стало  медленнее,  а  вода  -  прозрачнее;  утесы  и   мели
встречаются реже, хотя обходить их все так же трудно. Непрерывно лил  дождь,
и на берегах стало так скользко, что идти  бечевой  было  почти  невозможно.
Воздух сделался неприятно холодным, а  поднимаясь  на  невысокие  прибрежные
холмы, мы  видели  в  расселинах  немало  снеге.  Справа  вдалеке  виднелось
несколько индейских стойбищ, по-видимому временных и  недавно  покинутых.  В
этих местах не видно постоянных поселений;  это,  должно  быть,  излюбленные
охотничьи  угодья  соседних  племен  -  что  подтверждают  и  многочисленные
встречавшиеся нам следы охоты. Племя миссурийских миннетари,  как  известно,
добирается в поисках дичи до большой развилки на южном берегу; а ассинибойны
подымаются еще выше по течению. Мискуош сообщил нам, что дальше и  до  самых
Скалистых Гор мы не встретим вигвамов, кроме вигвамов тех миннетари, которые
живут на низком, то есть южном берегу Саскачевана.
     Дичи здесь великое  множество  и  самой  разнообразной:  лоси,  бизоны,
толстороги, мазамы, медведи, лисы, бобры и т. д.  и  т.  д.  и  бесчисленное
количество диких птиц. Рыбы также очень много. Ширина реки часто меняется  -
от двухсот пятидесяти ярдов до таких мест, где течение бежит  между  утесов,
разделенных всего какой-нибудь сотнею футов. Поверхность этих  скал  большею
частью представляет собой желтоватую каменную породу  с  примесью  обгорелой
земли,  пемзы  и  минеральных  солей.  В  одном  месте  ландшафт  разительно
меняется; холмы по обе стороны отступают далеко от реки, а на ней появляется
множество красивых мелких островков,  заросших  канадским  тополем.  Низина,
видимо, очень плодородна; к северу  она  расширяется,  образуя  три  большие
долины. Здесь, как видно,  находится  крайняя  северная  оконечность  горной
цепи, через которую так долго  течет  Миссури  и  которую  туземцы  называют
Черными Холмами. Переход от горной местности к равнинной заметен по воздуху,
который здесь сух и чист; настолько, что это  было  заметно  по  швам  наших
лодок и немногим математическим инструментам.
     На самом подходе к развилкам начался сильный дождь, а на реке то и дело
попадались препятствия,  отнимавшие  много  сил.  Местами  берег  был  такой
скользкий, а глинистая почва так размякла, что приходилось идти босиком, ибо
в мокасинах нельзя было удержаться. На берегу было много луж  стоячей  воды,
которые  мы  переходили  вброд,  погружаясь  иной  раз  по  грудь.  А  потом
приходилось пробираться среди огромных мелей и острой кремневой гальки,  как
видно,  образовавшихся  из  обломков  утесов,  упавших  en  masse   {Целиком
(франц.).}. Иногда попадался глубокий овраг или ущелье, которое мы одолевали
с величайшим трудом; однажды,  когда  мы  протаскивали  мимо  такого  ущелья
большую лодку, веревка (старая и истертая)  не  выдержала,  и  лодку  снесло
течением на скалистый выступ посредине реки, где было так глубоко, что снять
ее оттуда удалось лишь с помощью пироги, а это заняло целых шесть часов.
     Как-то  нам  встретилась  с  южной  стороны   высокая   черная   стена,
возвышавшаяся над всеми прочими утесами и тянувшаяся  примерно  на  четверть
мили; потом пошла открытая равнина, а мили через три - снова такая же стена,
с той же стороны, но из светлой породы,  высотою  не  менее  двухсот  футов;
дальше - снова равнина или долина и вновь причудливого вида стена,  на  этот
раз с северной  стороны,  высотою  не  менее  двухсот  пятидесяти  футов,  а
толщиной примерно  футов  в  двенадцать,  весьма  похожая  на  искусственное
сооружение. Эти утесы, отвесно встающие из воды, выглядят  весьма  необычно.
