мы  не
могли преодолевать его иначе как бросив оружие и изо  всех  сил  налегая  на
весла. У северного берега было чересчур мелко даже для  пироги,  и  если  мы
вообще хотели продвигаться вперед, необходимо было держаться  на  расстоянии
брошенного камня от левого, то есть южного, берега, где мы  были  совершенно
беззащитны против сиу, но зато могли быстро двигаться  с  помощью  шестов  и
ветра, а также используя водовороты. Если бы дикари напали на нас здесь,  не
думаю,  чтобы  мы  уцелели.  Все  они  были  вооружены  луками,  стрелами  и
маленькими круглыми щитами, представляя очень живописное и красивое зрелище.
У некоторых из вождей копья были украшены затейливыми вымпелами; вид их  был
весьма воинственный. Но то ли наша  удача,  то  ли  недогадливость  индейцев
весьма неожиданно вывела нас из затруднения. Подскакав  к  краю  обрыва  над
нашей головой, дикари снова завопили и принялись делать  жесты,  которыми  -
как мы сразу поняли - предлагали нам высадиться на берег. Этого требования я
ожидал и решил, что всего благоразумнее будет не обращать на него внимания и
продолжать путь. Мой отказ остановиться имел  по  крайней  мере  то  хорошее
действие, что очень озадачил индейцев, которые ничего  не  могли  понять  и,
когда мы двинулись дальше, не отвечая на сигналы, глядели  на  нас  с  самым
комическим изумлением.  Затем  они  стали  возбужденно  переговариваться  и,
убедившись, что нас не поймешь, ускакали в южном  направлении,  оставив  нас
столь же удивленными, как и обрадованными их отступлением.
     Мы постарались воспользоваться благоприятным моментом и  изо  всех  сил
работали шестами, чтобы до возвращения наших врагов миновать крутые  берега.
Спустя часа два мы снова увидели их вдалеке, к югу от нас, причем  число  их
значительно увеличилось. Они приближались во весь опор и вскоре были  уже  у
реки; но теперь наша позиция была  куда  более  выгодной,  ибо  берега  были
отлогими и на них не было деревьев, которые могли бы укрыть дикарей от наших
выстрелов. Да и течение  уже  не  было  здесь  столь  сильным,  и  мы  могли
держаться середины реки. Индейцы, как видно,  уезжали  только  затем,  чтобы
раздобыть переводчика, который появился на крупном сером коне  и,  заехав  в
реку, насколько было возможно, на ломаном французском  языке  предложил  нам
остановиться и сойти на берег. На это я, через одного из канадцев,  ответил,
что  ради  наших  друзей  сиу  мы  охотно  остановились   бы   ненадолго   и
побеседовали, но не можем, ибо это неугодно нашему великому  талисману  (тут
канадец указал  на  пушку),  который  очень  спешит  и  которого  мы  боимся
ослушаться.
     После этого они снова начали взволнованно совещаться,  сопровождая  это
усиленной жестикуляцией, и, видимо, не знали, что делать. Тем временем лодки
стали на якорь в удобном месте, и я решил, если нужно, сразиться  немедленно
и постараться дать такой отпор разбойникам,  чтобы  внушить  им  на  будущее
спасительный страх. Я считал, что сохранить с  сиу  дружественные  отношения
было почти невозможно, ибо в душе они оставались нашими  врагами,  и  только
убеждение в нашем  мужестве  могло  удерживать  их  от  грабежа  и  убийств.
Согласиться на их требование сойти на берег и, быть может, даже купить себе,
с помощью даров и уступок, временную  безопасность,  было  бы  всего  только
полумерой, а не решительным пресечением зла. Рано или поздно  они  наверняка
захотели бы насладиться местью и если сейчас и отпустили бы  нас,  то  могли
напасть потом, когда преимущество было бы на их  стороне  и  когда  мы  едва
сумели бы отбить нападение, а не то что внушить им страх. В нашей теперешней
позиции мы могли дать им урок, который запомнится,  а  такого  случая  может
больше не быть. Поддержанный в своем мнении всеми, за исключением  канадцев,
я решил держаться дерзко и не избегать столкновения, а скорее  вызвать  его.
Это было самым правильным. У дикарей, видимо, не было огнестрельного оружия,
не считая старого карабина одного из вождей; а их стрелы не могли бить метко
с того расстояния, какое нас разделяло. Что касается их численности, она нас
не слишком заботила. Все они находились сейчас под прицелом нашей пушки.
