что немцы очень нервничают.
   Через несколько минут его, Гальченко, затолкают в стальной гроб - и все
для него будет кончено!
   Офицеру абвера он, понятно, не скажет ни слова. Можно было бы, конечно,
начать изворачиваться, травить,  врать,  что  Порт  назначения  находится,
скажем, где-нибудь в море Лаптевых. Пусть  бы  покидали  немцы  бомбы  над
скалами или над безлюдной тундрой! Но нет, не выйдет. Язык не  повернется.
Противно!
   А правду гитлеровцам сказать - не поверят. Объяснить  по-честному,  что
Порта назначения пока еще нет, но  он  обязательно  будет!  Офицер  абвера
сочтет глупым враньем такой ответ.  Выворачивать  перед  гитлеровцем  душу
свою наизнанку? Обстоятельно докладывать ему о том, как в  длинные  зимние
ночи шестеро связистов отдыхали от трудов, воздвигая в  своем  воображении
небывалой красоты и сказочного великолепия город? Фу!  Ведь  это  было  бы
предательством по отношению к Конопицыну, Тимохину, Калиновскому, Галушке,
Тюрину! Это означало бы отплатить им злом за все доброе,  что  он  от  них
видел.
   Гальченко говорил мне, что готов был умереть на пороге общей их  мечты,
лишь бы не пустить туда проклятых врагов...
   Он окинул длинным прощальным взглядом свою Потаенную. И какой же она  в
тот момент показалась ему красивой!..
   Подлодка,  преодолев  узкость,  подошла  к  косе   со   стороны   моря,
удерживаясь на месте ходами.
   Гальченко бросили в шлюпку.
   Он не услышал рева моторов над головой. Но десантники услышали его.  По
косе, толкаясь, пробежала гурьба  черных  комбинезонов.  Некоторые  успели
вскочить в шлюпку, и та немедленно  же  отвалила  от  берега.  Запоздавшие
кинулись к подлодке вплавь.
   Мемуарист,  понятно,  не  упоминает  об  этом.  Еще  бы!   Не   слишком
героическая батальная сцена, не правда ли? Повернувшись на бок,  Гальченко
увидел, как взметнулась брызгами галька на берегу от пулеметных  очередей.
Потом неподалеку поднялся высокий всплеск и со дна полетели камни.
   И почти сразу перегруженная  шлюпка,  двигавшаяся  вдобавок  с  сильным
креном, перевернулась.
   Крутые волны ходили  по  морю.  Вероятно,  подводная  лодка  находилась
где-то очень близко, но Гальченко ее не видел.
   Обеими руками уцепился он за плававший в воде анкерок,  наполненный  до
половины пресной водой. Мичман Конопицын  всегда  строго  следил  за  тем,
чтобы связисты не выходили в патрульные поездки без запаса воды.
   Потом сознание на какое-то время покинуло Гальченко,  но  он  продолжал
лежать, навалившись грудью на анкерок...
   Открыв глаза, он увидел на берегу толпу ненцев. Перебегая  с  места  на
место, они указывали друг другу на что-то, что находилось за  его  спиной.
Вероятно, ненцы кочевали поблизости и примчались из тундры на выстрелы.
   Накат медленно подносил Гальченко к берегу.  Опять  короткий  провал  в
сознании...
   Он очнулся уже не в воде, а лежа на мокром песке.  Над  ним  склонялись
озабоченные скуластые лица. Нежно щебетали вокруг тонкие  голоса:  "Валья!
Валья!"
   Потопить немецко-фашистскую подлодку, к сожалению, не удалось.  И  вот,
как видите, один из офицеров ее спустя много лет вынырнул  на  поверхность
со своими мемуарами!
   Но Гальченко тогда не думал о подлодке. Он даже не почувствовал радости
от своего спасения. Все как бы оледенело у него внутри.
   Он осознал вдруг, что спасся один! Все его товарищи погибли. Но как  же
он без них?
   Страшная мысль эта потрясла его с такой силой,  что  он  в  третий  раз
потерял сознание - на руках у ненцев, и уже надолго. Пришел в себя  только
через несколько дней в военно-морском госпитале...


   Ну что ж! Мне остается добавить к сказанному всего несколько слов.
   С Гальченко я увиделся спустя много лет, уже в Ленинграде. Он  разыскал
меня через Комитет ветеранов Великой  Отечественной  войны.  Мы  ведь  оба
ветераны теперь, хотя разница в возрасте между нами лет  сорок  или  около
того!
   Поселился Гальченко  на  постоянное  жительство  в  Норильске.  Арктика
околдовала его и не отпускает от себя, как и многих других.
   Он металлург, готовит докторскую диссертацию, если не  вру,  не  то  по
обогащению, не то по очищению медной руды - увы, я профан  в  этих  делах.
Из-за  своей  диссертации  Гальченко  и  просиживает   часть   отпуска   в
ленинградских библиотеках - настойчив он по-прежнему.
   По вечерам бывший мой сослуживец регулярно навещает меня,  и  тогда  мы
подолгу ломаем головы над вопросом: кем  же  был  тот  русский  матрос,  у
которого фашисты  нашли  полуобгоревшую  карту?  Гальченко  с  горячностью
утверждает, что им мог быть любой из связистов Потаенной.  И  я  думаю,  в
этом есть резон.
   Как очутилась карта у русского матроса? Гальченко объяснял мне, что она
была приколота к бревенчатой стене на видном месте в кубрике. Рядом висели
автоматы, винтовки и гранаты. Возможно, кто-то случайно, впопыхах  схватил
ее вместе с оружием, а потом машинально сунул в карман. Это  одна  версия.
Есть и другая. Не исключено, что  кто-то  снял  карту  со  стены  накануне
нападения на пост  или  за  несколько  часов  до  этого  нападения,  чтобы
рассмотреть на досуге и внести в нее какие-нибудь  дополнения.  По  словам
Гальченко, это иногда делалось у них на посту.
   Так что, как видите, обе версии ничего не уточняют.
   Во всяком случае, для гитлеровцев Порт назначения оказался вне пределов
их досягаемости. Они, судя по мемуарам, так и  не  раскумекали,  что  порт
этот - в будущем. А уж в будущее ход гитлеровцам был заказан.  Им  нипочем
не прорваться было в наше будущее!
   Не сомневаюсь, что именно так понимал это русский матрос, когда швырнул
в лицо нагнувшемуся над ним подводному подонку: "Тебе туда  ни  за  что  и
никогда не дойти!.."

   Полярное - Архангельск - Большеземельская тундра