автоматами на груди.
   - Ты передай своим друзьям, - сказал один из спутников Федора,
невысокого роста человек с короткой, окладистой бородой, - передай им, что
если хотят бить врага, то пусть идут к нам без опаски. У нас всем дело
найдется.
   "Должно быть, этот из начальства", - подумал Обухович.
   Он обещал в следующий раз обязательно привести двоих знакомых,
старательно нажимая на то, что у "военнопленных кое-что при себе имеется,
не с пустыми руками придут"...
   Уговорились встретиться на том-же месте через два дня.
   ...Штроп узнал от Обуховича о его разговоре с партизанами и
распорядился, чтобы все сведения, добытые у партизан, тот передавал
старушке, жившей в деревне Большая Выгода километрах в пятнадцати от
Витебского шоссе на пути к месту расположения отряда народных мстителей. К
этой старушке раз в пять дней должен был приходить агент полиции. Эта
старушка лечила своих земляков травами, и поэтому посещение ее избы не
могло вызвать особого внимания.
   В назначенный для встречи с партизанами день Обухович долго молился.
Долго стоял на коленях, выпрашивая у божьей матери защиту для раба божьего
Альберта.
   Связной встретил Обуховича и еще двух агентов полиции, назвавших себя
военнопленными, и провел в партизанский лагерь. Новичков долго и
придирчиво расспрашивали и, видимо, ничего не заподозрив дурного, оставили
в отряде. "Плотнику" поручили чинить телеги, Обуховичу и "электротехнику"
- рыть землянки.
   Обухович внимательно присматривался к тому, что делают партизаны, и
старался все запоминать. Иногда провокатор примечал, что какие-то люди
исчезали из лагеря и снова возвращались. "На задания ходили", -
догадывался Обухович.
   Новых партизан никуда не посылали: проверяли.
   Обухович ночами спал плохо. Все боялся, что дознаются о его
предательстве и поставят к сосне... Молитвы его перед богоматерью стали
жарче прежнего.
   Вскоре он убедился, что дела его не так уж плохи.
   Как-то вечером к нему подсел Федор, расспросил, как ему живется, привык
ли в лесу, и, хитровато морща свои светлые глаза, сказал:
   - А ты мужик вроде ничего... старательный. Признаться, сразу ты мне не
очень понравился. А теперь я вижу - все в порядке.
   У Обуховича против его воли вырвался деревянный смешок...
   С тех пор Федор стал относиться к Обуховичу теплее, как-то показал
фотографию жены и двух испуганно глядящих с глянцевитой бумаги девочек лет
по семидевяти.
   Обухович решил отплатить откровенностью за откровенность.
   - А у меня жену и сына того... гитлеровцы расстреляли, - вздохнул он,
отворачиваясь. - Жена-то еврейка была... Ну а меня в тюрьму посадили - за
укрытие - Федор прикусил нижнюю губу, сузил глаза.
   - Ничего, ничего, брат, теперь ты расквитаешься за них. - Он вдруг
схватил Обуховича за плечо. - Послушай, ты поселок Краснополье знаешь? Ну,
под городом?
   - Приходилось бывать...
   - Так вот... Я решил взять тебя в свою группу... - Федор перешел на
шепот: - Дней через пять пойдем на задание. Устроим засаду в поселке. Там
собираются схватить одного нашего человека...
   Обухович почувствовал, как по спине у него поползли мурашки.
   - Только... ты никому ни звука, - предупредил его Федор. - Понял?
   - Да нешто я...
   - Смотри! Чтоб ни одна живая душа! - угрожающе поднял палец Федор.
   Всю ночь Обухович ломал голову: как пробраться в село Большая Выгода и
предупредить гестапо. Тайком смыться? Могут поймать, да и операцию отложат.
   К тому же и Штроп за бегство из отряда не погладит по головке: ведь
столько трудов стоило внедриться...
   Нет, этот вариант не пройдет. Нужно найти какой-то повод.
   Провокатор снова не спал всю ночь, все искал, под каким бы предлогом
выпросить разрешения на отлучку.
   И наконец придумал. Наутро он явился к комиссару отряда, тому самому
невысокому человеку с окладистой бородой, которого он впервые встретил на
месте партизанской явки. Шпион Штропа предложил послать несколько
партизан, чтобы помочь местным жителям убрать урожай.