Последний состоит из очень мягкого белого песчаника, на котором  вода  легко
оставляет следы. Вверху  его  проходит  некое  подобие  фриза  или  карниза,
образованного  несколькими  тонкими  горизонтальными  прослойками   твердого
белого камня, не поддающегося действию дождей. Над ними лежит  слой  темной,
жирной почвы, отступающей от берега примерно на милю, а там вздымаются новые
отвесные утесы, пятисот и более футов высотою. Поверхность этих удивительных
утесов естественно исчерчена множеством борозд, проделанных в мягкой  породе
дождями, так что богатое воображение легко может увидеть  в  них  гигантские
памятники,  воздвигнутые  человеком   и   исписанные   иероглифами.   Иногда
встречаются ниши (подобные тем, куда ставят в храмах  статуи),  образованные
выпадением больших кусков песчаника; местами виднеются  как  бы  лестницы  и
длинные коридоры - там, где случайные трещины  в  твердом  каменном  карнизе
позволили дождям равномерно вымывать более мягкую породу, лежащую  ниже.  Мы
плыли мимо этих необыкновенных скал при ярком свете луны,  и  я  никогда  не
забуду, как они возбуждали мое  воображение.  То  были  настоящие  волшебные
замки  (такие  я  видел  во  сне),  а   щебетание   бесчисленных   ласточек,
гнездившихся  в   отверстиях,   которые   изрешетили   всю   скалу,   немало
способствовало такой иллюзии. Рядом с этими  стенами  иногда  тянутся  более
низкие, от двадцати  до  ста  футов  высотою,  а  в  толщину  от  одного  до
пятнадцати,  тоже  отвесные  и  очень  правильной  формы.   Они   образованы
черноватыми камнями, по-видимому, из суглинка, песка  и  кварца,  совершенно
симметричной формы, хотя и разных размеров. Чаще  всего  квадратные,  иногда
удлиненные (но неизменно прямоугольные),  они  лежат  один  над  другим  так
правильно, точно их клал смертный каменщик; каждый верхний камень прикрывает
и скрепляет стык двух  нижних,  совсем  как  кирпичная  кладка.  Иногда  эти
удивительные сооружения тянутся параллельно, бывает, что по  четыре  в  ряд;
иногда они отступают от реки и теряются среди  холмов;  иногда  пересекаются
под  прямым  углом,  как  бы  огораживая  большие  искусственные   сады,   а
растительность внутри этих стен такова, что часто усиливает это впечатление.
Где стены всего тоньше, там кладка помельче, и наоборот. Ландшафт этой части
бассейна Миссури мы сочли самым удивительным, если не  самым  прекрасным  из
всего  нами  виденного.  Он  оставил  у  меня  впечатление  чего-то  нового,
своеобразного и незабываемого.
     Прежде чем достичь  развилки,  мы  добрались  до  крупного  острова  на
северном берегу; в расстоянии мили с четвертью от  него,  на  южном  берегу,
лежит низина, густо заросшая отличным лесом. Дальше пошли мелкие островки, и
к каждому из них мы на несколько  минут  приставали.  Затем  мы  миновали  с
северной стороны совершенно черный утес и два островка, где не  было  ничего
примечательного. Еще через несколько миль встретился довольно большой остров
у оконечности скалистого мыса и два других, поменьше. Все они покрыты лесом.
В ночь  на  13  мая  Мискуош  указал  нам  устье  большой  реки,  которая  в
европейских поселениях известна  под  названием  Йеллоустон,  а  у  индейцев
зовется Аматеаза {Тут имеется некоторое несоответствие, которое мы не  сочли
нужным исправлять, ибо мистер Родмен, быть может, и прав. Согласно Льюису  и
Кларку, индейцы племени миннетари называют Аматеазой не Йеллоустон, но  саму
Миссури.}. Мы разбили лагерь на южном берегу, на красивой равнине,  поросшей
канадским тополем.
