никому, не использованный  пока  довод,  который
сохраняется до поры до времени в одной из вольер Московского зоопарка!
   Впрочем,  большинство  советских  корреспондентов  почти  не   обратили
внимания на фотографии, сделанные мною  и  Андреем  над  ледяной  пустыней
Восточно-Сибирского  моря.  Интересовали  подробности  спасения  людей   с
"Ямала". Только вскользь было сказано в одной из статей:
   "Решена попутно проблема  гипотетической  Земли  к  северу  от  острова
Врангеля, о существовании  которой  высказывались  догадки  до  революции:
полеты  двух  научных  работников  на  самолетах,  эвакуировавших  команду
"Ямала", с очевидностью показали, что Земли в этом районе нет..."
   Однако  заграничная,  главным  образом  американская,  печать   придала
фотоснимкам  больше  значения.  Их  напыщенно  именовали  "беспристрастным
рефери".
   "Фотографический аппарат  был  "беспристрастным  рефери".  Он  рассудил
людей, - заявляла "Манхэттен кроникл". - Земли в этом районе нет. Земли  и
не могло быть. Иначе ее нашел бы Текльтон. Глупо было сомневаться в этом".
   Расторопный корреспондент  "Манхэттен  кроникл"  в  Москве  перетряхнул
старые журнальные комплекты и вытащил на свет статью Петра  Ариановича  "О
возможности нахождения острова или  группы  островов...".  Мало  того,  он
заинтересовался мною и Андреем и разведал наши биографии.
   То, что мы учились у Петра Ариановича,  придавало  всему,  в  понимании
корреспондента, привкус сенсации:
   "Ученики опровергают учителя!", "Конец арктической  сказки",  "Текльтон
прав!"
   Брр! Противно!
   Я  с  раздражением  отодвинул  ворох  иностранных  газет   и   принялся
просматривать  "Вечерку".  Что   новенького   в   театрах   столицы?   Как
жила-поживала без меня театральная Москва?
   - Махнем-ка в театр, Андрей? Рассеемся. А?
   Я перебросил  ему  "Вечерку".  Он  взглянул  на  четвертую  страницу  и
изумленно присвистнул:
   - Смотри-ка: Союшкин объявился!
   Я перегнулся через плечо Андрея. Пониже театральных и повыше  рекламные
объявлений было напечатано:
   "Институт землеведения. 17.VI в 7:30 вечера в конференц-зале  состоится
обсуждение реферата тов. Союшкина К.К. "О  так  называемых  гипотетических
землях  в  Арктике  в  связи   с   последними   исследованиями   советских
полярников".
   Союшкин? Весьегонский примерный пай-мальчик? Зубрила с первой парты?
   - А что нам сомневаться, гадать? - Андрей отодвинул стул.  -  Пойдем  и
убедимся. Когда обсуждение это? Сегодня в семь тридцать? Успеем.
   ...В конференц-зале было не очень много народу, но не так уж мало - как
раз столько, сколько нужно для того,  чтобы  у  докладчика,  топтавшегося,
наверное, где-нибудь в коридоре, тревожно  екало  сердце  и  холодело  под
ложечкой.
   Достойно улыбаясь и негромко переговариваясь, рассаживались  за  столом
члены президиума. Два служителя с безучастными лицами повесили за кафедрой
большую, во всю  стену,  карту  Арктики.  Раздался  трезвон  колокольчика.
Внимание!
   К кафедре приблизился человек примерно моих лет.  По  виду  он  не  был
испуган или встревожен.  Держался  довольно  уверенно,  только  чаще,  чем
нужно, поправлял хлипкое пенсне-клипс и даже вскидывал голову,  чтобы  оно
не сползало с носа.
   Прямые, довольно длинные волосы его были  зачесаны  набок  и  блестели,
словно на них навели глянец сапожной щеткой. Он был похож на морского льва
в водоеме и гордо пофыркивал на публику из-за графина с водой.
   - Он? - шепнул я Андрею.
   - Как будто бы он! Хотя...
   В этом было что-то необычное, почти что из арабских  волшебных  сказок.
Вода в графине, приготовленная для докладчика, замутилась, пошла  кругами,
и со дна вдруг выскочил чертик:  поднялась  остренькая  -  редька  хвостом
вверх - голова с  зачесанными  набок  мокрыми  волосами.  Потом,  поправив
пенсне, она с достоинством огляделась по сторонам.