   - Время теперь горячее, пшеница поспела, - с жаром доказывал он
комиссару, - а в селе одни бабы, мужские руки сгодились бы...
   Комиссар сгреб в ладонь свою бороду и задумался.
   Конечно, уборка урожая - дело существенное, у партизан есть задачи
поважнее. Готовится ответственная операция.
   Однако он не отказал наотрез:
   - Хорошо. Посоветуюсь с командиром.
   Однако командир отряда, Петр Кузьмич Скобцев, узнав о предложении
Обуховича, почему-то насторожился.
   - Здесь что-то не так просто. Вам не кажется, Матвей Иванович, -
человек без году неделя в отряде, еще ничем себя не проявил, а приходит с
такими идеями?
   - Ну что же здесь подозрительного, - возразил комиссар, - возможно,
хозяйственный мужик. Душа болит за урожай. Не вижу в этом ничего
странного...

   В первые дни войны Скобцев, или Кузьмич, как его звали в отряде, был
штабным офицером. Когда часть попала в окружение и потеряла в боях почти
весь командный состав, Кузьмич возглавил горстку оставшихся людей и увел
их в глухие леса. Постепенно отряд стал пополняться бежавшими из окрестных
городов и деревень жителями и сильно вырос. Теперь на счету партизан
Скобцева уже числилось немало взорванных поездов, разгромленных
полицейских пунктов, наказанных предателей. Но был штабист по старой
привычке осторожен, хорошо наладил разведку, и это помогло ему, как
говорили тогда, вести войну "малой кровью".
   Осторожность помогла Скобцеву и теперь. В тот же день он действительно
назначил на уборку урожая двадцать человек, но Михаила Терентьева (под
таким именем знали Обуховича в отряде) в списке не оказалось.
   - Как же так! - возмущался Обухович в землянке командира. - Я подал это
предложение, а меня отшили! Несправедливо, товарищ командир! У меня,
может, руки стосковались по работе.
   Скобцев не стал спорить. Тут же приказал включить Терентьева в список.
   Группа партизан отправилась на работу в ближайшие села - Мокрое и Малый
Пилец. Большая Выгода отстояла от Мокрого километрах в трех, и Обухович
решил, что найти повод сбегать к старухе и передать ей сведения будет
нетрудно. Помогали косить пшеницу в первую очередь старикам, у которых
дети служили в Красной Армии или ушли в партизаны.
   Обухович старался за двоих.
   - Эх, - повторял он, - руки стосковались по работе...
   Ему приходилось нелегко - бывший завскладом к крестьянской работе не
привык. Он очень боялся обнаружить свою неловкость, да и уставал.
   Вечером, когда партизаны собрались в избах, где хозяева угощали их
молоком и молодой картошкой, Обухович, охнув, вылез из-за стола.
   - Что с тобой? - спросили его.
   - Да вот живот что-то скрутило.
   С полчаса он пролежал на сеновале, затем разыскал старшего группы и
попросил у него разрешения пойти поискать в селе помощи.
   - Что-то хужеет. Может, бабка травки даст или отпоит чем. Тут, говорят,
есть одна в округе.
   Вернулся Обухович поздно, когда все остальные уже спали на сеновале. Он
неслышно прокрался в сарай и повалился на пахучее сено. Отовсюду доносился
храп. Сквозь щели сарая видно было, как мерк над лесом долгий летний
закат. Михаил уснул, довольный, что удачно разыграл это представление с
болезнью и посещением знахарки.
   Наутро Обуховича отвел в сторону старший группы, веснушчатый, курносый
парень в красноармейской пилотке, и спросил:
   - Как живот?
   - Да вроде бы прошел,- ответил Обухович.
   - Лекарство нашел?
   - Да, получил от старухи зелье. Пользительное, видать.
   - Ну хорошо, больше не болей, а то нам недосуг.
   Разговор этот насторожил Обуховича.
   "Неужели догадались, сволочи? - подумал он, чувствуя, как его окатывает
холодная волна страха. - Да не может того быть, ведь я же оглядывался -
никого следом не было".
   Больше Обуховича ни о чем не расспрашивали, и он успокоился. Но
напрасно. Он и не подозревал, что в ту самую ночь, когда он побывал у
старухи, за ним неотступно следовали трое. Они примечали каждый его шаг и
запомнили избу, в которую он заходил. У избы менялись дежурные, и, когда
на другой день там появился агент гестапо, партизанам все стало ясно.
