о  адрес,   по   которому
переслать.
     -- В действующей армии какие адреса? Но я же сказал, мне  это  ничего
не стоило. Так что и благодарности не стоит. За такой пустяк.
     Он надеялся, что это не прозвучит  оскорблением,  но  они  напряженно
ждали  от  него  чего-то  подобного,  не   мог   же   этот   малоросс   не
воспользоваться случаем унизить, никто не  устоит  перед  искушением...  и
поняли его так, как ожидали понять, он увидел по их изменившимся лицам.
     Грессер вырвал кнут и  вожжи  из  рук  возницы,  озлобленно  хлестнул
коней. Те заржали и понесли. Загрохотали колеса, взвилось  облачко  желтой
пыли. Но и в нем Александр разглядел детские ручки, что  тянулись  к  нему
трогательно и настойчиво.
     Загребая  ногами  песок,  он  вернулся  в  своим  солдатам.  Те   уже
одевались, как овцы толпились  вокруг  Афонина.  Тот,  размахивая  руками,
изображал нечто огромное и ужасное, с  которым,  суда  по  упоминанию  его
имени, их отважный капитан сражался на корабле-призраке.  А  потом,  когда
всех побил и потоптал, он ходил по кораблю и видел как  призраки  прячутся
по  углам,  в  каюте  бравый  российский  капитан  обнаружил  только   что
раскуренную трубку с турецким табаком, еще слюни на мундштуке не  высохли,
а на столе чашки с тем же турецким  кофе,  совсем  горячим,  а  за  спиной
звякала посуда, и призраки перешептывались как  все  же  сгубить  отважных
российских солдат!

     Глава 21

     В очередном кровавом десанте на один из десятков островов он привычно
остался цел и невредим, только с головы до ног забрызгался кровью. Зато не
повезло Куприянову. Едва ступив на землю, он получил сильный  удар  саблей
по голове от турецкого солдата. Засядько  распорядился  храброго  поручика
перенести на корабль, чтобы врачи оказали ему посильную помощь.
     Спустя неделю, когда он посетил раненого друга, тот уже улыбался:
     -- А здорово мы их?
     -- Здорово,-- ответил Александр.
     От врача он  знал,  что  состояние  поручика  еще  тяжелое.  Рана  не
заживала. Куприянов сильно исхудал, глаза ввалились  и  потускнели.  Много
разговаривать  ему  не  разрешали,  поэтому  Засядько,   не   вдаваясь   в
рассуждения, вскоре попрощался и ушел.
     Из Европы продолжали  приходить  неутешительные  вести.  Александр  I
приказал произвести новый  набор  и  предписал  духовенству  проповедовать
Отечественную  войну.  Англия  ссудила  шесть  миллионов  фунтов.  Пруссия
двинула свои заново укомплектованные войска, Швеция примкнула к союзникам.
Однако Наполеон без  труда  сокрушил  прусскую  армию.  Мелких  королей  и
герцогов изгнал из княжеств, пощадив только  князей  саксонских,  ибо  при
дворе одного из них -- герцога Сексен-Веймарского -- жили  величайшие  умы
Германии:  Гете,  Виланд,  Шиллер,  Йоганн  фон  Мюллер.   Германия   была
разгромлена. Затем  Наполеон  в  битве  при  Фридланде  разгромил  русские
войска. Говорят, что когда русский командующий Беннигсен, желая  сохранить
за собой дорогу на Кенигсберг, перешел Алле и сбил войско в кучу  в  узкой
лощине на левом берегу реки, Наполеон воскликнул: "Не каждый день поймаешь
неприятеля на такой ошибке!" Через несколько дней был заключен Тильзитский
мир, который положил конец существованию и четвертой коалиции.
     -- А что теперь? -- спрашивал Куприянов. Он все еще не  поднимался  с
больничной койки.
     -- Вернемся домой,-- высказал догадку Засядько.
     -- Я в это уже не верю!
     -- Александр I и  Наполеон  делят  мир.  Две  самые  могучие  военные
монархии Бонапарт сокрушил, а третью склонил содействовать своим замыслам.
Надеюсь, что теперь мы сможем, наконец, отдохнуть от кровопролития. А я...
займусь своими делами.
     -- Я сейчас ты чем занимался?
     -- Служил. А теперь буду работать.

     Засядько ошибся. Ракетами заниматься не  пришлось,  снова  ему  выпал
бранный путь. Александр I возобновил войну с Турцией. Сразу по возвращении
из архипелагской экспедиции Засядько был направлен в действующую армию  на
турецкий фронт.