   Я не разобрал первых слов докладчика, так как  был  поглощен  изучением
его наружности. Затем до меня донеслось:
   - Нет больше "белых пятен" на  Земле!  Период  открытий  закончен...  К
тридцатым годам двадцатого столетия все открыл, взвесил, измерил  человек.
Мир обжит нами, мы знаем его теперь, как собственную свою квартиру...
   Андрей подтолкнул меня локтем:
   - Обрати внимание на редчайший экземпляр: человек, которому известно  и
ясно все.
   С удивлением смотрели мы на "редчайший экземпляр". Докладчик то и  дело
высвобождал манжеты из рукавов, как это делают фокусники.  Манжеты  мешали
ему откладывать  в  сторону  четвертушки  бумаги  с  цитатами.  Для  цитат
приготовлен был особый ящик. Еще тогда поразил меня этот жест. В нем  было
что-то птичье.
   От монотонно  повторяющегося  взмаха  рук  над  кафедрой  мельтешило  в
глазах.
   С глубокомысленным видом  Союшкин  перечислил:  Землю  Джиллиса,  Землю
Санникова,  Землю  сержанта  Андреева.  Все  они,  по   его   мнению,   не
существовали никогда и были,  к  сожалению,  обманом  зрения,  арктическим
миражем либо же грядами торосов, принятыми за землю.
   Он привел ряд  доказательств,  правильно  назвал  вслед  за  тем  Землю
Петермана и Землю короля Оскара, которые явились только плодом воображения
путешественников. Указка постукивала по карте, двигаясь по самому ее краю,
с запада на восток. Медленно, но верно Союшкин подбирался к нашим островам
в Восточно-Сибирском море, по своему обыкновению крадучись, бочком.
   Поколебавшись с минуту в воздухе, указка ткнулась в правый верхний угол
Восточно-Сибирского моря. Так и есть! Добрался наконец.
   - Накануне мировой войны, - неторопливо продолжал  Союшкин,  -  длинный
список был пополнен. Появилась некая новая гипотетическая земля в Арктике,
причем в отличие от остальных координаты ее были  в  точности  определены.
Помещаться она должна была бы вот здесь...
   Докладчик описал небрежный круг указкой на карте и  усмехнулся.  Кулаки
сжались у меня сами собой от этой снисходительной усмешки!
   -  Автор  гипотезы,  -  доносилось  с  кафедры,  -  не   был,   однако,
путешественником,  никогда  даже  не  заглядывал   в   такую   даль,   как
Восточно-Сибирское море, которое, кстати сказать, наименее исследовано  из
всех полярных морей и чрезвычайно редко посещалось путешественниками.  Всю
жизнь свою новоявленный открыватель в кавычках просидел в одном  из  самых
захолустных городов старой царской России, в Весьегонске. Об  этом  городе
найдете упоминание у наших гениальных русских сатириков Гоголя и Щедрина.
   Далее Союшкин высмеял провинциального  учителя  географии,  страдавшего
манией величия, осмелившегося поднять руку на общепризнанный - мировой!  -
авторитет Текльтона. Не смехотворны ли были  его  претензии  считать  себя
чуть  ли  не  "открывателем  островов",  призванным   исправить   "ошибку"
Текльтона, хотя сам он, как известно, в Арктике никогда не бывал?
   - Лишь наша советская наука об Арктике, - тут  голос  оратора  окреп  и
зазвенел, - лишь она смогла  разрешить  этот  запутанный,  темный  вопрос.
Менее месяца тому назад на помощь кораблю, терпевшему  бедствие  во  льдах
Восточно-Сибирского  моря,  ринулись  краснозвездные  самолеты.  Во  время
эвакуации команды были совершены полеты и над районом  мнимых  островов  -
сейчас уже можно с полной уверенностью сказать: не гипотетических,  именно
мнимых!.. Два гидролога, участники спасательной  экспедиции,  находившиеся
на борту самолетов, попутно произвели  со  свойственной  советским  ученым
добросовестностью серию  фотографических  снимков.  И  что  же?  Внизу  не
оказалось никаких, даже самых ничтожных, признаков Земли!..
   Докладчик поспешно отпил глоток  воды  из  стакана  и  сделал  особенно
торжественный, видимо заключительный, взмах своими манжетами.
   - Итак, из  перечня  гипотетических,  то  есть  предполагаемых,  земель
выброшена  еще  одна,  последняя.  Полеты  советских  исследователей   над
Восточно-Сибирским  морем   перечеркнули   на   карте   буквы   "с.с."   -
"существование сомнительно" - заодно с сомнительной землей!
