был,  и  самому  Конопицыну  пришлось
рассказывать.
   До войны Тюрин промышлял, то есть охотился, с  отцом  на  Новой  Земле.
Как-то раз ехали они на  собаках,  пересекая  скалистое  ущелье,  подножие
ледника, и вдруг увидели перед собой крест,  врытый  в  землю.  Поперечная
перекладина отсутствовала - давно уже, видимо, сорвало ее ветром. В  столб
ножом  врезана  была  надпись  большими  прямыми  буквами:  "Здесь   жили,
зимовали, горе горевали холмогорец Яков Ильич со товарищи. Мир праху  их!"
Ни даты, ни фамилий. Сами себе, стало быть, загодя  устроили  отпевание  -
когда на спасение не осталось  уже  ни  малейшей  надежды.  Отец  приказал
Тюрину списать эту надпись на бумажку. Хотел дома разузнать у старых людей
о Якове Ильиче. Может, то был дальний родич, о котором сохранялись смутные
семейные предания? Война, однако, помешала выполнить это намерение.
   Гальченко собрался поподробнее расспросить Тюрина о том,  как  выглядел
деревянный крест без перекладины,  но  тут  мичман  приказал  ему  отнести
праздничный ужин на сигнально-наблюдательный пост Калиновскому.
   Ночь  была  по-настоящему  новогодняя  -  лунная.  Но  это   заставляло
сигнальщика-наблюдателя удвоить бдительность. Именно в такую ясную  погоду
можно было ждать очередного налета немецкого бомбардировщика.
   Мокрый  нос  ткнулся  Гальченко  в   руку.   Раздалось   требовательное
повизгивание. Это вожак его упряжки,  заменивший  Заливашку,  напоминал  о
себе, нетерпеливо ожидая почесывания за ушами и ласкового оклика.
   Гальченко рассеянно погладил пса,  а  тот  благодарно,  всем  туловищем
прижался к его ногам.
   Впоследствии,  описывая  тогдашнее  свое  настроение,  шестой   связист
Потаенной сказал мне, что он загляделся на луну.
   Где-то в небе, в одном из секторов  его,  думал  он,  возможно,  таится
опасность с черно-желтым крестом на фюзеляже, неотвратимо  приближающаяся!
И все  же  в  эту  новогоднюю  ночь  небо  было  непередаваемо  прекрасно.
Медлительное мерцание словно бы чуть колеблет плотный  морозный  воздух  и
неуловимо переходит в мерцание всхолмленной ледяной поверхности  моря  под
обрывом.
   Все вокруг - мерцание! В нем как бы растворяются  очертания  предметов,
расстояние до них делается неверным, обманчивым. Гальченко отошел от  дома
всего несколько метров и, оглянувшись, удивился: что  это?  Дом  утонул  в
огромных сугробах, стал неотличим от них, исчез из глаз.
   Гальченко  вспомнил  о  своих  товарищах,  оставшихся  за   праздничным
новогодним ужином.
   И вот что пришло в голову шестому связисту Потаенной: а  ведь  это  ему
повезло, удивительно повезло в жизни, что у него такие товарищи!..
   Но тут преемник Заливашки, встав на задние  лапы,  уперся  передними  в
грудь Гальченко, жадно принюхиваясь к свертку с едой.
   Крутая лестница внутри  гидрографического  знака  заходила  под  ногами
ходуном. Гальченко поднимался в полнейшем мраке, крепко  прижимая  к  себе
сверток с едой и железную банку с чаем, заботливо завернутые в ватник.
   - Ты, Валентин?
   - Я, товарищ старшина. Покушать вам и попить принес.
   - А, чай! Горячий? Это хорошо. Ветер с моря задул.
   Пока Гальченко  взбирался  по  лестнице,  погода  изменилась.  Небо  со
звездами  и  луной  заволокло  дымкой.  Над  замерзшим  морем  наперегонки
понеслись маленькие вихри.
   Башнеподобная фигура в тулупе до пят двинулась Гальченко навстречу.
   - Клади сюда! Осторожней! Лампу не свали! Ну как  там,  внизу,  дела  у
вас? Перевернули чарочку за победу? А я  пока  чайком  погреюсь.  С  вахты
сменюсь, дома тоже чарочку переверну  за  победу.  Сейчас  вся  Россия,  я
думаю, пьет за это...
   Гальченко раскутал ватник, положил на  стол  пакет  и  рядом  с  лампой
поставил банку. Со стороны моря  стекло  "летучей  мыши"  загорожено  было
металлическим щитком. Круг света падал на раскрытый вахтенный журнал.
