их был небесполезный.
     Он поклонился и кивком велел кучеру  трогать.  Засядько  проводил  их
взглядом и пошел к своей роте. Он все еще не чувствовал  холода,  в  груди
было горячо, сердце стучало мощно и уверенно.

     Революционный пожар во Франции грозил захлестнуть всю Европу. Сбросив
короля, отменив привилегии высшего сословия, революция не утонула в крови.
Напротив,  доказала  свою  жизнеспособность.  Молодой  генерал   Бонапарт,
подобрав себе таких же соратников -- кто из сапожников, кто из садовников,
кто из землекопов, делал их маршалами, ставил во главе голодных и  скверно
вооруженных войск и -- диво и позор для Европы! -- они  с  легкостью  били
прекрасно обученные, сытые и отменно вооруженные армии окрестных королей.
     Его маршалы Макдональд и Моро вторглись в Италию, сбросили прогнивший
королевский режим,  отменили  средневековые  порядки,  установили  законы,
перед которыми -- неслыханное святотатство! -- и дворяне,  и  простолюдины
были равны. Для простого сословия был открыт доступ к  высшим  должностям,
как и в университеты, лицеи. Народ радостно  принимал  французскую  армию,
хотя, как надеялись короли, должны  были  оказать  яростное  сопротивление
захватчикам.
     Короли встревожились, под угрозой оказалась их  власть  уже  во  всей
Европе. Революционная Франция шагала победно по  всему  континенту.  Армии
королевских режимов были разбиты вдребезги. Оставался непобежденным  разве
что северный гигант, который точно так же шагал от победы к  победе.  Если
их столкнуть...
     Павел I после долгой переписки с королевскими дворами вызвал  к  себе
фельдмаршала Суворова. Коротко изложив суть дела, он  не  любил  Суворова,
напутствовал его словами, ставшими крылатыми: "Иди, спасай царей!"
     Суворов, действуя в свойственной  ему  стремительной  манере,  собрал
армию  в  самые  кратчайшие  сроки  и  бросил  ее   в   Италию   навстречу
блистательным армиям французов. Для этого неслыханного  похода  он  усилил
армию лучшими боевыми офицерами, а также теми из молодых и необстрелянных,
которые успели себя зарекомендовать в воинском искусстве.
     Один из этих молодых и был Александр Засядько.
     Он написал: "Милая Кэт! Я отправляюсь со своим батальоном  в  Италию,
это более не секрет.  Мы  должны  разбить  революционные  войска,  вернуть
Италию правящей династии, после чего я тут же вернусь, несмотря на то, что
войска могут остаться гарнизонами в Италии, так об этом поговаривают.
     Сообщи, пожалуйста, об этом князю и княгине. Свадьбу можно  назначить
через неделю после моего возвращения, а по мне так и прямо в тот же день!
     Я люблю тебя, Кэт. Ты снишься мне каждый день. Я считаю дни, когда  я
смогу вернуться и прижать тебя к груди.
     Твой любящий Александр".
     Ответное письмо  догнало  его  уже  на  границе  Российской  империи:
"Дорогой Саша! Я буду ждать, сколько бы не потребовалось.  Я  тебя  люблю,
каждый вечер засыпаю с твоим именем на устах. Я вижу тебя во сне,  я  вижу
тебя в каждом человеке, на чьих плечах блестят эполеты. Я  буду  молиться,
чтобы судьба сберегла тебя, чтобы Господь был милостив, чтобы ты  вернулся
невредим. Но даже если вернешься больным или раненым, все равно останешься
для меня таким же молодым, красивым и сильным. Я люблю тебя, Саша, и  буду
век тебе верна!
     Любящая тебя и преданная Кэт".

     Засядько ощутил, что раненый под ним конь валится на бок. Еще миг  --
и оба рухнули в воду. К счастью, берег был  близко.  Засядько  вскочил  на
ноги. Стоя по колено в теплой как остывающий  чай  воде,  выхватил  шпагу,
звонко и отчаянно крикнул:
     -- Вперед! Не задерживаться!
     И бросился на берег, где в панике суетились французские солдаты. Мимо
него, выставив пики и пригнувшись к холкам  лошадей,  с  гиком  пронеслись
казаки. Остальные торопливо выводили лошадей на берег, вскакивали в  седла
и тоже бросались в атаку.
     -- Вперед! -- кричал Засядько.-- Нужно захватить лагерь.
