с. Подумать только: целый народ,  состоящий  из  таких  вот
Беспрозванных, Бесфамильных, не знающих родства!..
   - Ну, родственников-то я как будто уже разыскал, - пробормотал Савчук.
   - Я всегда говорила, что вы глубоко эмоциональный человек, - неожиданно
объявила Лиза.
   Савчук засмеялся.
   - Что вы!.. Наоборот! Меня считают сухарем.
   - Безусловно, несомненно  эмоциональный!..  Так,  впрочем,  и  положено
каждому русскому, каждому  советскому  ученому!  Разве  мы  находились  бы
здесь, если бы это было не так?
   Вдруг Бульчу, не проронивший ни  слова  после  того,  как  мы  покинули
могилу Нырты, схватил меня за руку.
   - Дым! - коротко сказал он, указывая вверх.
   Мы подняли головы и  увидели  столб  дыма,  поднимавшийся  над  кронами
деревьев. По-видимому, костер был  разложен  на  самом  видном  месте,  на
гребне горы.
   Но минут пять назад никакого дыма там не было.
   - Еще дымы! Вон, вон! - взволнованно сказала Лиза.
   Проследив за направлением ее взгляда, я  увидел  второй  столб,  а  еще
дальше  из-за  деревьев  медленно  поднимался  третий.  Все   три   столба
раскачивались от сильных  порывов  ветра  и  были  хорошо  видны  на  фоне
светло-голубого неба.
   - Сигналы?
   - Да!..
   Рот Савчука был плотно сжат, глаза прищурены.
   Сомнений не было. Это "дети солнца", сопровождавшие нас, передавали  по
горам весть о нашем приближении...
   - Что же мы расселись тут? - сердито спросила Лиза. - Положение таково,
что у нас один-единственный выход: идти вперед и вперед, не колеблясь,  не
останавливаясь!
   Маленький отряд Савчука сомкнулся еще теснее.
   Мы двигались теперь не по дну ущелья, а примерно  посередине  лесистого
склона. Перед нами открывался значительно больший кругозор. "Детям солнца"
труднее было приблизиться незамеченными и напасть на нас врасплох.
   Мы шли, вполголоса перебрасываясь короткими фразами.
   В этом проклятом лесу было очень странное эхо. Стоило произнести громко
какую-нибудь фразу, как оно торопливо подхватывало ее конец и  принималось
повторять, коверкая на все лады, точно передразнивая.
   Вначале эхо забавляло меня. Проворное, быстрое  эхо  весело  прыгало  с
уступа на уступ, как  горный  баран.  Потом  надоедливая  тарабарщина,  не
отстававшая от нас ни на шаг, стала раздражать и серьезно беспокоить.
   Не проделки ли это "детей солнца",  которые  идут  за  нами  по  пятам,
пытаясь запугать, остановить всяческими колдовскими хитростями? От Хытындо
и ее подручных можно было ждать любой нелепой каверзы.
   Но я остерегся высказать свои подозрения вслух. Не хотелось зря  пугать
Савчука, Лизу и Бульчу.  И  без  того  лица  моих  спутников  выдавали  их
затаенную тревогу.


   Река матово отсвечивала внизу. Она снова стала  сравнительно  глубокой.
Каменистые перепады и мели, которые отняли у  нас  столько  сил,  остались
далеко позади. Пожалуй, мы могли бы пройти здесь на своей лодке. Жаль, что
пришлось оставить ее на пороге мертвого леса.
   Вдруг я увидел на реке  человека.  Это  было  так  неожиданно,  что  от
изумления я остановился как вкопанный. Остановились и мои спутники.
   Человек плыл посередине стрежня в маленьком челне и греб изо всех  сил,
проворно перебрасывая короткое весло из стороны в сторону. Голова его была
непокрыта. Длинные волосы развевались по ветру.
   Мы не успели опомниться от удивления, как из-за поворота показались еще
три челна. От яростных ударов весел запенилась узкая горная река.
