ые и буксиры портовые? Ну и что из того? Тянут же  тралы,
послушно выполняют необходимую работу!
   Посмотрите, как это получается у них!
   ...Трал заведен. Красные и синие буи-поплавки  послушно  поворачиваются
толстыми носами навстречу течению.
   - Малый вперед!
   Буи понеслись вдоль реки, гоня перед собой бурун.
   Тральный расчет наготове.
   Проходит пять минут, десять. Неужели здесь нет мин?
   Ага! Буи запрыгали, заплясали  на  воде.  Начинают  быстро  сближаться.
Подскочили, нырнули. Есть! Подсекли мину, волокут ее под водой!
   Смотрите, смотрите! Сейчас будет самое интересное!
   Посреди сгрудившихся поплавков вынырнула вдруг круглая  черная  голова.
Похоже, мина  выскочила  на  свет  и  с  дурацким  видом  оглядывается  по
сторонам: где я и что со мной?
   Но ей не дают слишком долго "оглядываться" - тут же подрывают!
   Кобры, которые поднялись на хвосте, то есть якорные  мины,  приходится,
как видите, предварительно  извлечь  на  поверхность,  чтобы  обезглавить.
Большая гибкая полудуга - ее тащат за собой два тральщика - подсекает мину
в воде, перерезает минреп, на котором та держалась, и мина всплывает -  на
расправу!
   А вот за двумя тральщиками, идущими строем уступа, тянется на буксирных
концах гигантская петля диаметром до пятидесяти метров.
   Ее поддерживают и отводят в сторону буи. Чем не  дельфины?  Беззаботное
стадо дельфинов, которые, кувыркаясь, несутся за кормой корабля.
   Через эту петлю пропущен электрический  ток.  Он  создает  вокруг  себя
электромагнитное поле, которое не переносят мины, отлеживающиеся на дне.
   Что же касается акустических мин, то  одновременно  с  электромагнитным
тралом буксируется и акустический трал. В нем при движении возникает  звук
чрезвычайно  противный  -  будто  тянут  палку   по   штакетнику.   Этакое
длинное-длинное  дробное  дребезжание!  Тут  не   то   что   мина,   любой
раздражительный человек не выдержит, взорвется!
   Так выглядит траление на Дунае...


   СРАВНЕНИЕ, "УТВЕРЖДЕННОЕ СВЫШЕ"

