ас на подоконник. Как в детстве, хотелось чуда. Хотелось,
чтобы  магнитная  стрелка,  дрогнув,  повернулась  и   замерла,   указывая
направление, по которому надо идти, в котором надо искать загадочный народ
- "детей солнца".
   - "Дети солнца" живы во мне! - заявил Савчук.
   Но нечто в этом роде мог сказать и я.
   Когда-то жил - и умер - человек, подаривший мне  старомодный  брелок  в
виде компаса. И  он  был  "жив  во  мне",  хотя  гибель  его  удостоверена
очевидцем, а некролог о нем напечатан в "Географическом вестнике".
   Много  раз  в  воображении   я   сопровождал   его   в   толпе   других
ссыльнопоселенцев, идущих по широкому тракту. Перебирался с ним из Якутска
в деревеньку, названную Последней, потому что дальше к северу уже не  было
деревень. Торопливо помогал ему увязывать вещи в пасмурное  утро  бегства,
которое кончилось для него трагической гибелью.
   А что, если?.. Нет, это, конечно, невероятно. Самая невероятная догадка
из всех! Хотя...
   Я закурил новую папиросу, чтобы собраться с мыслями.
   Перед умственным взором моим поднялось  из-за  плеча  Русанова  бледное
широкое лицо. Светлая, почти соломенного цвета прядь  падала  на  лоб,  не
очень высокий, но просторный  и  крутой.  Глаза  смотрели  на  меня  через
старомодные овальные очки с бесконечно добрым выражением, немного устало.
   Только сейчас я подумал о том, как много общего  с  Русановым  было  во
внутреннем облике этого человека.
   Так же, как Русанов, он находился в царской  ссылке,  деятельно  изучал
Арктику, прокладывая путь для следующего поколения  исследователей  -  для
нас, советских полярников.
   Так же мечтал  о  преобразовании  Крайнего  Севера  России,  заглядывая
далеко вперед, через десятилетия.
   И так же таинственно исчез, как в воду канул,  в  безмолвных  просторах
Ледовитого океана...


   В окне светлело. Все явственнее  проступали  силуэты  деревьев.  Начали
поблескивать крыши домов на противоположной стороне улицы.
   Я продолжал неподвижно сидеть на подоконнике, держа  компас-талисман  в
руке, любуясь  Москвой,  мало-помалу  светлевшей,  наливавшейся  красками.
Похоже было, будто  капнули  водой  на  переводную  картинку.  То,  что  в
сумерках казалось тусклым, серым, сейчас, омытое  свежей  утренней  росой,
медленно прояснялось, оживало.
   "Жив во мне..." Как должен я поступить, если он жив на самом деле? Если
это его голос окликнул меня, прорвался издалека, из недр Арктики?..
   Я соскочил с подоконника и прошелся по коридору.
   Шансов, понятно,  очень  мало.  Пусть  даже  один  из  ста.  Но  нельзя
пренебрегать и этим шансом!
   Игра в пятнадцать вопросов?
   Как бы не так! Для меня, во всяком случае, это была не игра.
   Широкое бледное лицо с отброшенной со лба светлой прядью снова  всплыло
в моем воображении. Теперь было  на  этом  лице  мучившее  меня  выражение
молчаливого вопроса, как бы ожидания.
   Из-за стены раздался профессионально-бодрый голос: "Дышите  равномерно!
Следите за дыханием!"
   Стало  быть,  Савчук  уже  поднялся  и,  включив  репродуктор,   делает
гимнастику!
   Вскоре он вышел из комнаты с полотенцем через плечо. Спущенные подтяжки
щелкали его по ногам при каждом шаге.
   - Вы здесь? - удивился он. - Я думал: принимаете душ. Как спалось?
   - Да как вам сказать...
   - Позвольте, а это что? -  В  изумлении  он  указал  на  кучу  окурков,
лежавших на подоконнике. - Не спали всю ночь? Заболели? Что с вами?
   - Потом объясню... Ответьте-ка на один вопрос. Заполнены ли штаты вашей
экспедиции?
   - Ну, экспедиция - это громко  сказано.  Еду,  собственно,  я  один.  В
Новотундринске найму проводника, подсобных рабочих, если понадобятся.
   - Мог бы вам рекомендовать рабочего. Исполнительный. Непьющий. Бывал  в
Арктике. Ручаюсь за него, как за самого себя...
   - Не знаю, право, - пробормотал Савчук, с сомнением глядя на меня. -  К
чему мне везти его из Москвы? Да кто он?
   Я поклонился.
   - Вы шутите! - Савчук уронил полотенце. -  Подсобным  рабочим?  Вы?  Но
ведь вы кандидат наук, были начальником полярной станции!