   Это была погоня!
   Человек с непокрытой головой пригнулся. Весло замелькало  в  его  руках
еще быстрее, сверкая на солнце, как крылья стрекозы.
   - Стреляют! В него стреляют! - крикнул Бульчу.
   Я увидел, как один  из  преследователей  спустил  тетиву  лука.  Стрела
пронеслась над головой беглеца и нырнула в воду.
   Расстояние между челнами  все  сокращалось.  Один  из  преследователей,
работая веслом с непостижимой быстротой, начал уже вырываться  вперед.  Он
пытался обойти беглеца, прижать его к берегу, но тот удвоил усилия.
   Тут лишь подумал я о том, что этим беглецом может быть Петр  Арианович,
и стремглав побежал со склона  к  реке.  За  мною  с  громкими  возгласами
последовали Бульчу, Савчук и Лиза.
   Наше внезапное  появление  на  берегу  произвело  замешательство  среди
преследователей.  Перекликаясь  тонкими  голосами,  они   стали   поспешно
поворачивать свои челны, развернулись и погнали их назад  против  течения.
Мгновение - и все трое скрылись за поворотом.
   Только беглец остался на реке. Сейчас  мы  увидели,  что  это  не  Петр
Арианович. Это был смуглый юноша в разорванной и потертой меховой  одежде,
который подгреб к  берегу,  пристально  вглядываясь  в  нас  очень  живыми
черными глазами.
   Сильным толчком весла он послал вперед свой челн и выскочил на песок.
   Минуту или две мы стояли друг против  друга  в  молчании.  Глаза  юноши
тревожно перебегали от меня к Савчуку и от Савчука к Лизе и Бульчу.  Потом
он невнятно сказал что-то и выжидательно замолчал.
   Видимо, догадавшись по выражению наших лиц, что мы  не  расслышали  его
слов, юноша повторил громче и явственнее, по слогам:
   - Ле-нин-град!
   Он произнес это слово не  совсем  уверенно,  со  странным  акцентом,  с
какими-то птичьими интонациями.
   Юноша ждал ответа, подавшись вперед. Весло,  на  которое  он  опирался,
заметно дрожало в его руке.
   Меня осенило. Я вспомнил "льдинку, которая  не  тает",  вспомнил  текст
записки, вложенный внутрь гидрографического буя. По слову "Ленинград" Петр
Арианович догадался, что в России произошла революция.
   Сейчас слово "Ленинград" заменяло пароль.
   А что же было отзывом?
   Ну конечно, слово "СССР" - второе слово,  которое  так  поразило  Петра
Ариановича в записке!
   И, шагнув вперед, я сказал уверенно и внятно:
   - СССР!.. Ленинград, СССР!..
   Лицо юноши, сумрачное, настороженное, просветлело.
   - Ты правильно сказал: "Ленинград,  СССР",  -  заговорил  он  медленно,
ломаным языком. - Я шел  навстречу  тебе  и  твоим  друзьям.  Меня  послал
Тынкага. Я Кеюлькан!
   И вынул из-за пазухи четырехугольник бересты, на  которой  рукой  Петра
Ариановича было нанесено несколько слов:
   "Торопитесь! Полностью доверьтесь гонцу. Это мой Друг".



10. МАЛЕНЬКОЕ СОЛНЦЕ КЕЮЛЬКАНА

   Итак,  Петру   Ариановичу   удалось,   наконец,   установить   с   нами
непосредственную связь!
   Мы ошеломленно смотрели на гонца. Так  вот  он  какой,  Кеюлькан,  внук
Хытындо, сын Нырты и друг Тынкаги!
   Кеюлькан молча протянул что-то скомканное, бесформенное.
   Сначала я  принял  это  за  флаг  или  платок  красного  цвета.  Потом,
приглядевшись, понял, что передо мной оболочка шара. К ней был  прикреплен
тросик с дощечкой, на которой чернели четыре буквы: "СССР", а внизу дата -
"1940".
