Леонид Платов.
    Бухта Потаенная

   -----------------------------------------------------------------------
   "Избранные произведения в двух томах. Том второй".
   М., "Молодая гвардия", 1980.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 14 May 2001
   -----------------------------------------------------------------------

                                           Отечество славлю, которое есть,
                                           Но трижды - которое будет.
                                                              В.Маяковский



1. ОБГОРЕВШИЙ КУСОК КАРТЫ

   Нет, воспоминаний не пишу. Хотя, прослужив на флоте без малого полвека,
мог бы, конечно, вспомнить кое о чем - например,  о  Порте  назначения.  И
надо бы!..
   Свободное время? Ну, его нашему брату отставнику не занимать стать.
   Несколько лет назад я,  представьте,  даже  предпринял  такую  попытку.
Уселся было за письменный стол, положил справа  любимый  свой  "паркер"  с
золотым пером, а перед собой стопу бумаги. И... ничего! Это  ведь  вам  не
рапорт и не докладная записка. Раза два или три, правда, выдавил  из  себя
на полстранички что-то невыносимо тягучее, а дальше - стоп, будто наскочил
на мель с разгона и плотно сел на ней, не в силах оторваться!
   Всегда завидовал в этом отношении нашему знаменитому адмиралу Сенявину.
Не читали его? Вот кто обладал редчайшим даром не только  побеждать  врага
на море, но и подчинять себе непокорные слова на бумаге!
   Между   тем   мне   довелось   на   днях   прочитать   мемуары   одного
немецко-фашистского подводника, а по прочтении таковых захотелось дать ему
увесистого тумака в печати. Да, связано все с тем же Портом назначения!
   Если это вас заинтересовало... Но, чур, ничего  не  записывать!  Просто
слушайте и запоминайте! А ежели по ходу дела возникнут  у  вас  какие-либо
вопросы,  то  милости  прошу  -  отвечу.  Так,  понимаете  ли,  будет  мне
свободнее,  привычнее.  Устный  рассказ,  беседа!  Какое  же  может   быть
сравнение? Что выйдет изо всего этого, поглядим, когда доскажу  до  конца.
Уговорились?..
   Итак, вам сообщили обо мне,  что  в  прошлом  я  -  военный  гидрограф.
Правильно. Однако не ищите мое имя на  карте  советской  Арктики.  Так  уж
получилось, что его нет на ней. Другие наши  гидрографы,  в  частности  на
Балтике, были счастливее меня. Бог знает, может, я  поскромничал?  В  1912
году мне представлялся случай, но...
   Есть, видите ли, в советской Арктике место, с  коим  теснейшим  образом
связана  моя  военно-морская  биография  и  даже,   если   хотите,   выбор
правильного политического пути в октябре 1917 года. Вокруг этого места  на
протяжении ряда лет возникали, фигурально выражаясь, вихри  событий,  и  в
них помимо меня втянуто было еще немало людей - от пройдохи купца Абабкова
до восторженного фантазера радиотелеграфиста Валентина Гальченко.
   Хотите увидеть на карте это небезынтересное местечко?  Прошу  вас.  Вот
атлас! Искать нужно в бассейне Карского моря, на материковом берегу.  Нет,
в Новую Землю не залезайте! Я же сказал: на материковом берегу!
   Взгляните  правее!  Еще  правее!  Стоп!  Это  полуостров  Ямал!  Концом
карандаша вы уперлись в бухту Потаенную. Правильно! Она - моя крестница.
   На карте такого масштаба этого, понятно, не видно, но здесь параллельно
берегу протянулась песчаная узкая коса, которая прикрывает с моря  вход  в
залив, по-местному губу. Вокруг на сотни километров  расстилается  плоская
низменность,  мохово-лишайниковая  тундра.  Иные   географы   именуют   ее
арктической степью.
   Очень давно при необычных обстоятельствах я положил эту губу на  карту,
как ни противился мне купец первой  гильдии  Абабков.  Он,  понимаете  ли,
побывал там раньше меня и очень бы  хотел  припрятать  ее  от  посторонних
глаз. Но мы с вами еще вернемся к купцу Абабкову...
   Я вспомнил о губе вот по какому поводу. Недавно  из  ФРГ  прислали  мне
мемуары немецко-фашистского подводника, участника  операции  "Вундерланд".
