й... Так вот, видите  ли,  до  сегодняшнего  дня  я  тоже  бродил  в
потемках. Помогли Нуху и Неяпту. -  Он  показал  на  двух  рослых  воинов,
которые молча следовали за ним по пятам. - Они отняли у Хытындо  тщательно
сберегавшийся ею "талисман".
   - Где же он?
   - Вот! - И Петр Арианович протянул нам клочок  бумаги,  пожелтевший  по
краям и на сгибах. Эта было последнее "письмо" из прошлого.
   С разочарованием я убедился в том, что это  всего  лишь  инструкция  по
переписи, датированная 1897 годом. Внизу жирным черным  пятном  расплылась
гербовая печать. На ней довольно явственно виден был  распяленный  орел  о
двух головах.
   Савчук бережно принял у Петра Ариановича листов и внимательно  осмотрел
его.
   - Да, - сказал этнограф с удовлетворением, - с помощью этого  документа
можно связать все разровненные концы воедино...
   Его прервали взволнованные возгласы. "Дети  солнца",  возившиеся  возле
котлов, стали подниматься со своих мест и указывать вверх.
   Мы проследили за направлением  их  взглядов.  Почти  по  самому  гребню
быстро двигалась человеческая фигура. Вот  она  припала  на  одно  колено,
обернулась, спустила стрелу с тетивы. Потом, пригибаясь, снова побежала.
   Из-за скал показалась вторая фигура. Преследователь бежал, не  стреляя,
видимо, рассчитывая каждое движение. В вытянутой руке его  было  копье.  Я
догадался, что это Кеюлькан. Сын  Нырты  мчался  длинными  прыжками,  весь
подавшись  вперед.   Тонкий   силуэт   его   четко   рисовался   на   фоне
бледно-голубого неба. Оба - и беглец и преследователь - вскоре исчезли  за
скалой.
   Я вспомнил слова: "Отца убил Ланкай. Сегодня Ланкай умрет!.."
   Значит, наш проводник разыскал Ланкая, а  тот  был  так  растерян,  так
страшился возмездия, что не принял открытого боя.
   - Мы нашли труп Нырты, - объяснила Лиза Петру  Ариановичу.  -  Кеюлькан
узнал, что Нырту убил Ланкай...
   - Я понял! Кеюлькан мстит...
   Он повернулся к сопровождавшим его Неяпту и Нуху,  что-то  повелительно
сказал  им.  Воины  переглянулись,   насупились,   отрицательно   покачали
головами. Потом один из них произнес длинную фразу.
   - Тынкага приказывает вернуть Кеюлькана, - быстро перевел Бульчу. - Они
отказываются.
   - Боятся оставить меня одного, -  пояснил  Петр  Арианович.  -  Обещали
Кеюлькану не  отлучаться  ни  на  минуту.  Но  сейчас  это  уже  не  имеет
значения...
   Он снова обернулся к своим телохранителям. Наконец один из них, сердито
сплюнув, отошел и скрылся за деревьями, другой придвинулся к нам поближе.
   - Не хочу, чтобы Кеюлькан стал убийцей,  -  сказал  Петр  Арианович.  -
Надеюсь, что Неяпту вернет его... Но продолжайте ваш анализ  инструкции  с
гербовой печатью.
   Мы присели на траву подле одного из чумов.
   В старое время в тундре, по словам Савчука,  вообще  боялись  переписи.
Понимали: чем больше людей  перепишут,  тем  больше  будет  ясак  (налог).
Тут-то и выдвинулись на первый план Хытындо из рода Нгойбу и Якага из рода
Нерхо.
   По-видимому,  жульническая  комбинация  созревала  в   голове   Хытындо
постепенно. Быть может, уводя с собой на север большую часть  двух  родов,
она хотела только переждать перепись, а потом вернуться. Не исключено, что
аппетиты ее разыгрались позднее, когда она убедилась, как выгодно  держать
сородичей в страхе перед Маук.
   Так или иначе, инициаторы ухода заняли первенствующее положение в своих
родах. Они беспрерывно  подогревали  паническое  настроение,  страх  перед
переписью.
   "В  тундре  стало  очень  тесно,  -  нашептывали  Хытындо  и  Якага.  -
Нганасанов хотят извести. Перепишут, потом изведут..."