   - Устроит любая должность, лишь бы ехать с вами.
   - Вы же едете в Сочи! Отпускник!
   - Проведу отпуск на Таймыре.
   - Нет, вы смеетесь надо мной! - сказал Савчук плачущим голосом.
   - Уверяю вас, никогда не говорил более серьезно.
   - Конечно, очень рад... И в Институте этнографии не  будет  возражений.
Но я не могу понять, уяснить... В театре  и  в  музее  вы  были  настроены
совсем иначе.
   - Да, правильно. Решение оформилось позже, этой ночью.
   Я сгреб окурки с подоконника и аккуратно высыпал в мусорный ящик.
   - Когда же мы едем?
   - Вылет назначен на десять часов. Но хотя бы вкратце, Алексей Петрович,
в двух словах...
   Через стену донесся голос диктора, объявлявшего погоду:
   -  Ночью  на  Земле  Ветлугина  -  тридцать  пять  градусов  мороза,  в
Нарьян-Маре - двадцать восемь...
   Я повернулся к Савчуку.
   - Видите ли, уважаемый Владимир Осипович, - сказал я, -  не  исключено,
что автором записки на  бересте  был  мой  учитель  географии,  понаслышке
известный вам, - Петр Арианович Ветлугин...



5. НА ТАЙМЫР!

   Ну и что из того, что на Земле Ветлугина тридцать пять  градусов,  а  в
Нарьян-Маре - двадцать восемь? Нужды нет! Летим на Север, в Арктику!..  От
вращающегося пропеллера вихрь поднялся на аэродроме.  Савчук,  стоящий  на
земле внизу, что-то кричит мне, азартно размахивая  руками,  но  за  ревом
мотора не слышно ничего.
   - Подать? - переспрашиваю я. - Что подать? Принять?..
   Савчук сердится на мою непонятливость,  азартнее  прежнего  размахивает
руками. Он без шапки. Длинные прямые волосы его стоят дыбом.  Полы  пальто
раздувает ветер.
   - Ага! Мешок принять?
   Я помогаю пилоту принять от Савчука мешок с баранками.
   - Ф-фу!.. Ну, все как будто!
   Пилот Жора укоризненно глядит на меня. С вылетом запоздали на три  часа
- и все по моей вине.
   Что поделаешь! Не так просто изменить маршрут с Сочи на Таймыр,  рывком
развернуться чуть ли не на сто восемьдесят градусов!..
   Только к тринадцати  часам  (вместо  десяти!)  все  наконец  уложено  и
улажено.  Путевка  возвращена  в  Управление  полярных   станций,   майки,
купленные для Сочи, спрятаны в гардероб до  будущего  лета,  из  чемоданов
вместо маек извлечены видавшие виды рукавицы, свитер,  шерстяные  носки  и
прочее полярное обмундирование.
   В управлении горячо поддержали мое  решение  лететь  на  Таймыр  -  имя
Ветлугина говорило само за себя. Да, в конце концов,  я  ведь  был  вправе
распоряжаться своим отпуском.
   Лизе я дал телеграмму (потом оказалось,  что  та  не  застала  Лизу  на
месте).
   Неожиданно быстро  уладился  вопрос  о  должности.  Директор  Института
этнографии оказался бывалым путешественником, привыкшим принимать  решения
на лету. Не будучи сибиреведом, он все же читал о Ветлугине  и,  когда  я,
представившись, принялся объяснять, почему так круто меняю маршрут,  понял
меня с полуслова.
   - Только почему подсобным рабочим? - спросил он. - Это ни к чему.  Ведь
мы снабжаем Савчука рацией. Желаете сопровождать его в  качестве  радиста?
Вы знаете радиодело?
   На полярных зимовках практиковалось изучение смежных профессий,  с  тем
чтобы в случае нужды один зимовщик мог заменить другого. В  свое  время  я
изучил радиодело.
   - Вот и чудесно! - обрадовался директор. - Поезжайте  радистом.  Приказ
будет отдан сегодня же.
   Прощальные рукопожатия сопровождались самыми лестными для меня словами:
   - Будем  очень  благодарны  за  помощь.  Конечно,  ваш  ценный  опыт  и
познания... Ваша репутация полярного путешественника...
   Раскланиваясь, я решил, что директор института, наверное, увидел во мне
няньку, в которой нуждается Савчук.
   Но Савчук совсем не нуждался в няньке.
   Уже  на  аэродроме  он  начал  удивлять   меня.   Куда   девались   его
неповоротливость и рассеянность! Он метался взад и вперед между машиной  и
самолетом, с легкостью перебрасывал свертки и чемоданы и  даже  прикрикнул
на меня, когда я, зазевавшись, не успел подхватить на лету его богатырские
болотные сапоги.