     Когда канадец Жюль окончил речь о нашем великом талисмане, которого  мы
не хотели обеспокоить, а среди дикарей  улеглось  вызванное  этим  волнение,
переводчик заговорил снова и задал три вопроса. Он желал узнать,  во-первых,
есть ли у нас табак, виски или ружья; во-вторых, не нужна ли нам помощь  сиу
в качестве гребцов на большой лодке, которую они предлагают  провести  вверх
по Миссури до владений племени рикари, больших  негодяев;  а  в-третьих,  не
является ли наш великий талисман всего-навсего огромным зеленым кузнечиком.
     На эти вопросы,  заданные  с  большой  важностью,  Жюль,  выполняя  мои
указания, ответил следующим образом. Во-первых, у нас масса виски и табака и
неисчерпаемые запасы оружия и пороха; но наш  великий  талисман  только  что
поведал нам, что тетоны - еще большие негодяи, чем рикари,  -  что  они  нам
враги - что они уже много дней поджидают нас, чтоб убить  -  и  чтоб  мы  им
ничего не давали и не вступали с ними в сношения; поэтому мы боимся что-либо
им дать, если бы и хотели, чтоб не рассердился великий талисман,  с  которым
шутки плохи. Во-вторых, после такой аттестации тетонов мы не можем и  думать
взять их  гребцами;  а  в-третьих,  их  счастье,  что  великий  талисман  не
расслышал последнего их вопроса насчет "огромного зеленого кузнечика", иначе
им (сиу) пришлось бы очень худо. Наш великий талисман совсем не кузнечик,  и
в этом они скоро удостоверятся, на свою же беду, если  немедленно  не  уйдут
прочь.
     Несмотря на грозившую нам опасность, мы с трудом сохраняли  серьезность
при виде глубокого изумления и почтения, с каким дикари слушали наш ответ; и
я полагаю, что они бы тотчас же поспешили рассеяться, если бы  не  неудачные
слова о том, что они большие негодяи, чем рикари.  Это,  очевидно,  являлось
для них величайшим оскорблением  и  вызвало  ярость.  Мы  слышали,  как  они
возбужденно повторили "рикари!", "рикари!" и,  насколько  мы  могли  судить,
разделились во мнениях; одни указывали  на  могущество  великого  талисмана,
другие не желали стерпеть неслыханно оскорбительного высказывания, в котором
они были названы большими негодяями, чем рикари.  Мы  между  тем  продолжали
держаться на середине реки,  твердо  решив  вкатить  негодяям  порцию  нашей
картечи при первом же проявлении враждебности с их стороны.
     Но вот толмач на сером коне снова заехал в воду и сказал,  что  считает
нас за полные ничтожества - что все бледнолицые, какие до тех  пор  проплыли
вверх по реке, показывали себя друзьями сиу и делали им ценные подарки - что
они, тетоны, решили не пускать нас дальше, пока мы не сойдем на берег  и  не
отдадим все наши  ружья  и  виски  и  половину  запасов  табака  -  что  мы,
несомненно, состоим в союзе с рикари (которые сейчас воюют с сиу) и везем им
боевые припасы, а это недопустимо - и, наконец, что они невысокого мнения  о
нашем великом талисмане,  ибо  он  нам  солгал  насчет  замыслов  тетонов  и
несомненно является  просто  большим  зеленым  кузнечиком,  хотя  мы  это  и
отрицаем. Последние слова  о  кузнечике  были  подхвачены  всем  сборищем  и
выкрикивались во все горло, чтобы сам великий талисман  наверняка  расслышал
это оскорбление. Тут они пришли в настоящее неистовство;  пустив  лошадей  в
галоп, они описывали круги, делая, в  знак  презрения  к  нам,  непристойные
жесты, размахивая копьями и прицеливаясь из луков.
     Я знал, что за этим последует атака, и решил начать первым, прежде  чем
кто-либо из нас будет ранен их  стрелами  -  от  промедления  мы  ничего  не
выигрывали, а быстрыми и  решительными  действиями  могли  выиграть  все.  Я
выждал удобный момент и дал команду стрелять, которая была тотчас выполнена.