     В первый же день по прибытии он отличился при  взятии  Измаила  и  за
беспримерную храбрость и распорядительность был награжден орденом  святого
Владимира 4-й степени с бантом.
     Силы русских и турецких войск были примерно равны: около 80  тысяч  с
той и другой стороны. Но русские были закалены в боях,  хорошо  снаряжены,
ими командовали такие опытные  военачальники,  как  Кутузов,  Милорадович,
Марков, Воинов, Исаев, Платов, Засс и французский  эмигрант  Ланжерон  при
главнокомандующем Прозоровском. Турецкая армия была плохо организована,  а
начальствовал над нею  великий  визирь  Юсуф,  восьмидесятилетний  старик,
известный главным образом по тем поражениям, какие нанес ему  Наполеон  во
время  египетской  кампании.  Однако,  несмотря  на  это,  турецкая  армия
сражалась с таким упорством и отвагой, что русский  войска  потерпели  ряд
поражений. При штурме Браилова русские потеряли 5  тысяч  человек,  причем
штурм был отбит. Говорят, главнокомандующий заплакал, узнав об этом.
     Неудачная   попытка   захватить   Кладов    окончательно    сокрушила
Прозоровского. Он скончался 21 августа,  его  преемником  стал  Багратион.
Начав осаду Силистрии, он тоже потерпел поражение и ушел обратно за Дунай,
имея в войсках 20 тысяч больных и раненых.
     Багратион был отозван в Петербург, и главнокомандующим  был  назначен
граф Каменский. С 22 по 26 мая он произвел переправу через реку неподалеку
от Гирсова и направился к Шумле, по пути уничтожив  довольно  значительное
войско Пехлеван-паши. В этом сражении снова отличился Засядько.  Он  умело
сосредоточил своих солдат  на  самом  уязвимом  участке  и  мощным  ударом
опрокинул турецкие ряды.
     6 июня был взят Туртукай. За удачный штурм Александру  был  пожалован
орден святой Анны 2-й степени. Однако высокая награда его не радовала.  Он
с грустью отмечал, что уже  второй  год  Турция  со  своими  нерегулярными
войсками и стариком главнокомандующим, которого французы  били  в  Египте,
ухитряется успешно сражаться  с  русской  армией.  В  кампании  1810  года
русские потеряли убитыми и умершими от ран и болезней 27 тысяч человек, не
считая 9 тысяч, которые стали совершенно непригодны к военной службе. Одно
Засядько мог сказать себе в утешение: в его батальоне еще не один  человек
не умер от болезней. Он строго следил за обмундированием  своих  солдат  и
снабжением их в достаточном количестве медикаментами.
     Во время этих бесконечных боев  произошла  одна  мимолетная  встреча,
которую Засядько впоследствии нередко вспоминал. Перед штурмом Измаила  он
решил скрытно переправить батарею на неприятельский берег, чтобы во  время
атаки поддержать наступающие колонны. Напрасно старшие  офицеры  убеждали,
что подполковнику -- уже подполковнику!  --  не  следует  лично  ходить  в
разведку, что для этого существуют казаки и летучие отряды,-- Засядько был
непреклонен.
     Он отобрал нескольких казаков и велел  дождаться  темноты.  К  вечеру
один из казаков пригнал большой челн. В нем сидели два человека: Александр
узнал характерные чубы и широкие шаровары запорожцев.  Один  из  прибывших
был старик, второму нельзя  было  дать  больше  двадцати.  Оба  загорелые,
широкоплечие, кряжистые.
     -- Откуда вы? -- спросил Засядько удивленно.
     -- С того берега,-- степенно отозвался старик. Держался он спокойно и
с удивительным для простолюдина достоинством.
     Александру все стало ясно. Это были те запорожцы, которые в 1775 году
ушли за Дунай от войск Екатерины II. Казацкая  старшина  и  кошевой  Петро
Калнышевский были взяты в полон и увезены в Россию, Запорожская Сечь  была
уничтожена, но эти казаки не смирились, устроили Сечь Задунайскую...
     -- Нам нужно  перебраться  на  тот  берег,--  сказал  Засядько.--  Вы
сможете высадить нас в таком месте, чтобы турки не заметили?
     -- Мы многое можем,-- ответил старик степенно.
     -- Предупреждаю,-- сказал Засядько,-- если откажетесь --  мы  заберем
лодку и высадимся сами. А в случае неудачи  на  вашей  совести  будут  два
десятка загубленных христианских душ.