   Ого, запуржило! Вот тебе и новогоднее лунное небо!
   Кинжальными ударами ветер  пронизывал  кабину,  сбитую  из  досок.  Пол
дрожал под ногами, пламя в лампе под колпаком колебалось и подпрыгивало.
   Гидрографический знак словно бы даже кренило. Гальченко почудилось, что
и вышку, и  его,  и  Калиновского  подхватило  ветром  и  вместе  со  всей
Потаенной потащило на запад над ледяной пустыней моря.
   - Ну, с Новым годом тебя,  Валентин!  -  сказал  Калиновский,  поднимая
кружку с чаем.
   - И вас, товарищ старшина!
   "Какой же он будет, - подумал Гальченко, - этот новый, 1942 год? Что он
принесет России и нам в Потаенной?.."



8. РУКИ ЗАГРЕБУЩИЕ

   Мы в штабе, признаться, сами с тревогой думали  об  этом  в  новогоднюю
праздничную ночь.
   Известно было, что гитлеровское военно-морское командование  непрерывно
наращивает силы в фиордах Северной Норвегии.
   Бросьте взгляд на карту, и вы убедитесь в том, что эти фиорды, глубокие
скалистые коридоры, чрезвычайно удобны для засады. Они находятся  как  раз
на пути союзных конвоев, направлявшихся с военными грузами  в  Мурманск  и
Архангельск. Немецко-фашистские самолеты, барражировавшие над Норвежским и
Баренцевым морями, доносили о приближении очередного конвоя, и  тотчас  же
из фиордов наперехват выходили военные корабли.
   Однако, судя по событиям, развернувшимся позже, в  августе  1942  года,
гитлеровское командование вынашивало  планы  ударов  не  только  по  нашим
внешним, но и по внутренним морским коммуникациям, то есть по  Центральной
Арктике.
   В связи с этим позвольте напомнить вам о гезелльшафтах.  Дело  прошлое,
сугубо давнее, однако иной раз, я считаю, не мешает кое-что перетряхнуть в
памяти. Имею в виду те немецкие акционерные общества и компании,  а  также
отдельных капиталистов,  которые  во  время  Великой  Отечественной  войны
нацеливались на богатства Советского Союза.
   Это, как вы знаете, полностью  вытекало  из  программы,  начертанной  в
"Майн кампф". В качестве компенсации  за  африканские  колонии,  утерянные
Германией после первой мировой войны, Гитлер  посулил  своим  капиталистам
"обширные, богатые полезными ископаемыми, малонаселенные  пространства  на
востоке", проще говоря, предлагал колонизировать нашу страну.
   Приглашение к грабежу было воспринято, само собой, с  радостью.  Следом
за  армией,  словно  шакалы  за  тигром,  двинулись   в   Советский   Союз
дельцы-мародеры. Были среди них  представители  старинных  солидных  фирм,
давно точивших зубы на  "русское  наследство",  были  дельцы  и  помельче,
скоробогачи военного образца, у которых ввиду благоприятной конъюнктуры, я
думаю, ладони чесались от нетерпения.
   Повизгивая от жадности и отпихивая друг друга, дельцы "третьего  рейха"
заграбастали  никопольский  марганец,  донецкий  уголь,  недавно  открытую
украинскую нефть, уцелевшие от взрывов заводы,  фабрики,  рудники,  верфи,
короче все ценное, что оставалось на временно оккупированной  гитлеровцами
территории.
   Насколько    могу    судить,    это    была    подлинная     вакханалия
предпринимательства.   Она   захватила,   по   моим   сведениям,    многих
немецко-фашистских офицеров и солдат, что, кстати сказать,  способствовало
моральному разложению гитлеровской армии.
   Мне рассказывали, что во временно  оккупированном  Харькове,  например,
немецкая солдатня  бойко  спекулировала  дефицитной  солью,  доставляя  ее
контрабандой с Донбасса на военных грузовиках.  Гитлеровцы  стремились  не
только завоевывать, но одновременно и обогащаться.  Вот  именно  подлинный
ажиотаж наживы!
   Частная  инициатива  среди  "туземного  населения"  поощрялась,  но  со
значительными ограничениями.  Границы  "деловой  карьеры"  "туземца"  были
определенны:  он  мог  стать  содержателем  кафе,  закусочной,  владельцем
шляпной мастерской или  парикмахерской,  наконец,  хозяином  комиссионного
магазина. Да, мелкая хищная рыбешка, в большинстве своем бывшие нэпманы, а
ныне приживалы при завоевателе - иностранном капиталисте.  Понятно,  такой
подвизающийся  на  задворках  владелец  парикмахерской  или  комиссионного
магазина ни в коем случае не  мог  стать  промышленником  или  банкиром  в
"третьем рейхе".  Это  исключалось  абсолютно.  Гитлеровцы  ни  с  кем  не
собирались делиться награбленными в нашей стране богатствами.