     Появление  русского  отряда   было   полнейшей   неожиданностью   для
французов. Основные части Суворова ударили по их  армии  ниже  по  течению
Адды, никто не ожидал десанта в этом месте. Да и сам Засядько не собирался
вступать в бой по собственной инициативе, пока не  подвернулась  очень  уж
удачная, по его мнению, позиция для удара в тыл 8-го  гренадерского  полка
французов.
     Казаки умчались, и тут же из-за укрытия выскочил ошеломленный офицер,
почти мальчик. Увидев русского, он торопливо выхватил саблю.
     -- Сдавайтесь! -- крикнул Засядько по-французски.
     Однако следом за  офицером  откуда-то  появились  два  гренадера.  Со
штыками наперевес они ринулись на русского офицера.
     Засядько отпрыгнул к валу, чтобы никто  не  зашел  со  спины.  Первый
натиск отразил довольно легко: один гренадер выронил ружье и схватился  за
пронзенную грудь. Зато второй отбросил ружье и подхватил  чей-то  огромный
палаш. Вдвоем с офицером они насели на  противника.  В  воздухе  сшиблись,
звеня, три клинка.
     Офицера Засядько не опасался: у  того  была  раззолоченная  сабелька,
больше пригодная для парадов, но гренадер рубил неистово. При каждом ударе
приседал и свирепо хакал.
     -- Увалень,-- прорычал Засядько.-- Сила есть, ума не надо.
     Сильным ударом он  отбросил  далеко  в  сторону  сабельку  офицера  и
повернулся к гренадеру. Это был рослый усатый воин, видимо уже  побывавший
с  Бонапартом  в  его  блистательных   походах.   Однако   он   побледнел,
встретившись с горящими глазами русского.
     Засядько прыгнул. Гренадер вскинул палаш, защищаясь, однако Александр
уже изменил направление удара, и противник рухнул. Так  рубились  на  Сечи
деды и прадеды... Пригодились годы изнурительных упражнений в фехтовальном
зале.
     Подоспел офицер с саблей. Засядько перевел дыхание,  однако  француз,
взглянув на  сраженных  соратников,  побелел  и  бросил  саблю  на  землю.
Засядько подобрал оружие. Офицер опустился  на  землю  и  обхватил  голову
руками.
     -- Перестаньте,-- сказал Засядько сурово.-- Вы  же  мужчина!  Сколько
вам лет?
     -- Скоро будет двадцать два,-- прошептал офицер.
     Засядько не нашелся, что ответить. Ему  самому  на  днях  исполнилось
двадцать лет. Правда, за два месяца непрерывных боев пришлось столько  раз
вступать в рукопашные схватки, что другому бы хватило на всю жизнь. Трижды
под  ним  убивали  коней,  дважды  простреливали  кивер,  неоднократно  он
оказывался один против десятка противников,  но  всегда  оставался  цел  и
невредим. В сабельных схватках ему не было равных: он с легкостью сражался
один против пяти и всегда побеждал. Его  шпага  сверкала,  как  молния,  и
неприятелю казалось, что у неистового русского сто  рук  и  сто  шпаг.  Он
успевал трижды  пронзить  противника,  пока  тот  делал  один-единственный
выпад.
     Бывалые воины, которые начинали службу с Суворовым, дивились  новичку
и пророчили ему великие подвиги.  Но  старшие  офицеры  косились.  Молодой
подпоручик слишком самостоятелен, принимает решение за старших, не однажды
брал на себя командование крупными отрядами  взамен  растерявшихся...  Это
задевало самолюбие, к тому же пошли разговоры, что молодой офицер чересчур
близок с нижними чинами, не держит дистанцию.  Вроде  бы  французов  видит
лишь через прицел, но успел от них набраться вредного вольтерьянства!

     Глава 9

     На следующее утро после удачного десанта Засядько вызвали к Суворову.
Он поспешил  в  штаб-квартиру  полководца,  зная,  что  фельдмаршал  любил
быстрых людей.
     Возле домика,  где  располагался  штаб,  было  сравнительно  тихо.  У
коновязи топтались, пофыркивая, две низкорослые казачьи лошадки. На пороге
сидел часовой и пытался вдеть нитку в  иголку.  На  Александра  он  только
взглянул искоса, всецело поглощенный своим занятием, даже не подвинулся.
     Засядько перешагнул порог и оказался в  светлой  просторной  комнате.
Фельдмаршал стоял к нему спиной, рассматривая расстеленную на столе карту.
Один край ее загибался, и Суворов придерживал ее ладонью. Он был в простой
белой рубашке, и его можно было бы принять за  старичка-крестьянина,  если
бы букли и хохолок не выдавали представителя привилегированного сословия.