Результат был разительный и вполне отвечал  нашим  целям.  Шестеро  индейцев
было убито и втрое больше - тяжело ранено.  Остальные  пришли  в  величайший
ужас и смятение и вскачь  умчались  по  прерии,  а  мы  перезарядили  пушку,
подняли якоря и смело пошли к берегу. Когда мы его достигли,  там  не  видно
было ни одного тетона, кроме раненых.
     Я поручил лодки попечению Джона Грили и троих  из  канадцев,  а  сам  с
остальными высадился и, подойдя к одному из дикарей, раненному тяжело, но не
опасно, вступил с ним в беседу при посредстве  Жюля.  Я  сказал,  что  белые
хорошо относятся к сиу и ко всем индейским племенам; что единственной  целью
нашего прихода является ловля бобров  и  знакомство  с  прекрасной  страной,
которую Великий Дух даровал краснокожим людям; что  как  только  мы  добудем
нужное количество шкур и осмотрим все, что хотели повидать,  мы  вернемся  к
себе домой; что, по слухам, сиу, а в особенности тетоны, - большие  забияки,
и мы поэтому взяли с собой для защиты наш великий талисман;  что  он  сейчас
сильно раздражен против тетонов за оскорбительное отождествление  с  зеленым
кузнечиком (каковым он не был); что я с большим трудом удержал его от погони
за убежавшими воинами и от расправы с ранеными и умиротворил его только тем,
что лично поручился за хорошее  поведение  индейцев.  Эту  часть  моей  речи
бедняга выслушал с большим облегчением и протянул мне руку в знак дружбы.  Я
пожал ее и обещал ему и его товарищам  свое  покровительство,  если  нас  не
потревожат, и подкрепил обещание  двадцатью  свертками  табака,  несколькими
ножами, бусами и красной фланелью для него и остальных раненых.
     Все это время мы зорко следили за беглецами. Раздавая подарки, я увидел
некоторых из них вдалеке; их наверняка видел и раненый, но я счел за  лучшее
сделать вид, будто я никого не заметил, и вскоре  вернулся  к  лодкам.  Этот
эпизод занял не менее трех часов, и только в  четвертом  часу  пополудни  мы
смогли снова пуститься в путь. Мы спешили изо  всех  сил,  ибо  я  хотел  до
наступления темноты уйти как можно дальше от поля боя. Сильный ветер дул нам
в спину, а течение все более слабело по  мере  того,  как  река  становилась
шире. Поэтому мы шли очень быстро и к девяти часам вечера достигли  большого
лесистого острова у северного берега и вблизи устья притока. Здесь мы решили
устроить стоянку, и едва  ступили  на  берег,  как  один  из  братьев  Грили
подстрелил отличного бизона, которых тут было множество.  Выставив  на  ночь
часовых, мы поужинали бизоньим  горбом,  запивая  его  виски  в  количествах
вполне достаточных. Затем мы обсудили события дня, которые большинство  моих
людей приняло как отличную шутку; мне, однако, было не до веселья. До  этого
я еще ни разу не проливал человеческой крови; и хотя разум твердил мне,  что
я  избрал  наиболее  мудрый,  а  в  конечном  итоге  несомненно  и  наиболее
милосердный путь, совесть отказывалась прислушаться даже к разуму  и  упорно
шептала: "ты пролил человеческую кровь". Часы тянулись медленно;  заснуть  я
не мог. Наконец занялась заря, и свежая роса, свежий ветерок и улыбки цветов
снова вдохнули в меня мужество и дали мыслям иной ход, позволивший мне более
трезво взглянуть на содеянное и правильно оценить его необходимость.
     7 сентября. Выехали рано и много успели пройти при сильном  и  холодном
восточном ветре. Около  полудня  достигли  верхнего  ущелья  так  называемой
Большой Излучины, где река  дает  добрых  тридцать  миль  крюку,  тогда  как
напрямик по суше это расстояние составляет не более полутора тысяч ярдов.  В
шести милях дальше находится приток шириною около 35 ярдов, впадающий в реку
с юга Местность выглядит весьма необычно; оба  берега  реки  на  много  миль
густо усеяны круглыми валунами,  смытыми  с  утесов,  и  представляют  очень
своеобразное зрелище. Фарватер здесь  очень  мелкий  и  полон  плывунов.  Из
деревьев чаще всего встречается кедр, а  прерия  покрыта  колючей  опунцией,
среди которой нашим людям нелегко было пробираться в мокасинах.
