сьегонск, город среди болот! Он  ведь
очень цепкий.
   Андрей, заинтересованный, остановился посреди комнаты.
   - Хочешь сказать, что хоть и подняли город высоко, на пятнадцать метров
над уровнем моря, а до сих пор еще кое-кто  копошится  у  его  подножия  в
болоте?
   - Вроде того. Только Федор Матвеич  помельче  и  весь  как  на  ладони:
сначала в этом чесучовом пиджачке нараспашку, потом бритенький, тихенький,
в  застегнутой  до  горла  толстовочке.   Союшкина,   конечно,   потрудней
разгадать. Он-то ведь не просто службист - новейший титулярный советник.
   - Да, титулярный советник! - с ожесточением сказал Андрей. - Самый  что
ни на есть титулярный! Человек  двадцатого  числа!  Ему  все  равно,  кому
служить и что делать, лишь бы двадцатого числа жалованье выдавали.
   Я кивнул.
   - И кроме того, он  нахал,  но  тихий,  -  продолжал  Андрей.  -  Всюду
проникает, как бурав - с легким поскрипыванием, почти бесшумно.  Так  и  в
географическую науку проник.
   - Но почему именно в науку?
   - Выгодно.
   - Вот-вот. Оклады высокие. За звание платят. Жизнь строго размеренна  и
обеспечивает долголетие. А Союшкин, несомненно, очень  заботится  о  своем
долголетии.
   - Ну, а талант?
   - Какой талант?  При  чем  здесь  талант?  Союшкин  же  не  ученый,  он
притворяется ученым. Он  лишь  служащий  по  научной  части.  Или,  иначе,
состоящий  при  науке.  Да,  вот  именно:  "при"!  Что-то  вроде,  знаешь,
антрепренера, распорядителя или администратора, только не в  театре,  а  в
научно-исследовательском институте.
   - И, по-твоему, он понимает, что бездарен?
   - Догадывается. Вероятнее всего, догадывается. Очень трудно  скрыть  от
себя такие вещи. От других-то проще.
   - Ну и как отнесся к этому открытию?
   - Обозлился на всех! От сознания полной своей бездарности он еще подлее
стал, еще ухватистее. Жить хочет, понимаешь? И по  возможности  лучше,  со
всеми удобствами! Потому и к днищу корабля присосался...
   Андрей быстрыми шагами прошелся по комнате.
   - Подумай, как он затормозил  ход  корабля!  Не  впутайся  он  в  спор,
экспедицию, я уверен, давно бы разрешили.


   Раздеваясь, мой друг продолжал бормотать:
   - Титулярные советники! Зубрилы! Моллюски чертовы!..
   Я-то понимал, что дело не только  в  моллюсках.  Странным  образом  все
перемешалось, спуталось в один клубок: и затянувшийся спор с Союшкиным,  и
неожиданная встреча с  бывшим  остряком,  который  когда-то  травил  Петра
Ариановича,  и  вдобавок,  конечно,  неласковый  прием,  оказанный  Лизой.
Неужели она догадывалась о том, что Андрей любит  ее,  и  отстраняла  его,
уклоняясь от объяснений?
   Лежа в кровати, Андрей спросил:
   - Ну как "Сибиряков"? Ты узнавал в комитете?
   - Преодолевает тяжелые льды, - ответил я неопределенно.
   Не хотелось среди ночи огорчать Андрея. Утром скажу,  что  "Сибиряков",
пройдя Восточно-Сибирское море, потерял винт в Чукотском, то есть  уже  на
самом пороге Берингова пролива, будучи почти у  цели.  В  настоящее  время
ледокольный пароход,  к  которому  было  приковано  внимание  всего  мира,
дрейфовал на запад, в обратном направлении.


   Эту новость Андрей принял  на  следующий  день  сравнительно  спокойно,
насупился, помолчал, угрожающе поигрывая желваками. Уныние уступило  место
гневу - хороший признак!