Не слышали о  такой?  Это  закодированное  название  рейда  в  Центральную
Арктику  в  августе  1942   года   тяжелого   крейсера   "Адмирал   Шеер",
сопровождаемого  несколькими  подводными  лодками.  По  существу,   наглый
пиратский набег, который кончился ничем. Хотя с  нашей  стороны,  конечно,
были потери...
   Мемуары названы  немецко-фашистским  подводником  напыщенно:  "Спуск  в
ледяной ад". Наше Карское море, видите ли, не понравилось этому голубчику,
он сравнивает его с адом, да еще ледяным!
   Перелистайте книгу, если хотите. Вы  ведь  читаете  по-немецки?  Только
будьте осторожны, не выроните из нее закладочки. Я  сделал  их  специально
для одного моего молодого друга и бывшего сослуживца, который прилетает на
днях в Ленинград - обычно проводит здесь свой отпуск.
   Почему большинство закладок в конце книги? Очень просто. Заключительная
глава ее  посвящена  описанию  корабельного  десанта  в  Потаенную.  Автор
мемуаров командовал этим десантом.
   Несомненно, друга моего заинтересует больше всего именно заключительная
глава. Он получит возможность - довольно редкую для участника тех или иных
событий - еще раз увидеть их в неожиданном ракурсе, с точки зрения врага.
   Вы уже наткнулись на  карту  Порта  назначения?  Это-то  и  есть  самое
интересное в мемуарах - сюрприз, который я  приберегаю  к  приезду  своего
друга.
   Снимок  карты  выполнен  безупречно,  слов  нет!  Имейте  в  виду,  что
фотографировать пришлось  с  клочка  бумажки,  скомканного,  разорванного,
полуобгоревшего. Приглядитесь  получше:  у  этого  края  извилистая  кайма
особенно черна! Чудо, что карта вообще уцелела на пожарище.
   Совершенно верно: уцелел только правый ее угол  -  там,  где  название,
выведенное старательным круглым почерком: "Порт назначения", а также часть
приморского города с набережной, площадями и прямыми, вытянутыми,  как  по
ниточке, улицами.
   Вся левая сторона карты не сохранилась. Между  тем  на  ней  изображены
были подходы к порту, причалы, доки и песчаная коса с дамбой - то есть как
раз то, что больше всего интересовало гитлеровцев.
   Да, эскиз! Конечно, эскиз, вдобавок  выполненный  карандашом!  Командир
немецкого десанта, в руки которого  попал  полуобгоревший  обрывок  карты,
правильно воспринял это лишь как эскиз. Он  посчитал,  что  порт  и  город
перерисованы кем-то с настоящей штабной карты.
   А! Вам бросилось в глаза отсутствие  меридианов  и  параллелей?  Именно
так! Координаты Порта назначения не указаны. В этом-то, как  говорится,  и
загвоздка!
   До самого последнего времени я  ошибочно  полагал,  что  карта  пропала
безвозвратно, превращена вместе с деревянными  постройками  в  пепел.  Как
видите, нет! Неожиданно, спустя много лет,  я  ее  обнаружил.  И  где?  На
страницах книги, принадлежащей перу фашиста. Не парадоксально ли это? Но в
дальнейшем вы убедитесь: все, что связано с губой Потаенной, неожиданно  и
парадоксально.
   Вы  улыбнулись?  Да,  мемуарист   иногда   позволял   себе   лирические
отступления. Наверное, прочли абзац, где написано о крымских яблоках?  Как
там у него, позвольте-ка книгу:
   "Мой приятель, тоже подводник, писал мне, что в Севастополе его научили
новому способу пить вино. Нужно взять большое яблоко, разрезать пополам  и
выдолбить сердцевину. Получатся как бы две  чаши,  в  которые  и  наливают
вино. Оно приобретает особый, двойной аромат!"
   Вот вам! Один подводный подонок в августе сорок второго смакует вино на
руинах Севастополя, а другой в это же время бешено завидует ему и  глотает
слюнки в "ледяном аду" Карского моря. Еще бы! В Потаенной  гитлеровцам  не
удалось разжиться ни вином, ни яблоками.
   Зато, бродя взад и вперед по пепелищу, они наткнулись на нечто  гораздо
более ценное - на этот полуобгоревший обрывок бумаги!
   Воображаете смену выражений на лице командира десанта?
   Вначале, понятно, ликование. Ах, до  чего  ему  повезло!  Он,  а  никто
другой, напал на след нового засекреченного русского порта в Арктике!
   Затем,    однако,    ликование    сменяется    недоумением,    досадой,
растерянностью. Где же этот порт? Как его найти?
