ий  ход.
Пользуйтесь этим, Лейж. Очень удачно получилось, что  вы  сразу  прошли  к
себе. В вашем кабинете есть все необходимое для работы.
   - Поймите...
   - Не перебивайте меня. Время разговоров прошло. Надо действовать,  надо
платить проигрыш. Если чего-либо вам не достает, вы можете потребовать.  В
ваше распоряжение будет предоставлено все необходимое.
   - Это чудовищно.
   - Вы шли на все, стараясь проникнуть  в  мою  тайну.  Не  забывайте  об
этом... Итак?..
   - Я не могу.
   - Это окончательное решение?
   - Да.
   - Тогда, Лейж, я делаю последний ход.
   - Что это значит?
   - Я уезжаю. Вас оставляю  доктору  Рбалу.  Как  он  заставит  вас  быть
сговорчивей, я не знаю, но, поверьте мне, он большой  специалист  в  своем
деле.
   Два  человека  сидели  молча,  каждый  в  своем  кабинете.  У   каждого
телефонная трубка была крепко, до боли, прижата к уху. Они слышали дыхание
друг друга, легкий фоновый шум и не могли произнести ни слова. Ни один, ни
другой. Сколько это продолжалось?.. Минуту, три?.. Первым  заговорил  Хук.
Тихо, почти шепотом:
   - Аллан... я не хочу... понимаете, не хочу делать этот последний ход...
Я привык к вам. Вы мне нужны и... Ну?.. Скажите "да"!
   Лейж ответил тоже тихо. Голос у него хрипел, и он с трудом выдавил:
   - Я не могу. Я не знаю секрета Нолана!
   Хук положил трубку. Лейж не оставлял свою. С ней, тоненькими  проводами
связанной со всем миром, расставаться  было  страшно.  Из  оцепенения  его
вывел шум: кто-то плотно закрывал ставни. Лейж бросился к двери. Она  была
заперта.
   Закрылись ставни на последнем окно. Лейж схватил тяжелый  октанометр  и
запустил им в окно. Звон стекла отрезвил его, и  в  этот  момент  зазвонил
телефон. К столу Лейж подходил медленно, крадучись,  он  то  протягивал  к
трубке руку, то отдергивал ее и, наконец, решился:
   - Слушаю.
   Голос Хука звучал твердо, деловито:
   - Я уезжаю через двадцать минут. Это все,  что  я  могу  вам  подарить.
Через двадцать минут вы не будете иметь никакой возможности  связаться  со
мной, и вам придется или выдать фермент, или иметь дело с Рбалом.
   Теперь, не ответив, бросил трубку Лейж.
   Он подошел к окну, потрогал пальцами острые  кромки  разбитого  стекла,
вынул гармонику и, опершись плечом о  раму,  почти  касаясь  лбом  оконной
решетки, стал играть.
   Нестерпимо болела голова. И захотелось к протоксенусам. Захотелось так,
как никогда прежде. Его не пустят к ним... Теперь их  осталось  мало.  Они
уже не так утешают его, их влияние ослабло...  Бедные,  о  них  теперь  не
заботятся, как раньше... А около них утихла бы боль  в  голове,  стало  бы
легко, радостно... Мысль  о  протоксенусах  мешала  играть  на  гармонике.
Многие фразы он повторял по нескольку раз, с невероятным усилием добиваясь
четкости,  правильного,  нужного  сейчас  чередования  звуков.  Когда   он
переставал  играть,   ночная   тишина   наваливалась   пугающе,   властно.
Чувствовалось, что этой тишиной он накрепко отгорожен от тех, кто  мог  бы
помочь.
   Затрещал телефон, и Лейж вздрогнул - звонить мог Рбал. Он, и только он.
"Начинается. Вот оно, последнее испытание. Достанет ли сил, мужества? Надо
с достоинством встретить палача. Надо...  А  что  он  измыслит?..  Не  так
страшны пытки, как ожидание пыток..."
