   - Тетя, кто там?
   - К тебе гости, Аннушка!
   Алексей отбросил ситцевые занавески. Он не мог в темноте рассмотреть
лица Ани, видел только, что она приподнялась на локте. Глаза ее
лихорадочно блестели.
   - Кто вы?
   - Аня! Ты не узнала меня? - Алексей в растерянности стоял, не зная,
подойти поближе или остаться на месте.
   - Нет, не может быть! - чуть не вскрикнула Аня. -Алексей Петрович? Вы?
Просто не верится, как вы здесь оказались! - Она потянулась к нему,
удивленная и счастливая. - Не могу поверить...
   - Аня!
   - Алексей Петрович! - снова вскрикнула она и засмеялась. - Чего же вы
стоите, проходите! Нет, подождите, я хоть причешусь... Да где же гребенка?
Ну да неважно. Проходите. Тетя Марфуша, дайте сюда коптилку!
   Мерцающий огонек осветил немолодое лицо Марфы Семеновны - доброе,
усталое, чуточку удивленное.
   Алексей подошел к Ане, она смущенно поцеловала его в щеку и откинулась
на подушку. Она глядела на него и без конца повторяла его имя, смеялась,
смеялась, счастливая, и он. улыбался, смотрел на ее раскрасневшееся,
радостное лицо.
   Марфа Семеновна поставила коптилку на табуретку.
   Алексей принес со двора и разложил на столе свертки с сахаром и банки с
консервами, пакет с разными лекарствами, бутылку спирта.
   - Что вы, что вы! - запротестовала Аня. - Нам ничего не надо. Я все
боюсь, что вы мне приснились.
   Вот проснусь - и вас нет.
   - Как ты себя чувствуешь? - уже в который раз спрашивал Алексей, и Аня
все не отвечала на вопрос, а только завороженно смотрела на него.
   ...Сколько они проговорили, Алексей не пом'нил.
   Марфа Семеновна хлопотала на кухне, несколько раз приглашала Алексея
"покушать на дорожку", но Алексей все отмахивался, торопясь в подробностях
рассказать Ане, что с ним произошло за время их разлуки.
   О Лещевском он умолчал, чтобы не расстраивать больную.
   Наконец Марфа Семеновна собрала гостей вокруг стола.
   За полчаса до рассвета Алексей, поднявшись, сказал:
   - Ну, нам пора. Скоро утро. Выздоравливай.
   На прощание он поцеловал девушку в лоб, стараясь не видеть, как дрожат
се губы...
   - Ну, Аня, не надо. Ты же солдат.
   - Не буду, не буду, - прошептала она, сдерживая всхлипывания.
   Такой она ему и запомнилась: в простенькой ночной рубашке, со
спутанными светлыми волосами, с глазами, полными слез, с обметанными,
потрескавшимися губами, готовой вот-вот расплакаться.


                             3. ЗАДАНИЕ ЦЕНТРА

   Шла осень 1942 года. Петр Кузьмич позвал Алексея в свою землянку и
протянул ему листок бумаги.
   - Тебе, из Москвы...
   Алексей торопливо скользнул взглядом по строчкам.
   Это была радиограмма из Центра.
   "Рады сообщить вам, - читал Столяров с волнением, - что добытые вами
сведения высоко оценены руководством и способствовали нанесению
чувствительных ударов по оккупантам. Вы проявили в борьбе с врагом
смелость, изобретательность и отвагу. Вы, несомненно, нуждаетесь в
серьезном лечении. Несмотря на то, что враг еще силен и продолжает
оставаться опасным для нашей Родины, считаем целесообразным предоставить
вам отпуск для отдыха и лечения, чтобы в дальнейшем, используя все свои
возможности, вы смогли с новыми силами включиться в боевую деятельность по
разгрому и уничтожению гитлеровских захватчиков.
   Андрей".
   Алексей прочитал радиограмму несколько раз, затем слегка дрожащими
пальцами сложил бумажку вчетверо и сунул в карман. После многих месяцев во
вражеском тылу эти теплые слова благодарности возволновали его до слез.
Нет, Столяров не ждал поощрений. Но было всетаки приятно, что он наконец
принес какую-то пользу фронту. Не напрасно прошли его бессонные ночи,
когда он обдумывал, как пробраться на секретный аэродром.
   Вознагражден был риск, когда Алексей средь бела дня фотографировал
секретный приказ о наступлении. И теперь за время пребывания в отряде он
участвовал в разработке нескольких секретных операций и наладил
партизанскую разведку, которая добыла немало важных сведений.