   Чем иным могло это быть, как не одним  из  тех  шаров-пилотов,  которые
применяются для изучения воздушных течений?
   Честно выполняя  обещание,  данное  студенту-метеорологу,  родственнику
Аксенова, мы изучали скорость и направление ветров в пути  и  выпустили  в
воздух все шары на подходах к оазису. Ущелье втянуло  их,  как  гигантская
аэродинамическая труба, и они помчались вперед, обгоняя нас.
   Стало быть, наиболее удачливый приземлился в самом оазисе.
   Мы обступили Кеюлькана, нетерпеливо требуя объяснений:
   - Жив ли Петр Арианович? Что произошло за эти годы в оазисе? Кто послал
за тобой погоню? Почему на горах  горят  костры?  Далеко  ли  отсюда  ваше
стойбище?
   Кеюлькан молчал, не зная, кому первому отвечать. Наконец он ответил  на
вопрос, который, по его мнению, был самым важным.
   - Тынкага жив, - сказал он.
   У нас вырвался вздох облегчения.
   - Был жив, когда я уходил, - тотчас же поправился  юноша.  -  Я  уходил
очень быстро...
   Он пояснил:
   - Тынкага понял: вы близко. Ему сказало об этом маленькое солнце...
   -  Преследователи  не  вернутся?  -  спросил  Бульчу,  присаживаясь  на
корточки подле юноши и протягивая ему уже раскуренную трубку.
   Кеюлькан сделал несколько затяжек.
   - Хорошее курево, - с удовольствием сказал он.  -  Очень  хорошее.  Еще
никогда не курил такого курева...
   - Не вернутся твои преследователи? - повторил проводник.
   "Сын солнца" с презрением махнул рукой.
   - Нет, - сказал он уверенно. - Они боятся вас. Думают:  вы  -  посланцы
Маук!
   Мы - посланцы Маук? Час от часу не легче!..
   - Ну, говори же, Кеюлькан! - торопила юношу Лиза.


   В течение последних трех лет Кеюлькан, по его словам, бдительно охранял
Тынкагу. Он спал на пороге его жилища и сопровождал повсюду как тень.  Так
приказал ему Нырта.
   - Ты должен стать тенью Тынкаги, - сказал он  на  прощание  сыну.  -  Я
ухожу, ты заменишь меня.
   - Да, - ответил Кеюлькан.
   Но о самом Нырте не было ни слуху ни духу. Тынкага и Кеюлькан понимали,
- что Нырта умер, погиб. Иначе он, конечно, передал бы весть по назначению
и привел бы в горы друзей Тынкаги.
   Имя охотника  почти  не  упоминалось  в  стойбище.  Только  изредка  по
вечерам,  теснясь  у  очагов,  "дети   солнца"   вспоминали   об   ушедшем
соплеменнике.
   - Нырта хотел нарушить запрет,  -  вполголоса  говорили  люди,  пугливо
озираясь. - И тогда она убила его...
   Подразумевалась, понятно, Птица Маук. Но Кеюлькан знал, что "она" - это
Хытындо, его бабка...
   Тайное путешествие в Долину Алых  Скал  как  бы  встряхнуло  Кеюлькана,
заставило задуматься о жизни в котловине, о злой и мстительной Хытындо,  о
Тынкаге, который сделал "детям солнца" так много добра.
   Все время в ушах звучал негромкий  успокоительный  голос:  "Это  туман.
Только туман. Не призраки, не злые духи. А это камни. Обыкновенные  камни,
Кеюлькан!"
   Сын Нырты думал о том, что, собственно говоря, так было всегда. Тынкага
только и делал, что старался ободрить, успокоить "детей солнца",  отогнать
от них страшные видения, кошмарные сны. Он словно бы вел весь  народ,  как
вел Кеюлькана той ночью по крутым  подъемам  и  спускам,  по  самому  краю
бездны. Он уверенно вел его за  собой  сквозь  густой  колышущийся  туман,
населенный призраками, и те, пугаясь  его  голоса,  сторонились,  уступали
дорогу.