   Кстати, это  Кичкин  придумал  насчет  кобр,  дельфинов  и  крокодилов.
Однажды за ужином в кают-компании он развернул целую  цепочку  диковинных,
не уставных сравнений перед удивленными офицерами.
   Те, будто по команде, повернулись к комбригу.
   Он выдержал паузу, негромко кашлянул:
   - Стихов, бывает, не пишете, лейтенант?
   - Да что вы, ей-богу, товарищ комбриг! - в смятении воскликнул Кичкин и
залился багровым румянцем, так что все поняли: врет, пишет!
   - Фантазия у вас работает, - помолчав, сказал комбриг. - Целый зверинец
тут развели... А почему про тигра не вспомнили?
   - Про какого тигра, товарищ комбриг?
   - Точнее сказать, про когти его. Афоризм есть  такой:  тигр  умрет,  но
останутся когти тигра!
   - А как же траление с тигром увязать?
   - А очень просто. Под тигром в  данном  случае  надо  понимать  фашизм.
Подыхает же он, не так ли? Вот-вот добьем его на Балканах. Но мины,  когти
фашизма, еще остались, торчат кое-где со дна. Мы, стало быть,  и  вырываем
эти когти.
   Сравнение понравилось.
   - Наверное, сами стихи пишете, товарищ комбриг? -  оправясь,  осмелился
пошутить Кичкин.
   Комбриг снисходительно усмехнулся:
   - Еще чего! Есть у меня время сравнения разные придумывать!  Это  немец
один придумал про когти.
   - Немец? Да что вы! Не может быть!
   - Ну, немец-то, в общем,  наш.  Кирилл  Георгиевич  подтвердит.  Генрих
Гейне.
   И с того вечера сравнение "когти тигра", придуманное "нашим  немцем"  и
как бы "утвержденное свыше", прочно укоренилось в бригаде.
   Говорили, усмехаясь: "Заводи трал! Когти у тигра будем вырывать!"  Или:
"Ого! Коготок попался нам на пути. Спроста не отдерешь ото дна!"
   Как-то, оставшись наедине с комбригом, Кирилл Георгиевич пошутил:
   -  Здорово  вы,  однако,  классика  немецкого  приспособили  для   нужд
траления. Смотрите-ка, и Генрих Гейне на Дунае пригодился!
   - Из-за лейтенанта Кичкина получилось, - сказал  задумчиво  комбриг.  -
Кобрами своими и крокодилами напомнил мне про эти когти.  Впервые,  знаете
ли, я услышал о них еще в детстве, давным-давно...
   И Кириллу Георгиевичу показалось, что сейчас комбриг начнет  вспоминать
что-то очень важное, заветное. Но нет! Нахмурившись,  он  круто  переменил
тему разговора...
   Вероятно, стоит для довершения сходства добавить, что  можно  и  впрямь
поцарапаться об эти "когти", да еще как!
   Гитлеровцы, отходя по Дунаю, устанавливали защиту вокруг своих  якорных
мин - буи с резаками под водой. Случалось, резаки эти по многу раз на  дню
перерезали тралы. А иногда подсеченная мина,  выскакивая  на  поверхность,
рвалась в самом трале. И в том и в  другом  случае  приходилось  сращивать
трос прямо на минном поле, ежесекундно рискуя жизнью.


