рняка тяжело, если  не  смертельно,  ранены  острыми  копытами
скачущих антилоп. Иные плашмя легли на землю и тем спаслись. Пророк и Грили,
находившиеся далеко от огня, были в безопасности. Канадец сразу же  свалился
под ударами копыт, на несколько минут лишившими  его  сознания.  Очнулся  он
почти в полной темноте, ибо луна  скрылась  за  плотной  грозовой  тучей,  а
костры почти погасли, не считая разметанных там и  сям  головешек.  Индейцев
рядом с ним не было, и он, мгновенно решив бежать, добрался, как  сумел,  до
дерева, под которым лежали его товарищи. Их путы были  быстро  разрезаны,  и
все трое, что было сил, побежали к реке, не думая о ружьях и о чем-либо ином
кроме спасения. Пробежав несколько миль и убедившись, что за ними  никто  не
гонится, они замедлили бег и остановились у ручья напиться. Здесь-то  они  и
обнаружили антилопу, которую, как я уже говорил, доставили к лодкам.  Бедное
животное лежало на берегу ручья, тяжело дыша и не в силах двинуться. У  него
была сломана нога и обгорело все тело. Это несомненно было одно из тех, кому
они были обязаны своим спасением. Если бы имелась хоть какая-нибудь  надежда
на то, что оно может оправиться, охотники из благодарности пощадили бы  его;
но оно было тяжело покалечено, и они прикончили его и  принесли  нам,  а  мы
отлично позавтракали на следующее утро его мясом.
     12, 13, 14 и 15 апреля. Все эти четыре  дня  мы  плыли  без  каких-либо
происшествий. Днем стояла отличная погода, но  ночи  и  утренние  зори  были
очень холодные, с заморозками. Дичи было много. Торнтон все  еще  хворал,  и
его болезнь несказанно тревожила и огорчала меня. Мне очень недоставало  его
общества; я убедился, что  он  был  почти  единственным  членом  экспедиции,
которому я мог вполне довериться. Этим я хочу сказать  только,  что  он  был
почти единственным, с которым я мог или хотел делиться всеми своими дерзкими
надеждами и фантастическими планами, - но это не значит, что среди  нас  был
кто-либо, не заслуживавший доверия. Напротив, все мы стали точно братья, и у
нас ни разу не было сколько-нибудь серьезных разногласий. Всех нас связывала
общая цель, а вернее сказать,  мы  оказались  путешественниками  без  особых
целей - кроме удовольствия. Что думали канадцы, я  не  сумел  бы  сказать  с
уверенностью. Они, разумеется, много толковали о выгодах нашего  предприятия
и особенно о своей предполагаемой доле в добыче; и все же мне  кажется,  что
они не слишком  были  ею  озабочены,  ибо  это  были  самые  простодушные  и
безусловно самые услужливые парни на свете. Что до остальных  членов  нашего
экипажа, то я нисколько не сомневаюсь, что о денежной выгоде  от  экспедиции
они помышляли меньше всего. За время  пути  не  раз  явственно  обнаружилось
чувство, которое, в той или иной степени,  овладело  каждым  из  нас.  Вещи,
которые в городах считались бы наиболее  важными,  здесь  расценивались  как
нечто, не  стоящее  серьезного  обсуждения,  и  достаточно  было  пустячного
предлога, чтобы их  отодвинули  на  задний  план  или  вовсе  забыли.  Люди,
проделавшие не одну тысячу миль по пустынной местности, где их  подстерегали
величайшие опасности, и терпевшие самые страшные  лишения  якобы  для  того,
чтобы добыть пушнину,  редко  давали  себе  труд  сохранить  добытое  и  без
сожаления готовы были покинуть целый тайник, полный отборных бобровых  шкур,
ради удовольствия проплыть по какой-нибудь романтической реке или проникнуть
в опасную скалистую пещеру в  поисках  минералов,  о  ценности  которых  они
ничего не знали и которые при первом же случае  тоже  бросали  как  ненужный
балласт.