8. ВЕСТЬ ИЗ ДЕРЕВНИ ПОСЛЕДНЕЙ

   А через два дня позвонила Лиза. Она  вернулась  и  приглашала  в  гости
сегодня же! Обязательно сегодня!
   - Очень-очень важная новость! Приходите!
   - А что такое? Ты взволнована, голос дрожит.
   - Брат подруги приехал из командировки. В общем,  приходите  расскажем.
Не телефонный разговор, - и повесила трубку.
   "Не телефонный разговор!.." "Приходите, расскажем!"
   Ну, кажется, напрасно я старался - обучал Андрея галантному обхождению!
"Брат подруги"! Гм!..
   - Вот разгадка прохладного приема в Весьегонске, - сказал я. - Мужайся,
Андрей, дружище! Видно, нашей Лизе поднадоела холостяцкая жизнь.  Об  этом
нам и предстоит сегодня узнать. -  И  я  добавил  с  наигранной  бодростью
(признаться, мне было обидно за Андрея): - Теперь все,  что  требуется  от
тебя:  почаще  улыбайся!  Не  подавай  виду,  не  горбись  -  и  улыбайся.
Поздравления и букеты я беру на себя.
   Мы пришли раньше этого "брата".
   Лиза не пожелала вступать с нами ни в какие  объяснения  и  убежала  на
кухню якобы надзирать за поставленным на примус чайником. Глаза у нее были
почему-то заплаканы.
   Но вот наконец явился и он" "брат подруги"!
   Молодой. Моложе нас с Андреем лет на пять. Лицо  добродушное,  круглое,
розовое.
   - Савчук.
   - Очень приятно. Ладыгин.
   - Весьма рад. Звонков.
   Молодой человек, оказывается, заканчивал университет и готовился  стать
музейным работником.
   - Музейным? - удивился я. - В наше время  -  музейным?  Старые  черепки
собирать? Ну и профессия - спец; по черепкам!
   Андрей согласно инструкции выдавил на лице улыбку.
   За чаем выяснилось, однако, что  Савчук  понимает  кое-что  и  в  нашей
профессии.
   - При изучении истории географических открытий, - сказал  он,  -  много
дает, например, лингвистика. Проанализируйте  слово  "Сибирь".  Искаженное
"сивер", то есть "север". Или вот еще - "Грумант". Почему русские  назвали
так Шпицберген? "Грумант" сходно по звучанию с "Грюнланд". Но  Грюнланд  -
это Гренландия. Дошли, как  видите,  до  корня.  А  корень  вон  где  -  в
четырнадцатом веке! Выходит, русские принимали Шпицберген за Гренландию.
   Все это было довольно интересно. Но нас, вероятно, вызвали не для того,
чтобы просвещать насчет Грюнланда и Груманта, не так ли?
   - Мы ждем, Лиза, - сказал  я,  немного  нервно  позванивая  ложечкой  в
стакане. - Где она, эта твоя новость очень-очень важная?
   - Сейчас Володя расскажет. Только вы не волнуйтесь, хорошо?  Не  будете
волноваться, ребята?
   Мы с Андреем переглянулись и недоумевающе пожали плечами.
   - Ну, если не будете... Вы знаете, где Володя была командировке?
   - Откуда нам знать?
   - В Якутии.
   - Собирал там материалы для Музея Революции, -  пояснил  Савчук.  -  По
теме  "Роль  большевиков,  ссыльных  поселенцев,  в  изучении  и  освоении
Сибири".
   - Ссыльных? - Я насторожился.
   - Это же,  по  тогдашним  меркам,  был  цвет  России.  Передовые  люди,
привыкшие к напряженной умственной деятельности.  Некоторые  занимались  в
ссылке этнографией, геологией, метеорологией. Один даже изучал многолетние
мерзлые горные породы, иначе, по старому наименованию, вечную мерзлоту.