   Тынкага делал обратное тому, что  делала  шаманка.  Она  пугала  людей,
чтобы упрочить свою власть в котловине.
   Об этом Кеюлькан знал лучше, чем кто-либо другой. Только  сейчас  понял
он, что, принимая участие в колдовских церемониях,  по  существу,  помогал
шаманке одурачивать своих соплеменников.
   Раньше это казалось ему всего лишь безобидной  игрой.  Юноша  вместе  с
Хытындо и Якагой потешался над испуганными  "детьми  солнца",  наслаждался
своим превосходством над ними. Теперь ему было стыдно,  и  особенно  перед
Тынкагой.
   Вспоминая путешествие в Долину Алых Скал, он  думал  и  о  другом.  Как
могло случиться, что он, Кеюлькан, ослушался  грозную  Хытындо  и  все  же
остался жив? Он остался таким же здоровым  и  бодрым,  как  раньше.  Духи,
которых она,  по  ее  словам,  послала  за  ним  вдогонку,  не  превратили
Кеюлькана ни в пеструшку, ни в камень. Они ничего  не  смогли  поделать  с
ним!
   Значит, духи не так сильны, как думают в котловине? А может быть, бабка
обманула его так же, как обманывала других "детей солнца"?
   Порой сын Нырты пугался собственных мыслей и, пригнув голову,  поспешно
оглядывался. Не подкралась ли Хытындо сзади, не подслушивает ли его мысли?
   От сомнений было недалеко уже и до  борьбы,  до  бунта  против  Маук  и
Хытындо.
   Разными путями шли к этому Кеюлькан и его отец. Нырту толкнули на  бунт
смерть любимой сестры и горе Тынкаги, слезы  самого  сильного  человека  в
горах.  Охотник  поддался  чувству  сострадания  и,   не   колеблясь,   не
раздумывая, сделал то, что было хорошо, по  мнению  Тынкаги,  которому  он
безгранично доверял.
   Кеюльканом же руководило не только чувство любви и сострадания к "детям
солнца", но и жгучий интерес ко всему, что делал и  чему  учил  обитателей
котловины Тынкага. Наблюдательный юноша, обладавший живым умом  и  богатым
воображением, учился взвешивать, сопоставлять. Поэтому он пошел  дальше  в
своих практических выводах.
   Кеюлькан стал ревностно помогать Тынкаге в его научных наблюдениях. Вся
работа на метеостанции легла на его плечи.
   По вечерам Тынкага учил юношу читать и писать по-русски.
   Огромное наслаждение доставлял Кеюлькану сам процесс писания - условные
значки-буквы удивительным образом соединялись в  слова,  а  те  составляли
целую фразу, которая выражала мысль. Он понимал уже, что это  больше,  чем
колдовство, - это знание!
   Первый грамотный человек среди "детей солнца"!  А  ведь  пропавший  без
вести отец его, простодушный, наивный Нырта, говорил, наблюдая за тем, как
пишет Тынкага: "Зачем пестришь кору маленькими следами?"
   Кеюлькан не мог уже сказать так!
   И все же он продолжал оставаться "сыном солнца". Сумбур еще царил в его
голове.
   Это сказалось на решении, которое в конце концов принял Кеюлькан.
   Он решил расколдовать "детей солнца"!
   Стоило ему зажмурить глаза, и он видел невысокие елки на поляне, людей,
сидящих за праздничной трапезой, и Хытындо,  которая  кружит  возле  щедро
вымазанного жиром деревянного диска.
   Этот усыпляющий  стук  костяных  погремушек  на  развевающейся  пестрой
одежде!  Эти  вытянутые  вперед  руки  с  хищно   распяленными   дрожащими
пальцами!..