     В этом я был сердцем с ними; и  должен  сказать,  что,  чем  дальше  мы
плыли, тем меньше я интересовался главной задачей экспедиции  и  тем  больше
был готов свернуть с пути ради праздной  забавы  -  если  только  это  слово
правильно выражает глубокое и сильное волнение, с каким я созерцал чудеса  и
величавую красоту этих  первозданных  мест.  Не  успевал  Я  осмотреть  одну
местность,  как  меня  охватывало  непреодолимое  желание  идти   дальше   и
исследовать другую. Однако я пока еще  чувствовал  себя  чересчур  близко  к
человеческому жилью, чтобы это вполне удовлетворяло мою пламенную страсть  к
Природе и к неизведанному. Я не мог не знать,  что  какие-то  цивилизованные
люди, пусть немногие, успели опередить меня; что чьи-то  глаза  прежде  моих
зачарованно глядели на окружающий ландшафт. Если б не эта неотвязная  мысль,
я, конечно, чаще  задерживался  бы  и  уходил  в  сторону,  чтобы  осмотреть
местность, прилегающую к реке, а  то  и  проникнуть  дальше  в  глубь  края,
лежавшего к северу и к югу от нашего пути. Но мне не терпелось плыть  дальше
-  попасть,  если  возможно,  за  крайние  пределы  цивилизованного  мира  -
взглянуть, если удастся, на исполинские горы,  о  существовании  которых  мы
знали только из сбивчивых рассказов индейцев. Этих конечных целей и надежд я
не поверял вполне никому, кроме Торнтона. Он поддерживал мои самые фантасти-
ческие планы и полностью разделял владевшее мною  романтическое  настроение.
Поэтому я так сокрушался о его болезни. А ему день ото дня становилось хуже,
к мы не в силах были ему помочь.
     16 апреля. Сегодня лил холодный дождь и дул сильный  ветер,  вынудивший
нас простоять на якоре всю первую половину дня. В четыре часа  пополудни  мы
тронулись в путь и к ночи прошли пять миль. Торнтону стало значительно хуже.
     17 и 18 апреля. Оба дня стояла неприятная сырая погода, все  с  тем  же
холодным северным ветром. На реке нам часто встречались  крупные  льдины,  а
сама  река  сильно  вздулась  и  помутнела.  Нам   приходилось   трудно,   и
продвигались мы медленно. Торнтон, казалось,  был  при  смерти,  и  я  решил
остановиться на первом же удобном месте, чтобы выждать исхода  его  болезни.
Поэтому в полдень мы ввели лодки в широкий приток, впадавший в реку с юга, и
расположились лагерем на его берегу.
     25 апреля. Здесь мы оставались до сегодняшнего  утра,  когда,  к  общей
нашей великой радости,  Торнтону  стало  настолько  лучше,  что  можно  было
продолжать путь. Наступила отличная погода, и  мы  весело  шли  красивейшими
местами, не встречая ни одного индейца и никаких особых приключений,  вплоть
до последнего  дня  апреля,  когда  мы  достигли  страны  манданов,  вернее,
манданов, миннетари и анахауэев; ибо все эти три племени живут рядом, в пяти
селениях. Еще не так давно  у  манданов  было  девять  селений,  примерно  в
восьмидесяти милях ниже по реке; развалины их мы миновали, не зная, что  это
такое - семь к западу и два к востоку от реки; но оспа и старые враги,  сиу,
сильно уменьшили их численность; оставшаяся горсточка поселилась на нынешнем
месте. [Здесь мистер Родмен дает довольно  подробное  описание  миннетари  и
анахауэев, называемых также вассатунами; но мы опускаем его,  ибо  оно  мало
чем отличается от других известных описаний этих племен.] Манданы  встретили
нас весьма дружелюбно, и мы пробыли вблизи них три дня,  которые  употребили
на починку пироги и другого снаряжения. Мы  достали  у  них  изрядный  запас
сушеной кукурузы разных сортов, которую дикари хранят  зимой  в  ямах  возле
своих вигвамов. Пока мы гостили  у  манданов,  нас  навестил  вождь  племени
миннетари, по имени Ваукерасса, который был очень учтив и оказал нам немалые
услуги. Сына этого  вождя  мы  уговорили  сопровождать  нас  до  развилки  в
качестве переводчика. Мы преподнесли отцу несколько  подарков,  которыми  он
остался весьма доволен {Вождь Ваукерасса упоминается  капитанами  Льюисом  и
Кларком, которых он также навестил.}. Первого мая мы простились с  майданами
и двинулись дальше.