     Запорожцы переглянулись. Младший опустил глаза, а старший сказал  все
так же неторопливо:
     -- Перевезем, почему ж не перевести? Места мы знаем, не сомневайтесь.
Сколько лет тут рыбу ловим, каждая камышинка знакома с детства.
     Дождавшись темноты, отряд погрузился в челн. Запорожцы сели на весла.
Младший оттолкнулся от берега, и лодка поплыла через широкую реку, которая
в темноте казалась безбрежной. О борт тихо плескалась  вода,  над  головой
сияли ко всему равнодушные звезды. Луна часто ныряла за темные облачка,  и
тогда становилось совсем черно.
     Засядько стоял на носу, внимательно вглядываясь в темноту.  Руки  его
лежали на пистолетах и сабле. У него за  спиной  казаки,  осмелев,  начали
потихоньку  переговариваться.  Один  из  них  негромко   спросил   старика
запорожца:
     -- Как вы живете с турками? Не притесняют? В  магометанскую  веру  не
силуют?
     -- Боронь боже,-- ответил старик приглушенным голосом.--  Живем,  как
жили. Ни веры, ни обычаев не трогают. Правда, налоги берут. Но и со  своих
дерут точно такие же...
     Засядько напряг память, вспоминая фамилию нарушителя тишины:
     -- Котляревский! Прекратить разговоры!
     Казак умолк, даже  спрятал  кисет,  из  которого  собирался  угостить
запорожцев табаком. Все  притихли.  Лишь  старик  запорожец  проговорил  с
добродушной ленцой:
     -- В этом месте нет турок, не сомневайтесь. Не  услышат,  хоть  песни
пой.--  Затем  повернулся  к  казаку  и  спросил:  --  А  ты  случайно  не
родственник тому Котляревскому, который написал "Энеиду"?
     Казак  замялся  и  шепотом   признался,   оглядываясь   на   строгого
подполковника:
     -- Это я и есть...
     -- Ух, ты, мать честная! -- обрадовался запорожец.-- Сподобил же  бог
встретить. Что ж ты в простых казаках служишь? Иди до нас, мы тебя кошевым
поставим!
     Засядько, открывший было рот, чтобы прикрикнуть  на  казаков,  замер.
Котляревский! Автор восхитительной пародии,  ставшей  народной  поэмой?  И
такой молодой еще, всего на восемь-десять лет старше...
     Впереди показался пологий берег. Челн мягко ткнулся в песок,  младший
запорожец выпрыгнул и потащил лодку подальше на берег.
     Засядько подозвал двух казаков, которые выглядели понадежнее,  строго
приказал, указывая на Котляревского:
     -- Чтоб у этого и волос с головы не упал! Жизнями отвечаете,  поняли?
Его голова всех наших стоит.
     Вместо казаков отозвался старик запорожец:
     -- Сбережем ясного сокола, не сомневайтесь. Сами костьми ляжем, а его
сбережем.
     И впервые дружелюбно посмотрел на офицера в русской  форме.  Засядько
проверил пистолеты, выпрыгнул на берег. Следом за ним поспешили  казаки  и
старик запорожец.
     Один из казаков, оказавшись  рядом  с  Засядько,  сказал  вполголоса,
чтобы не слышал тот, кого он поручил охранять:
     -- Это наш штабс-капитан...
     -- Котляревский? -- не поверил Засядько.
     -- Он самый.
     -- Так почему в одежде рядового?
     -- Нарочно переодевается, чтобы в разведку  ходить  было  сподручнее.
Никому не верит, окромя своих глаз.
     Весной  1811  года  главнокомандующий  русскими  войсками   Каменский
заболел и был заменен Кутузовым. Тот сразу же  вспомнил,  что  во  времена
Екатерины II ему  удалось,  к  досаде  европейской  дипломатии,  заключить
сепаратный мир с диваном. И на этот раз он сумел вести  в  одно  и  то  же
время и переговоры, и военные действия.
     Засядько находился на острие сражений во время битв  при  Разграде  и
Кади-Кее.  За  прекрасно  проведенное  сражение   при   Разграде,   умелое
стратегическое видение  и  высокое  тактическое  мастерство,  а  также  за
беспримерную отвагу и мужество его наградили золотой шпагой с надписью "За
храбрость".

     Он отбил атаку на батарею и, увидев благоприятный момент, вскочил  на
бруствер:
     -- В атаку! Быстрее!