   Я не обиделся. С рассвета этого  дня  владело  мною  ощущение  какой-то
радостной приподнятости.
   Душа была уже в полете!..
   А вскоре за душой последовало и тело.  Со  стуком  захлопнулась  дверца
кабины, и аэродром  с  поспешно  отбежавшими  от  самолета  техниками,  со
стартером, державшим в руке флажок, с полосатой  "колбасой",  вытянувшейся
по ветру, покатился назад и вниз.
   - Ну, теперь расскажите о Ветлугине,  -  нетерпеливо  попросил  Савчук,
придвигаясь ко мне. - Эту историю я знаю частично со слов Лизы и от  друга
Ветлугина по ссылке, Овчаренко. Что произошло с ним после  побега?  Почему
вы надеетесь найти его на Таймыре?
   Что я мог ответить своему спутнику? Мои догадки и надежды были пока еще
такими неопределенными, шаткими...
   Признаюсь, хотелось помолчать, побыть наедине со своими мыслями. Однако
Савчук не унимался. Чтобы переменить разговор, я спросил, как поживает его
грипп. Оказалось, что грипп Савчук забыл на аэродроме.
   - Всегда делаю так, когда выезжаю  из  Москвы,  -  пояснил  он,  широко
улыбаясь. - Теперь ему (гриппу) не поспеть за мной!..
   Куда уж там поспеть!..
   Мы стремительно возвращались в зиму из весны.
   За оградой аэродрома осталась  мартовская  Москва,  пахнущая  дождем  и
сочинской мимозой. Подмосковные леса зачернели внизу. А в районе Ярославля
снег на полях потерял  желтоватый  оттенок  и  заискрился-замерцал  совсем
по-зимнему.  Потом  брызнуло  из-под  крыла  ослепительное   сияние.   Так
встречала нас ледяная гладь Рыбинского моря.
   Неподалеку от этих мест, в захолустном  уездном  городе,  который  стал
впоследствии  приморским  городом,   начинался   след   Петра   Ариановича
Ветлугина. Терялся же бог весть где -  на  самом  "краю  света",  там,  за
туманной чертой горизонта...
   Вспомнилось,  как  опальный  учитель  географии,  покидая   Весьегонск,
прощался у шлагбаума  со  своими  маленькими  друзьями  (девочка  жалостно
хлюпала носом, мальчики хмурились, крепились изо всех сил). В трогательных
выражениях он благодарил "за бодрость, верность, за веру в мечту". И уже в
пролетке,  спохватившись,  что  не  запасся  прощальным  подарком,  рванул
цепочку от  своих  часов  и  протянул  на  ладони  компас,  служивший  ему
брелоком.
   Я с беспокойством провожу рукой по внутреннему карману  кителя,  где  в
особом кожаном футляре  хранится  маленький  компас.  Не  оставил  ли  его
впопыхах на подоконнике в квартире Савчука? Нет, компас цел, со мною,  как
всегда.
   Савчук то и дело поглядывал на меня, откашливался, порываясь продолжать
разговор, но, наверное, выражение моего лица останавливало его.
   Затем мой спутник, привалившись к тюкам  с  почтой,  занялся  изучением
географической карты. Я могу теперь без помехи думать о Петре  Ариановиче,
представлять себе его лицо, воскрешать в памяти интонации его голоса.
   А самолет тем временем мчится все дальше и дальше на север, и маленькая
тень бежит за ним по снегу, как жеребенок за матерью...


   В Нарьян-Маре Савчуку пришлось похлопотать. Наш самолет  был  почтовый.
Его хотели дополнительно загрузить, а нам - двум пассажирам  -  предложили
дождаться следующего самолета, который должен был прибыть через три дня.
   Нас это, понятно, не устраивало, и я уже начал нервничать. Впрочем, мое
вмешательство не понадобилось. Савчук не отходил от  начальника  аэропорта
до тех пор, пока тот не выскочил из конторы, хлопнув дверью, и не  завопил
на весь аэродром:
   - Да ладно уж, летите этим самолетом, летите! Посылки подождут!
   По собственному опыту я знал, что такое настойчивость Савчука.
   Любопытно  было  наблюдать  моего  спутника   в   действии.   При   его
громоздкости это отчасти напоминало снежную лавину, катящуюся с горы,  все
сметающую на своем пути.
   Он определенно оживал и веселел по мере продвижения к Таймыру.
   Когда нас разместили на ночлег, неизменно бодрый Савчук снова  принялся
одолевать меня расспросами.
