он  не
очень-то обрадован посещением помощника классных наставников.
   О чем говорили собеседники, слышно не  было  -  нас  разделяли  двойные
рамы.
   Видимо, Петр Арианович не нашел  на  полке  книгу,  которую  искал.  Он
сказал что-то Фим Фимычу и, взяв со стола лампу, вышел.
   С полминуты, наверное, в комнате было темно.
   Потом вспыхнул колеблющийся огонек спички. Он поплыл по диагонали через
всю комнату от качалки к письменному столу. Пятна света падали на  книжные
шкафы, на разбросанные повсюду географические карты.
   Спичка потухла. Тотчас Фим Фимыч зажег другую. Он, видимо,  волновался,
потому  что,  шагнув  к  столу,  свалил  стул  и  некоторое  время   стоял
неподвижно, втянув голову в плечи, уставившись на дверь.
   Все в комнате приняло совсем другой вид - причудливый, тревожный. Пламя
спички покачивалось в высоко поднятой руке. На  стеклах  шкафов  появились
отблески. Казалось, вещами в комнате  овладело  беспокойство.  Враг,  вор,
чужой был среди них!
   Горящая  спичка  -  уже  четвертая  или  пятая  по  счету  -  совершала
порывистые зигзагообразные движения в руке Фим Фимыча. Он кинулся к столу,
остановился, с раздражением оттолкнул свиток карт, который подкатился  под
ноги, преграждая дорогу.
   Скрюченная, как вопросительный знак, зловеще длинная тень скользнула по
потолку. Она закрыла от меня стол.
   Так вот  что  означало  это  выражение:  "человек  с  тенью"!  У  Петра
Ариановича действительно была тень. И  она,  как  в  сказке,  существовала
самостоятельно, отдельно от него. Стоило человеку уйти за дверь, как  тень
тотчас же принималась хозяйничать в оставленной  им  комнате,  притворяясь
человеком.
   Вдруг спичка, догорев, пролетела по комнате. За  ней  мелькнул  длинный
светящийся след.
   Секунду было темно. Затем в дверь вплыла лампа под зеленым абажуром.  И
все вещи сразу же встали на свои места.
   А посреди комнаты на качалке, удобно скрестив длинные тощие  ноги,  все
так же покачивался Фим Фимыч.
   О притворщик! Вероломный!
   Надо было что-то сделать, подать Петру Ариановичу сигнал. Но как?
   С удивлением я увидел, как помощник классных наставников,  изогнувшись,
принял у Петра  Ариановича  книгу.  Нижняя,  брезгливо  оттопыренная  губа
нашего учителя оставалась в прежней позиции. Впрочем, он  проводил  своего
гостя до дверей.
   Спускаясь с крыльца, Фим Фимыч прошел под веткой, на которой  я  сидел.
Скрип снега затих вдали.
   Петр Арианович остался в  раздумье  стоять  у  стола,  над  исписанными
листками.
   Бедный, доверчивый человек! Он не знал,  кого  принимает  у  себя!  Фим
Фимыч - его враг, это ясно. Фим Фимыч  стремится  выведать  важную  тайну,
быть  может,  похитить  со  стола  одну  из  драгоценных  записей  учителя
географии...
   Записи!
   Я нагнулся к Андрею, чтобы сказать о  записях.  Не  терять  ни  минуты!
Спасти Петра Ариановича, немедленно предупредить! Он  еще  успеет  нагнать
похитителя!
   Но ветка не была  приспособлена  для  чересчур  порывистых  движений  и
подломилась подо мной.
   Добро бы, я упал в снег. Нет, угораздило упасть прямехонько на крыльцо.
А по обыкновению мальчишек нашего города я набивал карманы  разнообразной,
преимущественно  металлической  дрянью  и,  покатившись   по   ступенькам,
затарахтел всеми этими жестяными коробочками, медяками, свистками.
   Оглушенный, ничего не понимая, я начал было подниматься,  как  на  меня
налетело сзади что-то визжащее.
   Ах, пропади ты пропадом! Ведь это девчонка исправницы!
   -  Ага,  попался!  Ага!  -  кричала   она   невыносимо   пронзительным,
торжествующим голосом. - Одного держу, другой убег!
   Я отмахнулся от девчонки, но сильная рука придержала меня.
   - Подожди, голубчик, - сказал надо мной голос Петра Ариановича.  -  Как
это ты попал сюда? Из рогатки выстрелили тобой или как?
   Я совсем уж по-глупому зажмурил глаза.