     14 мая. Все рано проснулись и поднялись, ибо мы достигли весьма важного
пункта, и прежде чем идти дальше, надо было убедиться, по которому  из  двух
больших рукавов, находившихся перед нами,  будет  лучше  плыть.  Большинство
хотело плыть вверх по одному из них, сколько будет возможно,  чтобы  достичь
Скалистых Гор, где, быть может, удалось бы отыскать  верховье  большой  реки
Ареган, о которой все индейцы, с какими мы  беседовали,  говорили,  что  она
течет в  великий  Тихий  Океан.  Я  также  стремился  туда,  ибо  там  моему
воображению рисовался целый мир волнующих приключений;  однако  я  предвидел
множество трудностей, которые нам неминуемо встретятся, если  мы  попытаемся
это сделать, располагая столь скудными сведениями о крае, который  предстоит
пройти, и о населяющих его туземцах; о  них  мы  знали  только,  что  это  -
наиболее свирепые из северо-американских индейцев. Я боялся  также,  что  мы
попадем не на тот рукав и окажемся в лабиринте затруднений, от которых  люди
могут пасть духом. Впрочем, эти мысли недолго меня тревожили,  и  я  немедля
принялся исследовать близлежащую местность; нескольких человек я  послал  по
берегу каждого из рукавов, чтобы выяснить, какой из них полноводнее, а  сам,
вместе с Торнтоном и  Джоном  Грили,  начал  восхождение  на  возвышенность,
расположенную  на  развилке,  откуда  должен  был  открыться  вид   на   всю
окрестность. Мы увидели тянувшуюся во всех  направлениях  огромную  равнину,
где волновалась под ветром густая трава и кишели бесчисленные стада  бизонов
и стаи волков, а порой попадались антилопы. На юге  долину  пересекала  цепь
высоких снежных гор, которая шла с юго-востока к северо-западу и  там  резко
обрывалась. За нею виднелся  еще  более  высокий  хребет,  на  северо-западе
уходивший за горизонт.  Оба  рукава  реки  представляли  волшебное  зрелище,
убегая вдаль подобно  двум  длинным  змеям  и  постепенно  утончаясь,  чтобы
затеряться  в  туманной  дали  двумя  серебряными  нитями.  Однако   по   их
направлению мы не могли установить, куда они в конце концов текут,  и  сошли
вниз в полной растерянности.
     Осмотр обоих  рукавов  вблизи  мало  что  прибавил.  Северный  оказался
глубже, зато южный был шире, а по количеству воды они мало разнились. Первый
был окрашен, как и вся Миссури, а русло второго было  устлано  гравием,  что
свойственно обычно рекам, которые  текут  с  гор.  Наконец  мы  избрали  для
продолжения нашего пути северный рукав, как более удобный, но он так  быстро
становился мельче, что  через  несколько  дней  мы  не  смогли  пользоваться
большой лодкой. Мы сделали трехдневную остановку и за это время добыли много
отличных шкур, а потом сложили  их,  вместе  со  всеми  запасами,  в  хорошо
устроенном cache {Caches - это ямы,  которые  часто  выкапывают  трапперы  и
торговцы пушниной, чтобы на время отлучки прятать меха или другое имущество.
Для этого прежде всего выбирают укромное  и  сухое  место.  Очерчивают  круг
около двух футов диаметром, внутри которого тщательно  срезают  дерн.  Затем
роют яму глубиною в фут, которую затем  расширяют,  пока  она  не  достигнет
восьми-десяти футов в глубину и шести-семи в ширину. Вырытая земля аккуратно
складывается на какую-нибудь шкуру, чтобы не оставалось ее следов на  траве,
а по окончании работы сбрасывается в ближайшую реку  или  прячется  как-либо
иначе. Cache вся выстилается сухими прутьями и сеном или шкурами,  и  внутри
нее можно целыми годами надежно хранить почти любое имущество, каким владеет
человек в лесной глуши. Когда оно сложено в яме и тщательно укрыто бизоньими
шкурами, сверху все засыпают землей, а землю утаптывают. Потом укладывают на
прежнее место дерн, а точное  местонахождение  тайника  отмечают  с  помощью
зарубок на соседних деревьях или как-либо еще.}  на  маленьком  островке,  в
какой-нибудь миле ниже слияния рек. Мы запасли также много дичины,  особенно
оленины, и несколько ножек засолили и закоптили впрок. Поблизости  оказалась
в изобилии опунция, а в низинах и оврагах много  аронии.  Много  было  также
белой и красной смородины (еще неспелой)  и  крыжовника.  На  шиповнике  уже
появились бесчисленные  бутоны.  Мы  снялись  с  лагеря  утром,  в  отличном
настроении.
     18 мая. День был погожий, и мы  бодро  двигались  вперед,  несмотря  на
постоянные препятствия в виде мелей и выступов, которыми  изобиловала  река.
Люди все как один были полны  веселой  решимости  идти  дальше  и  только  и
говорили,  что  о  Скалистых  Горах.  Оставив  наши  шкуры,  мы  значительно
облегчили лодки, и нам стало гораздо легче вести их против быстрого течения.
Река была усеяна островами, и мы причаливали почти  к  каждому.  К  ночи  мы
достигли покинутой индейской стоянки подле обрыва с темной глинистой почвой.
Нас очень тревожили гремучие змеи, а перед рассветом пошел сильный дождь.
