неуклюжей лаской, как маленькому, вытер его мокрое лицо ладонью.


   Остановившимся взглядом смотрел Ветлугин на стеклянный шар, словно  тот
еще хранил на своей гладкой поверхности отражение  невиданно  прекрасного,
ослепительно-сияющего мира, откуда приплыл.
   Ах, если бы эта "льдинка"  на  самом  деле  была  волшебной!  Тогда  бы
географ мог увидеть на  ее  поверхности  силуэты  новых,  неизвестных  ему
приморских городов, мимо которых проходил ледокольный пароход "Сибиряков",
быть может, даже различил бы отражение лиц, энергичных, смелых, озабоченно
склонившихся над буем перед отправлением его в далекое путешествие.
   Увы, "льдинка", лежавшая в траве, не была волшебной. В гидрографическом
буе находилась лишь коротенькая записка.
   Зато в ней было слово,  которое  мгновенно  преобразило  весь  мир  для
Ветлугина: "Ленинград", то есть город, названный именем Ленина!
   Россия, на карте которой появился Ленинград, несомненно, стала  другой.
Какой же?..
   Ветлугин пытался представить себе ее - и не мог!  Воображение  изменило
ему.
   Раньше вся Россия за  перевалами  Бырранги  была  как  бы  погружена  в
непроглядную темь. Сейчас грандиозные пространства - от Балтики до  Тихого
океана - залиты слепящим светом. Режет глаза, не видно ничего!..
   Россия! В записке дважды повторено слово "СССР".  Похоже  на  "Россию",
только согласные буквы расположены в обратном порядке. Что  бы  это  могло
означать?..
   И какие события пронеслись по ту сторону перевала  за  это  время?  Чем
кончилась война  с  кайзеровской  Германией?  Как  совершалась  революция?
Сопротивлялись ли ее враги? Когда прибыл в Россию Ленин, чтобы  возглавить
революцию?
   Орфография записки тоже была новой. Исчезли буквы ять и  твердый  знак.
Это укрепляло уверенность в революционных переменах в стране.
   Мириады  разноцветных  бликов,   как   в   калейдоскопе,   завертелись,
засверкали перед глазами. Закружилась голова...
   Петр Арианович  почувствовал  себя  неимоверно  усталым.  Не  было  сил
подняться с земли: наступила нервная реакция.
   Он лежал неподвижно, стараясь успокоиться.  Попытался  вообразить  путь
географического буя, который  матово  отсвечивал  в  траве.  Это  давалось
легче, чем попытка представить себе новую, революционную  Россию  там,  за
пределами гор Бырранга.
   Перед ним вытянулась  могучая  река-ледоход.  Истоки  ее  начинались  у
берегов Сибири, устье терялось в  туманной  дымке,  где-то  очень  далеко,
между Норвегией и Гренландией.
   Да, изгибы этой удивительной реки географ знал,  наверное,  лучше,  чем
изгибы горной реки, мчавшейся рядом по каменистому руслу.
   Сколько бессонных ночей провел он  над  картой  Арктики,  изучая  дрейф
плавучих льдов!..
   Не удивительно ли, что именно с той "реки" на эту  пришла  долгожданная
радостная весть?
   Плывут льдины, сталкиваясь друг с другом, поскрипывая, шурша.  А  между
ними виднеются кое-где круглые поплавки  -  гидрографические  буи.  Им  не
страшно сжатие, - напором льдин шары выбросит  наверх.  Им  не  страшна  и
буря: лениво, как чайки, покачиваются они на волнах.
   Отсвечивая на солнце, плывут и  плывут  стеклянные  шары  -  разведчики
Арктики. Основная масса их неторопливо пересекает весь  Полярный  бассейн,
чтобы через  два  или  три  года  очутиться  в  преддверии  Атлантики.  Но
некоторая,   не   очень   значительная,   часть   гидрографических   буев,
подхваченных прибрежными течениями, сворачивает в сторону и возвращается к
родным сибирским берегам.
   Именно это и произошло с тем буем, который принес весть о совершившейся
в России революции.
   Петр Арианович тряхнул головой. Видение  ледохода  исчезло.  Перед  ним
сидел на корточках Нырта с обеспокоенным, участливым  лицом.  За  стволами
сосен и негустым прибрежным кустарником мерно позванивала галькой река.
   Да, это был его, ветлугинский, "почтовый ящик". Сюда  опускал  он  свои
"письма" в древесных "конвертах".
   Река Нижняя Таймыра, вытекающая из Таймырского озера, впадает в  океан.