   - Вот оно что! Ладыгин Алексей? Странно! Да нет, ты не  жмурься!  Когда
жмуришься, ты сам не видишь. А тебя-то видно очень хорошо.
   Я открыл глаза. Петр Арианович смотрел на меня в упор, чуть прищурясь.
   Рядом суетилась девчонка, продолжая цепляться за мой рукав.
   - Вышла за вашим гостем двери закрыть, а он у окна, - докладывала  она,
то и дело срываясь на визг. - Подглядывал в окно. Я  его  пугнула  раз  от
дома, а он...
   - Как же, пугнула ты! - пробормотал я. - Мы сами не захотели, ушли.
   - Да у тебя, брат, синяк, - вдруг сказал Петр Арианович. - Вон и  кровь
на руке. О ступеньку разбился? Тебя надо перевязать. Так?
   - Так, - сказал я, ничего не понимая.
   - Матери моей нету, в гости ушла, - сообщил Петр  Арианович,  пропуская
меня внутрь дома. - Но мы сами, сами... Вот бинт достанем, йод...
   И он принялся с грохотом открывать ящики комода.
   - Куда же йод девался?
   - Двери вышла закрыть, - сказала  девчонка,  входя  за  нами  следом  и
стряхивая снег со своего короткого ситцевого платья. - Глянула в щелку,  а
он у окна...
   - Хорошо, хорошо. Йод поищи!
   Она нашла йод. Но этим не ограничилось. Петр Арианович заставил ее  еще
и помогать бинтовать мою руку. Видимо, это было уже свыше ее  сил,  потому
что, оказав  первую  помощь,  она  поспешила  уйти.  Слышно  было,  как  с
негодованием бурчала себе что-то под нос в  соседней  комнате.  Вскоре  на
втором этаже гулко захлопали двери.
   - Сердитая! - Петр Арианович улыбнулся. - Значит, ты уже бывал здесь? А
зачем?
   Он сел на стул и  посмотрел  на  меня.  Некуда  было  деться  от  этого
спокойного серьезно-вопросительного взгляда.
   Можно было, конечно, попытаться убежать, но  тогда  Петр  Арианович  не
узнал бы ничего о поведении Фим Фимыча.
   Запинаясь, дрожа, не заканчивая фраз, я  рассказал  обо  всем,  что  мы
видели в окне. Петр Арианович выслушал меня, не прерывая, ничем не выражая
своего удивления.
   - Спасибо, не пропало ничего, - сказал он. Потом, поморщившись, добавил
непонятно: - Я ведь знаю, зачем он ходит. Его подсылает ко  мне  инспектор
училища.
   Он задумчиво побарабанил пальцами по столу.
   - Но ты сказал "мы". Кто же это "мы"? Разве вас, таких вот взъерошенных
мальчишек, еще много под моим окном?
   - Еще один.
   - Кто же?
   - Товарищ мой.
   - Небось убежал, -  предположил  Петр  Арианович,  взглядывая  на  меня
исподлобья.
   - Нет, не такой, - сказал я уверенно. - Не бросит товарища в беде.
   Я подошел к окну. Андрей сидел на корточках под  самой  стеной,  втянув
голову в плечи, и напряженно смотрел на меня снизу вверх.
   - Сидит, - доложил я Петру Ариановичу.
   Он с  любопытством  заглянул  через  мое  плечо  и  вдруг  захохотал  -
раскатисто, приседая, кашляя. Я и не думал, что взрослый человек может так
смеяться.
   Он смеялся долго, пока опять не  явилась  девчонка  и  не  принялась  с
ожесточением вытирать тряпкой пол, на котором  блестели  мокрые  следы  от
моих сапог.
   - Правильно, Лизочка, правильно! - рассеянно сказал Петр Арианович. - А
то нам от мамаши попадет.
   Он придвинул ко мне стул.
   - Но объясни, Ладыгин, зачем вы - ты и друг твой - торчите  по  вечерам
под моим окном?
   Я подождал, пока девчонка ушла.
   - Не верим взрослым, что про вас говорят!
   - А что взрослые говорят?
   - Что вы не бывали нигде... На Севере не бывали и  не  открыли  никаких
островов...
   Петр Арианович стал серьезным. Помолчал.
   - Правда, - кивнул он. - На Севере я не бывал.
   Наверное, лицо мое стало  очень  несчастным,  потому  что  он  поспешил
добавить:
   - И все же есть острова. Я открыл их!
   - А как же?.. - начал было я.