   Тем временем десантники приводят в чувство русского, у которого найдена
карта. Они с остервенением тычут в лицо  ему  карту.  Присев  на  корточки
подле раненого - русский тяжело ранен,  -  переводчик  поспешно  переводит
вопросы командира: "Где это, где? Отвечай! Здесь - в Карском? Или западнее
- в Баренцевом? А может, восточное - в море Лаптевых?"
   Ответ  для  гитлеровцев  неожидан.  Как  у  него  в  книге,   у   этого
немецко-фашистского мемуариста?
   Ага! Нашел! "Русский матрос  посмотрел  на  меня,  потом  негромко,  но
выразительно сказал несколько слов. "Что он  сказал,  что?  Переведите  же
поскорей!" - поторопил я переводчика. Но тот имел почему-то смущенный вид.
"Это непереводимо, господин лейтенант, - ответил он. - Видите ли,  матросы
на русском флоте ругаются очень  замысловато.  Он  вас  обругал,  господин
лейтенант. Но я, конечно, постараюсь выразить его мысль  более  деликатно.
Это выглядит примерно так: "Тебе, - то есть  вам,  господин  лейтенант,  -
туда никогда и ни за что не дойти!" Или "не добраться" - может, так  будет
точнее.
   Не дойти? Не добраться? Ничего не понимая, я повернулся к русскому.  Но
он был уже мертв. Странно, что на лице его  застыла  чудовищно-безобразная
гримаса, отдаленно напоминавшая улыбку..."
   Впрочем,  допрос  мог  быть  продолжен,  потому  что   среди   развалин
гитлеровцы   обнаружили   еще   одного    "языка"    -    мальчишку    лет
пятнадцати-шестнадцати.  Но  тут  командир  корабельного  десанта,  по  не
зависящим от него обстоятельствам, был вынужден прервать свое пребывание в
Потаенной, вдобавок в убыстренном темпе. При этом,  как  пишет  мемуарист,
шлюпка на отходе накренилась и мальчишка утонул.
   Но это либо недоразумение, либо вранье. Вы, наверное,  уже  догадались,
что в данном случае речь идет о моем молодом друге, которого я поджидаю?
   И все же, несмотря на потерю обоих  "языков",  особо  чувствительную  в
данной ситуации, будущий мемуарист был непомерно  рад  и  горд.  Он  успел
увезти с собой ценнейший трофей - карту!
   Перебросим несколько страниц. Мемуарист пишет:
   "Доставленная  мною  карта  подверглась  изучению  в  штабе  германских
военно-морских  сил  на  Крайнем  Севере.   По   приказанию   командования
разведывательная авиация, совершая дальние круговые  полеты  над  обширной
акваторией Баренцева и  Карского  морей  и  прилегающей  к  ней  береговой
территорией, настойчиво искала  этот  засекреченный,  надежно  запрятанный
порт. Усилия наших летчиков остались безрезультатными. Одна из волнующих и
опасных тайн русских в Арктике осталась неразгаданной.
   Я  должен  выразить  свое  удивление  и  восхищение   тем   дьявольским
искусством, с каким русские маскировали свои военные объекты, превращая их
в некое подобие арктических миражей!"
   Выражение "арктический  мираж",  я  уверен,  особенно  позабавит  моего
друга. Ничего общего с миражем,  что  вы!  Наоборот!  Все  на  чрезвычайно
прочной, незыблемой основе!
   Должен оговориться. Кое-что в книге, бегло перелистанной вами, остается
для меня неясным. Поэтому я составил перечень вопросов, которые  собираюсь
задать своему другу по его приезде.
   В частности, хочу спросить его насчет кудряшек. "Припомните-ка, - скажу
я, - каков был с виду переводчик? Этакий кудрявенький,  хоть  и  не  очень
молодой, лет около пятидесяти, - стало быть, примерно мой ровесник?"
   Боюсь, что эта затея кончится ничем. "Помилосердствуйте!  -  воскликнет
мой друг. - До того ли  мне  было  тогда,  чтобы  приглядываться  к  лицам
врагов?  Да  еще  и  запоминать,  кто  из  них  кудрявенький,  а  кто   не
кудрявенький!"
   И конечно, он будет прав.
   А жаль! Кудряшки - особая примета. Мерзавец - с кудряшками!
   В своих  мемуарах  немецко-фашистский  подводник  не  называет  фамилии
переводчика. Упоминает о нем  пренебрежительно,  вскользь:  бывший  офицер
русского флота, бывший гидрограф! В общем, с какой стороны его  ни  взять,
всюду он бывший.