Значит,  был  шанс,  что  когда-нибудь  плавник,  меченный  сигналом  SOS,
встретится в открытом море с русскими гидрографами, которые спускают  буи.
Плавник вытащат из воды, поднимут на палубу корабля, вскроют, и тогда...
   Тогда круг замкнется. О Ветлугине и его открытии  узнают  в  России,  в
новой, революционной, могущественной и деятельной России!..



6. В ЛАБИРИНТЕ

   На  сходе  племени  Петр  Арианович  рассказал  -   простыми   словами,
применяясь к понятиям "детей солнца", - о той перемене, которая  произошла
за пределами гор Бырранга.
   Он был выслушан с огромным интересом и вниманием.
   Но уходить из Бырранга "дети солнца" отказались наотрез.
   - Маук не велит, - вполголоса повторяли они, переглядываясь.
   Вмешательство  шаманки  даже  не  понадобилось.   Хытындо   сидела   на
возвышении среди своих сторонников, презрительно поджав губы, неподвижная,
как идол. Зато из-за плеча ее то и дело высовывался непоседа  Кеюлькан,  с
любопытством поглядывая на Тынкагу живыми черными глазенками.
   - Маук не  велит,  -  коротко  повторил  Нырта  и,  пристукнув  копьем,
обернулся к соплеменникам.
   Все закивали в знак согласия.
   Да, чтобы сдвинуть  с  места  "детей  солнца",  чтобы  отвалить  глыбу,
закрывавшую им выход  из  ущелья,  нужно  было  прежде  всего  понять  два
магических слова, начертанных на этой глыбе: "Птица Маук!"
   Маук! Маук!..
   Снова эта проклятая Маук! Снова возвращается он к  неразгаданной  тайне
Маук, к исходному пункту, словно путник,  который,  блуждая  в  лабиринте,
вдруг с удивлением и страхом видит себя все на том же месте,  где  уже  не
раз был до этого.
   Много лет блуждает Петр Арианович в лабиринте.
   Ему вспомнились его скитания в безмолвной  "кар  тинной  галерее",  где
вскоре после своего прихода к "детям солнца" искал разгадку Маук, надеялся
среди оскаленных оленьих морд и хищно раскрытых вороньих клювов увидеть  и
Маук, эту непонятную, не уловимую птицу. Но тогда его вела просто  научная
любознательность. Было очень  интересно  узнать,  что  же  это  за  чудище
гнездует в ущелье.
   Сейчас положение круто  изменилось.  Жизненно  важным  стало  разгадать
тайну Маук! От этого зависела жизнь не только Ветлугина, но и жизнь  милых
его сердцу "детей солнца"!
   Ведь он не может один уйти из ущелья - уйдет лишь  со  всем  маленьким,
приютившим его горным народом.
   Как же  вырвать  этот  народ  из  цепких  когтей  Маук?  Как  снять  ее
загадочное заклятье?
   Для того чтобы  увести  за  собой  "детей  солнца"  на  юг,  в  тундру,
навстречу благословенной, совершившейся в России революции, нужно победить
Маук.
   Бороться с неизвестным? Да! Прежде чем победить - понять, разгадать!
   Вот о чем думал Ветлугин, возвращаясь  в  свой  чум  после  неудачи  на
сходе.
   Маук не велит!..
   Кто же эта Маук?
   В первые годы своего пребывания среди "детей солнца" он  думал,  что  в
ущелье есть какая-то диковинная птица, которой поклоняются как божеству, -
нечто вроде тотема, то есть олицетворения  предка  -  покровителя  рода  и
племени. (На подобных привилегированных правах еще и  по  сей  день  живут
попугаи особой породы в селениях южноамериканских индейцев.)
   Птица Маук, видимо, была очень стара, потому что культ ее возник  много
лет назад.
   Орнитологам известно, кажется, до 13 тысяч видов птиц. Немало! Но порой
Петр Арианович готов был предположить,  что  в  горах  Бырранга  поселился
какой-то 13001-й вид.
   Уж слишком необычными и фантастическими были приметы Маук.
   "От ее голоса раскалываются  скалы,  -  рассказывали,  озираясь,  "дети
солнца", - а люди падают наземь без дыхания; в  когтях  она  держит  пучки
смертоносных стрел..."
   Что бы это могло означать?..
   Впрочем, географа иногда брало сомнение: птица ли это вообще?