   Петр Арианович поднялся со стула и положил мне руку на плечо:
   - А так же! Теперь - домой! Попадет тебе за  синяк?  Очень  хорошо!  Не
будешь в окна подглядывать. Да, чтобы не  забыть:  в  будущее  воскресенье
опять приходи.  С  верным  товарищем  со  своим.  Расскажу,  как  я  нашел
острова...
   И уже вдогонку сказал с крыльца:
   - Только без шума и драки, пожалуйста!  На  дверях  звонок.  И  надпись
есть: "Прошу крутить!"



7. ЗИГЗАГ НА КАРТЕ

   Проходит положенный срок, и вот, в праздничных гимнастерках, с  обильно
смоченными волосами, чтобы не  торчали  на  макушке,  мы  присаживаемся  с
Андреем на краешек старого клеенчатого, с выпирающими пружинами  дивана  и
робко осматриваемся.
   Вокруг - карты, множество карт:  свернутые  в  трубку,  развешанные  на
стенах,  брошенные  на  стульях.  В  шкафах  -  книги,  конечно,  описания
путешествий, и, наверное, с картинками.
   Все поражает здесь, даже беспорядок на столе, непривычный,  будоражащий
ум. Раскрытые книги с закладками, какие-то  чертежи,  четвертушки  бумаги,
исписанные разгонистым почерком. Видно, что за столом работают, и помногу,
с увлечением.
   А вот и загадочный  чан!  В  него  налита  вода,  по  краям  закреплены
какие-то маленькие вентиляторы. Вблизи он еще более непонятен, чем издали.
   - О! Всего лишь модель, и очень примитивная! - небрежно  поясняет  Петр
Арианович, заметив, что мы не сводим глаз со странного сооружения.  -  Сам
строгал, пилил, прилаживал. Самоделка!  Вот  ежели  бы  сработать  это  на
заводе, да увеличить бы в размерах, да...
   Вздохнув, он кладет на воду вырезанные из фанеры-листы. Что-то знакомое
угадывается в их угловатых очертаниях. Ага! Это восточный  берег  Северной
Америки, а это западный берег Европы" Между ними - Атлантический океан.
   Бойко  затрещали  вентиляторы,  приводимые   в   движение-рукой.   Вода
завертелась  в  миниатюрном  Мексиканском  заливе,  потом  веселая   рябь:
побежала вдоль берегов Америки и быстро пересекла океан,  ширина  которого
была не более аршина.
   -  Гольфстрим,  -  пояснил  Петр   Арианович.   -   Модель   зарождения
Гольфстрима! Постоянно дующие от берегов Африки ветры, пассаты, нагоняют в
залив нагретую воду,  а  отсюда  она  поднимается  к  Гренландскому  морю,
Баренцеву и дальше на  север...  Помните,  я  рассказывал  на  уроке?  Да,
правильно, водяное отопление Европы.
   Он положил на воду листы, вырезанные уже иначе, и пустил в  ход  другую
группу вентиляторов.
   - Узнаете? Тихий океан, течение Куро-Сиво...
   Но  это  было  только  вступлением.  С  особой  тщательностью   учитель
расположил в чане новые игрушечные материки и острова. Мы  вслух  называли
их,  радуясь  им,  как  старым  знакомым.  Вот  легла  на  воду  крошечная
Гренландия. На противоположной  стороне  чана  появились  знакомые  берега
Сибири, а рядом выгнутая" как  лук.  Новая  Земля,  несколько  скрепленных
проволокой Новосибирских островов и одинокий остров Врангеля.
   - Я покажу вам удивительный,  продолжающийся  круглый  год  ледоход,  -
сказал Петр Арианович, - иначе говоря - ледяную реку,  которая  пересекает
Полярный бассейн. Конечно, здесь учтен только один фактор - ветры...
   Он бросил на воду мелко нарезанные клочки бумаги.
   - Истоки этой реки, - продолжал он, - здесь, у  берегов  Сибири.  Устье
там, между Норвегией и Гренландией...
   Покачиваясь на волнах, бумажные "льдинки" тронулись в путь.
   Мы заметили,  что,  повинуясь  скрытому  внутри  механизму,  чан  очень
медленно вращается вокруг своей оси.  Ну  конечно,  надо  соблюсти  и  это
условие: земля-то ведь вращается!..
   Вскоре поверхность воды побелела. По мере приближения к узким  выходным
воротам, к устью реки, движение клочков бумаги  ускорялось.  Атлантический
океан, куда впадала река, находился уже за пределами чана.
   - Купель, - усмехнулся Петр Арианович. - Ледяная арктическая купель...
   Он облокотился на край  чана,  задумчиво  провожая  глазами  игрушечные
льдинки, которые, кружась и сталкиваясь, плыли по воде.