   - У телефона Лейж.
   - Лейж, говорит доктор Рбал. Я по поручению шефа. Вы приняли решение?
   - Да, я сказал о нем Хуку.
   - Это решение нас не устраивает. Соглашайтесь приступить к  работе  над
ферментом, или мне придется заставить вас поторопиться с этим делом. И вот
еще что, прекратите эту  дурацкую  игру  на  гармонике.  Мне  начинают  не
нравиться ваши штучки.
   - Да как вы смеете!
   В трубке раздался хохот, и  Лейж  швырнул  трубку.  Она  не  попала  на
аппарат, скатилась со стола, болталась на белом шнуре  и  хохотала.  Лейжа
встревожила не только угроза  Рбала  применить  силу,  но  и  разговор,  о
гармонике. Не сыграно было еще много. Но что они могли сделать?  Ворваться
сюда, отобрать? Смогут, все смогут. Лейж  подбежал  к  окну,  заиграл,  но
играл нечетко, сбивчиво, нервничая, вновь и  вновь  повторяя  сыгранное  и
частенько  озираясь  на  трубку.   Казалось   она   продолжала   хохотать,
раскачиваясь на шнуре.  Лейж  не  выдержал,  подбежал  к  столу  и  рванул
телефонный шнур.
   - У вас уже  сдают  нервы.  Рановато,  Лейж.  -  Голос  Рбала  слышался
откуда-то сверху.
   Лейж догадывался, что его кабинет нашпигован микрофонами,  уверен  был,
что каждое его слово улавливалось и даже фиксировалось на пленке, но он не
подозревал о существовании динамиков.
   - Да, Лейж, рановато. Все только начинается.
   Лейж огляделся по сторонам, вдруг почувствовав себя  голым,  совершенно
беспомощным, как никогда в жизни. Вот он стоит посреди комнаты, и на него,
несомненно, направлены объективы телевизионных устройств. Каждое  движение
контролируется, все прослушивается. Но это еще  не  все!  Сдаваться  рано!
Лейж припал губами к гармонике и продолжал играть. Играл уверенней, лучше,
чем до того, играл, пока из всех динамиков не рявкнул Рбал:
   - Перестаньте дудеть, Лейж! И отвечайте мне: даете фермент или нет?
   - Нет.
   Лейж снова поднес гармонику к губам, быстрее прежнего сыграл  несколько
фраз, хотел уже перейти к следующим, очень важным, и невольно вскрикнул от
внезапной боли под лопаткой. Первой была мысль: из какой-то  щели  в  него
выпущена стрела. Он даже схватился рукой за спину, стремясь дотянуться  до
раненого места, но в этот момент  кинжальная  боль  резанула  бедро.  Лейж
обернулся, всматриваясь, откуда могли вылетать  эти  невидимые  стрелы,  и
вскрикнул от нового болевого удара. Боль становилась острей и острей, тело
начинало  зудеть  и  чесаться.  Кабинет   наполнился   шумом,   издаваемым
динамиками, в этом шуме чудились звуки музыки, похоже,  играла  скрипка...
Ваматр?.. Играет или нет?.. Неуловимая и вместе с  тем  очень  будоражащая
эта музыка мешала больше всего. Казалось, умолкни динамики - и можно будет
понять, откуда враг ведет наступление. Боль в шее вспыхнула с такой силой,
что он не сдержался, закричал, вскинув голову, и увидел...
   Над ним летал лимоксенус.
   Лейж вскочил на стол, стоявший в углу комнаты, крепко прижался спиной к
стене, съежился, присел на корточки, и заиграл на гармонике.
   - Прекратите!
   Лейж не отвечал.
   - Перестаньте играть. Мы поняли, в чем дело. На островах вы не  играли,
зная,  что  сигналы  не  дойдут  до  сообщников.  Сейчас  наша  аппаратура
улавливает волны, посылаемые вашей чертовой игрушкой.