   А я почти уверен, что знаю его имя  и  фамилию.  Да  и  как  не  знать!
Однокашники! Друзья детства!
   Вы удивлены? О, то ли еще случается в жизни!
   Знакомые, впрочем, обычно называли его не по  фамилии,  а  по  имени  -
Атька. Полное имя его было Викентий. Но  в  раннем  детстве  он  сам  стал
называть себя Атькой. Так это за ним и осталось. Уж он и усы себе завел, и
офицерские погоны на китель надел, а для окружающих все был Атька и Атька.
Есть, знаете ли, такая категория людей, которых  до  преклонного  возраста
называют уменьшительными именами.
   В детстве мы, помню, пропадали с ним на Петровской набережной, играя  в
Робинзона  и  Пятницу.  Я  был  Робинзоном,  Атька  -  Пятницей.   А   вся
Петроградская сторона считалась у нас необитаемым островом,  каковым  она,
впрочем, и была лет за двести до нашего рождения.
   Вот что стоит еще отметить, это  характерно:  когда  о  наших  проказах
делалось известно родителям и наступал неотвратимый час  возмездия,  Атьке
попадало гораздо меньше, чем мне! У него было  такое  скромное,  невинное,
чуточку даже удивленное несправедливостью взрослых выражение лица, что ему
все прощали. Считали, что я дурно на него влияю.
   Затем прошла пора детских игр, мы вместе с Атькой поступили  в  Морской
кадетский корпус, закончили его и были выпущены офицерами флота.  А  через
несколько лет наши с ним  пути,  вообразите,  столкнулись  в  одной  точке
Арктики, именно в губе Потаенной! Произошло это  задолго  до  высадки  там
немецко-фашистского корабельного десанта...



2. "ЛИЧНЫЕ СЧЕТЫ" С КАПИТАЛИЗМОМ

   Теперь попрошу вас  сделать  усилие  и  вообразить  меня  молодым.  Ну,
понятно, не слишком молодым, не гардемарином и даже  не  мичманом  [первое
офицерское звание в дореволюционном русском  военно-морском  флоте].  Нет,
уже лейтенантом, - стало быть, опытным по дореволюционным  меркам  военным
моряком и, без ложной скромности скажу, неплохо зарекомендовавшим себя  по
службе.
   В связи с этим придется ненадолго вернуться к  событиям  далекого  1912
года.
   Из книг вам, вероятно, известно, что для России  канун  первой  мировой
войны был  характерен  самым  безудержным  предпринимательским  ажиотажем?
Словно  бы  капитализм   предчувствовал:   скоро   ему   крышка!   Повсюду
сколачивались    состояния    -    зачастую     в     результате     афер,
умопомрачительно-дерзких комбинаций.  На  глазах  возникали,  разбухали  и
почти тотчас же лопались разнообразные акционерные  общества,  компании  и
прочее. Дельцы отчаянно  спешили.  С  остервенением  обгоняя  друг  друга,
ловчили зашибить деньгу где можно, а порой и там, где нельзя.
   На  имя  министра  финансов  неожиданно  поступает  письмо,  из   коего
явствует, что некто Абабков,  архангелогородский  купец,  воспользовавшись
тем,  что  побережье  Карского  моря  недостаточно   изучено,   втихомолку
разрабатывает на западном берегу Ямала  залежи  медной  руды.  Существует,
мол, неизвестная гидрографам губа, где удалось найти эту  руду,  причем  в
состоянии, крайне редко встречающемся в природе, а именно - в чистом виде.
Шельма Абабков чувствует себя в припрятанной  от  начальства  губе  этаким
маленьким самодержцем, никому, ясное дело, налогов  не  платит,  а  выгоду
имеет преогромную. Медь, как известно,  важна  прежде  всего  для  военных
нужд.
   Вообще-то говоря, он, Абабков, -  это  выяснилось  впоследствии  -  был
очень крупным  по  тем  временам  лесопромышленником,  но  решил,  кстати,
подзаработать и на меди.
   Это  мы  теперь  с  вами  знаем,  что  в  Ямало-Ненецком  округе   есть
месторождения железных руд, редких металлов,  бурого  угля,  торфа  и  так
далее. А  по  соседству,  на  Таймыре,  имеется  еще  более  разнообразный
ассортимент полезных ископаемых, в том числе и медь.