   Он сделал  решительный,  немного  театральный  жест  в  воздухе,  точно
крест-накрест перечеркивая тайну островов, и захлопнул папку.
   Раздались разрозненные хлопки.
   Я покосился на Андрея. Он сидел, глядя прямо перед собой, сжав губы.
   Докладчик сошел с трибуны и бочком  двинулся  к  своему  месту,  обходя
сидевших за столом, точно  боясь,  что  кто-нибудь  из  членов  президиума
невзначай толкнет или подставит ножку.
   - Он?
   - Да уж теперь по всему видно, что он!
   С  трудом  взобравшись  на  кафедру,  седенький,  в  желтой   тюбетейке
профессор с неразборчивой фамилией долго мямлил,  шепелявил,  сморкался  и
кашлял. Вывод его, сколько можно понять, был  благоприятен  для  Союшкина.
Старичок высоко оценил его  усилия.  Затем  выступил  еще  кто-то  и  тоже
похвалил. Но  мы  уже  слушали  вполуха,  сблизив  головы  за  стульями  и
переговариваясь заговорщическим шепотом.
   - Каков гусь, а? - возмущался Андрей. - Мы, значит, еще в пути  были  с
тобой, еще выводов не опубликовали, а он уже готовился цитировать, скальпы
снимать!
   - Забежал по своему обыкновению вперед. Раздобыл где-то материалы...
   - Хотел украсить свой реферат самыми последними новинками...
   - Да это бы, понимаешь, еще полбеды! Но он напутал, извратил все!
   - Ну, вот что,  -  сказал  Андрей,  выпрямляясь.  -  Кто  первым  будет
выступать: ты или я? Про Нобиле скажи ты и про Северную  Землю,  а  я  про
Улику?  Ладно?  Про  голубые  льды  не  стоит.  Если  бы   ты   успел   их
сфотографировать...
   В президиум, перепархивая по рядам, полетела записка.
   Председательствующий поднялся с места и с улыбкой оглядел зал.
   - Приятная неожиданность, товарищи! - сказал он. - Среди нас  находятся
участники  спасательной  экспедиции,  о  которых  упоминалось  в  докладе,
товарищи... (он заглянул в  записку)  Ладыгин  и  Звонков.  Первым  желает
выступить товарищ Ладыгин. Прошу!
   Впоследствии    московский    корреспондент    "Манхэттен     кроникл",
присутствовавший, как выяснилось, на заседании, вышутил меня. Он  написал,
что оратор "напустил много туману в свое выступление".
   Это был каламбур, потому что я говорил именно о тумане.
   Что делать! Тумана в Арктике было в самом деле слишком много,  но,  как
ни странно, это как раз и помогало уяснить положение.
   Я начал с того, что поблагодарил за характеристику, данную фотографиям.
   - В Америке их назвали "беспристрастным рефери". Пусть так. Рефери  так
рефери... Все ли участники обсуждения имеют на руках  центральные  газеты?
Очень хорошо. Попрошу в таком случае обратить внимание на  то,  что  всюду
между ярко освещенными пространствами льда видны длинные полосы тумана. На
фотографии номер один туман занимает почти  треть  снимка.  На  фотографии
номер, четыре - не меньше половины. А это, как станет ясно из дальнейшего,
имеет немаловажное значение.
   В зале хлопотливо зашелестели страницами.
   - Позволю себе, - продолжал я, - напомнить случай с Нобиле. В 1928 году
его дирижабль пролетел всего в пятнадцати километрах от Северной Земли,  и
она осталась не замеченной в тумане. Ни Нобиле, ни спутники его не  смогли
увидеть внизу огромный архипелаг, несмотря на то, что координаты его  были
известны.
   Я  рассказал  о  том,  что  в   Америке   нашлись   скептики,   которые
воспользовались   случаем   печатно   высказать   подозрения   в   научной
добросовестности  Вилькицкого,  за  пятнадцать  лет   до   полета   Нобиле
открывшего Северную  Землю.  Некоторые  даже  развязно  сравнивали  его  с
печальной памяти мистификатором доктором Куком.
   "Северной Земли нет", - так-таки напрямик утверждалось в  приложении  к
американскому гидрографическому справочнику "Arctic Pilot".
   Смех в зале.
   - Не провожу пока аналогии, - продолжал я. -  Просто  говорю:  вот  что
может наделать туман! Я бывал на мысе Челюскин. Северная Земля  находилась
от нас в каких-нибудь тридцати шести морских милях, по ту сторону пролива,
однако видно ее было очень  редко,  лишь  в  исключительно  ясную  погоду.