   Лейж оставил гармонику.
   - Вы обречены. Фермент или...
   - Я не могу...
   Затишье продолжалось недолго. В кабинете уже летало не  меньше  десятка
лимоксенусов. Как ни отбивался от них Лейж,  они  продолжали  жалить  его,
находя то одно, то другое доступное  им  место.  Лейжу  удалось  раздавить
двух-трех особенно нахальных и  неосторожных,  но  с  остальными  поделать
ничего не удавалось. От укусов горело  тело,  вспухало  лицо,  шея.  Ногам
доставалось особенно. Огневая боль шла от щиколоток к спине.  Раздавленных
им тварей набралось много, но откуда-то,  из  непонятно  где  существующих
щелей и отверстий влетали новые и новые посланцы Рбала.
   - Фермент, Лейж, - гремел голос из динамика, - или я выпущу их  на  вас
через вентиляционный канал.
   - Я не знаю, как его синтезировать.
   - Ложь!
   - Я получил его от Нолана... Немного, несколько граммов...  я  не  знаю
секрета...
   - У меня эти штучки не пройдут. Признавайтесь!
   - Я не умею синтезировать!
   Лейж в минуту отчаяния вдруг  подумал,  что  его  ослабевший  голос  не
услышит палач, захотел громче выкрикнуть это "нет", но  не  нашел  в  себе
сил. Боль,  дикая,  нестерпимая,  вызываемая  отвратительными  существами,
парализовала. Мысли путались,  хотелось  ухватиться  за  кукую-то  одну  -
спасительную, но такой не оказалось. Мешали думать  возникавшие  в  памяти
рассказы о пытках. Лейж никогда не мог  без  содрогания  и  страха  читать
описания пыток, особенно применяемых к людям, которые действительно ничего
не знали и поэтому ничего не могли сказать своим палачам.
   Что-то выкрикивал Рбал, настаивал, требовал. Вероятно, грозил...
   - Не умею, - все тише отвечал Лейж...
   Сколько теперь стало лимоксенусов? Не так уж много.  Но  Рбал  запустит
еще и еще... А если... если была бы возможность соединиться сейчас с Хуком
и сказать ему: "Я не  умею.  Не  умею!"  ...Хук  давал  двадцать  минут...
Поверил бы Хук или нет?.. Сказать Рбалу, попросить его позвонить в город к
Хуку... Нет, надо продолжать сигнализировать друзьям...
   Лейж опять, уже распухшими губами припал к гармонике и кодировал  слова
прощального привета, призыв не прекращать борьбу.
   Последний аккорд нес сообщение о ворвавшейся к нему туче лимоксенусов.


   Прошли все сроки, отпущенные Крэлу профессором  Овербергом,  и  настало
время принять окончательное решение. Собственно говоря,  Крэл  принял  его
еще в Асперте, узнав о судьбе Аллана Лейжа. Теперь  его  заботило  другое:
как именно осуществить задуманное.
   Уже несколько месяцев он вел опыты вхолостую. Тысячи проб,  кончавшиеся
ничем. Нужной была одна-единственная точка,  найденная  в  памятное  яркое
утро, а Крэл, словно и не существовало ее, делал новые попытки,  умышленно
уходя дальше и дальше от найденного. До совещания у Оверберга, на  котором
Крэл не  рассказал  о  полученных  результатах,  в  его  работу  никто  не
вмешивался.  Так  могло  бы  продолжаться  и  дальше  -  дирекция  считала
необходимым предоставлять ему наибольшую самостоятельность, но Крэл  начал
сам привлекать вниманием своей работе. Теперь и заведующий отделом, и даже
Оверберг были осведомлены о каждой серии его опытов, знали, что ни один не
дает искомого результата.