     Голос его был звонок и страшен. Солдаты  начали  выскакивать  наверх,
перепрыгивали  через  убитых  и  раненых  противников.   Выставив   штыки,
бросились на отступающих. Отступление  превратилось  в  бегство,  Засядько
бежал впереди, рубил бегущих, он стремился достичь знаменосца,  а  солдаты
свирепо били штыками и прикладами,  вымещая  злость  и  ярость  за  убитых
товарищей.
     Знаменосца окружали дюжие солдаты в синих мундирах.  Ятаганы  свирепо
блестели в широких ладонях, турки отступали, прикрывая его своими телами.
     -- Добыть знамя! -- велел Засядько.-- Добыть непременно!
     Завязалась жестокая схватка, ятаганы  высекали  искры  о  трехгранные
штыки. Ругань  перемежалась  с  криками  боли,  ярости.  Засядько  успевал
обозревать все покрытое дымом поле боя, шпага его была  в  готовности,  но
сам в схватки не ввязывался, ограничивался тем, что отражал налетевших  на
него то ли сослепу в дыму, то ли в надежде убить офицера противника.
     С востока орудия гремели все слабее. Он  прислушался,  еще  не  веря.
Оттуда должны были пойти новые  турецкие  части.  Но,  то  ли  войска  уже
выдохлись, то ли  великий  визирь  решил  не  рисковать,  но  подкрепления
передовым частям все еще не было.
     -- Вперед! -- закричал он страшно и весело.-- Захватим их позиции!
     Знаменосца защищали уже только трое, Засядько бросился к  ним,  шпага
заблистала  как  молния.  Рядом  блеснули  штыки,  Засядько  выдернул   из
падающего тела залитую кровью шпагу, подхватил турецкое знамя.
     -- Вперед, вперед! -- торопил он.-- Пока они не опомнились!
     На плечах  последних  отступающих  ворвались  на  вражескую  батарею.
Засядько, оставив знамя, принялся спешно разворачивать  пушку  в  обратную
сторону. Кое-где еще кипели схватки,  гренадеры  люто  дрались  штыками  и
прикладами, а затем как муравьи облепляли орудия, разворачивали на восток.
     Он был так поглощен, что почти не услышал  выстрела.  Пуля  разорвала
ему мундир на боку, и он лишь поморщился, а когда  дошло,  что  случилось,
круто развернулся, шарил зло прищуренными глазами. Пуля пришла сзади!
     Еще раз оглядел  поле.  Последние  гренадеры  бежали  через  покрытое
убитыми поле. Ни одного турка не было в поле  зрения.  Стрелял  кто-то  из
своих?
     Орудия спешно подготовили  к  стрельбе.  Пушкари  складывали  горками
ядра, когда прискакали гонцы с сообщением, что турецкие  войска  отступили
за реку.
     Засядько проводил своих раненых солдат в лазарет,  с  горечью  видел,
что его батальон сократился почти на треть. Один солдат,  совсем  молодой,
хрипел и хватался окровавленными руками за живот. Священник переглянулся с
хирургом, поднес к лицу раненого распятие:
     -- Сын мой! Знаешь ли ты, кто здесь на кресте?
     Лицо солдата было покрыто крупными каплями пота. Он прохрипел:
     -- Куда меня принесли? Тут кишки выворотило шрапнелью, а этому  дурню
приспичило поиграть со мной в загадки...
     Священник отшатнулся, не понимал. Засядько бросил раздраженно:
     -- Святой отец, кроме Христа есть и другие боги!
     В глазах священника был ужас. Как у солдата русской армии может  быть
другой бог,  окромя  Христа?  Да  не  просто  Христа,  язвительно  добавил
Засядько, правда, мысленно, а  только  того  из  всех,  которого  признает
именно его церковь.
     -- Он не знает... Христа?
     -- В наших войсках не только  русские,--  сухо  напомнил  Засядько.--
Татары не все приняли веру Христа. Ну и что? Своими саблями и жизнями  так
же укрепляют Российскую империю, как и мужики из Московской губернии...
     -- Христа должны знать все!
     -- Тогда уж и  Мухаммада,--  бросил  он,  но  мысли  были  далеки  от
теологического спора с малограмотным священником.
     Была ли случайной пуля? Или все-таки кто-то стрелял в спину?