     1 мая. Погода стояла теплая, и местность становилась все красивее,  ибо
все вокруг зеленело.  Листья  на  канадском  тополе  уже  достигли  величины
пятишиллинговой монеты, и многие цветы распустились. Здесь начинаются  более
обширные, чем прежде, низины, густо заросшие лесом. Много канадского  тополя
и обычной, а также красной ивы, и  изобилие  розовых  кустов.  За  приречной
низиной тянулась сплошная огромная безлесная равнина. Почва была  необычайно
плодородна. Дичи было больше, чем где-либо до тех пор. Впереди нас по  обоим
берегам шло по охотнику, и сегодня они принесли лося, козла, пять  бобров  и
множество ржанок. Бобры совсем не пугливы и легко ловятся. В  качестве  пищи
мясо этого животного -  настоящее  bonne  bouche  {Лакомство  (франц.).},  в
особенности хвост, несколько клейкий, наподобие  плавников  палтуса.  Одного
бобрового хвоста достаточно, чтобы сытно накормить трех человек. К  ночи  мы
успели пройти двадцать миль.
     2 мая. Утром дул отличный попутный ветер, так что до полудня мы шли под
парусами, но затем он уж слишком усилился, и мы остановились до  конца  дня.
Охотники вышли на промысел и вскоре вернулись  с  огромным  лосем,  которого
Нептун свалил после долгой погони, ибо он  был  лишь  слегка  ранен  крупной
дробью. Он имел шесть футов в вышину. В сумерках добыли еще антилопу. Завидя
наших людей, она помчалась, как стрела, но вскоре остановилась и  вернулась,
видимо, из любопытства, а потом снова поскакала. Это  повторялось  несколько
раз, причем она подходила все ближе,  пока  не  приблизилась  на  расстояние
ружейного выстрела, и тут Пророк ее подстрелил. Она оказалась тощей и к тому
же котной. При всей их необычайной быстроте, эти животные  плохо  плавают  и
часто, пытаясь переправиться  через  реку,  становятся  добычей  волков.  За
сегодняшний день мы прошли двенадцать миль.
     3 мая Утром шли очень  быстро  и  к  вечеру  успели  сделать  не  менее
тридцати миль. Дичи по-прежнему много. Вдоль берега лежало множество  трупов
бизонов, которых пожирали волки.
     При нашем приближении они неизменно убегали. Мы не знали, чем объяснить
гибель  бизонов,  но,  спустя  несколько   недель,   загадка   разъяснилась.
Добравшись до места, где берега обрывисты,  а  вода  под  ними  глубока,  мы
увидели большое стадо плывущих бизонов и остановились, чтобы  их  наблюдать.
Они спускались наискось по течению и, очевидно, вошли в  реку  из  ущелья  в
полумиле выше, где берег  отлого  спускался  к  воде.  Доплыв  до  западного
берега, они не смогли взобраться по обрыву, а вода была там слишком глубока,
чтобы они могли  стоять.  После  тщетных  попыток  удержаться  на  крутом  и
скользком глинистом склоне, они повернули и поплыли к другому берегу, где их
встретила та же неприступная круча и где повторились те же напрасные попытки
выбраться на сушу. Они повернули в другой раз, в третий,  в  четвертый  и  в
пятый - подплывая к берегу почти в том же самом  месте.  Вместо  того  чтобы
дать течению снести себя к более  удобному  берегу  (всего  на  какую-нибудь
четверть мили ниже), они старались удержаться на одном  месте  и  для  этого
плыли под острым углом к течению, прилагая  огромные  усилия,  чтобы  их  не
снесло. После пятой попытки бедные животные были так измучены, что  явно  не
могли дольше держаться. Они отчаянно бились,  пытаясь  выбраться  на  берег;
одному или двум это почти удалось, как вдруг, к  большому  нашему  огорчению
(ибо мы не могли без сострадания наблюдать их  мужественные  усилия),  земля
над ними поползла и засыпала нескольких животных, а берег не стал  от  этого
удобнее для подъема. Тут остальные издали жалобное  мычание,  вернее,  стон,
исполненный такой муки и отчаяния, какие невозможно себе вообразить;  забыть
его я никогда  не  смогу.  Некоторые  попытались  еще  раз  переплыть  реку,
несколько минут бились в волнах и утонули, окрасив воду кровью, хлынувшей из
их ноздрей в момент  агонии.  Большая  же  часть,  испустив  стон,  апатично
покорилась своей участи, перевернулась на спину и пошла ко дну. Так  утонуло
все стадо; ни одно животное не спаслось. Спустя полчаса  река  выбросила  их
трупы неподалеку, на низкий берег, куда они так легко  могли  бы  добраться,
если б не их тупое упрямство.