   "Представим себе, - продолжал рассуждать Петр Арианович, - что  Маук  -
некое символическое обобщение, воплощение злых,  враждебных  человеку  сил
природы. Что  могут  противопоставить  природе  "дети  солнца"?  Это  люди
каменного века. Их оружие несовершенно. Их топоры тяжелы. Их  копья  часто
ломаются.
   Но почему тогда это птицы, а не рыба, не медведь? Не росомаха?.."
   Петру Ариановичу было известно, что некоторые народы Сибири поклонялись
камням. Первобытный  человек,  одухотворявший  природу,  вдохнул  жизнь  в
камни. Форма их подсказывала самые фантастические сравнения.
   Не являлась ли и Маук камнем, но особого рода?
   Не метеорит ли эта загадочная птица,  быть  может,  даже  близнец  того
огромного метеорита, который лет за восемь до побега Ветлугина  из  ссылки
произвел такой переполох в тунгусской тайге, а вслед за тем и в науке?..
   Атрибуты Маук - молнии, огонь, гром - как будто подтверждали догадку.
   Если принять этот вариант, возникало  соблазнительное  решение  загадки
Маук. То была огненная птица, залетевшая в уединенный мирок "детей солнца"
из глубин неба. Зрелище небесного посланца, явившегося внезапно в раскатах
грома и в свисте бури, должно было потрясти умы горцев.
   Таково начало мифа.
   Постепенно  создавался  культ  Маук,  поклонение  удивительному  камню.
Недавние  события  отодвигались,  опрокидывались  в   прошлое.   Обитатели
котловины как бы обосновывали падение метеорита,  присоединяли  причину  к
следствию. Птица Маук (метеорит),  по  этой  версии,  преследовала  "детей
солнца", пока, наконец не нагнала их в котловине.
   Такое решение задачи имело бы огромное утилитарное значение.  Метеорит!
Стало  быть,  железо.  Где-то  вблизи  лежит   огромный   слиток   чистого
космического железа!
   Сколько звездных топоров,  звездных  наконечников  для  копий  и  стрел
выковал бы Ветлугин, преодолев загадочное "табу". Сразу же,  одним  мощным
рывком продвинул бы "детей солнца" из каменного в железный век!
   Но нигде не было и признаков метеорита.


   К загадке птицы  вплотную  примыкала  вторая  загадка  -  происхождения
"детей солнца".
   Кто они? Откуда пришли? Почему замуровали себя в горах?
   "Сын солнца" не  было  именем  в  тесном  смысле  этого  слова,  скорее
прозвищем, конечно очень лестным. Родство с  солнцем  -  шутка  сказать!..
Быть может, Нырта, любивший,  как  известно,  прихвастнуть,  придумал  это
пышное прозвище, чтобы пустить чужеземцу пыль в глаза?
   Но даже в разговорах друг с другом жители котловины не упоминали своего
"засекреченного" имени. О себе говорили обиняками: "спускающие  стрелу  на
оленя", "живущие на берегу (реки)", "носящие хвост (оленя)  на  голове"  и
т.д. Одно из таких косвенных наименований было многозначительно: "издалека
пришедшие". Этим подтверждалась догадка Петра Ариановича: "дети солнца" не
всегда жили в горах Бырранга, пришли сюда издалека.
   Итак, народ беглецов? Безымянный народ? Замаскированный народ?
   В последнее время Петр Арианович начал брать под  сомнение  кое-что  из
того, что  казалось  раньше  вполне  очевидным.  Он  уже  не  был  уверен:
действительно ли, идя с побережья к озеру Таймыр, забрел "по пути"  именно
в каменный век.
   В этой связи Петр Арианович заинтересовался детскими играми.
   Усевшись на камешек, он часами наблюдал за тем, как  дети  копошатся  у
его ног, азартно передвигают  с  места  на  место  оленьи  бабки-косточки,
заменяющие игрушечных оленей, "сбивают" их в стада и т.д.
   Дети играли не в охотников, а в пастухов!
   Вот что было удивительно.
   Однако жители котловины не знали оленеводства. Или, может быть,  знали,
но забыли?
   В свое время Петр Арианович читал о чем-то подобном.
   Он напряг память. Перед умственным взором его возникла книжка в строгой
темной   обложке.   В   ушах   раздался   неповторимый    шелест    быстро
переворачиваемых страниц. И вдруг сразу вспомнилось слово в  слово  нужное
место - отчеркнутый красным карандашом абзац в низу страницы:
   "Полинезийцы к приходу европейцев не имели луков, однако дети их играли
маленькими  луками.  Этнографам  это  дало  возможность   сделать   вывод:
перебравшись из Азии на  острова,  полинезийцы  еще  пользовались  луками,
затем утратили их, так как  здесь  не  было  животных,  не  на  кого  было
охотиться".