   Скажем, купчине Абабкову, к величайшему его огорчению, не было бы места
в этой онемеченной России. Одним махом он  сбрасывался  со  счетов  своими
более могущественными конкурентами.
   Худо пришлось бы  и  бывшим  русским  помещикам,  которые  столько  лет
томились и нетерпеливо перебирали ногами в эмиграции. Им  нечего  было  бы
делать в России, превращенной в колонию  "третьего  рейха".  Наша  русская
земля  предназначалась  для  раздачи  гитлеровским  офицерам  и  солдатам,
отличившимся на войне.
   Думаю,  что  даже  судьба  содержателей  всех   этих   микроскопических
кафе-закусочных  была  предрешена.  Им  с  течением   времени   предстояло
пополнить собой толпы рабов. Да, раса рабов - раса господ!
   Спору нет, немецкие господа поторопились со своими прожектами. Но когда
человеком  овладевает  этот  сумасшедший   ажиотаж   приобретательства   и
накопительства, человек,  как  правило,  глупеет.  Сужу  по  опыту  своего
кратковременного знакомства с Абабковым.


   Воображение немецких предпринимателей чрезвычайно распалял наш  Крайний
Север. Им, несомненно, известно было о норильском никеле,  о  воркутинском
угле, о  большеземельском  олове,  наконец,  о  кобальте,  меди,  платине,
серебре на Таймыре.
   Информация, впрочем, не всегда была правильной. Из мемуаров подводника,
высаживавшегося с десантом  в  Потаенной,  явствует,  что  он  рассчитывал
обнаружить там медь. Стало быть, не знал, не был предупрежден, что  залежи
ее уже выбраны.
   Возможно, немцев сбили с толку образцы меди, которые  и  по  сей  день,
кажется, выставлены в бергенском музее в Норвегии. Как попали они туда, не
сумею вам объяснить. Но я  видел  их  собственными  глазами  вскоре  после
войны, когда побывал в гостях в Бергене с отрядом наших военных  кораблей.
Два или три образца лежали там под стеклянным колпаком, а рядом  на  столе
прикреплена  была  карточка  с  пояснительной  надписью:   "Русская   медь
Потайнит". И краткий комментарий к образцам: "В таком - чистом - состоянии
медь чрезвычайно редко встречается  в  природе.  Обнаружена  на  восточном
берегу Карского моря в 1912 году".
   Да, да, Потайнит! Значит, образцы были доставлены в  Берген  уже  после
того, как я "окрестил" губу и положил ее на карту!
   Может быть, образцы подобрал  в  Архангельске  какой-нибудь  английский
офицер, находившийся там с оккупационным корпусом в 1918 году? Не исключаю
такой возможности: он доставил их в  Англию,  после  чего  те  неизвестным
путем попали в Норвегию.
   В конце концов, дело могло обойтись и без  образцов,  выставленных  под
колпаком в бергенском музее. Представьте себе, что гитлеровцам рассказал о
залежах меди в Потаенной не кто иной, как беспутный Атька.  Понимаете  ли,
просто он переменил хозяина, только и всего!
   А что вы думаете, вполне допускаю такой вариант! И в этом была бы  даже
некая внутренняя закономерность. В  Петрограде  ходили  слухи,  что  Атьку
расстреляли в Крыму, после того как Красная Армия вышвырнула оттуда барона
Врангеля. Затем - менее уверенно - заговорили о том, что еще в  1917  году
Атьке удалось убраться из Крыма вместе с командующим  Черноморским  флотом
адмиралом Колчаком. Передавали, что Атька будто бы сопровождал адмирала  в
Америку, потом в Харбин и Омск и принимал участие  в  сибирской  авантюре.
Вскорости Колчака расстреляли в Иркутске. Как видите, с самого начала и до
конца Атьке не везло на покровителей.
   Но жизнь свою он сберег. По слухам,  в  середине  двадцатых  годов  его
видели в Берлине.


   Чтобы восстановить дальнейший период жизни бывшего Пятницы, нам с  вами
придется опираться лишь на догадки. Могу предположить - и в этом опять  же
будет внутренняя закономерность, то  есть  логика  событий,  -  что  после
разных мытарств он наконец очутился в Берлине. К тому времени бывший  друг
моего детства полностью "усовершенствовался" и был готов на все.  То  есть
пропился, проигрался, опустился до того, что продал бы  любому  за  кружку
пива свою Родину.