     На закате, стремясь обойти быстрину, мы имели несчастье  посадить  нашу
большую  лодку  левым  бортом  на  край  песчаной  мели,  причем  лодка  так
накренилась, что, несмотря на все наши усилия, едва  не  наполнилась  водой.
Вода  успела  подмочить  порох  и  почти  все  товары,  предназначенные  для
индейцев. Едва лишь лодка накренилась,  все  мы  выпрыгнули  в  воду,  чтобы
поддержать накренившийся борт. Положение было трудное, ибо  наших  сил  едва
хватало на то, чтобы не дать лодке опрокинуться, и у нас не  было  ни  одной
пары свободных рук для другой работы. Когда мы уже  были  готовы  отчаяться,
песок под лодкой неожиданно осел, и все  таким  образом  выправилось.  Русло
реки  в  этих  местах  изобилует   подобными   зыбучими   песками,   которые
перемещаются очень быстро и без видимой причины.  Это  -  твердый  и  мелкий
желтый  песок,  который  блестит,  как  стекло,  когда  высохнет,  и   почти
неосязаем.
     8 сентября. Мы все еще находились  в  краю  тетонов  и  были  постоянно
настороже, останавливаясь  возможно  реже  и  только  на  островах,  которые
изобиловали самой разнообразной дичью - бизонами, лосями,  оленями,  козами,
чернохвостыми оленями и антилопами, а также  различными  породами  ржанок  и
казарок. Козы совсем не пугливы и безбороды. Рыба не так обильна,  как  ниже
по течению. В лощине на одном  из  малых  островков  Джон  Грили  подстрелил
белого волка. Из-за трудного фарватера и частой необходимости вести лодки на
буксире мы в этот день продвинулись мало.
     9 сентября. Погода становится  заметно  холоднее,  что  заставляет  нас
спешить и скорее миновать страну сиу, ибо зимовать по соседству с ними  было
бы весьма опасно. Мы старались вовсю и  плыли  очень  быстро,  под  песни  и
выкрики канадцев. По временам мы видели издали одинокого  тетона,  но  никто
нас не  тревожил,  и  мы  приободрились.  За  день  мы  прошли  28  миль  и,
настроенные очень весело, заночевали на большом острове, изобиловавшем дичью
и густо заросшем канадским тополем.
     [Опускаем приключения мистера Родмена  вплоть  до  десятого  апреля.  В
конце  октября  экспедиция  без  особых  происшествий  достигла   небольшого
притока, который назвали ручьем Выдр;  пройдя  по  нему  примерно  милю,  до
подходящего островка, путешественники построили там бревенчатое  укрепление,
где и зазимовали. Место это расположено чуть выше старых поселений  индейцев
рикари. Группы этих индейцев несколько раз навестили путешественников и вели
себя весьма дружественно; они прослышали о стычке с тетонами  и  были  очень
довольны ее исходом. Сиу больше не беспокоили путешественников. Зима  прошла
благополучно и без особых происшествий.  Десятого  апреля  экспедиция  снова
отправилась в путь].



Глава V

     10 апреля 1792. Погода вновь настала отличная, и  это  нас  чрезвычайно
подбодрило. Солнце набирало силу, а река совершенно освободилась  ото  льда,
как заверили нас индейцы, миль на сто  вперед.  Мы  с  искренним  сожалением
простились с Маленькой Змеей [вождем рикари, который в течение зимы оказывал
путешественникам много  знаков  дружбы]  и  с  его  людьми  и,  позавтракав,
тронулись в путь. Перрин [агент Пушной Компании Гудзонова залива, ехавший  в
Петит Кот], вместе с тремя индейцами, провожал нас  первые  десять  миль,  а
затем попрощался и вернулся в селение, где (как мы узнали позднее) погиб  от
руки  какой-то  сквау,  которую  он  оскорбил.  Расставшись  с  агентом,  мы
поспешили дальше вверх по реке и прошли немало, несмотря на сильное течение.
Под вечер Торнтон, который уже  несколько  дней  жаловался  на  недомогание,
сильно расхворался; настолько, что я хотел вернуться вместе со всеми в  нашу
хижину и  там  подождать  его  выздоровления;  но  он  так  энергично  этому
воспротивился, что я был вынужден уступить. Мы устроили ему удобную  постель
в каюте и окружили заботой; но у него началась сильная горячка и по временам
бред, так что я очень опасался, что мы его потеряем.  Однако  мы  продолжали
упорно идти вперед и к ночи прошли двадцать миль - совсем неплохо для одного
дня.