   Эксперименты Крэл ставил интенсивней  прежнего,  стараясь  нагромоздить
такую гору данных, в которой докопаться до набора цифр,  составляющих  код
излучения, было  бы  практически  невозможно.  Оставалось  придумать,  как
поступить с записью кода,  выданной  счетно-решающим  устройством  в  ночь
открытия. Запись не должна быть обнаружена. Изъять ее из пачки документов,
подобранных в хронологическом порядке? Нет, пробел будет слишком  заметен.
Ясно станет, что выпадает какое-то звено, что  не  выверена  группа  цифр.
Опыты могут повторить, ведя поиск в этом направлении, в этом,  пропущенном
диапазоне, и, конечно, наткнутся на нужное сочетание.
   Крэл решил просмотреть данные трехмесячной давности, открыл свой личный
сейф, вынул Папку, почти не  глядя,  нашел  в  ней  нужную  страницу.  Вот
колонки цифр, напечатанные в определенной последовательности. Все выглядит
просто и стройно, но, как в формуле белка, стоит только чуть-чуть изменить
порядок расположения аминокислот - и свойства белка станут  совсем  иными,
так и здесь, достаточно переставить... Что такое?!  Крэл  вновь  перечитал
столбцы, относящиеся к кульминационному моменту генерации. Почему же после
трех семерок стоит 832? Ведь это абсурд. Найдено было  717.  Так  похожие,
совсем немного отличающиеся друг от друга трехзначные числа - 777 и 717. И
дальше, почему  618,  когда  должно  быть  648?  А  затем  все  сдвигается
непонятно куда.
   Крэл подошел к гиалоскопу, быстро ввел в программное устройство группы,
записанные в протоколе. Зеленого пика в приборе не  получилось.  Тогда  он
запер дверь, выключил телефон и принялся тщательно обследовать сейф.  Сейф
личный, обычно никто не открывал его. Что же могло случиться? Похоже,  что
не все лежит на своих местах: будто кто-то осторожно, стараясь не нарушить
порядок в чужом хранилище, пытаясь  не  вызвать  подозрений,  брал  папки,
ставил их на места, но ставил не совсем так, как это делал  хозяин  сейфа.
Может быть, только показалось? А код? Забыть последовательность  групп  он
не мог: 777 - 717 - 648...
   Установка получила задание  генерировать  излучение  по  этому,  хорошо
запомнившемуся набору, и вскоре Крэл увидел  на  экране  гиалоскопа  яркий
зеленый пик. Устойчивый,  спокойный.  Как  тогда...  Вот  сейчас  появится
неожиданно Альберт Нолан,  не  снимая  плаща  и  шляпы,  сразу  пройдет  к
прибору, с досадой скажет: "Все-таки получилось!"
   Крэл опасливо глянул на дверь,  быстро  отключил  установку,  не  забыв
уничтожить программирующую карточку с кодом, и запрятал папку в сейф.  Кто
копался в сейфе? Кто мог подменить страницу? Значит,  код  стал  известен.
Кому? Естественным было желание поскорее увидеть Нолана, но  Нолан  был  в
отъезде. Будет ли он в Асперте?..
   Субботы Крэл дождался с трудом. День выдался не по-осеннему  жарким,  в
электропоезде было душно, не терпелось поскорее  очутиться  в  пансионате,
вдохнуть горный воздух и, главное, рассказать Нолану о случившемся. Похоже
было, что поезд никогда не взбирался так долго, никогда путь не был  таким
надоедливым. Читать не хотелось,  не  успокаивала,  как  обычно,  медленно
разворачивающаяся панорама далеких, затянутых тонкой дымкой гор. Волнение,
не покидавшее Крэла  всю  неделю,  становилось  нестерпимым,  но  истинную
причину его Крэл понял  только  тогда,  когда  снова  увидел  застекленную
автобусную станцию.
   Подошел автобус в Асперт, но Крэл не сел в него -  Инсы  на  автобусной
станции не было. До автобуса на Рови оставалось несколько минут, а она  не
показывалась. Если не приедет с этим поездом, значит...