   Между тем на севере полуострова, в горах Бырранга, если верить сказкам,
находилось нечто вроде тундрового первобытного рая:  Страна  Мертвых,  или
Страна Семи Трав. (Видимо, пласт угля уже горел в то время.)
   Уговоры Хытындо и Якаги возымели свое действие. Часть  родов  Нгойбу  и
Нерхо скрытно откочевала на север.
   Вскоре после этого в тундре разразилась  эпидемия  оспы,  и  оставшиеся
нганасаны решили, что их соплеменники  перемерли  где-то  в  районе  своей
летней откочевки.
   Однако первобытный рай оказался далеко не раем.
   Домашние олени пали в пути или были съедены.  В  горах  нганасаны  были
вынуждены оставить оленеводство и промышлять только  охотой.  Многое  было
забыто. Уединившись в своем оазисе, порвав  все  связи  с  внешним  миром,
"дети  солнца"  постепенно  утратили  навыки,  приобретенные  у   русских,
вынуждены были возродить  забытую  технику  первобытной  обработки  камня,
деградировали, покатились вспять.
   Кочевая жизнь - это, по сути дела, поиски лучшего.
   Но отклонившиеся роды Нерхо и Нгойбу, ища лучшее, вернулись в  прошлое.
Это и было их коренной ошибкой.
   Вред самоизоляции сказывался с каждым годом все сильнее. Оторвав  своих
сородичей от русского народа, Хытындо и Якага увели их  по  ложному  пути,
завели в тупик.
   - Понял! - вскричал я, прервав объяснение Савчука.
   Все удивленно посмотрели на меня.
   - Я понял, почему в преддверии  оазиса  находились  все  медные  котлы,
клинки, стволы ружей!
   - А, вы нашли их? - с интересом спросил Петр Арианович.  -  Я  узнал  о
зарытом кладе только недавно.
   - Иначе, конечно, попытались бы найти его? - подсказала Лиза.
   - Наверное, - согласился Петр Арианович. - Но  Неяпту  передал  мне  об
этом  только  третьего  дня.  Он  сам  не  помнит  событий,  связанных   с
"сожжением" железа. О  них  под  строжайшим  секретом  рассказал  ему  его
покойный отец. О, это одна из самых трагических страниц в  истории  "детей
солнца"!..
   Оказывается,  Хытындо  на  пороге  Страны  Семи  Трав  приказала  своим
соплеменникам оставить все принадлежавшие им металлические предметы.
   Железо и медь: ружья, котлы, пулелейки, топоры,  ножи,  сверла  -  были
объявлены ею погаными, нечистыми. Стало быть, в огонь их!
   Огонь, по  воззрениям  нганасанов,  является  самым  сильным  очищающим
средством.  Поэтому  на  пороге  обетованной  страны  развели  грандиозный
костер, и каждый, проходя  мимо  него,  бросал  туда  "поганое"  железо  и
"поганую" медь.
   Очень жалко было расставаться с верными ружьями, приносившими удачу  на
охоте, с ножами - на Севере привыкают носить их  у  бедра  чуть  ли  не  с
трехлетнего возраста, -  с  медными  котлами,  откуда  так  вкусно  пахнет
вареным мясом.
   Но авторитет Хытындо и Якаги был особенно велик  в  те  дни.  Ведь  они
исполнили обещание и после долгих мытарств привели своих  соплеменников  в
обетованную Страну Семи Трав!..
   Шаманка и ее муж зорко следили  за  точным  выполнением  приказа.  Если
какая-нибудь щеголиха с плачем пыталась сохранить одну из милых ее  сердцу
металлических  подвесок,  Хытындо  налетала  на  женщину,  как   сова   на
пеструшку, вырывала украшение из рук и швыряла в огонь.
   Зато теперь уж роды Нерхо и Нгойбу были полностью очищены от  "скверны"
и могли наконец перешагнуть порог сказки.
   Железный век остался у них за спиной. Двери в каменный век  со  скрипом
закрылись за ними!..
   Мы были так поглощены постепенно развертывавшейся трагической и наивной
одновременно историей "детей солнца", что, только подняв  глаза,  увидели,
что к нам присоединились Неяпту и Кеюлькан.
   - Я пришел, Тынкага, - просто сказал Кеюлькан.