   Невольно напрашивалась аналогия с жителями котловины.
   Но  оленеводство  по  сравнению  с  охотой  (как  основным   источником
существования) - более высокая ступень развития.
   Стало быть, "дети солнца" деградировали?..
   Об этом говорили некоторые другие факты, мелочи быта, на  которые  Петр
Арианович не обращал раньше внимания.
   Он, например, долго ломал голову над загадкой курева.
   Казалось бы, простая вещь: в котловине курят все, не только мужчины, но
даже дети и женщины. Но что курят?
   Табака в оазисе, естественно, не было и не могло быть. Табак доставляют
на Крайний Север из России. "Дети солнца" курили мох, смешанный с сушеными
листьями и стружками  березы.  Некоторые  заядлые  курильщики  в  качестве
острой приправы добавляли еще шерсть, клочки шерсти,  вырванные  прямо  из
одежды.
   - Плохое курево, плохое,  -  жаловались  они  Ветлугину  вполголоса.  -
Раньше было лучше, крепче. Голова делалась веселой, ясной.  Но  нельзя  об
этом говорить...
   И курильщики  боязливо  оглядывались,  не  подслушивают  ли  Якага  или
Ланкай.
   Неужели "дети  солнца"  курили  когда-то  настоящий  табак,  а  не  эту
зловонную смесь?..


   На все  эти  мучившие  Петра  Ариановича  вопросы  могли  ответить  два
человека в котловине: шаманка и ее муж, хранители  тайны  Маук,  -  только
они, больше никто.
   Однако географу с некоторого времени стало казаться,  что  кое  о  чем,
пожалуй, порассказал бы ему - если бы  очень  попросить  -  еще  и  третий
человек.
   Этим третьим был Кеюлькан, внук Хытындо, ее любимчик.
   Не слишком вдумчивому наблюдателю  могло  представиться,  что  в  семье
шаманки  повторяется  довольно  заурядная   ситуация:   ревнивая   бабушка
безрассудно, как все бабушки, балует  единственного  внучка,  перетягивает
его на свою сторону, старается рассорить с родителями.
   Кеюлькан неизменно получал лучшие куски во время трапезы. Кеюлькан спал
допоздна. Кеюлькана не утруждали собиранием хвороста и другими работами по
дому. Кеюлькану даже разрешалось играть ритуальным  бубном  и  примеривать
разноцветные  погремушки,  которые   Хытындо   надевала,   совершая   свои
магические церемонии.
   В этом, по-видимому, и была разгадка - в погремушках! Шаманка  готовила
себе преемника. Якага был глуп, неловок, забывчив. К старости свойства эти
не  уменьшились,  а,  наоборот,  усилились.  Все  чаще  во  время  ворожбы
приходилось Хытындо бросать на мужа многозначительные  взгляды  и  сердито
бормотать: "Опять злой дух толкнул меня под руку!"
   Кеюлькан был куда смышленее. Уже в детстве он отличался острым  умом  и
подвижностью - вертелся под ногами как  юла.  С  годами  выровнялся,  стал
стройным  юношей,  почти  на  голову  выше  Нырты.  Лицо  его   с   широко
расставленными черными глазами сохраняло всегда плутоватое выражение, даже
на торжественных ритуальных  выходах,  во  время  которых  он  сопровождал
увешанную  побрякушками  величественную  шаманку  в  качестве  ее  второго
ассистента.
   Несомненно, шаманка хотела, чтобы власть не уходила из семьи.  Нырта  и
его жена Фано, по мнению  Хытындо,  не  обладали  необходимыми  для  этого
способностями. Вот почему она начала постепенно, с малых  лет  приучать  к
"делу" внука.
   С десятилетнего возраста бабка держала его неотлучно при себе. В жилище
Хытындо  будущий  шаман  проходил  предварительную  подготовку,   обучался
владеть бубном, "странствовать во сне под облаками", прорицать и прочее.
   Петр Арианович знал: бабушкин любимчик - сластена, хитрец,  вдобавок  с
ленцой, и недолюбливал его.
   Их отношения  прервались  в  раннем  детстве  Кеюлькана.  В  дальнейшем
шаманка ревниво старалась оградить внука от влияния чужеземца.
   Кеюлькан сделал первые шаги  навстречу  Ветлугину  вскоре  после  схода
племени,  на  котором  географ  рассказал  о  переменах,  происшедших   за
перевалами.