   Хытындо завораживала свой народ, сужала и сужала круги, сбивая  в  кучу
пугливо жавшихся друг к другу людей...
   Нет, он, Кеюлькан, не будет умасливать  солнце,  не  будет  кружить  на
поляне,  завывая  и  выкликая  по-шамански.  Он  спросит  у  Матери-Солнца
напрямик, как ее сын: что делать ему, чтобы помочь своим родичам,  которым
угрожает гибель?..


   От стариков Кеюлькан слышал об одном полузабытом обычае.
   Когда  несчастья  начинали  упорно   преследовать   народ,   находились
храбрецы, которые бросали злым духам вызов и совершали  в  борьбе  с  ними
подвиг.
   "Сражающиеся со злыми  духами"  (так  называли  их  в  народе)  уходили
подальше от стойбища и проводили несколько дней в полном одиночестве.
   В это время никто не должен  был  прикасаться  к  ним,  а  родственники
постились и в знак поста  даже  не  выбивали  из  трубок  пепел.  Особенно
строгим был пост, который соблюдали уединившиеся от всех храбрецы.
   Голодом и углубленными  размышлениями  "сражающиеся  со  злыми  духами"
доводили себя до восторженного состояния.  Все,  что  чудилось  им  в  это
время, снилось или просто приходило на  ум,  принималось  как  откровение,
чудесное знамение, ниспосланное свыше. Добрые духи должны были  подсказать
им, что делать, какой именно подвиг совершить, чтобы  отвратить  несчастье
от народа.
   Кеюлькан решил воскресить этот старый обычай. Он  никому  не  сказал  о
своем решении, только  предупредил  Тынкагу,  что  уходит  на  три  дня  к
верховьям реки ловить рыбу, а двух  охотников  -  Неяпту  и  Нуху,  друзей
покойного Нырты, - упросил не отлучаться от Тынкаги.
   В южной части котловины были уголки, куда никто никогда не  заглядывал.
В одном из таких уголков уединился Кеюлькан.
   Он был очень строг и придирчив к себе. От еды отказался совершенно. Пил
только раз в день из протекавшего рядом ручья.
   На исходе вторых суток юноша сидел на скале, следя за тем, как  курятся
внизу далекие костры  стойбища.  Во  всем  теле  была  странная  легкость.
Казалось, стоит сделать небольшое усилие,  оттолкнуться  от  земли,  и  он
полетит. Голова была удивительно ясна и свежа.
   Вот, мелькая между деревьями, прошел внизу Якага. Спина  его  с  пегими
заплатами ныряла в кустах, то поднимаясь, то опускаясь. Ага,  он  собирает
сухой валежник! Значит,  старуха  послала  его  за  топливом,  как  раньше
посылала Кеюлькана.  (Заготовлять  дрова  в  котловине  было  обязанностью
женщин, но шаманка, конечно, не могла унизиться до такой черновой работы.)
   Юноша отвернулся от Якаги и тотчас же забыл о нем. Он неотрывно  глядел
на лик незаходящего июльского солнца.
   - Ты забыла нас, Мать-Солнце, - бормотал Кеюлькан. - Мы твои дети, а ты
забыла нас...
   Он упрекал солнце, спорил  с  ним,  упрашивал  не  томить  его  и  дать
какое-нибудь знамение, чтобы он, Кеюлькан, знал, что делать дальше.
   У юноши зарябило в глазах. Он увидел  вереницу  маленьких  разноцветных
солнц, которые оторвались от настоящего солнца и быстро катились по небу.
   Так бывало с Кеюльканом и раньше, если  он  долго  смотрел  на  солнце.
Юноша зажмурился, подождал некоторое время, давая отдохнуть глазам,  опять
открыл их. Все ложные солнца исчезли, на небе остались только два  солнца.
Одно, большое, желтое, по-прежнему  неподвижно  висело  над  гребнем  гор.