   Он постарается сделать еще больше. Правда, Центр предлагает ему
отдохнуть. Это, конечно, соблазнительно. Ранение, несколько месяцев,
проведенных в больнице, постоянное напряжение, полуголодная жизнь- все это
сказалось на его когда-то могучем здоровье разведчика.
   Мучительно хотелось повидать жену. Да, очутиться вдруг в Москве, среди
своих - это казалось немыслимым счастьем. Но выбраться отсюда можно было
только самолетом, перелет и посадка которого связаны с огромным риском для
пилотов. Нет, рисковать чьей-то жизнью ради короткого счастья он не мог.
Да и оставить своих товарищей теперь, когда настоящая работа только что
началась, было бы безрассудно.
   Ответить Москве ему удалось лишь через две недели. В тот момент, когда
он читал радиограмму, вернулись партизанские разведчики и сообщили, что к
лагерю с трех сторон подступают большие силы гитлеровцев. Скобцев решил,
оставив заградительные группы, увести отряд в безопасное место - силы были
неравные.
   Холодным сентябрьским утром отряд двинулся в Ружские леса. Издалека
доносился шум боя - это оставленные партизанами заслоны преграждали дорогу
карателям.
   Алексей ехал верхом рядом с командиром отряда.
   Скобцев, как всегда отлично выбритый, в ладно сидящей шинели,
бесстрастный, сдерживал испуганно вздрагивавшую при взрывах гнедую кобылу,
зорко оглядывал ряды партизан. Отряд двигался быстро, но без излишней
спешки и нервозности. Деловитое спокойствие, которое Алексей видел на лице
командира, казалось, передавалось и бойцам.
   ...Несколько дней отряд шел с боями, вырываясь из окружения. Раненых
становилось все больше, да и убитыми отряд оставил немало людей.
   Каратели неотступно преследовали партизан, видимо, рассчитывая загнать
их в непроходимые Сардомские болота, лежавшие на пути к Ружским лесам.
   Отряд подошел к Мыздре. Здесь Скобцев намеревался дать бойцам передышку
и найти проводника, который провел бы отряд тайными тропами через болота.
   Алексей предложил Скобцеву остановиться в избе Аниной тетки. Девушка
радостно встретила Алексея, почтительно поздоровалась с Кузьмичом и
заявила, что уйдет с отрядом.
   - А как ты себя чувствуешь? - спросил Алексей.
   - Я совершенно здорова!
   - Да, тебе, пожалуй, будет лучше уйти с нами.
   Оставаться будет опасно - вот-вот сюда нагрянут немцы.
   Аня вся светилась от радости.
   Измученный переходами, Алексей, не дождавшись, пока Марфа Семеновна
приготовит ужин, повалился на лавку и тут же заснул как убитый, Скобцев
последовал его примеру.
   Проснулся Алексей оттого, что его кто-то тряс за плечо. С трудом открыв
глаза, он увидел склонившегося над ним командира отряда. Тот был уже в
шинели.
   - Немцы! - услышал Алексей.
   Он вскочил и, пошатываясь, огляделся. На столе дымился чугунок с
картошкой, горела коптилка.
   По бревенчатым стенам, кривясь, скользили тени. В избе, кроме Ани,
Марфы Семеновны и Скобцева, было несколько бойцов из отряда и чернобородый
комиссар.
   Все были встревожены.
   - Некогда, некогда! Нам не до еды, - говорил Скобцев обеспокоенной
хозяйке. - Может, и вы с нами пойдете - нагрянут фрицы, никого не
пожалеют. Ну а ты, Аня, уж конечно, должна уходить!
   - Ясно, товарищ командир. Я дорогу хорошо знаю.
   В этих местах много раз бывала, более подходящего проводника вам не
найти, в селе ведь остались только старики и старухи.
   И Алексей залюбовался этой светловолосой, большеглазой девушкой.
   - Ой, товарищ командир, -- говорила Марфа Семеновна, покачивая головой,
- не пойду я с вами.
   Здесь люди верные тоже нужны. Мало ли что. Провожу вот только вас
немного...
   - Ну зачем? - сказала Аня, бросив на тетю укоризненный взгляд. - Если
уж решаешь не идти - оставайся. Я дорогу сама не хуже тебя знаю.
   Марфа Семеновна вздохнула и поцеловала племянницу...
   - Ты смотри осторожней... - Голос Марфы Семеновны дрожал. - Лучше бы
кто другой повел. Нет, всетаки пойду я с вами вместе через болото.