     4 мая Погода стоит превосходная, и мы с помощью  теплого  южного  ветра
прошли до вечера  двадцать  пять  миль.  Торнтон  настолько  оправился,  что
помогал вести лодки. Под вечер он пошел со мной в прерию на западном берегу,
где мы увидели множество ранних весенних  цветов,  какие  не  встречаются  в
населенных местах. Многие  из  них  были  удивительно  красивы  и  ароматны.
Попадалась нам и разнообразная дичь,  но  мы  по  ней  не  стреляли,  будучи
уверены, что наши охотники и без того принесут больше, чем мы сможем съесть;
а бесцельного истребления живых существ я не одобряю. На обратном  пути  нам
повстречались два индейца из племени ассинибойн,  которые  шли  за  нами  до
самых лодок. Они не выказывали никакого  недоверия,  напротив,  шли  с  нами
открыто и смело; поэтому мы очень удивились, когда они, дойдя до  пироги  на
расстояние брошенного камня, неожиданно повернули и со всех ног  побежали  в
прерию. Отбежав довольно далеко, они взошли  на  холмик,  с  которого  виден
берег реки. Здесь они легли  на  живот  и,  опершись  подбородком  на  руки,
уставились  на  нас  с  величайшим  изумлением.  В  подзорную  трубу  я  мог
рассмотреть их лица, выражавшие изумление и испуг. Так они смотрели  на  нас
долго. Потом, повинуясь какому-то внезапному побуждению, поспешно  поднялись
и бегом удалились в том направлении, откуда пришли.
     5  мая.  Когда  мы  рано  утром  собирались  в  путь,  большая   группа
ассинибойнов внезапно бросилась к нашим  лодкам  и,  прежде  чем  мы  успели
оказать сопротивление, захватила пирогу. В ней в то время  находился  только
Жюль, который спасся, прыгнув в воду, а затем  влез  в  большую  лодку,  уже
готовую отплыть. Индейцев привели те двое, что посетили нас  накануне;  они,
должно быть, подкрались совершенно неслышно, ибо у  нас,  как  обычно,  были
выставлены часовые, но даже Нептун не дал знать о приближении чужих.
     Мы  готовились  открыть  по  врагу  огонь,  когда  Мискуош  (наш  новый
переводчик - сын Ваукерассы)  объяснил  нам,  что  ассинибойны  явились  как
друзья и сейчас выражают это знаками. Мы  считали,  что  разбойничий  захват
лодки  -отнюдь  не  наилучший  способ  выказывать  дружбу,  но  готовы  были
выслушать  этих  людей  и  велели  Мискуошу  спросить  их,  почему  они  так
поступили. Они  ответили  заверениями  в  уважении;  и  мы  в  конце  концов
выяснили,  что  у  них  нет  никаких  дурных  намерений,  а  только   жгучее
любопытство, которое они  просят  нас  удовлетворить.  Оказывается,  те  два
индейца, которые накануне так удивили нас своим  странным  поведением,  были
поражены чернотой нашего негра Тоби. Они никогда не видели и даже не слыхали
о чернокожих, и надо признать, что их изумление не было лишено оснований.  К
тому же Тоби был преуродливым  старым  джентльменом  со  всеми  характерными
чертами  своей  расы  -  толстыми  губами,  огромными  выкаченными  белками,
приплюснутым  носом,  большими  ушами,  огромной  шапкой  волос,  выпяченным
животом и кривыми ногами.  Рассказав  о  нем  своим  соотечественникам,  оба
индейца не  встретили  доверия  и  рисковали  навсегда  прослыть  лгунами  и
обманщиками; тогда, чтобы доказать правдивость своего рассказа, они  взялись
привести к лодкам все селение. Внезапное нападение, как видно,  было  просто
следствием нетерпения  ассинибойнов,  все  еще  сомневавшихся,  ибо  они  не
проявили после этого ни малейшей враждебности  и  вернули  нам  пирогу,  как
только мы обещали дать им вволю рассмотреть  старого  Тоби.  Последний  всем
этим очень забавлялся и тотчас сошел на берег, in naturalibus {В натуральном
виде (лат.).}, дабы любознательные туземцы могли ознакомиться с ним во  всех
подробностях. Их удивление было велико, а удовлетворение  -  полное.  Сперва
они не верили своим глазам, плевали на  палец  и  терли  кожу  негра,  чтобы
убедиться, что она не  окрашена.  Шерстистая  голова  вызвала  одобрительные
возгласы, особенное  же  восхищение  возбудили  кривые  ноги.  А  когда  наш
безобразный приятель исполнил джигу, восторг достиг  апогея,  восхищению  не
было предела. Будь у Тоби  хоть  капля  честолюбия,  он  мог  бы  немедленно
сделать карьеру и  взойти  на  трон  ассинибойнов  под  именем  короля  Тоби
Первого. Это происшествие задержало  нас  почти  до  вечера.  Обменявшись  с
туземцами приветствиями и подарками, мы приняли предложение шестерых из  них
помочь нам грести первые пять миль, что было  весьма  кстати  и  за  что  мы
высказали признательность Тоби.  Тем  не  менее  за  день  мы  прошли  всего
двенадцать миль и остановились на ночлег  на  красивейшем  острове,  который
надолго нам запомнился благодаря добытой там вкусной рыбе  и  дичи.  В  этом
прелестном местечке мы провели два дня, угощаясь, веселясь,  не  заботясь  о
завтрашнем дне и обращая очень  мало  внимания  на  резвившихся  вокруг  нас
многочисленных бобров. На этом острове мы без труда добыли бы сотню  и  даже
две шкур. А мы добыли их всего двадцать. Остров расположен в устье  довольно
большой реки, текущей с юга, там, где Миссури  поворачивает  на  запад.  Это
примерно 48-я широта.