   Несмотря на отказ "детей" солнца" идти за ним в тундру, Петр  Арианович
был полон самых радужных надежд. Теперь уже недолго осталось ждать! Помощь
придет из-за перевалов! Письма его, наверно, дошли до адресата,  не  могли
не дойти!
   А пока в нетерпеливом ожидании географ  спешил  сделать  свое  открытие
более полным, законченным.
   Наблюдая погоду,  Петр  Арианович  пользовался  приборами  собственного
изготовления. (Некоторый опыт метеоролога он приобрел еще в  1915  году  в
Акмолинской области, где начинал свою ссылку.)
   Система,   точность,   регулярность   наблюдений   особенно   важны   в
метеорологии. Начав, надо продолжать и  обязательно  кончить.  Что  бы  ни
происходило с Петром Ариановичем - болел ли, занимался ли решением  других
научных задач, был ли удручен тоской по  родине,  по  дому,  или  озабочен
новыми  кознями  Хытындо,  -  независимо  ни  от  чего  он  проводил  свои
метеорологические наблюдения в определенное время.
   Однажды, присев на корточки  подле  своих  самодельных  приборов,  Петр
Арианович услышал подозрительный шорох  и  оглянулся.  Он  успел  заметить
плутоватую рожицу Кеюлькана, который высунулся на мгновение из кустов.
   "Соглядатай Хытындо", - с раздражением подумал  Петр  Арианович,  пожал
плечами и продолжал возиться с приборами. Но соглядатай не  уходил.  Через
некоторое время шорох повторился.  На  этот  раз  Кеюлькан  уже  не  думал
прятаться. Он стоял в кустах во весь  рост,  независимо  заложив  руки  за
спину, и спокойно наблюдал за Ветлугиным.
   Такая назойливость возмутила географа, и  он  приказал  Кеюлькану  идти
прочь. Усмехнувшись, будущий шаман удалился неторопливой походкой.
   Однако он пришел и на следующий день. Устроился поудобнее неподалеку и,
не таясь, смотрел, как Петр Арианович записывает показания  метеоприборов.
Неловко было его прогнать. В поведении юноши не было  ничего  вызывающего:
он просто сидел и смотрел.
   Затем Кеюлькан  стал  приходить  почти  каждый  день.  Постепенно  Петр
Арианович привык к его  присутствию.  Он  чувствовал  внимательный  взгляд
юноши, но решил не волноваться по пустякам. "Шпионит? Ну и пусть! -  думал
он. - Такой шпион все же приятнее этой обезьяны Якаги".
   Как-то, стоя на коленях у маленького гигрометра, сделанного  на  скорую
руку  из  двух  соломинок,  географ  заметил,  что  внук  шаманки  нарушил
почтительную, добровольно избранную им дистанцию. Бесшумно  приблизившись,
он сейчас стоял бок о бок с Ветлугиным. Голова  Кеюлькана  очень  забавно,
как-то  по-птичьи,  склонилась  набок.  Живые  черные  глаза  были  широко
открыты.
   - Я понял, - медленно сказал он, продолжая  смотреть  на  гигрометр.  -
Когда в воздухе сыро, стебельки намокают и расходятся. А черточки на доске
ты сделал, чтобы знать: очень ли сыро или не очень. Я все понял!
   Он  торжествующе  засмеялся,  потом  присел  на  корточки  и  осторожно
коснулся гигрометра. Вероятно, ему давно уже хотелось сделать это.
   В тот день разговор вертелся лишь вокруг  гигрометра.  На  другой  день
Кеюлькан проторчал часа два у флюгера, глубокомысленно следя за  тем,  как
поворачивается маленькая стрела, укрепленная на  крестообразно  положенных
палках.
   - Твое колдовство интересное, - сказал Кеюлькан Петру Ариановичу. Потом
подумал и добавил убежденно: - Интереснее колдовства Хытындо.
   Он ушел и больше не приходил к метеостанции. Но теперь географ все чаще
ловил на себе внимательный взгляд его живых черных глаз.
   Петр Арианович не был удивлен, когда, вернувшись однажды домой,  застал
у себя Кеюлькана. Юноша сидел у очага и без особенного аппетита, что  было
совсем не похоже на него, ел  сушеную  оленину,  которой  Сойтынэ  угощала
племянника.
   - Неужели бабка отпустила тебя к нам? - с изумлением спрашивала она.
   Кеюлькан бормотал в ответ что-то невнятное.
   На этот раз юноша показался Петру Ариановичу каким-то с