, с пригорка, хорошо видна была верхушка приземистой башни.
   Над ней, словно легкий дымок, струилась сероватая ленточка.
   Но дымок  этот  был  странным:  он  не  вылетал  из  вытяжных  труб,  а
втягивался в них. Почти прозрачный, едва заметный, но постоянный.
   Это были насекомые.
   Протоксенусы сами стали добывать себе пропитание.
   Крэл понял, как жалки оказались его  попытки  -  а  все  выглядело  так
эффектно   -   попытки   приборами   определить,   на   какое   расстояние
распространяется влияние протоксенусов. Призывный клич,  видимо,  уносился
далеко, очень далеко... Какой же  протяженности  поле  они  создают,  если
насекомые, улавливая их коварный призыв, тянутся со всей  округи!  Вскоре,
однако, возникла новая догадка. Видимо, призывы протоксенусов расходились,
как волны или как импульсы по нервам.  Насекомые,  находящиеся  в  радиусе
непосредственного влияния протоксенусов, не только спешили на  зов,  но  и
трубили, в свою очередь: "Нас зовут, поспешите!" Призыв этот шел дальше  и
дальше, он мог охватить всю страну, может быть, весь континент...
   Ваматр  теперь  все  время  проводил  у  Крэла,  наблюдая  за   экраном
гиалоскопа.
   -  Фиксируйте,  Крэл,  все  фиксируйте,  не  жалея  фотопленки.   Важны
мельчайшие изменения, наблюдаемые вашими  приборами.  Осмыслим,  проверим,
поймем. Рано или поздно - поймем... - И задумчиво, с легким  сарказмом:  -
Гомо сапиенс... А-они уже нас поняли... Это новый  этап,  Крэл.  Тогда  вы
доказали, что они реагируют на любое упоминание о них,  теперь  ясно,  что
они понимают, о чем именно мы ведем речь!
   Ваматр встал из-за пульта. Он долго смотрел куда-то в бесконечность  и,
запрокинув голову, сказал тихо, но внятно:
   - Очень скверную шутку выкинул  господь  бог,  когда  заставил  материю
мыслить.



ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. КРЭЛ

   Ваматр уехал из Холпа, и Крэл вздохнул с облегчением. Особенно  потому,
что тот прихватил с собою и Лейжа.  Петера  Ялко  Крэл  не  боялся.  Ялко,
увлеченный идеей  непосредственного  контакта  с  протоксенусами,  большей
частью находился в питомнике и в пультовой почти не  показывался.  Инса...
Она настойчивее всех... А  может  быть,  ей  и  поручено  выманить  секрет
получения  фермента?..  Опять  подозрения,  недоверие.  Если  бы  не  этот
проклятый  фермент,  с  ней  было  бы  просто,  сердечно...   Как   тяжело
становится, когда она уходит, удаляется в совсем неведомые ему  дали...  А
она Права. Самому, самому придется решать... А не отдать ли  фермент?  Как
станет сразу легко. Вот взять и отдать. Ей - дочери Бичета...  Бичет  тоже
ничего не мог поделать с Ваматром, с Хуком. А что смогут поделать  Ваматр,
Хук, наконец, все мы - люди, если протоксенусы, получив  от  нас  фермент,
превратятся в существа, более совершенные, проявят свойства, незнакомые  и
могучие? _Фермент нужен им, а не  Хуку_!  Если  в  них  заложено  неуемное
стремление к развитию, к образованию каких-то высших форм, они должны быть
"заинтересованы" в получении  фермента.  Стоит  рискнуть,  подразнить  их,
показав только краешек, и наблюдать за ними. Тогда  выявится,  что  они  в
состоянии увидеть, что могут понять.
   Опыт  Крэл  готовил  исподволь,  опасаясь,  как  бы  в  лаборатории  не
догадались о его замысле. В пультовую он приходил поздно вечером и дежурил
до утра, поручив лаборантам следить за приборами в остальное время  суток.
Даже вечером кто-нибудь мог все же заглянуть сюда, а  ночью...  Ночь  была
его. Идея опыта была проста: два экрана. Однако  для  осуществления  опыта
ему надо было войти в башню... Чем это кончится, что произойдет с  ним,  с
протоксенусами?..  Вспомнились   и   опасения   Ваматра,   и   настойчивые
предупреждения Инсы, и как ухудшалось самочувствие в те моменты, когда  он
с пультом приближался к башне, но выхода  не  было.  Два  экрана!  Один  в
пультовой, а другой...  другой  надо  установить  у  них,  у  самой  сетки
вольеров. Пусть наблюдают.
   Крэл поставил экран, подключил его к гиалоскопу  параллельно  со  своим
экраном и вернулся к пульту. В башне он пробыл не менее получаса  и...  Он
сосчитал пульс, пощупал лоб, потряс головой... Да ведь  ничего  не  болит!
Никакого  ухудшения,  больше  того   -   самочувствие   хорошее,   никаких
болезненных симптомов. Тогда за дело!