     8 мая. Продолжали путь при благоприятном  ветре  и  хорошей  погоде  и,
сделав миль двадцать пять, достигли большой  реки,  впадающей  в  Миссури  с
севера. Однако при  впадении  она  очень  узка,  не  шире  дюжины  ярдов,  и
совершенно занесена илом. Немного выше она очень  красива,  имеет  в  ширину
ярдов семьдесят-восемьдесят, очень глубока и  течет  по  живописной  долине,
изобилующей дичью. Наш новый проводник сообщил нам ее название, но я его  не
записал {Вероятно, Уайт-Эре Ривер.  -  [Редакторы  "Джентлменз  мэгезин"].}.
Здесь Роберт Грили подстрелил несколько  гусей,  которые  строят  гнезда  на
деревьях.
     9 мая. Поодаль от берегов почва во многих местах покрыта белым налетом,
оказавшимся солью. Мы прошли всего пятнадцать миль  из-за  различных  мелких
неполадок, а  ночь  провели  на  берегу,  в  зарослях  канадского  тополя  и
кроличьих ягод.
     10 мая. Сегодня холодно и дует сильный ветер, правда  попутный.  Прошли
немало. Холмы имеют здесь резкие зубчатые очертания с  обнаженной  скалистой
породой; некоторые очень высоки и, по-видимому, размыты водой. Мы  подобрали
несколько  окаменевших  щепок  и  костей;  повсюду  разбросан  уголь.   Река
становится очень извилистой.
     11 мая. Почти весь день были задержки из-за дождя и порывистого  ветра.
К вечеру разъяснилось и подул попутный ветер; пользуясь  им,  мы  успели  до
ночлега пройти десять миль. Поймали несколько жирных  бобров,  а  на  берегу
подстрелили волка. Он, как видно, отбился от большой стаи,  которая  рыскала
вокруг нас.
     12  мая.  Пройдя  десять  миль,  причалили  к  небольшому   обрывистому
островку,  чтобы  починить  кое-что  из  нашего  снаряжения.  Когда  мы  уже
готовились плыть дальше, один  из  канадцев,  который  шел  впереди  всех  и
опередил нас на несколько ярдов, внезапно с громким воплем исчез из виду. Мы
немедленно подбежали туда и от души посмеялись, обнаружив, что он всего лишь
упал в пустой cache {Тайник  (франц.).},  откуда  мы  быстро  его  извлекли.
Впрочем, если бы он был один, неизвестно, как бы он выбрался.  Мы  тщательно
осмотрели тайник, но нашли там только  несколько  пустых  бутылок;  не  было
ничего, что помогло бы  определить,  кто  прятал  там  имущество:  французы,
англичане или американцы; а нам хотелось это знать.
     13 мая Добрались до  слияния  Миссури  с  Йеллоустон,  пройдя  за  день
двадцать пять миль. Здесь Мискуош простился с нами и отправился домой.



Глава VI

     За последние два-три дня местность показалась нам унылой в сравнении  с
той, которая уже сделалась нам привычна. Она стала в общем более ровной; лес
растет лишь вдоль самого берега, а вдали его почти  или  совсем  нет.  Когда
появлялись холмы, мы замечали признаки угольных залежей, а в одном месте был
мощный пласт битума, изменявший  цвет  воды  на  протяжении  нескольких  сот
ярдов.  Течение