     19 мая.  Мы  не  успели  еще  далеко  продвинуться,  как  рукав  сильно
изменился; его то и дело преграждали песчаные мели или валы мелкого  гравия,
так что мы с величайшим трудом вели мимо них большую  лодку.  Два  человека,
посланных в разведку, доложили, что дальше русло становится шире и глубже, и
это вновь придало нам мужества. Мы проделали десять  миль  и  заночевали  на
одном из островков. На  юге  показалась  необычная  гора  конической  формы,
целиком покрытая снегом.
     20  мая.  Русло  стало  лучше,  и  мы  почти  без  препятствий   прошли
шестнадцать  миль  мимо  своеобразной  глинистой  равнины,  почти   лишенной
растительности. Ночь  мы  провели  на  большом  острове,  поросшем  высокими
деревьями, из которых многие были нам  неизвестны.  Здесь  мы  провели  пять
дней, так как пирога нуждалась в починке.
     В эти дни произошел важный эпизод.  Берега  Миссури  в  здешних  местах
круты и состоят из особой голубой  глины,  которая  после  дождя  становится
чрезвычайно скользкой. От самой воды и  дальше,  примерно  на  сотню  ярдов,
берега  образуют  отвесные  уступы,  пересеченные  в   разных   направлениях
глубокими и узкими щелями, промытыми в очень давние времена действием воды с
такой правильностью, что они похожи на искусственные каналы. При впадении  в
реку эти узкие ущелья выглядят очень своеобразно и с противоположного берега
при свете  луны  представляются  гигантскими  колоннами,  возвышающимися  на
берегу. С верхнего уступа весь спуск к реке кажется  нагромождением  мрачных
развалин. Растительности не видно нигде.
     Джон Грили, Пророк, переводчик Жюль и я однажды  утром  после  завтрака
отправились на верхний уступ южного берега, чтобы  обозреть  окрестность,  а
точнее,  попытаться   что-то   увидеть.   С   большим   трудом   и   многими
предосторожностями мы достигли плоскогорья напротив нашей  стоянки.  Здешняя
прерия отличается от обычной тем, что на много миль вглубь заросла канадским
тополем, кустами роз, красной ивой и ивой широколистой; а почва тут  зыбкая,
местами болотистая, как обычно на низменностях; она состоит  из  черноватого
суглинка, на треть из песка, и,  если  пригоршню  ее  бросить  в  воду,  она
растворяется  точно  сахар,  с  обильными  пузырями.  Кое-где  мы   заметили
вкрапления соли, которую мы собрали и употребили в пищу.
     Взобравшись на плоскогорье,  мы  сели  отдохнуть,  но  тотчас  же  были
потревожены громким рычанием, раздавшимся из густого подлеска  прямо  позади
нас Мы в ужасе вскочили, ибо оставили ружья  на  острове,  чтобы  без  помех
карабкаться на утесы, и имели при себе только  пистолеты  и  ножи.  Едва  мы
успели обменяться несколькими словами,  как  из-за  розовых  кустов  на  нас
бросились с разинутой пастью  два  огромных  бурых  медведя  (первые,  какие
повстречались  нам  за  все  время).  Эти  животные  внушают  сильный  страх
индейцам, и немудрено, ибо это в самом деле страшилища, наделенные  огромной
силой, неукротимой свирепостью и поразительной живучестью.  Убить  их  пулей
почти невозможно, разве лишь прямо в мозг, а он у них защищен двумя крупными
мускулами по бокам лба и выступом толстой  лобной  кости.  Известны  случаи,
когда они жили по нескольку дней с  полудюжиною  пуль  в  легких  и  даже  с
тяжкими повреждениями сердца. Нам бурый медведь до тех пор не встречался  ни
разу, хотя часто попадались его следы в иле и на песке, а они бывали  длиною
почти в фут, не считая когтей, и восьми дюймов в ширину.
     Что же нам было делать? Вступать в бой с таким оружием, как у нас, было
бы безумием; и глупо  было  надеяться  убежать  в  прерию;  ибо,  во-первых,
медведи шли на нас именно оттуда, а во-вторых, уже вблизи утесов подлесок из
шиповника, карликовой ивы и других  был  так  густ,  что  мы  не  смогли  бы
пробраться; а если бы мы  побежали  вдоль  реки,  между  этими  зарослями  и
подножьем утеса, медведи мигом нас нагнали бы, ибо по болоту мы не смогли бы
бежать, тогда как широкие, плоские лапы медведя ступали бы  там  легко.  Как
видно, эти мысли (которые дольше выразить словами) одновременно мелькнули  у
каждого из нас; ибо все мы сразу бросились к  утесам,  забыв  об  опасности,
которая подстерегала нас и там.