   Ютясь в Берлине на задворках эмиграции, не имея  ни  гроша  в  кармане,
этот  херувимчик  с  кудряшками,  наверное  уже  изрядно  повылезшими   от
житейских невзгод, стал, так сказать, наводчиком. А что? Амплуа  для  него
подходящее.
   Чем черт не шутит,  он  мог  сделать  карьеру  в  "третьем  рейхе"!  По
моральным своим качествам вполне подходил гитлеровцам. По деловым?  Да,  и
по деловым. Он был не глуп - понятно, в трезвом состоянии, - владел, кроме
того, двумя-тремя иностранными языками. Затем  все-таки  был  гидрографом,
бывшим военным моряком! Глава абвера Канарис, как вам  известно,  сам  был
военным моряком. Именно это обстоятельство могло расположить его к  Атьке.
Я не раз замечал, что пустячные,  казалось  бы,  обстоятельства  оказывают
иногда решающее влияние на судьбу человека.
   Об Атьке я подумал сразу, едва  нашел  в  мемуарах  немецко-фашистского
подводника упоминание о русском переводчике. Переводчик-наводчик!
   Повторяю, фамилия Атьки  в  мемуарах  не  названа,  иначе  зачем  бы  я
вытягивал перед вами всю эту длинную цепь предположений  и  умозаключений?
Понимаете ли, не утверждаю, что это Атька, но предполагаю, и, по-моему,  с
весьма большой долей вероятности.
   Во время пиратского рейда в Карское море гитлеровцы в качестве одной из
своих задач ставили экономическую  разведку.  Это  не  подлежит  сомнению.
Первое доказательство: переводчик  хотел  расспросить  о  медных  рудниках
последнего оставшегося в живых  связиста  Потаенной,  но  на  это  уже  не
хватило времени. Второе доказательство:  набег  "Шеера",  как  я  говорил,
носил  кодовое  название  "операция  "Вундерланд"  -  "Страна  Чудес".   А
гитлеровцы называли  свои  операции  многозначительно  и  в  то  же  время
довольно прозрачно.
   Не знаю, какого хозяина выбрал себе Атька на этот раз -  Флика,  Круппа
или  Германа   Геринга?   Какие   гезелльшафты   "третьего   рейха"   были
заинтересованы в захвате богатств нашей Арктики, в  том  числе  и  меди  в
Потаенной? Но  уже  в  марте  1942  года  началась  в  Северной  Норвегии,
оккупированной гитлеровцами, подготовка  к  рейду  "Шеера"  в  Центральную
Арктику.
   Не исключено поэтому, что Атька, напялив на  себя  немецкий  мундир,  в
предвкушении денежных наград уже расхаживал в марте 1942-го где-нибудь  на
причалах Нарвика или Тронхейма.
   "Адмирал Шеер" и его эскорт были готовы к пиратскому рейду в  советскую
Центральную Арктику.
   Фигурально выражаясь, зловещая тень поднималась  над  скалами  Северной
Норвегии, чтобы, постепенно удлиняясь, упасть на берег Карского моря,  где
в соображении шести связистов Потаенной  уже  строились  новый  заполярный
порт и город...
   Такова синхронность событий.



9. "БУДЕТ ГОРОД ЗАЛОЖЕН!"

   Обитатели  Потаенной  не  мешкали.   Построив   дом,   приступили   без
промедления к новому строительству, на этот раз в своем воображении. И тут
уж главным архитектором и  прорабом  был  не  мичман  Конопицын.  Кто  же?
Правильно, Гальченко.
   Но для того чтобы вам стал яснее ход его мыслей, вы должны  постараться
представить себе, как связисты Потаенной проводили свой  досуг,  ибо  и  у
них, несмотря ни на что, был  досуг,  особенно  после  того  как  дом  был
построен.
   Я,  кажется,  упоминал  о  том,  что  перед  отъездом  из  Архангельска
связистов забыли снабдить книгами? Зато домино было, и оно, как говорится,
не "простаивало".
   По рассказам Гальченко, вечерами в кубрике  поднималась  такая  пальба,
словно бы это ковбои, сойдя с экрана, яростно перестреливались через  стол
из кольтов сорок пятого калибра.
   Гальченко  очень  удивлялся  азарту  этой,  казалось   бы,   совершенно
безобидной игры, придуманной молчаливыми  монахами-доминиканцами.  Лишь  в
Потаенной стала понятна  ему  снайперская  точность  выражения:  "забивать
козла", да еще "морского"! Именно забивать!