   Крэл сжевал две таблетки кофеина, впервые пожалел, что бросил курить, и
стал поспешно, нервозно, чего с ним никогда не бывало, готовить  настройку
прибора для фиксаций кода синтеза фермента.  "Фермент  ведь  образуется  в
живых  организмах.  Для  протоксенусов  нужен   толчок   -   излучение   с
определенной  характеристикой,  и  тогда,  вероятно,  они  смогут  создать
фермент в себе. Код найден мною... Интересно, что сумеют они?"
   К полуночи он закодировал программу, ввел ее в машину, выверил датчики.
Осталось нажать кнопку "опыт". Пожалуй, никогда он еще так  не  волновался
перед экспериментом, как в эти минуты. "Теперь нужно дать им ряд значений.
Близких к истинным и истинных. Но не все три группы. Ни в коем  случае  не
давать все. Это так, как дают преступникам. Называют различные  цифры,  и,
например, при упоминании номера  дома,  где  было  совершено  убийство,  у
преступника вздрагивает рука..."
   Крэл ввел программу с сочетанием, соответствовавшим трем семеркам. 777!
   Кривая обозначилась твердо, устойчиво, как тогда, как в то утро,  и  на
экране взволновалось все. Ни на что, даже на угрозу  "испепелить"  они  не
реагировали столь бурно.
   "Ищут, - испугался Крэл. -  Неужели  действительно  ищут?  Значит,  они
могут понять..." Пальцы  сами  тянулись  к  клавишам.  Привычные,  готовые
набрать остальные две комбинации кода - 717  и  618,  но  воля  сдерживала
пальцы. А протоксенусы искали. Экран почти весь заполнился узорами и вдруг
успокоился. На мягкой плавной  цепочке  Крэл  отчетливо  различил  кривые,
характерные для второй группы кода, для семьсот семнадцати. Но ведь он дал
только 777. Следовательно, о второй составляющей кода они догадались  сами
и получили 717! Сделают еще одно усилие и,  чего  доброго,  найдут  третью
позицию - 618. Да ведь тогда они сами станут выделять фермент,  нужный  им
для нового перехода к высшей форме. Сами создадут его в своих  телах.  Без
Нолана, без меня! В их телах фермент образуется лучше, совершенней, чем  в
колбе!"
   Крэл выключил общий рубильник и бросился к башне.
   Расстояние, отделявшее пультовую от питомника, он пробежал, но, войдя в
дверь, освещенную синим фонариком,  пошел  тихонько,  крадучись...  Где-то
справа должна быть дверь, через которую можно попасть в пространство между
стенками башни. Не шуметь,  только  не  вызвать  тревогу!  Вот  дверь.  По
железным почти вертикальным лестницам - наверх! Отключить генераторы  -  и
конец всему!.. Нет, не хватит времени: заметят дежурные лаборанты, найдут,
в чем причина, да и протоксенусы несколько суток могут просуществовать без
излучения. Нет, не то!..
   А первый марш он уже преодолел и шел по  круговой  площадке,  осторожно
наступая на рифленые листы железа. Листы гремели при  каждом  шаге,  и  он
время от времени замирал, прислушивался. В тускло освещенном  пространстве
виделась лестница, ведущая к следующему перекрытию.  По  лестнице  удалось
взобраться без шума... Только бы кончились  эти  плохо  приваренные  листы
железа.  Еще  два  пролета,  и  можно  подобраться  к  генераторам.   Надо
постараться сбить настройку, резко  изменить  характер  излучения,  и  они
погибнут  сразу...  Правильно,  у  каждого  генератора  есть  регулируемое
устройство пуска...
   Крэл нащупал в кармане складной нож и быстро влез по лестнице. Еще один
переход. Теперь это давалось легче. Наконец, он высунул голову из верхнего
люка и осмотрел площадку, на которой стояло восемь генераторов.
   В это время что-то зашумело  внизу.  Крэл  быстро  вылез  на  последнюю
площадку и прислушался. Кто-то бежал по кольцевым площадкам, идущим  между
стен башни. Сейчас бежит по первой площадке... Вот грохот  железа  стих  -
значит, лезет по  лестнице.  Вновь  стук  быстрых  ног  по  железу...  Уже
последняя лестница, которую должен преодолеть  преследователь.  Сейчас  он
покажется из люка...
   - Крэл, что ты задумал, Крэл!
   Лицо Инсы, любимое и ненавистное,  едва  освещенное  рассеянным  светом
ночи, появилось в люке. Где-то совсем близко от его ноги,  и  в  бешенстве
захотелось вдавить в него каблук.
   - Крэл, остановись!
   Крэл попятился от люка, пытаясь ухватиться за железные перила, и в этот
миг голову сковала нестерпимая боль. Так и не поймав перил, он начал мягко
оседать. На момент он напрягся, собрав  все  силы,  чуть  приподнялся,  но
потерял сознание и с грохотом упал на железные рифленые  листы  последней,
самой верхней площадки, на которой стояли восемь генераторов.