   К станции подрулил еще один автобус - это был последний на  Рови.  Крэл
всматривался  в  толпу  пассажиров,  стараясь  не  пропустить  так  хорошо
запомнившийся застиранный комбинезон, сразу полюбившуюся смятую,  небрежно
сидящую на голове  кепку.  Ни  комбинезона,  ни  кепки  не  было.  Автобус
заполнялся быстро. Еще несколько минут, и он  тронется.  Не  увидеть  Инсу
было невозможно. Теперь, не встретив ее, Крэл особенно остро почувствовал,
что, несмотря на тревогу, вызванную необходимостью  принять  окончательное
решение, несмотря ни на что, он все эти дни не переставая думал о ней, жил
надеждой на встречу. Почему же ее  нет?..  Взревел  дизель-мотор,  пахнуло
керосиновым перегаром, последний запоздавший пассажир  вбежал  в  автобус,
автобус тронулся, и тут Крэл увидел Инсу. На ней не было кепки. Она сидела
у окна и смотрела прямо перед собой, вероятно, не замечая, что  происходит
на станции, не видя и его.
   Крэл  вскочил  в  машину  в  тот  момент,   когда   уже   захлопывались
автоматически  двери,  и  медленно,   поминутно   прося   прощения,   стал
пробираться по заполненному пассажирами проходу. Теперь он стоял  рядом  с
ней, держась за поручень. О чем она думала? Совсем забыла  о  встрече.  Не
только  не  искала  его,   но   не   заметила   мечущегося   по   станции,
вглядывающегося в преходящих... Зачем он едет?..  Вернуться  из  Рови  уже
нельзя будет, не удастся сегодня попасть в  Асперт...  А  ведь  так  нужно
поговорить с Ноланом!..
   Часть пассажиров вышла на ближайших станциях, освободились места.
   - Разрешите?
   - А, это вы. Здравствуйте. - Инса ответила спокойно, будто знакомы  они
долго и отношения у них давние, установившиеся, но вдруг забеспокоилась: -
Куда это вы едете? Вы ведь всегда... Вам же в Асперт.
   Крэл не смотрел на нее, чувствуя себя нашкодившим мальчишкой.
   - Мне показалось... Впрочем, все равно... Я не могу без вас, мне нужно,
ну вот просто необходимо побыть с вами.
   - Что вы такое говорите!
   Крэл обернулся к ней и увидел, что она озирается по сторонам. Ему  тоже
стало неловко - признание,  вырвавшееся  у  него  здесь,  в  переполненном
автобусе... Действительно, глупо. Пожалуй, пошло. Она может подумать,  что
он не сдержан, вообще готов бежать за первой приглянувшейся девчонкой. Как
уверить ее, что встреча с ней и в самом деле ему дорога?
   Инса отвернулась к окну, и  Крэл  не  мог  смотреть  на  нее,  опасаясь
вспышки неудовольствия. А очень хотелось  заглянуть  ей  в  глаза.  Именно
сейчас, сию минуту. Но не удавалось. Искоса поглядывая на Инсу,  он  видел
только мочку уха и щеку. Смуглую и грубоватую. В  закатных  лучах  на  ней
просвечивал тонкий персиковый пушок. Автобус  потряхивало  на  проселочной
дороге, Крэл невольно касался ее бедра, ощущая тепло.  Надо  было  немного
отстраниться отодвинуться к краю сиденья, но почему-то  не  доставало  сил
сделать это простое движение.
   - Зачем вы сели в автобус? - спросила Инса тихо,  не  поворачиваясь,  и
Крэлу показалось, что она не только спрашивает, но  и,  размышляет  вслух.
Может быть, и себе она задает вопрос: "Зачем он едет со  мной?"  Как  и  в
первую их встречу, в ее словах, в  интонации,  с  которой  она  эти  слова
произносила, чувствовался второй, скрытый смысл.