     Пули и холодное оружие продолжали щадить его. Лишь в битве при Рущуке
он был ранен в колено левой ноги, но  остался  в  строю  и  проявил  такой
героизм, что командование было вынуждено  отметить  его  подвиг  алмазными
знаками к ордену Анны 2-й степени. Кутузов, вручая  ему  награду,  заявил:
"Сам знаю, что мало за ваши деяния. Но у вас, батенька, орденов и  отличий
и так больше, чем у кого-либо из ваших сверстников во всей армии".
     Засядько  почтительно  принял  награду,  на  лице  его  было   только
благоговение, но мозг лихорадочно  работал.  Пуля  снова  пришла  из  того
места, где не было неприятеля!
     Вскоре Александру выпало военное счастье первым вступить в бой, когда
великий визирь во главе семидесятитысячного войска решил перейти Дунай.  В
ночь с 8 на 9 сентября турецкие войска начали переправу  мили  на  полторы
выше Рущука. Авангард русских войск был оттеснен, турки захватили  русское
знамя, которое сразу же отослали в  сераль  султану.  Великий  визирь  сам
перешел реку с главной частью армии численностью в 36  тысяч  человек.  На
правом берегу осталось 30 тысяч, которые угрожали Рущуку и Силистрии.
     Засядько усилил подготовку батальона, выписал  для  ружей  добавочные
боеприпасы. Он уже видел, что может получиться из такой расстановки сил.
     12 октября саперы навели мост в четырех милях  выше  Слободзеи,  и  в
ночь с 13-го на 14-е Засядько во главе батальона  первым  переправился  на
левый берег Дуная. За ним последовало  еще  около  семи  тысяч  закаленных
солдат. Засядько принял командование и повел войско в атаку. Они  прорвали
слишком  растянутую  линию  обороны,  овладели  лагерем,  всеми  припасами
великого визиря.
     Во время боя кто-то из русских офицеров крикнул Александру:
     --  Семь  тысяч  против  тридцати!  Не  думал,  что  такое   удастся.
Поздравляю!
     Засядько узнал капитана Паскевича, земляка из Полтавы, тот командовал
соседним батальоном.
     --  У  нас  ведь  регулярная  армия,--  ответил  Александр,  отклоняя
поздравления.
     -- А у турков?
     -- У них пока отваги больше, чем дисциплины.
     С правого берега донесся гром канонады. Это Кутузов  атаковал  войско
великого визиря.  Отрезанные  от  линии  отступления,  турки  оказались  в
отчаянном положении...
     -- Война кончилась! -- заявил Засядько, возвратившись в лагерь.
     -- Ты что?  --  изумился  Паскевич.--  Мы  только  начали  добиваться
успехов!
     -- Нам нужен мир, во что бы то  ни  стало.  Вот-вот  грянет  война  с
Бонапартом.  Мы  готовы  заключить  мир  на  любых  условиях,  только   бы
высвободить армии...
     Паскевичу вскоре пришлось  убедиться  в  правоте  товарища.  Начались
долгие изнурительные переговоры, в результате которых  Россия  приобретала
Бессарабию с границей по Пруту -- неважное вознаграждение  за  шестилетнюю
кампанию! -- и возвращала Порте всю  территорию,  захваченную  у  турок  в
Азии.

     Глава 22

     Через три недели Александр Засядько принял первый бой с  авангардными
частями армии Наполеона. Маршал Даву отбросил корпус Багратиона, в составе
которого находился батальон Засядько, к Смоленску.
     Из-за отсутствия правильной  организации  интендантства,  невозможной
при таких огромных расстояниях и плохих  дорогах,  солдаты  наполеоновской
армии приучились жить за счет побежденной стороны, занимаясь мародерством.
Так как  большинство  мародеров,  особенно  из  числа  солдат  иностранных
легионов, превращались в дезертиров, то ряды  наполеоновских  войск  стали
редеть. 29 и 30 июня  разразились  грозы.  Дожди  испортили  дороги,  пало
несколько  тысяч  лошадей,  в  результате  этого  французам   не   удалось
настигнуть русских при отступлении.
     Мародерство, дезертирство, болезни стали причиной огромных  потерь  в
наполеоновской армии. По пути от Немана до Двины она  потеряла  около  150
тысяч человек. Кавалерия Мюрата с 22 тысяч уменьшилась до 14 тысяч, корпус
Нея -- с 36 тысяч до 22 тысяч, баварцев Евгения, пораженных  эпидемической
болезнью,  с  27  тысяч  осталось  13  тысяч,  итальянская  дивизия  Пино,
изнуренная переходом в 600 миль, проделанным за три-четыре  месяца,  с