   - Почему все же Ветлугин? - бормотал он над ухом: говорить  приходилось
вполголоса, потому что на соседней койке спал наш пилот Жора. - Русанов  -
это понятно, но Ветлугин?.. Никак не могу взять  в  толк.  Бывшая  деревня
Последняя - ныне Океанск - и Таймырский полуостров!.. Между ними  огромное
расстояние, непроходимая тундра, множество мелких, преграждающих путь рек,
наконец, Хатангский залив!..
   - Морем можно добраться скорее, - ответил я кратко.
   - Морем? Но почему морем?
   - Потому что Ветлугина унесло на льдине в океан.
   - Унесло, правильно!.. Овчаренко видел это. Стало быть, погиб?..
   - Я бы и сам думал так, если бы не был гидрологом.  Профессия  помогает
мне сохранять оптимизм.
   - Не понимаю связи.
   - Она проста. У восточного берега  Таймыра  есть  постоянное  береговое
течение. Если  ветры,  дувшие  во  время  побега  Петра  Ариановича,  были
благоприятны, то льдину, на которой он находился, могло отжать  к  берегу.
Где, в каком месте - трудно сказать...
   - Но ведь льдину, должно быть, долго носило по морю?
   - Да, несколько дней.
   - Чем же он питался эти дни?
   - Известно, что в мешке у Ветлугина  был  запас  продовольствия.  Кроме
того, с ним было ружье. Он мог убить тюленя или  белого  медведя.  В  этом
случае мяса и жира хватило бы надолго.
   - Впервые слышу о возможности такого путешествия на льдине!
   - Вы, наверное, незнакомы  с  соответствующей  литературой.  Русанов  в
своей книге приводит несколько случаев.
   - Русанова не читал.
   - Возьмите хотя бы историю этого ненца... как,  бишь,  его?..  Учу  или
Упа, не припомню имени...
   - А что с ним произошло?
   - Он охотился в мезенской тундре,  увидел  белого  медведя  на  льдине,
которую прибило к берегу, и убил его...
   - Так...
   - Ветер переменился, пока охотник сдирал  шкуру  с  медведя,  и  льдину
отнесло от берега. Учу оглянулся, а вокруг уже вода. Что делать? Льдину  с
ник и с медведем тащит на северо-восток, в открытое море.
   - Он бы вплавь!
   - Куда там!.. Ледяная вода! А может, и плавать не умел, не  знаю...  Но
вы поразитесь, когда узнаете, куда прибило льдину с ненцем...
   - Куда же?
   - Ну, как думаете, куда?
   - Остров Колгуев?
   - Дальше!
   - Неужели Нарьян-Мар, где находимся сейчас?
   - Гораздо дальше!
   Савчук недоверчиво молчал.
   - Обская губа, - сказал я.
   - Невероятно!
   - Русанов - признанный авторитет, - заметил я внушительно.  -  Сведения
его всегда достоверны, безупречно достоверны.
   - Нет, я не то хотел сказать. Действительно, огромное расстояние, сотни
километров!.. Льдину, конечно, протащило  через  Югорский  Шар  и  Карские
Ворота?
   - В том-то и дело, что нет. Ненца обнесло вокруг Новой Земли.
   Савчук только крякнул.
   - Это,  заметьте,  случилось  в  начале  лета.  Охотник  вынужден  был,
понятно, строго соблюдать медвежью диету.
   - Да, убитый медведь пригодился.
   - Еще как! Сало и мясо медведя охотник ел. Шкурой укрывался.
   - Льдина со всеми удобствами,  -  пробурчал  Савчук  в  подушку,  но  я
услышал его.
   - Все еще не верите? Напрасно! Вы просто  никогда  не  изучали  морских
течений. Они прихотливы... Согласен, ненцу повезло... Так вот, он  плыл  и
плыл себе, дожевывая своего  медведя.  И  вдруг  однажды,  высунув  голову
из-под медвежьей шкуры, увидел берег. Вдали  среди  туч  виднелись  горные
вершины, голые и черные, местами покрытые снегом.  Учу  понял:  это  Новая
Земля.
   - Куда махнул, однако!..
   - Я передаю вам то, о чем писал Русанов. Хотите слушать дальше?
   - Просто комментирую про себя...
   - Ну-с! Целое лето льдина с ненцем плыла вдоль западного  берега  Новой
Земли. К осени обогнула Новую Землю и вошла в Карское море. Горы  скрылись
из глаз. В октябре охотник снова увидел низменные песчаные берега, похожие
на его родную мезенскую  тундру.  Он  удивился.  Неужели,  как  в  сказке,
вернулся домой?.. Сильно обтаявшая льдина  близко  подплыла  к  берегу,  и
ненец вброд перебрался на землю. Оказалось, что он  высадился  на  правый,
восточный берег Обской губы.