   Готов снять с книжной полки энциклопедию,  чтобы  подтвердить  ею  свои
слова. Не хотите? Да, в наше время это, конечно, общеизвестно.
   Но в 1912 году Ямальский полуостров в наших глазах выглядел  во  многом
еще как terra incognita - земля неизвестная.
   Кем  написано  было  разоблачительное  письмо  по   поводу   меди,   я,
признаться, не поинтересовался - таким же, как  Абабков,  дельцом,  тайным
его  завистником  и  конкурентом,  или  каким-нибудь  местным  чиновником,
обойденным взяткой, а быть может, обидевшимся на Абабкова из-за мизерности
таковой? Да это в данном случае и не суть важно.
   Начальство в Петербурге, естественно, переполошилось.
   Министр финансов направил раздраженное послание морскому министру. Тот,
в свою очередь, навалился на подчиненного ему начальника гидрографического
управления. Воспоследовал, полагаю, гневный адмиральский разнос:  "Что  за
недосмотр? Почему на карте и в лоции нет  упомянутой  губы?"  И  вслед  за
разносом приказание: "Этим же летом найти ее  и  закрепить  на  карте  под
соответствующими координатами! Дабы, - присовокупил министр, - из-за вашей
нерадивости никому  неповадно  было  нарушать  законы  и  священные  устои
Российской империи!"
   Ну, коль скоро дошло дело до священных устоев, то сами понимаете...
   Начальственный гнев  по  ступенькам  служебной  лестницы  докатился  до
рядовых гидрографов. Но в управлении у нас нашлись и скептики:
   - Губа, не показанная на карте и в лоции? Невероятно! Да еще такая,  на
берегах которой добывают медь, и, наверное, не  первый  год?  Стало  быть,
есть в этой губе причал? Шахтные постройки или открытый карьер  на  сопке?
Дома,  где  живут  рудокопы?  Наконец,  между   Архангельском   и   губой,
припрятанной Абабковым, совершаются регулярные рейсы? Нет, как хотите, это
ни то ни се, черт знает что, мираж какой-то арктический, порождение убогой
канцелярской фантазии!
   Им возражали - и вполне резонно:
   - Однако купец Абабков, он-то не мираж? О нем никак не скажешь:  ни  то
ни се, черт знает что, порождение канцелярской фантазии?
   А другие подхватывали:
   - Ого! И надо полагать, далеко не мираж!  Этакий,  наверное,  купчинище
пудов на семь, на восемь, дремучей рыжей бородой до  бровей  зарос!  (Всем
почему-то казалось, что он рыжий. Хитрый - значит, рыжий.)
   Я несколько дней только, как вернулся из отпуска  -  проводил  в  Крыму
свой медовый месяц. Сами понимаете, не  испытывал  желания  расстаться  на
длительный срок с молодой женой. А путь по тем временам предстоял  немалый
- в обход Скандинавии, через пять морей: Балтийское, Северное, Норвежское,
Баренцево и Карское. Ведь Беломорско-Балтийского канала тогда еще не было.
   Но так нередко случается в нашей военно-морской жизни -  на  меня-то  и
указал начальственный перст. Приказано было  незамедлительно  снарядить  в
поход судно и отправляться в Карское море, а там, пройдя  вдоль  западного
берега  полуострова  Ямал,  восполнить  пробел  в  лоции   и   найти   эту
запропастившуюся, к стыду нашему, губу.
   Я  начал  готовиться  к  походу.  И  тут-то  стало  происходить  что-то
невероятное...


   Примерно  за  неделю  до  отплытия  гидрографического  судна  жена  моя
вернулась из города в сильном волнении.
   Оказывается, в шелковом отделении магазина "Штандарт и Фабрикант"  (был
такой магазин на Екатерининском канале -  ныне  канал  Грибоедова)  к  ней
подошла незнакомая  дама  весьма  представительной  наружности,  элегантно
одетая.
   Притворясь, что выбирает  что-то  на  прилавке,  незнакомка  вполголоса
спросила по-французски:
   - Простите, я не ошиблась", вы - супруга лейтенанта такого-то?
   Жена ответила утвердительно.
   - Меня чрезвычайно интересует зрение вашего мужа, - продолжала  так  же
вполголоса дама. - От этого, знаете ли, зависит его служебная  карьера,  а
также материальное благосостояние. Все ли хорошо у вашего мужа со зрением?
   - Но он моряк! - удивившись, ответила моя жена. - У него не может  быть
плохого зрения.
   - Это жаль! - ск