Другое, маленькое, но красное, плыло над верхушками сосен,  спускаясь  все
ниже и ниже.
   Знамение!  Это  было  долгожданное  знамение!   Солнце   вняло   мольбе
Кеюлькана!
   Со всех ног юноша бросился вдогонку за маленьким солнцем.
   Он бежал, разводя руками кусты, перепрыгивая через поваленные  деревья.
Светлые полосы различной ширины пересекали лес. То  были  солнечные  лучи.
Они как бы указывали Кеюлькану путь.
   Но и без того он нашел бы место,  где  опустилось  на  землю  маленькое
красное солнце.
   Нырта научил сына запоминать дорогу в лесу по приметным деревьям. А там
как раз торчала криворослая  сосна,  похожая  на  сгорбленного  тщедушного
старика.
   И вдруг, раздвинув кусты, запыхавшийся Кеюлькан увидел у подножия сосны
Якагу.
   Вязанка хвороста лежала в траве, а сам Якага держал  в  руках  какой-то
предмет, похожий на обрывок одежды, и с удивлением рассматривал его.
   Да, это было маленькое солнце, оторвавшееся  от  большого  солнца.  Но,
видно, попав в чужие руки, оно поспешило изменить свой  облик,  съежилось,
уменьшилось в размерах.
   Юноша хотел броситься к Якаге и отнять принадлежащее ему, Кеюлькану. Но
усилием воли сдержал себя. Ведь то, что он  готовится  к  подвигу,  должно
сохраняться в тайне, и особенно от Хытындо. Это главное условие успеха.
   Бесшумно пробираясь между деревьями, он  последовал  за  Якагой.  Забыв
вязанку хвороста в траве, старик спешил домой с удивительной находкой. Он,
видимо, не хотел, чтобы кто-нибудь из "детей солнца" узнал о  ней,  потому
что, встретив нескольких женщин, собиравших валежник, спрятался в кусты  и
переждал, пока они пройдут.
   Так они дошли с Кеюльканом до чума шаманки,  Якага  скрылся  внутри  со
своей драгоценной ношей.


   Юноша завертелся на месте, будто его кололи острыми ножами.
   Подлый  старый  вор!  Выхватил  из-под  носа  и  уволок  то,  что  было
предназначено другому. Не могло  быть  никаких  сомнений:  солнце  послало
весть именно ему, Кеюлькану! Недаром же он постился  два  дня  подряд.  Он
хотел совершить подвиг, только не знал, какой  именно.  Зато  с  маленьким
солнцем в руках Кеюлькан, конечно, сразу бы понял, какой подвиг  ему  надо
совершить!
   Но что делали Хытындо и Якага с его похищенной собственностью?  Бросили
ли в каменную плошку и наслаждались его ровным красным светом? Положили ли
в очаг и жарили на нем мясо?
   Кеюлькан не мог больше терпеть. Воспользовавшись тем, что наступил  час
сна и все стойбище словно вымерло,  он  быстро  перебежал  поляну  и  упал
ничком в высокую траву возле жилища шаманки.
   В щель между шкурами  хорошо  виден  был  угол  чума.  На  полу  лежало
маленькое солнце. О,  каким  некрасивым  стало  оно,  попав  в  руки  злой
колдуньи!..
   Хытындо сидела на полу, скрестив ноги, и в раздумье  глядела  на  него.
Вот взяла в руки, поднесла к глазам. Якага поднял зажженный жирник повыше,
чтобы ей лучше было видно.
   Но теперь стало лучше видно и Кеюлькану. Он с трудом  удержал  крик.  К
маленькому солнцу привязана дощечка, на которой вырезаны буквы и цифры.
   Хытындо очертила круг на  земляном  полу.  Потом  медленно,  с  помощью
Якаги, принялась  напяливать  на  себя  убор,  в  котором  совершала  свои
шаманские пляски.
   Ага! Вот оно что!..  Желая