Говорят, из Сухуми бывают видны на горизонте горы Трапезунда. Но то Черное
море, а это Арктика... Могу назвать  еще  людей,  которые  за  туманом  не
видели Северной  Земли,  хотя  до  нее  было  рукой  подать.  Это  штурман
Челюскин, добравшийся до мыса сушей на собаках и  продвинувшийся  по  льду
еще на восемнадцать километров к  северу;  это  Норденшельд,  по  описанию
которого туман был так густ, что моряки, стоя на  носу,  не  видели  кормы
судна. Норденшельд оставил Землю слева по борту, так же как  и  Нансен  на
"Фраме". И тот и другой не заподозрили ее существования. У мыса  в  начале
двадцатого века зимовал наш отважный и настойчивый Толль,  отправляясь  на
поиски Земли Санникова. Он гнался за химерой, а  реальная  Земля  осталась
незамеченной, неоткрытой, хотя, повторяю, до нее было всего тридцать шесть
морских  миль...  Заколдованная  Земля!   И   только   перед   экспедицией
Вилькицкого наконец раздернулась завеса тумана...
   - Вывод, вывод! - попросили из президиума.
   - А вывод прост: пока воздержаться от выводов! То,  что  мы  не  видели
островов, не значит еще, что их нет. В  нашем  распоряжении  слишком  мало
фактов. Гипотеза Ветлугина не поколеблена и  ждет  глубокой,  всесторонней
проверки.
   В зале царило молчание. Я уступил место Андрею.
   Он был  краток,  говорил  отрывисто  и  сердито,  косясь  на  Союшкина,
сидевшего сбоку стола в непринужденной позе и  покачивавшего  ногой.  Нога
эта, видно, больше всего раздражала Андрея.
   - Остров, - начал он, - или группа  островов,  над  которыми  пролетали
самолеты, могли быть погребены под снегом.
   - Ветлугин писал о высоких горах, - скромно вставил Союшкин.
   Андрей с ненавистью поглядел на его ногу.
   - Ветлугин не писал о горах, о них говорил землепроходец  Веденей!  Да,
Землю Ветлугина легко было не заметить сверху, в  особенности  если  перед
тем выпал снег. Что касается корабля, тот не мог подойти вплотную к Земле.
Часто острова на такой широте окаймлены неподвижным льдом. К островам, как
видите, очень трудно подступиться как с моря, так и с воздуха.  Поэтому  в
своих суждениях мы  можем  опираться  пока  лишь  на  отдельные  косвенные
улики...
   И он предъявил "косвенную улику" - снимок медвежонка в зоопарке. Снимок
произвел впечатление на собрание. Все были ошеломлены: никто не  ждал,  не
мог ждать, что так обернется обсуждение. Союшкин хвалил нас, а мы  спорили
с ним! Нам говорили: "Вы хорошо сделали,  что  доказали  отсутствие  Земли
Ветлугина", а мы упрямо повторяли: "Проблема не  решена.  Земля  Ветлугина
есть, должна быть!.."
   И все же Андрея проводили аплодисментами. Правда, в президиуме, вежливо
улыбаясь, хлопал один лишь Союшкин.
   Боже мой! И надо же, чтобы случилось именно так: Союшкин, подобно  нам,
занялся географией? Почему? Неужели только потому, что когда-то, пользуясь
привилегиями первого ученика, он торжественно вносил за Петром Ариановичем
географические карты в класс и развешивал их на доске?
   Медленно продвигаясь с толпой к  выходу,  я  не  утерпел  и  оглянулся.
Зубрила с первой парты аккуратно укладывая в  портфель  свои  бесчисленные
заметочки и выписочки. Подле него, одобрительно кивая головами,  топталось
несколько человек, среди них и старичок в тюбетейке.
   Глаза Союшкина были скромно потуплены. Я понял: он, как всегда, получил
высший балл!



9. ПОКА ВРИО...

   У  вешалки  нас  перехватила  юркая  личность  в  высоко   подпоясанной
гимнастерке, какие носят обычно завхозы или снабженцы.
   - Товарищ директор просят в кабинет, - сказала личность, подобострастно
осклабясь.
   Отказаться было неудобно, тем более что до этого мы никогда не бывали в
Институте землеведения.
   Суетливо двигая лопатками, посланец повел нас по коридорам и лестницам,
в обход зала, пока мы не достигли наконец двери директорского кабинета.
   Они бесшумно распахнулись. Из-за огромного письменного стола  навстречу
нам поднимался Союшкин!