   Петр Арианович внимательно осмотрел его с головы до ног.  Следов  крови
на нем не было.
   - Где Ланкай?
   - Он убежал и спрятался в Долине Алых Скал.
   - Хорошо, Кеюлькан. Не хочу, чтобы  твои  руки  были  испачканы  кровью
убийцы.
   Кеюлькан молчал, опустив голову.
   - Ланкай вернется,  -  продолжал  Петр  Арианович  тоном,  не  терпящим
возражений. - Я обещаю тебе, что Ланкай будет наказан.
   Кеюлькан послушно присел на траву у  ног  Петра  Ариановича.  Он  дышал
бесшумно, но широкая грудь его учащенно поднималась и опускалась.


   - А Маук, Маук? - напомнила Лиза Савчуку.
   Да, Маук! Воображение постепенно облекало Маук живой плотью.
   Геральдическая птица как бы вернулась к своему первобытному  состоянию:
снова превратилась в тотем. Ведь гербы возникли из тотемов,  то  есть  тех
животных  и  птиц,   которые,   по   представлениям   первобытных   людей,
покровительствовали роду. Эмблемой Англии сделался лев, Франции  -  петух.
Целая стая орлов разлетелась в разные страны. Одноглавый черный угнездился
в Германии, двуглавый черный - в России, двуглавый красный  -  в  Австрии,
одноглавый белый - в США и т.д.
   В горах Бырранга уцелела тень двуглавого орла.
   Не надо забывать,  что  мышление  беглых  нганасанов  было  в  основном
первобытным мышлением. Они жили как бы в  мире  кривых  зеркал.  Призраки,
чудовища теснились вокруг людей, но были только отражением их  собственных
мыслей, были их "я", расщепленным, раздробленным...
   - Ну а инструкция? - нетерпеливо спросил я.
   О, здесь страшное неожиданно обернулось смешным!
   Приехавшие  в  тундру  переписчики,  вероятно,  показывали   нганасанам
инструкцию с печатью - царскую бумагу. А всякая царская бумага была вообще
страшна -  с  нею  связывалось  представление  о  неприятностях,  о  новых
поборах, увеличении ясака. Инструкция  с  орлом  произвела  очень  большое
впечатление на Якагу. Он и решил украсть ее, чтобы тем самым "парализовать
колдовство"...
   Слушая Савчука, Петр Арианович утвердительно кивал головой.
   - Да, так оно и было, - сказал он. -  Хорошо  зная  "детей  солнца",  я
уверен, что все было именно так.
   - "Дети солнца" - это ветвь народа нганасанов,  -  повторил  Савчук.  -
Ветвь, отломившаяся от ствола, начавшая засыхать...
   "Все стало реальнее и проще, - думал  я,  слушая  Савчука.  -  Люди  из
сказки превратились в потерянных людей, в нганасанов, бежавших от переписи
в  1897  году.  Сказочная  Страна  Мертвых,  она  же  Страна  Семи   Трав,
представляет собой обычный  лес,  впрочем,  по  северным  меркам,  все  же
оазис..."
   - Но  я  хотел  показать  вам  Хытындо  и  Якагу,  -  спохватился  Петр
Арианович.
   Мы прошли еще немного и  очутились  подле  группы  "детей  солнца",  на
которую я вначале не обратил внимания.
   У деревянного котла, куда опускали раскаленные  на  огне  костра  камни
(вода уже закипала), сидел  небольшого  роста  старик  с  двумя  аккуратно
заплетенными тощими косицами. Он что-то жевал, но, увидя  нас,  с  усилием
проглотил  кусок  и  скорчил  злобную   гримасу.   Сейчас   он   напоминал
разъяренного хищного зверька, который огрызается, даже попав в капкан.
   Рядом на груде  оленьих  шкур  сутулилась  толстая  женщина.  Когда  мы
остановились, разглядывая ее, она не пошевелилась и продолжала смотреть  в
одну точку. Да, описание, данное Петром Ариановичем в письмах, было  очень
точным: голова великанши, руки и ноги карлицы.
   И это отвратительное существо в  течение  многих  лет  властвовало  над
судьбой ста с лишним  человек  и  даже  посягало  на  жизнь  нашего  Петра
Ариановича!..