     11 апреля. Погода все  еще  отличная.  Вышли  рано,  при  благоприятном
ветре, очень нам помогавшем; и если бы не болезнь Торнтона, все мы были бы в
отличном  настроении.  Ему  становилось  все  "хуже,  и  я  не   знал,   чтб
предпринять.  Мы  делали  все,  чтобы  больному  было  легче.  Канадец  Жюль
приготовил питье из местных трав, которое вызвало у больного пот  и  заметно
снизило жар. На ночь мы причалили к северному берегу; трое охотников вышли в
прерию при луне и вернулись  в  час  пополуночи,  без  ружей,  но  с  жирной
антилопой.
     Они рассказали, что, пройдя много  миль  в  глубь  местности,  достигли
берегов красивейшего ручья, где с тревогой увидели большой отряд сиу  саони,
которые тут же взяли их в плен и привели на другой берег потока, поместив за
загородкой из сучьев и глины, где находилось целое стадо  антилоп.  Животные
продолжали входить в этот загон, устроенный так, чтоб из  него  нельзя  было
выбраться. Индейцы проделывают это ежегодно. Осенью антилопы, в поисках пищи
и укрытия, уходят из прерии в гористую местность к югу от реки.  Весной  они
снова переходят ее целыми стадами, и  тогда  их  легко  заманить  в  загоны,
подобные только что описанному.
     Охотники (Джон Грили, Пророк и один из  канадцев)  почти  не  надеялись
вырваться из рук индейцев (которых было не менее пятидесяти) и приготовились
к смерти. Грили и Пророка  обезоружили  и  связали  по  рукам  и  ногам;  но
канадца, по какой-то не вполне понятной причине, не связали; у  него  только
отобрали ружье, но оставили ему охотничий нож (который дикари, вероятно,  не
заметили, ибо он носил его  в  футляре,  прикрепленном  к  краге)  и  вообще
обращались с ним совершенно иначе, чем с остальными.  Это  и  дало  им  всем
возможность спастись.
     Когда их схватили, было,  вероятно,  часов  девять  вечера.  Луна  ярко
светила, но так как погода для этого времени года была необычно  прохладной,
индейцы зажгли два больших костра,  на  достаточном  расстоянии  от  загона,
чтобы не пугать антилоп, которые продолжали туда входить.  На  этих  кострах
они жарили дичь, когда охотники неожиданно наткнулись на  них,  выйдя  из-за
деревьев. Грили и Пророка, обезоруженных и  связанных  крепкими  ремнями  из
бизоньей кожи, бросили под деревом,  неподалеку  от  огня;  а  канадцу,  под
охраной двух дикарей, позволили сесть у одного из костров, в  то  время  как
остальные  индейцы  собрались  вокруг  другого,  большего.  Время   тянулось
медленно, и охотники ежеминутно ожидали  смерти;  ремни  были  затянуты  так
туго, что причиняли связанным нестерпимые муки. Канадец  пытался  заговорить
со своей охраной, в надежде ее подкупить и освободиться, но его не понимали.
Около  полуночи  у  большого  костра  произошло  смятение  из-за  того,  что
несколько крупных антилоп  ринулось  на  огонь.  Животные  прорвались  через
глиняную стену загона и, обезумев от страха, бросились на свет  костра,  как
это делают ночью насекомые. Должно быть, саони не ожидали  ничего  подобного
от этих, обычно робких, животных, ибо они сильно испугались; а когда,  через
минуту после первых, на них понеслось все пленное  стадо,  испуг  перешел  в
панику. Охотники  рассказали,  что  творилось  нечто  необычайное.  Животные
совершенно   обезумели;   по   словам   Грили   (отнюдь   не   склонного   к
преувеличениям), их безудержный, стремительный  бег  сквозь  пламя  и  через
толпу испуганных дикарей представлял не только  удивительное,  но  и  жуткое
зрелище. Они сметали все на своем пути; проскочив сквозь большой костер, они
тут  же  ринулись  на   малый,   расшвыривая   горящие   головешки;   потом,
ошеломленные, снова повернули к большому костру и так  несколько  раз,  пока
костры не стали гаснуть, а тогда они, одно за другим, вихрем умчались в лес.
     В этой сумасшедшей свалке многие индейцы оказались повалены на землю, а
некоторые наве