     На  стук  шагов  он  обернулся,  пристально  посмотрел  на   молодого
исполина. Рядом с Александром он казался еще меньше ростом и более щуплым.
К тому же Засядько был застегнут на все  пуговицы  и  стоял  навытяжку,  а
Суворов, спасаясь от итальянской жары, расстегнул рубашку почти до  пояса.
В глаза бросалась плоская  грудь  с  дряблой  старческой  кожей,  поросшей
редкими седоватыми волосами.
     -- Чем вы руководствовались в своем решении? -- спросил  вдруг  очень
быстро и резко Суворов.
     --  "Наукой  побеждать"!  --   отчеканил   Засядько   без   малейшего
промедления.
     На лице Суворова промелькнула улыбка. Он ревностно  следил,  чтобы  в
армии изучали его книгу по боевой тактике.
     -- А чем именно?
     -- Удивить -- значит победить! -- выпалил Засядько.
     Суворов довольно улыбнулся, отпустил карту.  Та,  шурша,  свернулась.
Фельдмаршал  прошелся  взад-вперед,  исподлобья  посматривая  на  молодого
офицера.
     -- Что же все-таки  мне  с  вами  делать?  --  сказал  он  неожиданно
жестко.-- Переправившись  через  реку,  вы  оголили  левый  фланг  шестого
мушкетерского  полка  и  австрийского  корпуса.  Вы  хоть  понимаете,  что
наделали?
     -- Я не защищался от противника, а  бил  его,--  ответил  Засядько.--
Теперь австрийцам и шестому полку нечего делать.  А  мне  не  от  кого  их
защищать.
     Видно было, что фельдмаршалу нравились молниеносные и четкие  ответы.
Он терпеть не мог "немогузнаек" и тугодумов. Но в отношении этого молодого
офицера он еще не принял решения. Хорошо, когда солдат быстро и  правильно
выполняет  приказы.  Однако,  если  каждый  офицер  начнет  действовать  в
соответствии с собственными планами, то армия развалится...
     --  Вы  поступили  верно,--  сказал  Суворов,--  но  дисциплина  есть
дисциплина. Особенно в действующей армии. Что же мне с вами делать?
     -- "Как солдат -- я заслуживаю наказания  и  отдаю  свою  шпагу.  Как
русский -- я выполнил свой долг",-- выпалил Засядько.
     Суворов от неожиданности даже отпрянул, затем неудержимо  рассмеялся.
Это были его собственные слова после одного из сражений в Польше. Он тогда
с восемью сотнями казаков напал врасплох на  пятитысячное  войско  гетмана
Огинского и наголову разбил поляков. Начальник отдал его под  суд.  Однако
Екатерина II прекратило дело словами "Победителей не  судят".  И  вдобавок
Суворов получил награду.
     -- Ой, хитер! Ой, хитер!
     Суворов даже ногами затопал от  удовольствия.  Видно  было,  что  ему
очень приятно вспомнить молодость.
     -- Самого Талейрана перехитришь! -- воскликнул  фельдмаршал,  вытирая
выступившие от смеха слезы.-- Верно, победителей не судят. Аль судят?
     -- Вам виднее,-- ответил Засядько.
     -- Ха-ха!.. И это верно. Ладно, такому герою стыдно все еще ходить  в
подпоручиках. Поздравляю вас, поручик Засядько!
     Александр щелкнул каблуками, Суворов остановился  перед  ним,  задрав
голову, чтобы встретить взгляд новопроизведенного поручика,  однако  голос
фельдмаршала звучал сурово:
     -- Имейте в виду, я стал поручиком лишь в двадцать пять лет! Вас ждет
еще более скорая военная карьера. Будьте же ее достойны.  О  том,  как  вы
владеете саблей, по всей экспедиционной армии ходят легенды, но теперь  вы
должны показать себя и умелым начальником.
     Засядько был уже в дверях, когда Суворов остановил его:
     -- Вас дважды представляли к боевым орденам. Но я вычеркнул!  Знаете,
почему?
     Александр пристально смотрел на фельдмаршала.  Глаза  того  сузились,
теперь он смотрел  недоброжелательно.  Ноздри  раздувались  как  у  хищной
птицы, на бледных щеках выступили багровые пятна.
     --  Ну...  здесь  мне  позвольте  заколебаться,--  ответил  Александр
осторожно.
     -- Почему?
     -- Это может касаться таких дел, которые не обязательно знать боевому
офицеру.