   Когда агент шел от знахарки, его перехватили, и он под страхом смерти
выдал старуху и Обуховича.
   Предатель был немедленно изолирован и переправлен в далекий
партизанский край для выяснения обстоятельств. Обуховича много раз
допрашивали, он не стал запираться. Теперь он томился, ожидая решения
своей участи.


                                 И. ЗАСАДА

   Алексей понимал, что оставаться в поселке Краснополье ему больше
нельзя. Штроп шел по его следу.
   О Готвальде ничего не было слышно. Удалось ли ему спрятаться? Во всяком
случае, как сообщил Корень Алексею, партизаны ночью побывали дома у
Готвальда и никого там не нашли. Изба пустовала. Может быть, Готвальду
удалось спастись? А вдруг его арестовали?
   Куда делись жена и сын шофера? Может быть, их схватили... А как будет
вести себя Лещевский? Вынесет ли он пытки и не заставят ли молодчики из
гестапо его заговорить? Надо было что-то предпринимать...
   Алексей решил уйти в лес. Но уйти, оставив по себе память. Вместе с
Корнем и Шерстневым он решил через Крюкова сообщить в гестапо, что в
поселке Краснополье скрывается секретарь подпольного обкома.
   Для поимки такого важного лица наверняка пригонят большой отряд, да еще
под командой гестаповских офицеров. А тем временем партизаны устроят
засаду.
   Скобцев охотно согласился на эту операцию и обещал прислать не меньше
тридцати, а может быть, и пятьдесят человек.
   Вечером к Алексею пришел партизан, они уточнили детали совместных
действий и нашли место, подходящее для засады.
   Потекли часы напряженного ожидания. Снова наступил вечер. Алексей был
один в своей каморке.
   За дверью громыхала ведрами хозяйка. В окно было видно, как улицу
пересекли длинные вечерние тени от домов. В окнах напротив отражался
золотистый закат. Над тесовой крышей в небе застыло малиновое облако.
   Поселок утих, будто жители чувствовали приближение грозовых событий и
попрятались по домам.
   Разведчик прекрасно понимал, что ему угрожала очень серьезная
опасность. Стоило фашистам появиться на полчаса раньше срока, назначенного
Крюковым, - Алексей окажется в ловушке, которую подготовил себе
собственными руками. А если запоздают партизаны - он погубит не только
себя, но и других,
   "Ну что ж, - рассуждал он, - войны без риска не бывает. Как, впрочем, и
без крови".
   Вот уже много времени он вел тайную войну. Вел в госпитале, вел, выйдя
из него... Он понимал, что враг и силен и коварен, и все-таки Алексей
верил в свои силы, в свое умение разгадывать вражеские хитрости,
предупреждать опасность.
   Ему вспомнилось, как когда-то он изучал опыт разведчиков, действовавших
в интересах буржуазных правительств. Многим агентам нельзя было отказать
ни в уме, ни в изобретательности, ни в ловкости. Порой это были
удивительно мужественные люди. Но как бы ни был разнообразен их "почерк" и
"стиль", как бы ни обновляли они приемы своей работы, приемы эти всегда
строились на низменных чувствах человека: корыстолюбии, обмане, страхе,
шантаже, стремлении к власти.
   Ему же не приходилось прибегать ни к подкупам, ни к обманам, ни к
шантажу. Он апеллировал к самым высоким чувствам людей - любви их к
Родине. И люди откликались, шли за ним, хотя знали, что рискуют жизнью,
что в гестаповских камерах в случае провала их ждет нечто более страшное,
чем смерть.
   Алексей не мог без улыбки сочувствия вспомнить Софью Львовну. Эта,
казалось, робкая и беспомощная интеллигентка могла бы преподать урок
смелости иному мужчине. Все последние три месяца она спокойно смотрела
прямо в лицо опасности.
   Где она теперь? Ей было передано распоряжение уходить из города. Она
должна была добраться до бывшего совхоза "Коминтерн", где ее ждал человек
из партизанского отряда. Удалось ли этой мужественной женщине уйти?
   А Шерстнев - он ходит в одежде полицая. Разве не рискует этот русский
человек своею жизнью ежеминутно? Шерстневу угрожает смерть в застенке
гестапо, его презирают свои, брезгливо сторонясь при встрече, боясь даже
прикосновения к его полицейскому мундиру.
   И даже Борис Крюков, такой слабый сначала, преодолел страх и выполняет
ответственное дело честно и преданно.