   - Еще в университете заинтересовал меня Крайний Север России,  -  начал
он негромко и медленно, как начинают обычно рассказ о собственной жизни...


   Это и был рассказ о его жизни.
   Итак, еще в университете заинтересовал его таинственный  Крайний  Север
России, "где  всякая  география  кончается".  Там  еще  оставались  "белые
пятна". Там были реки,  истоки  которых  терялись  в  непроходимой  тайге,
горные кряжи, очертания которых обводились  пунктиром,  моря,  скрытые  за
сплошной завесой тумана.
   А в самом центре Арктики находился полюс - заповедная точка, к  которой
стремилось изо всех сил и которой никак не могло достигнуть человечество.
   То было время, когда адмирал  Макаров  выдвинул  лозунг:  "К  Северному
полюсу напролом!", когда по чертежам его  строили  первый  в  мире  мощный
ледокол  "Ермак",  а  семидесятилетний  Менделеев  писал:  "Завоевав  себе
научное имя, на старости лет я  не  страшусь  его  посрамить,  пускаясь  в
страны Северного полюса".
   Мечтал о полюсе и молодой студент Ветлугин. Исследования  Арктики  были
его призванием. Он знал это и чувствовал в себе достаточно сил, чтобы горы
своротить на пути  к  Северному  полюсу.  Его  географические  открытия  в
Арктике со временем должны были прославить Россию!
   Для этого надо было упорно учиться. И он учился. Ночи напролет  молодой
Ветлугин просиживал над книгами.
   Русские ученые давно уже догадывались о том, что плавучие льды, начиная
путь в прилегающих к Сибири морях,  проходят  затем  через  весь  Полярный
бассейн. Арктику продувает сквознячком. Впервые своим зорким оком подметил
это наш великий Ломоносов.
   Нельзя ли использовать попутные ветры в  Арктике,  так  же  как  Колумб
использовал пассаты, пригнавшие его каравеллы к американским берегам?
   Судно "Фрам" полярного исследователя Фритьофа Нансена вмерзло во льды в
море Лаптевых и тронулось с ними на северо-запад. Нансен надеялся, что его
пронесет через полюс. Надежда не оправдалась:  "Фрам"  прошел  значительно
южнее полюса.
   Почему это произошло? Почему Нансен промахнулся?
   Не следовало ли ему взять правее, то есть начать свой дрейф восточнее -
не в море Лаптевых, а в Чукотском или в Восточно-Сибирском море? Не там ли
зарождался тот могучий поток льдов, который спустя два-три года  достигал,
наконец, полюса?
   Вот о чем думал Ветлугин, мечтая в тиши  своей  низенькой  студенческой
комнатки повторить плавание Нансена, только держа гораздо круче к востоку.
   Однако к этой же мысли пришли и по другую сторону океана.
   Из газет Ветлугин узнал о Текльтоне.
   Примерно  на  меридиане  острова  Врангеля  предприимчивый   американец
отправился к полюсу вместе со льдами. Ему не повезло. Вскоре  его  корабль
был раздавлен и пошел ко дну. Текльтону с частью команды удалось добраться
до берега, сохранив в непромокаемой  клеенке  шканечный  журнал  и  другие
судовые документы.
   Отчет  о  путешествии  Текльтона  был  напечатан,  и   Ветлугин   успел
ознакомиться с ним лишь совсем недавно, накануне своего ареста.
   В то время он разбирался в политике слабо.  К  участию  в  студенческой
забастовке его привлекли друзья, уважением которых он дорожил.
   Так случилось,  что  свое  необычное  географическое  открытие  молодой
Ветлугин совершил в камере предварительного заключения.
   Была ночь. На нарах рядом и наверху вздыхали, храпели, стонали  во  сне
товарищи.  Петру  Ариановичу  не  спалось.  Он  был  слишком   взбудоражен
событиями - шумным митингом, схваткой с полицией. Кровь еще громко стучала
в висках.
   Чтобы успокоиться, он принялся думать об оставленных дома книгах. Мысль
повернула от  книжного  шкафа  к  письменному  столу,  на  котором  лежали
раскрытый на середине  отчет  Текльтона  и  вычерченная  Ветлугиным  схема
дрейфа.
   Изучая астрономические показания по судовому  журналу,  Петр  Арианович
восстановил на карте дрейф корабля.
   Ему представлялась ломаная линия. Она двигалась вверх, слегка изгибаясь
то влево, то вправо. Это напоминало спокойные излучины реки. Так  плыли  к
Северному полюсу льды, подталкиваемые ветром.  Вдруг  -  резкий  скачок  в
сторону!