   Ах да пропади ты пропадом со своей  неторопливо  обстоятельной  манерой
изложения! Будто лекцию читает перед аудиторией! Впрочем, может, это  Лиза
дала  ему  такое  указание:  ввести  нас  в  курс  постепенно,   исподволь
подготовить? Но к чему?
   - Лешка, ты волнуешься! - предостерегающе сказала она, а у самой  голос
дрожал и прерывался.
   - Этот ссыльный, - продолжал Савчук, - жил  в  маленькой  деревушке  на
берегу океана. Теперь на месте ее - порт и город Океанск.
   Мы с Андреем вскочили из-за стола, расплескав чай.
   - Вы напали на след Петра Ариановича?!
   - Да, Ветлугина П.А. - Савчук педантично сверился с записной книжкой. -
Мне подробно рассказал о нем Овчаренко,  бывший  его  товарищ  по  ссылке.
Сейчас он начальник порта в Океанске.
   - Ну же! Не томите! Дальше!


   Всю зиму, а затем весну и лето 1916  года  ссыльные,  по  свидетельству
Овчаренко, жили ожиданием революции. Вести о том, что происходит в России,
доходили до Последней с большим  запозданием,  путаные,  искаженные.  Петр
Арианович, может быть, не  разобрался  бы  в  них,  но  Овчаренко,  старый
подпольщик, профессиональный революционер, издалека чуял приближение бури.
Поэтому он так торопил Петра Ариановича с побегом.
   Тогда-то ссыльным и встретился пройдоха Гивенс.
   С конца прошлого века американцы шныряли  у  берегов  Сибири,  стремясь
прибрать ее к рукам. Один за другим проникали сюда через  Берингов  пролив
предприимчивые китобои, золотоискатели, торгаши.
   Гивенс был торгашом. Жителям  Последней  он  объяснил,  что  шхуну  его
пригнала к берегу буря. Впоследствии оказалось: пригнала жадность.
   Гивенсу было известно,  что  русское  правительство  запрещает  продажу
спиртных напитков на Крайнем Севере. Это было на руку американцу.  Он  мог
стать монополистом, мог дьявольски разбогатеть  на  контрабандной  продаже
спиртного. Перед глазами маячил раздражающий пример Астора, который  нажил
миллиарды, спаивая индейские племена прерий.
   Американец бросил якорь у Соленого  Носа:  так  назывался  мыс  в  семи
верстах от Последней, где пресные воды реки сталкивались с  соленой  водой
океана. Вереницы местных жителей потянулись туда. Обмен был  выгодным  для
американца. За бутылку плохого, разбавленного водой виски он брал  десяток
песцов. Стоимость подержанного карабина измерялась еще проще:  нужно  было
уложить шкурки одна на  другую  так,  чтобы  стоймя  поставленный  карабин
достигал верхней из них.
   Овчаренко сумел как-то сладиться с американцем.
   Гивенс собирался подняться по реке, чтобы поторговать еще  и  в  тайге.
Решено было, что он заберет ссыльных на обратном  пути.  В  Петропавловске
беглецы будут отсиживаться в трюме среди пустых бочек и ящиков с пушниной,
а с корабля сойдут где-нибудь в Нагасаки или в Сан-Франциско.
   Поначалу американец заломил непомерную цену. Но Овчаренко был парень не
промах. Поторговавшись, сошлись на полусотне шкурок. Именно столько добыли
ссыльные за зиму. Плату они доставили на корабль сразу же, чтобы быть  при
побеге налегке.
   Гивенс ушел вверх по реке.
   Миновал июль, миновал и  август.  Сентябрь  подходил  уже  к  концу,  а
долгожданная шхуна не появлялась.
   Неужели побег сорвется? Неужели что-нибудь помешает побегу?
   Маленькие друзья ссыльных, деревенские ребятишки,  которые  знали,  что
Петра  Ариановича   и   его   товарища   интересует   приход   американца,
день-деньской дежурили на крыше.  Однажды  вечером  запыхавшийся  гонец  в
сбитой набок отцовской шапке примчался  со  всех  ног  в  избу,  где  жили
ссыльные.