   Скобцев был очень пунктуален. Его люди в точно указанное время, выйдя
из лесу, затаились в овраге, неподалеку от дома на окраине поселка
Краснополье, где жил Алексей.
   Овраг затопил густой туман: будто дымовая завеса, он скрывал партизан.
Повезло с погодой. Бойцы лежали молча в зарослях орешника, а когда совсем
стемнело, пригибаясь, бесшумно пробрались задворками к третьей с краю
поселка избе, где жил Столяров.
   В начале двенадцатого в дверь легонько постучали.
   Алексей вышел открыть сам - на пороге стояли трое вооруженных людей.
   - Федор, - назвался рослый человек с худым загорелым лицом.
   Алексей крепко стиснул ему руку.
   - Один? - спросил Федор, быстро проходя на половину Алексея и оглядывая
избу.
   - Нет, еще хозяйка.
   - Где она?
   - В город поплелась, к знакомой...
   - Хорошо, - кивнул головой Федор. - Эй, Петро! - позвал он стоявшего у
дверей партизана с ручным пулеметом. - Живо на чердак!
   Когда пулеметчик исчез в темноте сеней, Алексей спросил Федора:
   - Как остальные?
   - В порядке, - отозвался Федор, - на местах.
   У ворот, за забором... Слушай, дай-ка водички. -
   Алексей принес ему из кухни кружку воды, Федор жадно выпил и, вытерев
рукавом ватника губы, поинтересовался:
   - У тебя какое оружие?
   - Парабеллум, три гранаты.
   - Слабовато... А зачем ты-то остался? Без тебя справимся. Может,
пойдешь сейчас в лес?
   Алексей возмутился:
   - Вас подставлю под пули, а сам спрячусь? Нет, нет, не пойдет!
   Федор кивнул человеку в потертом офицерском кителе, тот исчез куда-то
на минуту и принес Алексею автомат.
   - Ну а теперь по местам! - приказал Федор и сам, став на одно колено,
пристроился у окна. Алексей затаился у другого окна, там же, приоткрыв его.
   В избе установилась сумеречная, осторожная тишина. Верещание сверчка
казалось неестественно звонким.
   Алексей покосился на Федора. В темноте, едва различимый, белел
горбоносый профиль партизана.
   Алексей тихонько спросил:
   - Который час?
   Федор бросил взгляд на трофейные ручные часы со светящимся циферблатом.
Минутная стрелка накрыла цифру шесть.
   - Полчаса двенадцатого! - тихо сказал Федор.
   Встревоженной стайкой метались мысли Алексея:
   "А что, если полиция разгадала его уловку? А что, если она двинет сюда
большие силы и он зазря погубит этих ребят? Или фашисты вообще не
появятся? Нет, этого не может быть, - возражал Алексей себе. - Разве они
упустят такой случай?"
   До сих пор он ускользал из их рук, прикидывался шофером, инвалидом, и
вот теперь настала минута, когда он выходил к своему противнику на
открытый бой.
   Алексей вслушивался в тягостную тишину. Ему казалось, что ухо его не
пропустит звуков приближающейся опасности, и все-таки первым подал сигнал
тревоги Федор. Алексей вдруг услышал его торопливый шепот:
   - Едут!
   И действительно, с другого конца поселка донеслось сначала слабое,
затем с каждым мгновением усиливающееся гудение моторов. Звук ширился,
становился уверенней, набирая угрожающие ноты. И казалось, что это грозно
ревет сам воздух.
   Все дальнейшее свершилось очень быстро.
   Несколько грузовиков вынырнули откуда-то из темноты и остановились
напротив дома. Из машин одна за другой посыпались неясные, расплывающиеся
в тумане фигуры... И вдруг у переднего грузовика плеснуло, брызнув вверх и
в стороны, пламя - и грохнул взрыв.
   На мгновение Алексей увидел четкие силуэты солдат и нажал спуск
автомата. У грузовика еще несколько раз грохнуло. И тут же все заглушил
дробный сплош,- ной треск автоматов, сквозь который иногда прорывался
размеренный стук пулемета. Казалось, будто какойто великан сыпал на крышу
дома тяжелые чугунные шары.
   Улица вдруг ярко осветилась, и в окнах домов заплясали отблески
пламени-это взорвалась передняя машина и загорелся вылившийся из баков
бензин. Было видно, как на освещенной части улицы выныривали из тьмы и
исчезали какие-то люди и их нелепо длинные тени метались по траве.