   ВЫСОКИЙ КОЭФФИЦИЕНТ ПРОЧНОСТИ

   Удивительно ли, что некоторых гражданских моряков  с  непривычки  брала
поначалу оторопь?
   На трофейных судах,  которые  были  привлечены  к  тралению  на  Дунае,
команды остались старые,  а  люди  в  этих  командах,  откровенно  говоря,
попадались  разные.  Большинство,  естественно,  сразу  же  потянулось   к
советским минерам всей душой: "Хотим помогать вам тралить, не можем стоять
в стороне, когда вы трудитесь для общего нашего блага". А  кое-кто  шагнул
за  большинством  сгоряча,  а  потом  засомневался,   начал   нерешительно
переминаться с ноги на ногу.
   Вот так и один капитан, после того как подсеченная им  мина  неожиданно
взорвалась очень близко, в самом трале,  почти  что  перестал  тралить,  в
общем, под любым предлогом отирался увильнуть от опасной работы.
   Кичкин, не  признававший  компромиссов,  стоял  за  то,  чтобы  немедля
списать робкого капитана с корабля. Однако, к его удивлению и негодованию,
комбриг почему-то медлил,  чего-то  выжидал,  только  чаще  обычного  стал
наведываться на "нерадивый" тральщик.
   И вдруг с изумлением все видят: резко  переменился  в  своем  поведении
капитан! Что ни день - убирает по четыре, по пять, а то и по шесть  мин  с
фарватера - вполне приличный результат!
   Поработал так с недельку и запросился на побывку к  семье  -  тральщики
как раз проходили мимо его родного села.
   Что же сделал комбриг? Отказал капитану? Нет, представьте, отпустил!
   Кичкин не мог прийти в себя от изумления.
   - Вернется, - успокоительно сказал комбриг за обедом. - Теперь я в  нем
уверен. Будет тралить с нами до самой Вены, а если понадобится,  то  и  до
Регенсбурга.
   И что бы вы думали? Вернулся капитан, не опоздал ни на один день. Еще и
нескольких односельчан привел на подмогу.
   Кичкин ничего не понимал, пока Кирилл Георгиевич не объяснил  ему,  что
капитана воодушевил подвиг старшины второй статьи Караваева.
   Тут надо заметить,  что  команда  тральщика  была  смешанной  -  помимо
гражданских моряков, укомплектована еще и русскими военными моряками ("для
повышения коэффициента прочности", - с улыбкой пояснил Кирилл Георгиевич).
   Тральщик буксировал на длинном тросе баржу с тралом  (естественно,  без
людей). Баржа подорвалась, получила пробоину  и  начала  тонуть.  Вдобавок
взрывом у нее заклинило руль.
   Затонув, она перегородила бы фарватер, что сорвало бы все траление,  во
всяком случае, надолго задержало бы продвижение тральщиков по Дунаю.
   Не дожидаясь команды  и  не  сговариваясь,  три  наших  военных  моряка
кинулись с борта тральщика в воду. И вплавь к барже саженками!
   Старшина Караваев, опередив  своих  матросов,  быстро  вскарабкался  на
палубу, скатился в трюм и, отыскав пробоину,  закрыл  ее  телом.  В  любой
момент судно могло перевернуться, но он старался не думать  об  этом.  Тем
временем матросы его, торопясь изо всех сил, расклинили руль, вывели баржу
на мелкое место к там посадили на грунт так, что надпалубные надстройки ее
возвышались над водой. И получаса не прошло, как траление возобновилось.
   Все это, оказывается, видел с тральщика колеблющийся капитан. А комбриг
стоял с ним рядом и по  выражению  лица  его  понял:  отныне  сомнениям  и
робости конец - капитан надежен, будет тралить, пока не  отдерет  ото  дна
последнюю мину на Дунае!
   - Это  для  вас  урок,  юноша,  -  по-дружески  сказал  Кичкину  Кирилл
Георгиевич.  -  Командиру,  как  видите,  обязательно  надо  быть  хорошим
физиономистом и обладать психологическим чутьем. А кроме того,  -  добавил
он многозначительно, длинным взглядом посмотрев  на  молодого  офицера,  -
иметь еще и очень большой запас терпения...
   Что он хотел этим сказать? Неужели догадался о шалости с букашкой?