   Крэл не ответил, и поступил правильно. Инсе,  видимо,  понравилась  его
застенчивость.
   - Как вы доберетесь обратно? Этот автобус не вернется:  шофер  живет  в
Рови, а попутных машин почти никогда не бывает. Зачем поехали?
   Это уже прозвучало мягче, даже заботливо.
   Крэл пожал плечами.
   - Очень хотелось проводить вас... Побыть немного с вами.
   Крэл  проводил  ее  до  дому.  У  калитки  она  остановилась.  Крэл  не
раздумывал над тем, как он проведет ночь в чужом поселке. Ему просто  было
хорошо. Хорошо оттого, что стоит около нее, смотрит ей в  лицо.  Ничем  не
примечательное и чем-то привлекающее. Приятно было болтать с ней, и  время
шло незаметно, легко...
   - Поздно уже.
   - Вы устали, Инса, а теперь из-за меня поздно ляжете.
   - Я держусь всю неделю, а вот в субботу... Ну ничего - отдохну и  снова
буду бодрой. Как и всегда.
   - Надо найти работу полегче.
   - Легкой работы не бывает, а то, что хочется, не дается в руки.
   Крэл стал горячо и вместе с тем довольно путано рекомендовать  ей,  как
бы следовало изменить жизнь, сделать ее лучше, интересней. Инса  кончиками
пальцев коснулась его плеча и, улыбаясь, остановила. Отвечала она  трезво,
деловито. Что-то не по летам  мудрое  было  в  ней,  рассудительное,  даже
покровительственное, но совсем не обидное.
   - Вы хотите добра мне, - закончила Инса. -  За  добрые  слова  спасибо.
Только вот почему... почему вы так участливы, мне не понятно.
   - И мне тоже.
   Оба рассмеялись. Непринужденной, естественной -  по  Крайней  мере  так
показалось Крэлу - была ее реакция на это признание.
   Инса стала серьезней и сказала:
   - Вот вы смеетесь, забыли сейчас обо всем неприятном, а вам ведь самому
трудно, тревожно.
   - Вы, оказывается, наблюдательны. Мне и в самом  деле  трудно.  -  Крэл
взял ее за руку, но она мягко высвободила свою маленькую, немного шершавую
и крепкую. - Очень трудно бывает, когда от твоего решения зависит  судьба,
а то и жизнь многих людей. Тяжело бывает, когда подумаешь,  что  сделанное
тобою кто-то может использовать во зло.
   - Зла еще много на свете. - Инса сказала это так,  словно  речь  шла  о
росшей вокруг траве, понимая, как просто все в жизни и как сложно.
   От ее обыденных, житейских примеров у Крэла почему-то  стало  легче  на
душе. Мирок Инсы  открылся  ему  еще  полнее.  Несмотря  на  то,  что  она
напомнила Крэлу о его заботах, сама вызвала в этот радостный для него  час
воспоминания совсем  не  радостные,  она  тут  же  сумела  его  успокоить.
Впрочем, Крэл не задумывался над всем этим, он просто наслаждался  даримой
ею близостью. Вечер был теплый, прозрачный, хотелось, чтобы он длился  без
конца. Говорить с ней было хорошо, хорошо было и молчать.
   Молчание она прервала тихой просьбой:
   - Я пойду?..
   Крэл протянул к ней обе руки, но вдруг вскрикнул и с силой ударил  себя
по шее.
   - Что с вами?
   Крэл не ответил. Задрав голову, он с ужасом смотрел вверх, словно искал
что-то над собой, хватал воздух  руками,  отмахивался.  В  свете  уличного
фонаря Инса увидела стайку налетевших комаров, кружащихся над ними,  и  не
могла понять, почему Крэл вскрикнул так, будто в шею ему вонзили нож.
   - Вы настолько боитесь боли?
   - Нет, нет. Конечно, не боюсь, но я... я вспомн