     В глазах Суворова на  миг  промелькнула  искра  понимания,  но  голос
оставался раздраженным:
     -- Да, вы прекрасный боевой  офицер.  Я  терпеть  не  могу  паркетных
шаркунов, а вы... вы... Я любил бы вас, если бы  не  ваши  разговорчики  и
рассказы на цивильные темы.
     Александр вытянулся:
     -- Простите, не понимаю.
     -- Я имею в виду,-- повысил голос Суворов,--  в  армии  нет  дела  до
того, как я веду дела в своем имении!
     Александр щелкнул каблуками, вытянулся.
     В роте Засядько было двое из деревни, что находилась по  соседству  с
владениями Суворова. От них он узнал и о  том,  как  по  приказу  Суворова
мужиков  забивали  кнутом  насмерть,  девок  по  приказу   генерала-барина
отдавали  на  потеху  гостям,  узнал  и  о  восхитившем  многих  эпизод  с
заселением новой деревни. Этот случай передавался из уст  в  уста,  обошел
столичные салоны. Что потрясало Засядько, так то,  что  никто  не  осудил,
всяк восхищался находчивостью бравого генерала.
     А началось с того, что Суворов купил большую деревню,  но  совершенно
пустую. Чтобы заселить, он купил у соседних  помещиков  молодых  парней  и
девок. Но это домашний скот загоняют в общий хлев, на том и все, а русские
-- народ  религиозный,  православная  же  церковь  всегда  послушна  любой
власти: Суворов по дороге повел купленных в церковь. Перед церковью  велел
парням: "По росту  становись!"  Парни  послушно  встали:  слева  --  самый
высокий, крайний правый -- самый низенький. Точно так же выстроил и девок.
Новая команда: "Колонной по двое в церковь -- шагом марш!" Поп  быстренько
обвенчал всех -- когда церковь выступала против произвола самодуров? --  а
по дороге домой все растерялись, начался плач, стоны. Все позабыли  кто  с
кем венчался! Нет, чтобы разобраться кто кому больше нравится, но нет  же,
как же, с другим повенчаны... Благодетель Суворов и  тут  помог.  Рявкнул:
"Дурни, по росту становись!" И сразу все нашли свои пары. Вот какие глупые
крестьяне, вот какой находчивый и остроумный фельдмаршал Суворов!..
     И вот какая православная церковь, подумал Засядько хмуро. Да и что  о
ней сказать? Даже злодеяния сумасшедшей помещицы  Салтычихи,  что  зверски
замучила сотни крепостных, вроде бы и не заметила...

     В захваченный Милан Засядько въехал с нашивками  поручика.  Население
города тревожно ожидало дальнейшего развития  событий.  Только  что  здесь
была французская армия, теперь пришли русско-австрийские войска.  Французы
принесли с собой революционные порядки, сбросили монархию и  ликвидировали
остатки  феодальных  отношений,  а  на  штыках  двух  императорских  армий
наверняка вернется старое...
     Когда офицеры пустились рыскать по городу  в  поисках  увеселительных
заведений, Засядько знал, куда он поедет. К его удивлению,  один  попутчик
все  же  отыскался.  Это  был  Аркадий,  сын   Суворова,   который   успел
зарекомендовать себя храбрым  офицером,  хотя  сначала  боевые  офицеры  и
относились к нему с предубеждением. Все знали, что с  одиннадцати  лет  он
находился при дворе, получая чины и награды за отцовские заслуги. Однако в
первом же бою Аркадий, не дрогнув,  встретил  конницу  французов,  отразил
атаку и сам во главе батальона бросился  в  погоню.  Он  был  мал  ростом,
тщедушен и хил, не отличался  отцовскими  талантами,  однако  в  полку  за
несомненную отвагу к нему относились терпимо.
     --  Трактиры,--  сказал  Засядько  полувопросительно,--  заведения  в
Италии веселые -- вино и девушки... Ты за этим?
     Аркадий застенчиво улыбнулся, показывая мелкие больные зубы.
     -- Нет... Пить я не  люблю.  У  меня  потом  голова  болит.  Я  лучше
пройдусь по музеям, древним дворцам, посмотрю памятники.
     Александр огляделся по сторонам.
     -- Здесь каждый дом -- музей, дворец или исторический памятник.  Сама
площадь Пьяцца дель Дуомо -- история. Вон там видны стены,  сложенные  еще
римлянами...  Слева  --  церковь  Сан-Лоренцо  Маджоре,  ее  построили   в
четвертом веке после рождества Христова...