   - Пришел! - закричал он с порога. - Кинул якорь у Соленого Носа!
   За добрую весть  Петр  Арианович  подарил  ему  большой  кусок  сахару.
Овчаренко кинулся увязывать вещи.
   Однако не прошло и четверти часа, как в избу ввалились новые гости, три
казака. Оказалось, что ссыльных приказано воротить в Энск, уездный  город,
стоявший выше по реке.
   - Не отлучаться никуда: ни на охоту, ни рыбу ловить! -  строго  объявил
бородач-старшой. - Зимник установится - по первопутку вас и повезем.
   Приезжие отправились ночевать к куму, в другую избу, а Овчаренко и Петр
Арианович остались одни.
   Что произошло?
   Уже  после  революции  Овчаренко  дознался  правды.   Гивенс   рассудил
по-торгашески. Шкурки песцов получены, с  беглецов  больше  взять  нечего.
Зато, сообщив  куда  следует  о  готовящемся  побеге,  он,  Гивенс,  может
получить значительную выгоду в торговле.  В  будущем,  1917  году  местные
власти предоставят ему  преимущества  и  льготы  по  сравнению  с  другими
иностранными купцами. Это была, так сказать, взятка натурой.
   Предательство Гивенса, однако, раскрылось значительно позже.
   Накануне побега и Петр  Арианович,  и  Овчаренко  действовали  сгоряча.
Очень хотелось думать, что Гивенс верен уговору.
   Перед  рассветом  беглецы  со  всеми  предосторожностями  выбрались  из
деревни. Они почти дошли до условленного места, и за  прибрежными  скалами
на небе четко зачернели мачты, как  вдруг  Ветлугин  схватил  товарища  за
плечо:
   - Погоня!
   Оглянувшись, Овчаренко различил над холмами три раскачивающихся силуэта
в высоких шапках...
   Поклажа сброшена с плеч.
   - Дурень заморский! Почему не подошел поближе? Придется по льду.
   - А выдержит лед?
   - Эх, была не была!..
   Старый припай  еще  сохранился  в  излучине  берега,  разрыхленный,  но
прочный на вид.  За  ним  стоит  шхуна.  Мелкие  волны  катятся  по  воде,
порывистый ветер дует с материка, пронизывает насквозь, рвет  на  беглецах
одежду. Сзади захлопали выстрелы.
   - Скорей, Петра! Скорей!
   Первым на лед припая шагнул  Петр  Арианович  и  побежал,  пригнувшись,
размахивая руками. Следом побежал Овчаренко.
   До шхуны оставалось  каких-нибудь  триста-четыреста  шагов.  На  палубу
высыпала команда. Слышны выкрики, смех. Быть может,  там  заключают  пари:
добегут русские или не добегут? Сам Гивенс в шубе  волчьим  мехом  наружу,
облокотившись на поручни, неподвижно стоит, наблюдая за усилиями беглецов.
   И вдруг - негромкий треск! На льду берегового припая  появился  зигзаг.
Он быстро расширяется. Овчаренко увидел трещину, сразу же с  размаху  упал
на лед. Петр Арианович пробежал по инерции дальше.
   Американские матросы закричали:
   - Эй! Эй! Берегись!..
   Поздно! Край припая обломился. Большая льдина, на которой остался  Петр
Арианович, медленно уплывает в открытое море.
   Казаки добежали до Овчаренко, окружили,  крутят  назад  руки.  Внезапно
остановились. В наступившей тишине слышен грохот выбираемой якорной  цепи.
Гивенс снимается с якоря!
   - Глянь, что делает-то! - предостерегающе закричали казаки. - Уходит!
   Но у Петра Ариановича нет ни весла, ни багра.  Он  не  может  управлять
льдиной, не может пристать обратно к берегу.