   - Самое удивительное путешествие, о котором когда-либо слышал, -  изрек
Савчук после паузы.
   - Значит, просто не слышали об удивительных путешествиях,  -  сказал  я
сердито. - Люди в Арктике чувствуют себя на льдинах иной раз надежнее, чем
на борту корабля. Тот же Русанов рассказывает об одном зверопромышленнике,
которого бросили на произвол судьбы посреди Карского моря.
   - Как так?
   - А так! Зверопромышленники били тюленей на  большом  скоплении  льдин.
Поднялась  буря.  Хозяин,  владелец  корабля,  струсил,  снял  только  тех
охотников, которые находились поблизости,  а  за  последним,  дальним,  не
решился идти. Охотника сочли погибшим. А через полтора или два месяца  тот
заявился домой жив-живехонек. Оказывается, носило его  по  всему  Карскому
морю. Ничего, обжился на льдине. С голоду не пропал. Были у него  патроны,
ружье, приспособил удочку... И прибило этого  счастливчика  -  где  бы  вы
думали?
   - Не знаю уж, что и думать.
   -  К  Таймырскому  полуострову!  Цели  нашего   с   вами   путешествия.
Зверопромышленник вышел на берег Харитона Лаптева, между устьем  Енисея  и
мысом Челюскин... Аналогия полная! Удивляюсь, как вы не замечаете ее!
   - С чем аналогия?
   - Да со спасением Ветлугина! ("Предполагаемым спасением", -  поправился
я.)  Разница  только  в  том,  что  ветлугинская  льдина  прошла  не  мимо
западного, а мимо восточного берега Таймыра. Ведь Океанск - бывшая деревня
Последняя - расположен на восток от Таймыра.
   - Вы сказали, что у Ветлугина было с собой ружье?
   - Да. И запас сухарей. К сожалению, записка написана печатными буквами.
Я сразу бы узнал почерк Петра Ариановича...
   - В записке нет указаний насчет льдины.
   - Петр Арианович вынужден был экономить  место.  Он  сообщал  только  о
самом главном, о самом важном... Нет, все  прекрасно  укладывается  в  эту
схему.  Хотите,   объясню,   как   представляю   себе   развитие   событий
последовательно одно за другим?
   - Слушаю вас. Только говорите тише: мы разбудим Жору.
   - А я и не сплю вовсе, - подал голос пилот. - Я уже давно не сплю.  Ну,
так как же оно было, по-вашему?
   - Ветлугин и Овчаренко находились на  поселении  в  деревне  Последней,
там, где теперь Океанск. Читали об этом? - обратился я к пилоту.
   - Нет, не пришлось как-то.
   - Об этом сообщали в свое время. Ну вот! В 1916  году  ссыльные  решили
бежать. Сговорились с американским контрабандистом Гивенсом -  тот  второе
лето приходил в устье  реки,  торговал  из-под  полы  спиртом,  скупал  за
бесценок пушнину. Ссыльные отдали ему за услугу пятьдесят  или  шестьдесят
шкурок песца - все, что было у них. Но Гивенс подвел, обманул.
   - Гад! - коротко определил Жора.
   - Совершенно верно. На рассвета (дело было в конце августа или  даже  в
сентябре) Ветлугин и Овчаренко стали перебираться  к  кораблю  по  льдинам
берегового припая. Вдруг крики за спиной, выстрелы. Погоня!
   - Погоня-то откуда?
   - А это казаки прибыли из Якутска. Гивенс  заблаговременно  предупредил
начальство.
   - Ну как же не гад?!
   - Да, деловой человек: и с ссыльных  пятьдесят  шкур  содрал,  и  перед
якутским начальством выслужился... Беглецы увидели: дело-то  оборачивается
по-плохому. Ветлугин побежал к кораблю. Овчаренко  приотстал.  Льдину,  на
которой стоял Ветлугин, оторвало от берегового припая и понесло.
   - Куда понесло?
   - В море. В открытое море. Куда же еще?
   - Неужели Гивенс шлюпки не спустил?
   - И пальцем не шевельнул. Ушел домой на восток.  А  льдину  с  беглецом
потащило на запад.
   Жора с отвращением сплюнул и повторил фамилию американца, переиначив ее
в обидном для того смысле.
   - Представьте себе, - продолжал я, - что льдина с Ветлугиным плывет  на
запад.  День  плывет,  два,  три,  неделю  -  не  знаю   сколько.   Вокруг
по