   Старшина Калиновский относился к домино отрицательно.
   - Шибко умственная игра, - говорил он,  поджимая  губы.  -  По  степени
мозгового напряжения следующая за перетягиванием каната.
   Но и ему пришлось "унизиться" до "шибко умственной"  игры.  Выяснилось,
что  он  напрасно  привез  с  собой  шахматы  в  Потаенную.  Никто,  кроме
Гальченко, не отличал ладьи от пешки, а тот неизменно отказывался  играть,
отговариваясь неумением. Не мог забыть,  как  Калиновский  сказал  ему  на
"Сибирякове": "Да, ты плохо играешь!" - и  со  скучающим  выражением  лица
спрятал шахматы обратно в свой сундучок.
   В пятнадцать-шестнадцать лет, знаете ли, подростки очень  самолюбивы  и
обидчивы.
   Патефон? Он утешал обитателей Потаенной  недолго,  месяца  полтора  или
два. Первое время то и дело раздавалось в палатке (связисты жили тогда еще
в палатке):
   - Валентин! Сыграй-ка что-нибудь раздражающее!
   Этим "раздражающим" была все та же "Шаленка" -  единственная  пластинка
на посту. Гальченко вытаскивал патефон из-под нар. Перестрелка  костяшками
на несколько минут затихала. Держа  костяшки  в  руках  и  склонив  голову
набок, игроки в молчании слушали про серую лошадку и черноглазую девчонку.
   Однако  прискучила  и  пластинка.  В  конце  концов  мичман   Конопицын
распорядился "провертывать" ее только по праздникам...
   - Тихо у нас чересчур, - пожаловался однажды Гальченко Конопицыну.
   - Тихо? Да ты что! А пурга вон воет-завывает за стеной!
   - Так то за стеной. А внутри, если бы не стучали костяшками...
   - Тебя бы,  Валентин,  в  тот  дом,  где  размещается  ансамбль  нашего
Северного флота! - оживившись, сказал Галушка. - Я  три  дня  в  нем  жил,
когда в Полярное прибыл с гражданки. Вот где, братцы, веселье! Целый  день
на инструментах играют, на разные голоса поют, а уж пляшут  -  дом  дрожмя
дрожит! Как я там выжил со своей хрупкой нервной системой... Вроде бы меня
в середину патефона затолкали!
   - У нас тут не больно растанцуешься, - рассудительно заметил  Тюрин.  -
Шаг до нар, три шага до двери - вот те и весь танец!
   Итак, книг нет,  патефон  с  одной-единственной  пластинкой,  да  и  то
разрешенной к  прослушиванию  только  по  праздникам.  Что  же  оставалось
делать? Разговаривать?..
   Есть  у  писателя  Сергея  Колбасьева  высказывание  по  этому  поводу.
Попробую процитировать на память, в случае чего поправьте!
   "Веселый рассказ в кают-компании  отвлекает  от  повседневных  забот  и
огорчений судовой жизни и вообще помогает  существовать  в  обстановке  не
всегда веселой".
   Кстати, вы никогда не задумывались над тем, почему на флоте образовался
как бы собственный свой язык, живописный, лаконичный,  изобилующий  самыми
неожиданными хлесткими  сравнениями?  Ну,  пусть  не  язык,  пусть  особый
флотский  диалект!  Скажете:  моряки  хотят   подчеркнуть   обособленность
романтического мирка, в котором живут. Отчасти и это, вы  правы.  Но  дело
здесь не в романтике моря. Думаю, как раз наоборот!
   Вот моя гипотеза. На корабле, то есть в сравнительно  малом,  замкнутом
пространстве,  люди  вынуждены  общаться  только  друг  с  другом,  причем
подолгу. Жизнь в походе, знаете ли,  сравнительно  однообразна.  Ну,  море
вокруг, ну, волны! И берега долгожданного не видать по неделям, а то и  по
месяцам.
   Нужен, стало быть, допинг. И тогда для душевного взбадривания пускают в
ход крепко просоленную морскую штуку или неожиданное красочное сравнение.
   Так я понимаю происхождение и развитие нашего  особого  военно-морского
диалекта. Впрочем, не настаиваю  на  этом  объяснении.  Сказал:  гипотеза!
Найдете объяснение получше - не обижусь...
   В Потаенной происходило примерно то  же,  что  происходит  на  корабле,
который находится в длительном плавании.
   О войне, о трудностях и опасностях войны, как я догадываюсь, го