   - Отойдем от нее! - прошептала Лиза с дрожью гадливости.  -  Мне  будет
неприятно, если она посмотрит на меня...


   - Алексей Петрович, а ведь уже  четверть  восьмого,  -  сказал  Савчук,
взглянув на часы. - Пора разговаривать с Новотундринском...
   Мы захлопотали подле рации. Вокруг  с  сосредоточенными  лицами  стояли
"дети солнца".
   Сначала в лесистый склон ущелья плеснула  какая-то  заокеанская  волна,
неся на своем гребне танцующую пару. Потом кто-то насморочным голосом,  со
странной  настойчивостью  подчеркивая  окончания  слов,  сказал:  "Родион,
Елена, Павел, Кирилл, Анна". Повторяю: "Репка!  Звено  товарища  Репки  на
копке свеклы, перевыполняя..." Его заглушил деловитый щебет морзянки.
   Через эту толкотню звуков протеснились позывные Новотундринска. Аксенов
ждал разговора с нами.
   Я перешел на передачу.
   Савчук был предельно краток. Он объяснил, что срочно нужна помощь.
   Затем я вызвал полярную станцию на мысе Челюскин: Андрей в числе первых
должен был пожелать счастья, удачи и хорошего здоровья  Петру  Ариановичу.
Мой друг заслужил эту честь и эту радость - ведь он заочно  помогал  нашей
экспедиции. Содействие его было просто неоценимым.
   - Нет, не все, - предупредил я, когда Петр Арианович  сделал  движение,
чтоб отойти от рации.
   Я начал искать хорошо знакомую волну в эфире.  Лиза  догадалась,  какую
радиостанцию ловлю, потому что ласково взяла Петра Ариановича под руку.
   Наш учитель стоял  совершенно  растерянный.  Радио  для  него  не  было
новостью, но такое применение его в походных условиях он наблюдал впервые.
   - Земля Ветлугина? - громко спросил я.
   Петр Арианович с изумлением посмотрел на меня.
   - Синицкий? Попросите начальника полярной  станции  Синицкого.  Говорит
Алексей Ладыгин...  Синицкий?  Привет!..  Сейчас  с  вами  будет  говорить
Ветлугин... Да, да, Петр Арианович Ветлугин! Нашли, нашли!.. На Таймыре, в
горах Бырранга...  (Я  обернулся  к  Петру  Ариановичу.)  Земля  Ветлугина
передает вам самый пламенный арктический привет!.. Вот, слышите?..
   Так старый  географ  услышал  свою  Землю,  свой  Архипелаг  Исчезающих
Островов, об открытии которого еще не знал...
   - Мне так много надо узнать, - сказал он, когда закончился  разговор  с
Землей  Ветлугина.  -  Впору  сесть  за  парту   с   четвероклассниками...
Подумайте:  в  мое  время  Русанов  отправился  в  экспедицию  без  радио.
Аэропланы (вы называете их самолетами) поднимали только одного человека  и
были похожи на летающие этажерки...
   Лиза хотела что-то сказать, но он прервал ее:
   - Не утешайте меня. Зачем? Я счастлив,  что  мне  предстоит  так  много
узнать. И я ведь должен еще дописать  историю  "детей  солнца"  -  историю
отколовшихся родов Нерхо и Нгойбу, - поправился он. - Ну что ж!  Я  сделаю
это!..
   До меня  донеслись  оживленные  голоса.  Я  оглянулся.  В  кругу  вновь
обретенных сородичей гордо восседал Бульчу.
   Старший  проводник  экспедиции  со  снисходительной  улыбкой  показывал
подаренные ему за отличную  охоту  именные  часы  и  даже  давал  желающим
послушать, как они тикают.
   Один  из  почтительных  зрителей  сказал  длинную   фразу,   и   Бульчу
удовлетворенно кивнул.
   - Таких нет даже у Тынкаги, - перевел Петр Арианович с  улыбкой.  -  Он
прав. У меня есть только  водяные  часы...  А  вот  теперь  ваш  проводник
говорит... Что он говорит?.. Сны на стене - это не колдовство!..  Не  могу
понять...
   Наш учитель вопросительно посмотрел на нас.
   О! Знаменитые сны на стене! Бульчу в своем репертуаре! Но никогда  этот
заезженный, известный всей таймырской тундре репертуар не был так  кстати,
как сейчас!