   - Рад очень! - так начал он, пока мы ошеломленно глядели на него. -  Ну
кто бы мог подумать, кто бы  мог  предположить...  Вы  знакомы?  Профессор
Черепихин! - Из кресла с легким полупоклоном привстал  давешний  старик  в
тюбетейке. - Член-корреспондент Академии наук! - многозначительно  уточнил
Союшкин. - А это, можно сказать,  друзья  детства!  Однокорытники,  вместе
учились... Никогда не ожидал, никогда! В отчете фамилии указаны не были...
Садитесь, милости прошу!
   Мы сели.
   -  Поздравляю,  -  обратился  я   к   Союшкину,   старательно   избегая
местоимений. - Уже директор?
   Союшкин зарумянился.
   - Врио, - поправил он. - Только врио.
   - Пока врио, - любезно перегнулся Черепихин.
   В  то  время  что  они  пререкались   с   изысканной   вежливостью,   я
присматривался к нашему бывшему первому ученику.
   Ну что ж! Лицо как лицо!  И  держался  вполне  прилично,  был  прост  в
обращении, говорил тихим, размеренным голосом. Только  руки  выдавали  его
внутреннее беспокойство - были в беспрестанном движении! Союшкин то и дело
бесцельно переставлял письменный прибор  на  столе,  хватался  за  пенсне,
вынимал  из  бокового  кармана  гребешок,   старательно   поправлял   свою
разваливающуюся прическу.
   -  Вероятно,  вы  предпочли  бы  встретиться  иначе,   -   прошепелявил
профессор, глядя на нас со стариковским  благодушием.  -  Столько  лет  не
видались и вдруг, даже  не  обменявшись  рукопожатием,  кинулись  друг  на
друга, сразу же в драку, в драку!..
   Он дробно засмеялся.
   - Без драки не проживешь, - неопределенно сказал Андрей.
   Нам подали чай.
   - Но чего вы добиваетесь? - продолжал профессор, осторожно  прихлебывая
с  ложечки.  -  Вы  провели  большую  работу,  стерли  "белое   пятно"   с
географической карты. Это признано всеми, даже за границей...  Так  почему
же ставите под сомнение результаты своих наблюдений? Простите, не  понимаю
вас.
   Андрей только пожал плечами.
   - Мне думается, - снисходительно изрек Союшкин, - что  мы  с  вами  уже
вышли из того возраста, когда верят в неоткрытые острова!
   Как будто бы он когда-либо верил в них, этот  непонятный,  удивительный
человек, даже не читавший в детстве Майн Рида!..
   Союшкин вежливо наклонил голову, узнав, что Петр Арианович не  вернулся
из ссылки, потом перешел к теме,  которая,  видимо,  занимала  его  больше
остальных, - к самому себе, к своим успехам на жизненном пути.
   Оказывается, он учился в Ленинградском университете, был  оставлен  при
кафедре, а в Москву переехал всего год назад.
   - Решили укрепить руководство  Института  землеведения,  -  сказал  он,
тонкой улыбкой давая понять, что сам, по скромности,  не  разделяет  столь
высокого мнения начальства о своей особе.
   Профессор в это время занимал разговором Андрея. Мой  друг  отделывался
сердитым покашливанием.  Взгляды,  какие  он  бросал  из  своего  угла  на
преуспевающего первого ученика, были  так  красноречивы,  что  я  придумал
какой-то предлог и поспешил увести Андрея из директорских чертогов.
   - Самое странное в нем то, что он не  изменился,  -  сказал  мой  друг,
когда мы сели в трамвай. - Все изменилось вокруг, а Союшкин не  изменился.
Удивительно!
   - Может, мы недостаточно знаем его? - осторожно предположил я.
   - Нет, не защищай. Зубрила и зубрила! А обратил внимание на его жесты?
   - Да. Слишком жестикулировал, по-моему. Как в немом кино.
   - Вот именно. Суетится, петушится. Я не доверяю таким людям.
   Некоторое время Андрей шагал безмолвно. Потом лицо его просветлело.
   - А помнишь, как мы тузили его на больших переменках? - спросил он.
   И это отрадное воспоминание детских лет так освежающе подействовало  на
моего друга, что он опять стал бодр и весел.



10. ЗУБРИЛА СДИРАЕТ СЕМЬ ШКУР

   Мы недооценили нашего бывшего  первого  ученика.  Вернее,  недостаточно
глубоко вдумались в его положение. А оно было щекотливым. Оно было таково,
чт