   Что случилось? Почему корабль сделал в этом месте зигзаг?
   Мерные  шаги  часового  продолжали  раздаваться  за  дверью.  В  гулком
коридоре время от времени стучал приклад винтовки. Ветлугин уже не  слышал
ничего.
   Что за препятствие возникло на пути льдов, с которыми двигался корабль?
Что наставляло их делать такой зигзаг?
   Спокойствие, спокойствие! Не спешить,  не  фантазировать.  Хладнокровно
додумать до конца...
   Память развернула перед  Ветлугиным  свитки  географических  карт,  где
зигзаг повторялся. Река текла по зеленой просторной  низменности  и  вдруг
круто отклонялась в сторону. Ей встретилось на пути препятствие  -  скала,
горный кряж.
   Аналогия казалась подходящей. Не на остров ли натыкались плавучие льды,
дрейфуя  на  северо-запад?  Не  остров  ли  вместе   со   льдами   обогнул
путешественник, так и не заподозрив его существования?
   Всю  ночь  прошагал  Ветлугин  по  камере,  осторожно   обходя   спящих
студентов, которым не хватило места на нарах.
   Выйдя из тюрьмы, он пошел к профессору,  считавшему  его  своим  лучшим
учеником и, возможно, преемником. Профессор отнесся к новой географической
гипотезе сочувственно, ободрил Петра Ариановича и помог  ему  опубликовать
статью, названную довольно скучно: "О возможности нахождения  острова  или
группы островов в северо-восточной части Восточно-Сибирского моря".
   Статья прошла незамеченной.
   Петр  Арианович  продолжал  разрабатывать  свое  открытие.  Теперь  уже
Северный полюс интересовал его гораздо меньше, чем  неизвестная  земля  во
льдах.
   Настойчивый студент принялся обивать пороги соответствующих ведомств  с
предложением организовать экспедицию.
   Но повторялась история с Землей Франца-Иосифа.
   Обширный  архипелаг  в  Арктике  получил  имя   одного   из   бездарных
австрийских императоров потому лишь, что  русское  правительство  пожалело
тридцать   тысяч   рублей   на    снаряжение    экспедиции.    Австрийские
путешественники наткнулись на архипелаг случайно, хотя  его  существование
было абсолютно точно  предсказано  за  несколько  лет  до  этого  русскими
географами и моряками.
   Впрочем, Петр Арианович не складывал оружия.
   Мысли его летели теперь через необозримые пространства не на  север,  к
полюсу, а на северо-восток, к туманному и  пустынному  Восточно-Сибирскому
морю.
   Ясная цель была перед ним. Он приналег на занятия и с блеском  закончил
университет. Считалось решенным, что его оставят при кафедре  для  научной
работы.
   Однако после поражения революции мракобесы торжествовали в  науке.  Все
передовое, прогрессивное, патриотическое  в  высоком  смысле  этого  слова
изгонялось. Из Московского университета - уже во второй  раз!  -  вынужден
был уйти его краса и гордость Тимирязев.
   Петр Арианович попал в число людей "политически неблагонадежных".
   Ректор сказал:
   -  Позвольте,  вы  же  бастовали,  отказывались   учиться!   Вместе   с
революционерами выставляли какие-то там... политические требования. Это не
говорит о вашей привязанности к науке. Наука, молодой человек, должна быть
чиста, свободна от политики!
   Друзья  советовали  Петру  Ариановичу  набраться  терпения,   переждать
трудное время.
   Легко сказать - ждать! На руках у Петра Ариановича была  старуха  мать.
Надо было подумать и о ней. Он принял назначение учителем в Весьегонск.
   Но, живя здесь, не отступил от задуманного, продолжал обосновывать свою
гипотезу.
   Петр Арианович провел ряд опытов (один из них  во  время  ледохода  так
удивил весьегонцев), выписывал географические новинки, состоял в переписке
с виднейшими русскими географами.
   Профессор, очень  любивший  Петра  Ариановича,  регулярно  снабжал  его
книгами. В последний раз в присланном им ящике оказалось несколько книг  о
славных русских землепроходцах, путешественниках XVI и XVII веков.
   Исторические заслуги их к нашему времени были уже основательно забыты.
   Ветлугин с  интересом  углубился  в  присланные  книги.  Прикованный  к
Весьегонску, лишенный возможности путешествовать, он  странствовал  теперь
под серыми в заплатах парусами из оленьей кожи вместе с отважными Дежневым
и Ребровым. Вслед за ними выходил на плоский, поросший редки