   КАК ВЫВЕСТИ С КОРАБЛЯ ТАРАКАНОВ

   Шалость эта имела свою предысторию.
   Как  вы  не  раз  уже  имели  случай  убедиться,  опасность  на   Дунае
подстерегает минеров при каждом шаге гребного винта или  обороте  бортовых
колес. Нервы натянуты до отказа. Поэтому особенно  ценится  здесь  хорошая
шутка. Нигде, пожалуй, не смеются так охотно, так от души, как  в  бригаде
траления в короткие часы отдыха.
   Подлинная душа кают-компании  -  Кирилл  Георгиевич.  Он  неистощим  на
шутки. Даже на собственных своих фотографиях, посылаемых  жене,  неизменно
пишет:  "Личность  Баштанника  К.Г.  заверяю.  Начальник  походного  штаба
К.Г.Баштанник".
   Прибыв в бригаду, Кичкин принял в  заведование  кают-компанию  (ею,  по
обычаю, заведует младший офицер). И вскоре он был  вынужден  обратиться  к
начальнику походного штаба с жалобой по поводу тараканов.
   Таковым, понятно, на военном корабле находиться  не  положено.  Но  под
штабной тральщик приспособлен был старый  пассажирский  пароход,  на  коем
тараканы водились с незапамятных времен и  в  несметном  количестве.  Всем
другим помещениям они предпочитали камбуз, буфет  и  кают-компанию,  чего,
естественно,  не  мог  терпеть  Кичкин,  серьезно  относившийся  к   своим
обязанностям.
   - Значит, одолели вас тараканы? - спросил Кирилл Георгиевич,  испытующе
глядя на Кичкина. - Что  ж!  Есть  средство.  Но  сумеете  ли  вы  достать
селедочный рассол?
   - А что это такое?
   - Ну, жидкость, в которой мокнут селедки.
   - Расстараемся, найдем, - бодро сказал Кичкин.
   - Ну вот видите, какой вы молодец. Рассола, учтите, надо много.
   - Достану много.
   - Вынимайте блокнот, пишите! -  Косвенным  взглядом  Кирилл  Георгиевич
приглашает  к  вниманию  офицеров,  в  ожидании  обеда  рассаживающихся  в
кают-компании на диване (в таких случаях ему обычно требуются  слушатели).
- Итак, рассол у вас уже есть. Засим вы призываете вестового  и  вместе  с
ним принимаетесь мазать рассолом подволоки и переборки.  Записали?  Только
погуще мажьте, погуще! Теперь полагается выждать  час  или  два.  Не  надо
мешать тараканам, понимаете? Они едят. И пусть себе  едят!  -  Это  "пусть
себе" звучит зловеще. - Нуте-с, им после селедок,  само  собой,  захочется
пить. Рядом вода, много воды - Дунай.  Жажда  погонит  ваших  тараканов  к
воде. Очень хорошо. В таковом намерении им  не  препятствовать!  Наоборот!
Все иллюминаторы на корабле открыть настежь! - Кичкин перестал  записывать
- до него донесся подавленный смешок с дивана. Но лицо Кирилла Георгиевича
по-прежнему сохраняет серьезное и участливое  выражение.  -  А  дальше  уж
элементарно. Как только последний таракан уйдет  наружу,  на  водопой,  вы
быстренько - тут, знаете ли, нужна быстрота!  -  закрываете  иллюминаторы,
один за другим! Вот и все! Цель достигнута, тараканы  выведены!  А  утонут
они там или  подорвутся  на  минах,  это,  согласитесь,  не  наша  с  вами
тоска-печаль.
   Кичкин оглянулся - за спиной его давятся от сдерживаемого смеха. Закрыв
блокнот, он самолюбиво вскинул голову.
   Но как раз вовремя, ни секундой раньше, ни секундой  позже,  участливое
выражение сползло с худого и  длинного  лица  Кирилла  Георгиевича.  И  он
улыбнулся Кичкину своей обезоруживающей, очень доброй, как бы извиняющейся
улыбкой. Сердиться на него в подобных случаях нельзя.
   О,  все  шутки-розыгрыши   свои   преподносит   Кирилл   Георгиевич   с
неподражаемым  артистизмом.  Не  был  бы  он  отличным  военным   моряком,
наверняка прославился бы как блистательный эстрадный рассказчик, причем  в
своей собственной обаятельной манере.
   Лишь один комбриг огражден от его кают-компанейских шуток своим высоким
званием и занимаемой должностью. Вдобавок  он  слишком  серьезен,  слишком
погружен в себя. Шутки доходили бы до него с таким Запозданием, что вообще
не имело бы смысла шутить.
   А вот Кичкина толкнул бес под руку.