     Первый обрыв имел в вышину футов тридцать или сорок и  был  не  слишком
крут; глина была там смешана с верхним слоем почвы, так что мы  без  особого
труда спустились на первую из террас, преследуемые  разъяренными  медведями.
Когда мы туда добрались, для размышлений уже не было времени. Нам оставалось
либо  схватиться  со  злобными  зверями  тут  же,  на  узком  выступе,  либо
спускаться со следующего обрыва. Этот был почти  отвесным,  в  глубину  имел
около семидесяти футов и почти весь был покрыт голубой глиной,  намокшей  от
недавних дождей и скользкой, как стекло. Канадец, обезумев от страха,  сразу
кинулся к обрыву, соскользнул с него с огромной быстротой и, не удержавшись,
покатился со следующего. Мы потеряли его из виду и, разумеется, решили,  что
он разбился, ибо не сомневались, что он будет скользить с откоса  на  откос,
пока не упадет в реку с высоты более полутораста футов.
     Если бы  не  пример  Жюля,  мы  в  нашей  крайности,  вероятнее  всего,
попытались бы  спуститься;  но  то,  что  произошло  с  ним,  заставило  нас
поколебаться, а звери тем временем догнали нас. Впервые в жизни я столкнулся
так близко со свирепым диким зверем и не стыжусь признаться, что  нервы  мои
не выдержали. Я был близок к  обмороку,  но  громкий  крик  Грили,  которого
схватил первый из медведей, побудил меня к действию, и тут я ощутил свирепую
радость битвы.
     Один из зверей, достигнув узкого выступа, где  мы  стояли,  кинулся  на
Грили, свалил его на землю и вонзил свои огромные  зубы  в  пальто,  которое
тот, к счастью, надел из-за холодной  погоды.  Второй,  скорее  катясь,  чем
сбегая, с обрыва, так разбежался, что, достигнув нас, не смог  остановиться,
и половина его туловища повисла над пропастью; он качнулся  в  сторону,  обе
правые лапы его оказались в  пустоте,  а  левыми  он  неуклюже  удерживался.
Находясь в этом положении, он  ухватил  Уормли  зубами  за  пятку,  и  я  на
мгновение испугался, ибо тот, в ужасе вырываясь,  невольно  помогал  медведю
утвердиться на краю обрыва. Пока я стоял, оцепенев от ужаса и не в состоянии
чем-либо помочь, башмак и мокасин Уормли остались в зубах у  зверя,  который
полетел вниз, на следующий выступ, но там удержался благодаря своим огромным
когтям. Тут как раз позвал на помощь Грили, и  мы  с  Пророком  бросились  к
нему. Мы оба разрядили пистолеты в голову  медведя;  и  я  уверен,  что  мой
наверняка ее прострелил, так как я приставил  пистолет  к  самому  его  уху.
Однако он казался скорее рассерженным, чем раненым; и выстрел оказал лишь то
действие, что он отпустил Грили (которому не успел причинить вреда) и  пошел
на нас. Теперь мы могли надеяться только на ножи, и даже  отступление  вниз,
на следующий уступ, было для нас невозможно, ибо там находился второй зверь.
Мы стали спиной к откосу и  приготовились  к  смертельной  схватке,  не  чая
помощи от Грили (которого  считали  тяжело  раненным),  как  вдруг  раздался
выстрел, и огромный зверь свалился у наших  ног,  когда  мы  уже  ощущали  у
самого лица его горячее и зловонное дыхание. Наш избавитель,  много  раз  за
свою жизнь сражавшийся с медведем, выстрелил зверю в глаз и пробил мозг.
     Взглянув вниз, мы увидели,  что  упавший  туда  второй  медведь  тщетно
пытается добраться до нас - но мягкая глина оседала под его  когтями,  и  он
тяжело сползал вниз. Мы  несколько  раз  выстрелили  в  него,  не  причинив,
однако, вреда, и решили оставить его там в добычу воронам. Я не думаю,  чтоб
он сумел выбраться. А мы почти полмили медленно двигались вдоль выступа,  на
котором оказались, пока не нашли тропинку, выведшую нас  наверх,  в  прерию,