   Покачиваясь на волнах, льдина уплывает дальше и дальше.
   Овчаренко уже не вырывается из  рук  казаков.  Неподвижно  стоит  между
ними. Волосы его треплет ветер. В свалке с беглеца сшибли шапку, разорвали
ворот.
   Казаки смотрят, как, заваливаясь на корму, разворачивается американская
шхуна. Затем она уходит на восток, оставляя за собой длинный хвост черного
дыма, медленно оседающий на воду.
   Одинокую льдину с Петром Ариановичем толкает, кружит, неотвратимо несет
на север.
   Бородач-старшой торопливо крестится:
   - Помяни, господи, раба твоего!..
   Серое с белым море. Серое с белым небо. Линия горизонта стерлась  между
ними. Бездна...


   Тягостное молчание надолго воцарилось в комнате.
   Потом Лиза не выдержала, вытащила из кармана  носовой  платок  и  опять
умчалась на кухню, на этот раз не придумывая уже никаких предлогов.
   Андрей неподвижно сидел за столом, опустив голову.  Савчук  сконфуженно
покашливал. Он словно бы чувствовал себя виноватым перед нами в  том,  что
привез плохие вести.
   Да, вести очень плохие.
   До сих пор было известно, что  Петр  Арианович  пропал,  растворился  в
необъятных просторах Сибири. Несомненно, умер. Иначе вернулся бы в  Москву
или в Весьегонск после Октябрьской революции. Но такая  смерть  оставалась
как бы отвлеченной. Теперь же приобрела вдруг зримую силу реальности. Был,
оказывается, очевидец этой смерти, и он передал  подробности,  от  которых
мороз прошел по коже...
   Я первым овладел собой.
   Да, а Земля Ветлугина? Говорил  ли  Петр  Арианович  о  своей  Земле  с
Овчаренко?
   Савчук встрепенулся. Говорил, конечно, говорил, и  не  раз!  Он  строил
планы  экспедиции,  которую,  несомненно,  должны  были  разрешить   после
революции. Но при этом он выражал тревогу. Необычная  природа  островов  в
северо-восточном углу  Восточно-Сибирского  моря  стала,  по  его  словам,
окончательно ясна ему лишь здесь,  на  Крайнем  Севере,  и  это  почему-то
вселило в него сильную тревогу. Что-то угрожало его островам!
   "Спешить надо, спешить! - повторял Петр  Арианович.  -  Спешить,  чтобы
застать!.."
   Однако что именно угрожало островам,  Овчаренко  так  и  не  понял  или
забыл. Столько лет прошло с тех пор, и каких лет!
   Вскоре мы с Андреем ушли, растерянные, удрученные.
   Возвращались, как с похорон, -  молча.  Лишь  поднимаясь  по  лестнице,
Андрей сказал:
   - Но что он хотел выразить этим: "Спешить, чтобы  застать"?  Понимаешь,
Петр Арианович словно бы подал нам знак из могилы, хотел предупредить  нас
о чем-то очень важном...
   - "Спешить, чтобы застать", -  в  недоумении  повторил  я.  -  Застать!
Неужели же можно прийти на место, где  должны  быть  наши  острова,  и  не
застать, не найти их?..
   Еще  на  лестничной  площадке  мы  услышали,  что  телефон  в  коридоре
трезвонит во всю мочь.
   Открывая дверь ключом, Андрей обругал соседей:
   - Лень подойти им, что  ли?  Или  спать  завалились  спозаранок?  Алло!
Слушаю вас!.. Да, Звонков! Добрый вечер, Владимир Викентьевич! Откуда  вы?
Из Комитета по делам Севера? А что случилось? О! (Андрей повернулся ко мне
и бросил скороговоркой: "Сибиряков"  вошел  в  Берингов  пролив!")  Это  я
Ладыгину, Владимир Викентьевич. Он тут, рядом со мной, стоит. Но  как  это
произошло? Ведь винта у них не  было.  Винт-то  был  потерян?  Да  что  вы
говорите? Вот  молодцы,  а?  Хотел  бы  я  сейчас  быть  на  "Сибирякове".