   ФОКУС С БУКАШКОЙ

   За очередную провинность Кичкин был вызван к комбригу. Раздрай, то есть
выговор, длился очень долго,  с  обычными  покашливаниями,  с  длиннейшими
выматывающими душу паузами. Томясь, Кичкин  переминался  с  ноги  на  ногу
перед столом, то и  дело  тоскливо  поглядывая  на  дверь:  не  придет  ли
кто-нибудь к комбригу с докладом?
   Спасение пришло не из двери.  Блуждающим  взором  Кичкин  зацепился  за
букашку, которая  перебегала  через  стол  по  каким-то  своим  пустяковым
букашкиным делишкам.
   "Вот оно! - шепнул Кичкину на ухо неотлучно сопровождавший его бесенок.
- А ты, наверно, и забыл, что комбриг очень брезглив?"
   Ну как же! Он действительно брезглив - на удивление, до болезненности!
   Имитируя  крайнюю  угнетенность,  упадок  сил  (от  раскаяния),   почти
сомнамбулическое состояние, Кичкин повел рукой по столу за букашкой.  Явно
не отдавая себе отчета в своих поступках, машинально  схватил  ее,  потом,
словно бы по забывчивости, поднес ко рту и...
   Нехитрый фокус! Еще в детстве он удивлял им приятелей. Брался  на  спор
проглотить лягушонка, гусеницу, несколько гвоздей - все, что угодно,  лишь
бы поместилось в горсти. Но он  только  делал  вид,  что  глотает.  Двигал
кадыком, давился, морщился, а лягушонок или гвозди  оставались  у  него  в
горсти.
   Тот же спектакль был разыгран перед изумленным комбригом. Кичкин, якобы
в  беспамятстве,  поднес  горсть  ко  рту,  сделал  несколько   судорожных
глотательных движений, страшно скривился и, опустив руку, незаметно бросил
букашку на пол.
   Изумление на  лице  комбрига  сменилось  выражением  почти  физического
страдания.  Некоторое  время  он,  видимо,  боролся  с  тошнотой.  Наконец
просипел полузадушенным голосом:
   - Вы с ума сошли! Вон отсюда! Выплюньте сейчас же эту гадость!  Да  рот
прополоскать, рот!..
   Торжествуя, Кичкин опрометью кинулся из каюты...
   Фокус с букашкой был обсужден наедине с Петровичем.
   - Школярские замашки! - сказал Петрович  с  осуждением,  но  по  голосу
можно догадаться, что он сдерживает улыбку. - А ведь ты не школяр,  Генка.
Ты - офицер.
   - Уж и пошутить нельзя!
   - Над командиром? При исполнении своих служебных обязанностей?  Счастье
твое, что комбриг не понял фокус  с  букашкой.  Нет,  попомни  мое  слово:
спишет он тебя с корабля!
   Молчание. Кичкин обдумывает нависшую над ним угрозу.
   - За что это списывать меня с корабля? - обиженно бурчит  он.  -  Я  же
воюю. И, по-моему, не хуже других... А насчет букашки правильно:  допустил
глупость, согласен. Но ты пойми,  Петрович:  монотонность  этого  траления
нашего заедает. Ну и... ошибешься иной раз...
   - Да  брось  ты,  ей-богу!  Завтра  к  Железным  Воротам  подойдем.  Ты
развеселись! Название-то какое - Железные Ворота! А что у тебя  дальше  на
карте?
   - Катаракты, - неохотно отвечает Кичкин. - Ворота - это только  вход  в
Катаракты.
   - Вот и протиснемся всей бригадой через эти Катаракты.  А  потом  опять
равнина, раздолье. И до Белграда уже рукой  подать.  Как  село-то,  забыл,
называется, за Катарактами?
   - Молдова-Веке...
   ...Никогда больше не забудет  Петрович  названия  села  по  ту  сторону
Катарактов. И не он один. В бригаде все до конца дней своих будут  помнить
Молдова-Веке, потому что там встретят их тупые удары взрывов и  оранжевая,
горящая, стремительно несущаяся навстречу вода...



2. "У НАС ТАК НЕ ХОДИЛИ НИКОГДА"