   Алексей непрерывно стрелял из автомата.
   - Пора уходить! - донесся до него голос Федора.
   Они выскочили из дома. Шум боя затихал.
   Фьюить, фьюить, фьюить - просвистело над головой несколько пуль.
Видимо, уцелевшие гитлеровцы где-то залегли и отстреливались. Да, нужно
было скорей уходить, пока из города фашисты не подбросили подкреплений.
   Около Федора появился человек, крикнул ему чтото, чего Алексей: не мог
разобрать.
   Вдруг в воздухе с треском, рассыпаясь искрами, взвилась, буравя
темноту, ракета. Алексей и Федор молча бежали к оврагу.
   - Быстрей! - крикнул Федор, и Алексей, спотыкаясь о что-то во тьме,
ринулся за ним, но поспевал с трудом - мешала искалеченная нога.
   - Их что-то много оказалось! - снова крикнул Федор, оглянувшись на
отстающего Алексея.
   - Нажми, приятель!
   Позади вдруг грохнуло два взрыва, что-то сильно и резко толкнуло
Алексея в спину, и он упал.

   Солнце еще только поднялось, а староста поселка Краспополье Иван
Архипыч Барабаш, толстоносый мужик лет пятидесяти, был уже в пути. С
вечера Барабаш гулял в гостях у своего знакомого - старосты соседнего
села. Хозяин выставил на стол бутыль отличного самогона, так что через час
после прихода в гости Барабаш уже еле ворочал языком и, порываясь
пуститься в пляс, требовал музыки погромче.
   Домой Ивана Архипыча пришлось отправить на подводе - передвигаться
самостоятельно он был не в силах. Когда Барабаш подъезжал к Краснополью,
до его затуманенного сознания дошло, что где-то стреляют.
   Хмель будто рукой сняло: он проворно соскочил с подводы, возницу
отправил назад в село, а сам спрятался в кустах, где и пролежал до
рассвета.
   Вернувшись в поселок, он увидел черные остовы сгоревших грузовиков,
трупы немецких солдат и полицейских. Среди них было и несколько без всяких
знаков отличия на одежде. Теперь только старосте стало понятно значение
перестрелки: это был ночной налет партизан.
   Барабаш много раз слышал о партизанах, но до сих пор в Краснополье они
не появлялись. В ответ на рассказы напуганных народными мстителями
полицаев Барабаш самодовольно ухмылялся:
   - Ну, у нас-то, слава богу, спокойно. К нам они носа не сунут!
   И вот, оказывается, добрались.
   - Господи, - бормотал Иван Архипыч, - что будет, что будет?
   Первач и бессонная ночь, проведенная в страхе, не прошли для старосты
даром. Его мутило, ноги подкашивались, а на душе, в предвидении грядущих
бед, было плохо.
   "Понаедет начальство, - размышлял он, - начнут пытать, что да как. Чего
доброго, дадут и мне по шапке. Не углядел, не донес вовремя... А откуда я.
мог знать..."
   Чтобы хоть как-то застраховать себя, Барабаш решил проявить служебное
рвение. Он наскоро умылся, опохмелился и отправился по поселку будить
жителей:
   надо было убрать трупы.
   Староста стучал в окна и сердито кричал:
   - Эй, хозяин, выходи!
   В избах шлепали босые ноги, скрипели двери...
   Притаившиеся жители неохотно их открывали. Да и то за ворота выходили
одни старухи. Мужиков и молодых женщин как ветром сдуло. Видно, еще ночью
убежали в лес, не дожидаясь неизбежной расправы гитлеровцев.
   В проулке Барабашу встретился Степан Грызлов.
   Обычно молчаливый и угрюмоватый Степан, завидев старосту, безмолвно
кивал головой и проходил мимо:
   Грызлов работал у немцев и держался с Иваном Архипычем независимо. Но
сейчас он сам направился к Барабашу и, поздоровавшись, протянул старосте
сложенную вчетверо, потертую на сгибах бумажку.
   - Что это? - спросил Барабаш, разворачивая ее и подозрительно косясь на
Степана.
   - А вот прочти - узнаешь...
   Староста достал очки и, водрузив их на толстый, в синеватых прожилках
нос, зашевелил губами.
   "Справка. Настоящая выдана Попову Але