   А ведь он только  рассказывал  "детям  солнца",  как  живут  теперь  их
родичи, оставшиеся в тундре!..
   Я перехватил взгляд Хытындо, который она метнула на нас из-под  тяжелых
морщинистых век.
   Потом она вытащила из-за пазухи желтую повязку с  бахромой  и  завесила
себе лицо. Я понял, что это шаманская повязка. Хытындо  не  хотела  видеть
торжества Тынкаги, видеть Тынкагу и друзей  Тынкаги.  Она  хотела  жить  и
умереть в том странном мире вымыслов,  призраков,  который  создала  сама,
чтобы пугать своих соплеменников и, пугая их, безраздельно властвовать над
ними...


   ...Так, с желтой бахромчатой повязкой, наброшенной  на  глаза,  опустив
плечи, на которых тускло  отсвечивают  ритуальные  побрякушки,  продолжает
сидеть шаманка Хытындо за стеклом большой витрины в  Музее  народов  СССР.
Рядом, у костра, стоит Нырта, небрежно опершись на копье. Вдали,  на  фоне
лесистого ущелья, поднимаются столбы дымков...
   Фигуры сделаны на  редкость  хорошо.  Музейный  художник  сумел  удачно
расположить их и уловил главное - гнетуще-мертвенное оцепенение,  разлитое
в этом реликтовом первобытном мирке.
   Могу удостоверить: Хытындо из глины и цветных тряпок  очень  похожа  на
настоящую Хытындо. О Нырте мне трудно судить.  Ведь  я,  к  сожалению,  не
видел его живым.
   Если вы, прочитав эту книгу, соберетесь посетить  музей  и  дойдете  до
зала позднего неолита, то убедитесь, что подле витрины с Хытындо и  Ныртой
толпится больше всего посетителей. Здесь дело, по-видимому,  не  только  в
искусстве художника, хотя и это имеет значение. Драматическая история двух
родов, Нерхо и  Нгойбу,  заблудившихся  в  горах  Бырранга,  стала  широко
известна из печати и привлекла всеобщее внимание и сочувствие.
   Однако вряд ли кто-нибудь из посетителей знает  о  том,  что  сотрудник
музея, невысокий старик в очках, который, прихрамывая,  расхаживает  подле
стендов  и  дает  объяснения,  не  кто  иной,  как  прославленный  Тынкага
нганасанских песен - Петр Арианович Ветлугин!
   Лишь очень внимательное, настороженное ухо уловит в его негромком,  как
бы доносящемся  издалека  голосе  интонации  скорби,  сожаления,  гнева  -
интонации участника всех описываемых им событий.
   Ему порой кажутся невероятными эти события.  Ему  кажется,  что  кто-то
другой, а не он побывал в ущелье "детей солнца" и на протяжении более  чем
двадцати лет с помощью верного Нырты боролся против тирании тупой и хитрой
шаманки.
   Но  иногда  по  вечерам   Петр   Арианович   с   разрешения   директора
задерживается в музее. Он пишет  научный  труд  и,  не  доверяя  памяти  и
дневнику, предпочитает иметь все нужные материалы под рукой.
   Оставшись один в притихших полутемных залах, он с новой  силой  ощущает
себя отброшенным вспять, в каменный век. Настольная лампа очерчивает  круг
света на лежащей  перед  ним  рукописи.  За  пределами  стола,  по  углам,
громоздится сумрак. Вот там угадываются круглые,  оплетенные  кожей  щиты,
там - силуэт "закольцованного" в горах Бырранга гуся, а над ним распалился
орел, отбрасывая угловато-зловещую тень на стену - абрис Птицы Маук.
   Петр Арианович кладет ручку и откидывается на  спинку  стула,  позволяя
себе минутный отдых. Географ думает о "детях солнца". Нагоняя  время,  они
ушли вперед  со  своими  вновь  обретенными  сородичами,  а  он,  Тынкага,
добровольно остался в  каменном  веке,  чтобы  написать  их  обстоятельную
историю.
   Потом, поработав еще с часок,  Петр  Арианович  разгибается,  аккуратно
укладывает рукопись в  ящик  письменного  стола  и  выходит  на  улицу,  в
сверкающую огнями Москву, в двадцатый век...

   1954 г.