   Что-то в голосе Марфы Семеновны было такое, что заставило прекратить
все дальнейшие разговоры по этому поводу. Это, наверное, понял и командир
отряда.
   Женщины стали одеваться, собирать в дорогу еду.
   Марфа Семеновна, уходя, долго оглядывалась на незапертые двери своего
родного дома.
   - Зачем запирать? - сказала она Ане. - Все равно немцы сломают замок и
все разграбят... А может, и дом сожгут.
   Алексей, как и все, был обеспокоен судьбой отряда, судьбой этих
измученных, валившихся с ног людей, над которыми нависла угроза гибели.
   Марфа Семеновна и Аня пошли впереди, рядом с комиссаром. Алексей и
Скобцев замыкали цепочку.
   Переход по узкой, капризно петляющей через болото дорожке, чавкающая
под ногами грязь, непрерывная стрельба, скрип повозок, стоны тяжелораненых
- все это потом не раз вспоминал Алексей.
   Цепочка бойцов уже была где-то посередине болот, как пришла беда. На
лес спускались вечерние сумерки, и думалось, что все страшное позади.
Гитлеровцы отстали, не найдя дороги через топь, можно было вздохнуть
спокойнее.
   Внезапно где-то справа разорвался артиллерийский снаряд. За ним второй
и третий - в голове колонны.
   Бойцов засыпало осколками - раздались крики, стоны раненых. Произошло
замешательство - колонна остановилась. Залечь в грязь или рассыпаться было
невозможно. Каждый шаг в сторону от тропы грозил неминуемой гибелью.
   Конь, которого Алексей вел в поводу, взвился на дыбы и, храпя, тяжело
осел на задние ноги. Алексея волной швырнуло на землю, но через мгновение
он уже посылал во тьму короткие очереди из автомата, неслышные в
поднявшемся вокруг него треске, грохоте и криках. Да и ненужные: было
видно, что враги били наобум из пушек, подвезенных к лесу.
   Краем глаза Алексей видел лежавшего неподалеку Скобцева. Тот кричал
что-то подползшим к нему бойцам.
   Через несколько минут обстрел прекратился так же внезапно, как и
начался. Должно быть, гитлеровцы решили, что отряд разгромлен и стрелять
далее бессмысленно.
   Стрельба стихла, но отряд не двигался. Что-то случилось впереди
колонны. Когда Алексей и Скобцев пробрались к месту происшествия, с трудом
обходя людей, стоявших на узкой части, они увидели в сумерках, что кого-то
поднимают с земли...
   - Кто это? - спросил Алексей пожилого бойца.:
   Тот молчал.
   Алексеи повторил вопрос.
   - Аня, - почему-то шепотом ответил солдат.
   - Ранена?
   Партизан посмотрел на Алексея так, будто тот проявил совершенно
неуместное любопытство. Но этот взгляд был исчерпывающим ответом.
   Аню подняли и понесли. Отряд снова двинулся через болото. Марфа
Семеновна по-прежнему указывала дорогу. Губы ее были скорбно сжаты, но она
не плакала. Положение отряда оставалось настолько серьезным, что
приходилось забыть о собственном горе.
   Алексей снова шагал рядом со Скобцевым. Оба подавленно молчали.
   - Может, еще придет в себя, - наконец проговорил Алексей.
   - Куда там! - махнул рукой Скобцев. - Если сейчас жива, то умрет по
дороге. Здесь же не подашь настоящую помощь.
   К утру отряд вышел на твердую почву. Над партизанами спокойно шумел
сосновый бор. Выстрелов не было слышно. Разведка донесла, что каратели,
видимо, не стали углубляться в лес и повернули назад.
   Опасность, кажется, пока миновала, и можно было отдохнуть, но
подавленность и тревога владели всеми.
   Алексей не мог справиться с горем. По лицу Скобцева и комиссара Алексей
догадывался, что то же, что и он, испытывают и его друзья...
   Хоронили Аню в тот же день. У свежей могилы собрались все, кто был
свободен от службы. Неярко светило сентябрьское солнце. В лесу стояла
удивительная, по-осеннему прозрачная тишина, которую нарушал лишь шорох
опавших листьев под ногами людей. Яркими флагами пламенели осинки над
обнаженными головами бойцов.
   Комиссар оказал речь. Казалось, что он находил слова в самых потаенных
уголках души. Он призывал бойцов отомстить за Аню.
   - Мы