   КОМАНДУЮЩЕМУ ДУНАЙСКОЙ ФЛОТИЛИЕЙ

   Донесение

   Утром 2 ноября 1944 года, пройдя горные  ущелья  Катарактов,  тральщики
вверенной мне бригады в количестве сорока пяти вымпелов вышли  на  плес  у
села Молдова-Веке.
   Еще до рассвета донеслись до нас в горах  отдаленные  раскаты,  которые
были вначале приняты  за  беглый  артиллерийский  огонь.  Однако  по  мере
приближения к плесу смысл этих  раскатов  разъяснился  -  впереди  рвались
мины.
   Наконец, миновав последний поворот, мы увидели пламя над рекой.
   На широком плесе у села Молдова-Веке скопилось к тому времени около ста
судов, караван, собранный после прохода через  Катаракты  для  дальнейшего
следования к фронту. В  составе  каравана  были  баржи  с  боеприпасами  и
продовольствием, а также горючим для танков и авиации, буксирные пароходы,
понтоны для наведения переправ и госпитальное  судно  с  выздоравливающими
бойцами.
   В дальнейшем комендант каравана действительно  не  проявил  необходимой
осторожности. Но могу засвидетельствовать в  его  оправдание,  что  погода
резко ухудшилась. Со дня на день Дунай мог  стать,  суда  оказались  бы  в
ловушке - вмерзшими в лед  до  весны.  Заставляла  спешить  и  напряженная
обстановка на фронте.
   В силу этих соображений комендант каравана,  не  дожидаясь  тральщиков,
отдал приказание сниматься с якоря.
   На рассвете 2 ноября, то есть в то время, когда мы были уже на  подходе
к Молдова-Веке, караван возобновил свое движение по Дунаю.
   И тогда корабли один за другим начали рваться на якорных  минах.  Почти
сразу же подорвалась баржа с  горючим.  По  Дунаю  потекло  пламя,  бензин
разлился на большом пространстве,  увлекая  за  собой  горящие  обломки  и
увеличивая панику на судах.
   Потом стали детонировать немецкие донные мины, лежавшие на  грунте.  От
детонации немедленно подорвалась  в  голове  каравана  еще  одна  баржа  с
горючим, а также ее буксир.
   (Описываю последовательность взрывов со слов коменданта  каравана,  так
как, приближаясь на предельной скорости к плесу, мы  видели  лишь  высокие
всплески воды и вспышки блещущего огня.)
   Подорвался понтон в середине каравана, за ним в конце каравана -  баржа
с боеприпасами. Пожар с нее перекинулся на соседнюю баржу, также груженную
боеприпасами. И она была, в свою очередь, уничтожена взрывом.
   Движение каравана приостановилось.
   Выйдя на  плес,  мы  застали  картину  полного  разгрома  -  как  после
массированного  артиллерийского  или  воздушного  налета.  Уцелевшие  суда
приткнулись к берегу где попало, некоторые даже выбросились на мель. Пламя
текло по воде. Раненые и обожженные взывали из воды о помощи.
   Немедленно же моряки моей бригады приняли  участие  в  тушении  пожара.
Раненые были подняты на борт, им оказана медицинская помощь.
   Нас встретили с огромной радостью и облегчением,  надеясь  на  то,  что
тральщики начнут сразу же пробивать фарватер и поведут караван  дальше  за
собой. Однако положение оказалось значительно более сложным.
   По моему приказанию  было  проведено  разведывательное  траление  вдоль
плеса. Кроме того, я лично опросил ряд местных  жителей  -  сербов.  (Село
Молдова-Веке находится на румынском берегу, но живут в нем сербы.)
   Установлено  было,  что  с  плеса  начинается  минная   банка,   причем
необычайной плотности, а также длины -  тянется  от  Молдова-Веке  на  сто
двадцать километров, почти до самого Белграда.
   Лоцманы, сопровождавшие бригаду, были вызваны на штабной  тральщик  для
консультации. Все они сошлись на том, что бесполезно  пытаться  штурмовать
наличными силами бригады минированный участок такой длины и плотности. Это
заняло бы у нас несколько месяцев, тогда как ледостава можно ждать в самое
ближайшее время. Совет лоцманов: зимовать бригаде в Молдова-Веке.
   Докладывая Вам обстановку, сложившуюся у  села  Молдова-Веке  и  ожидая
Ваших  приказаний,  буду  между  тем  стараться  изыскать  иные   варианты
решения...


   ПЕРВАЯ НОЧЬ НА ПЛЕСЕ У МОЛДОВА-ВЕКЕ

   - Спишь, Петрович?
   - Нет.
   - П