("Поставили паруса, - торопливо пояснил он мне, -  сшили  из  брезентов!")
Да, да, понятно, Владимир Викентьевич!.. ("Слышишь, Лешка! Воспользовались
ветрами западных румбов, выскочили из Чукотского моря и  под  парусами  за
кончили путь".)  Замечательно!  Ничего  не  скажешь,  даже  завидно...  О?
Неужели так считаете? Вашими бы устами, Владимир Викентьевич, да мед пить.
Ну, спасибо, что сразу сообщили. Ладыгин жмет руку,  я  то  же.  Спокойной
ночи!
   Он осторожно повесил трубку  и  посмотрел  на  меня.  Я  кивнул.  Поход
"Сибирякова", триумфально  закончившийся,  круто  менял  ситуацию  в  нашу
пользу. Теперь  экспедицию  к  Земле  Ветлугина  обязательно  должны  были
разрешить!




ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ


1. НА БОРТУ "ПЯТИЛЕТКИ"

   Все на этом заполярном аэродроме было таким же,  как  на  подмосковном,
который мы покинули несколько дней назад. Зеленела упругая, высокая трава,
знак Т был выложен на траве. Даже для полноты иллюзии флюгер  над  зданием
аэропорта - полосатая колбаса - указывал то же направление ветра.
   Только небо было другим - очень прозрачным и светлым, как обычно  летом
в этих широтах. Нам пришлось пересечь по диагонали почти всю Сибирь, чтобы
добраться до Океанска.
   Тотчас же мы пересели в машину и отправились через Океанск в порт.
   Новехонький город, будто только что соскочивший  с  верстака,  открылся
перед нами. И пахло в нем весело, как в недавно срубленной избе, -  смолой
и стружками.
   Океанск, подобно  большинству  наших  северных  городов,  был  сработан
плотниками. Но если, скажем, в  Архангельске  дощатые  лишь  тротуары,  то
здесь даже мостовые деревянные. Улицам это придает  какой-то  своеобразный
уют. Улицы-сени! И древесная пыль (в городе работает несколько лесопильных
заводов) носится, искрится, пляшет  повсюду,  будто  это  крупинки  золота
раскачиваются на солнечных лучах.
   К сожалению, не было в  Океанске  старого  товарища  Петра  Ариановича.
Незадолго перед нашим приездом он заболел и сейчас  лечился  на  одном  из
южных курортов.
   А нам так хотелось с ним повидаться.
   Северное солнце светило неярко, но пространство чистой воды отбрасывало
такое сияние, словно это было гигантское вогнутое зеркало.
   Жмурясь, я не сразу разглядел наш корабль. Он маневрировал на  середине
рейда,  красиво  описывал  циркуляцию,  катился  то  влево,   то   вправо,
разворачиваясь на разные курсы. Видимо, капитан выверял магнитный компас.
   Я залюбовался кораблем. Он  был  хорош!  Все  было  в  нем  гармонично,
соразмерно, умно. Внутренняя красота, которую, наверное, способны  уловить
только глаза и сердце моряка, как бы одухотворяла корабль.
   О таком  ледоколе  Петр  Арианович  мечтал,  наверное,  в  Весьегонске,
подталкивая шестом игрушечный  деревянный  кораблик  перед  быками  моста.
Такой красавец мерещился ему в ссылке, когда он  одиноко  прогуливался  по
берегу пустынного и мрачного залива. Но не суждено было  Петру  Ариановичу
увидеть корабль, снаряженный для поисков его потаенной Земли.
   Медленно разворачиваясь против солнца, "Пятилетка" - теперь  уже  видно
было название на борту - приближалась  к  пирсу.  Мачты  и  реи  отчетливо
вырисовывались на фоне блед