     -- Откуда ты все знаешь? -- удивился Аркадий.--  Ты  здесь  жил?  Или
бывал?
     -- И жил, и бывал. В воображении.
     Аркадий сначала смотрел оторопело, потом понял и рассмеялся.
     -- Здорово! Переносился на крыльях мечты. Ты любишь сказки?
     Засядько ответил уклончиво:
     -- Для меня любое явление природы -- сказка и лучшая в мире поэзия. А
самые  любимые  сборники  поэзии  --  разные  энциклопедии  и   справочная
литература...
     -- Неужто ты такой сухарь? -- испугался Аркадий.
     -- Разве не видно?
     Аркадий окинул поручика пристальным взглядом. Тот был почти на голову
выше. Он выглядел как гора, как скатанная в узел молния. А в движениях  он
был как огненной конь в бешеной скачке, полный сил, Мускулы его  двигались
как удавы под темной от солнца кожей. Белые зубы блестели в усмешке, но  в
темных глазах всегда проскальзывали искорки грозы.
     -- Красивый ты, черт,-- сказал он завистливо.-- Итальянки  с  ума  по
тебе  сходить  будут.   Представляю,   сколько   детей   начнет   говорить
по-украински!
     Засядько засмеялся. На груди под мундиром лежало письмо  от  Кэт.  От
него еще пахло тонкими французскими духами, но ему казалось, что пахнут ее
волосы, ее кожа. Она писала, что идут дожди, балы все такие  неинтересные,
все серо и скучно. Она долго думала, почему вдруг так, пока не поняла, что
серо и тоскливо стало после его отъезда, и теперь  для  нее  всегда  будут
идти дожди и дуть холодный ветер, пока он не вернется и не  схватит  ее  в
свои хищные объятия.
     -- У меня есть своя итальянка,-- сказал он торжественно.-- И  никакие
женщины мира...
     -- Откуда? -- загорелся Аркадий.-- Из  Венеции?  Там  очень  красивые
женщины.
     -- Моя Венеция -- дома. Как и вся Италия.
     Они выехали на широкую улицу, и тут Аркадий внезапно остановил  коня.
Засядько нетерпеливо кивнул. Дескать, поехали, здесь нет ничего достойного
внимания. Залитая солнцем пыльная улица, полуразрушенные дома,  о  ремонте
которых давно никто не заботился,  на  стертых  ступеньках  сидит  молодой
итальянец с гитарой на коленях. Небрежно перебирая  струны,  поет.  Томно,
проникновенно, полузакрыв глаза. Ресницы длинные и густые как у женщины.
     Аркадий зачарованно  смотрел  на  уличного  певца.  Тот  был  одет  в
лохмотья. Правда, выглядели они на нем как одеяние вельможи. Певец сидел в
небрежной позе. Ему было явно безразлично, смотрит кто на него или нет. Он
наверняка пел и играл для собственного удовольствия.
     -- Поехали,-- сказал Засядько нетерпеливо.
     -- Да ты только посмотри на него! В тряпках, а держится как  принц,--
сказал Аркадий восхищенно.-- А как поет, как поет!  Действительно,  Италия
-- страна певцов и музыкантов.
     И нехотя пустил коня вслед за Александром. Засядько ехал  с  каменным
лицом.  Песня  уличного  музыканта  ему  понравилась,  однако  у  молодого
поручика имелись и свои соображения.  Он  не  хотел  высказывать  их  сыну
фельдмаршала, чтобы не портить тому очарования.
     Через несколько минут им попалась бегущая группа возбужденных  людей.
Они гнались за каретой, что-то восторженно  кричали.  Некоторые  потрясали
листками бумаги.
     -- Что случилось? -- спросил Засядько у одного из бегущих.
     -- Проехал великий Мадзони!
     -- Все понятно,-- кивнул Александр и пустил коня в галоп.
     Аркадий,  не  понявший  ни  слова   по-итальянски,   догнал   его   и
поинтересовался:
     -- Чего это они?
     -- Проехал великий Мадзони,-- ответил Засядько со злой улыбкой.
     -- Кто это?
     -- Дирижер. Ставит "Лодоиску" Керубини.
     -- А-а-а...-- протянул разочарованно Аркадий.-- А я  думал,  что,  по
крайней мере, сам Керубини... Кстати, где он? Может быть, мы и его увидим?
     --  Если  приедем  в  Париж.  Он  сейчас  там.  Сочиняет  музыку  для
революционных праздников и траурны