   Сознание  вернулось  внезапно,  пробуждение  оказалось  мгновенным,   и
ощущение окружающего мира неожиданно четким.
   Он лежал у себя. В коттедже. На фоне большого, во всю стену, окна,  уже
почти синего от надвигающейся ночи, виднелась знакомая фигура. Крэл  сразу
вспомнил отца. Он вот так же, очень похоже, любил сидеть в кресле-качалке.
С газетой в руках и задранными на лоб очками.
   - Вот и хорошо. Очнулся - значит, все позади. Здравствуй, мой мальчик!
   Крэл улыбнулся, радуясь наполнявшему все тело притоку тепла, здоровья и
протянул руки доктору Феллинсену.
   Доктор удобно устроился  возле  Крэла,  и  Крэл  понял,  что  при  этом
пробуждении, похожем на новое обретение жизни,  нужен  именно  он,  доктор
Феллинсен, заботливый, добрый, свой. Его мясистые, немного  влажные  губы,
как обычно, шевелились, и казалось, он все время не то шепчет умиленно, не
то смакует что-то вкусное. Розовое свежее  лицо  с  приспущенными  веками,
сцепленные на округлом брюшке пухлые  руки  -  все  говорило  о  нерушимом
спокойствии и собранности этого умного и деятельного человека.
   - Спасибо.
   - Это почему?
   - Потому что вы со мною сейчас. Кто вам дал знать?
   - Ваматр. Приехал ко мне и попросил.  Зачем  было  просить,  сказал  бы
только, и все тут. Разве я мог не приехать к тебе!
   - Что со мною было?
   Феллинсен двумя  большими  пальцами  приподнял  Крэлу  веки,  несколько
секунд изучал зрачки, а затем посмотрел на  приборы,  установленные  возле
кровати.  Только  теперь  Крэл  почувствовал  приклеенные  электроды.   На
затылке, щиколотках, на левом запястье.
   - А ты молодцом! Все идет хорошо и совершенно так, как было задумано...
Небольшая инъекция, Крэл. Это так, для закрепления достигнутого.
   Покончив с инъекцией, доктор Феллинсен  опять  уселся  возле  Крэла  и,
привычно пожевывая, улыбаясь, смотрел на выздоравливающего.
   - Боитесь сказать?
   - Да  нет,  Крэл,  -  доктор  ткнул  коротким  пальцем  по  направлению
приборов, - теперь не боюсь. А было худо, ничего не скажешь - худо...  Ну,
прежде всего  поздравляю  тебя,  мой  мальчик,  ты  исцелен.  С  лейкемией
покончено. Это произошло - я изучил "твою историю болезни - еще  до  того,
когда ты... - Феллинсен пожевал усиленней  обычного  и,  будто  проглотив,
наконец, смакуемое, закончил: - Еще до того, когда ты бросился  уничтожать
исцеливших тебя... Как они называются?
   - Протоксенусы.
   - Никак не могу запомнить.
   - Скажите, - Крэл опустил глаза, - скажите, я ничего не успел... Ничего
не наделал безобразного?
   - Ну, что ты! Все обошлось наилучшим образом.
   - А Инса...
   - Инса? Она хорошая девочка, Крэл. И она...
   - Я, наверно, оскорбил ее.
   - Она любит тебя.
   - Вы так думаете?
   - Уверен. Знаешь, Крэл, я боюсь женщин. Гм... Вернее, боялся... Женщине
непременно нужен  лев-мужчина.  Но  почти  каждая,  если  заполучит  льва,
норовит превратить его в болонку. А вот Инса... Я, конечно, мало еще  знаю
ее, однако мне кажется... Кажется, ей нужен лев, и только лев.
   - Я постараюсь, если удастся, стать львом. А в болонки не  пойду.  Даже
для Инсы...
   - Теперь я убедился: ты здоров!
   - А что было?
   - Плохо было. Нервное потрясение, глубочайший шок,  вызванный  этими...
Как они называются, Крэл?
   - Протоксенусы.
   - Да, шоковое состояние  в  результате  их  сильного  воздействия.  Это
оказалось особенно опасным на фоне... Ты не пугайся, мой мальчик, я должен
сказать тебе все.
   - Говорите.
   - На фоне нервного заболевания... Началось оно у тебя  почти  сразу  по
приезде  сюда.  Болезнь  развивалась  быстро.  Борьба  с  лейкемией  могла
обойтись слишком дорого, однако произошел спасительный перелом... Тогда, в
ту ночь. И мне удалось выправить тебя. Теперь ты  можешь  не  волноваться.
Все идет хорошо.
   - Значит, так же, как с Лейжем?
   - С Лейжем? - Прикрыв веки, доктор задумался, тихонько шевеля пальцами,
уложенными на жилете. - Пожалуй, да. Только у него  заболевание  протекало
тяжелей. Доктор-Ваматр полагает, что они, как  их,  существа,  постепенно,
как бы приспосабливаясь к людям, раз от разу норовят  поменьше  повредить,
вступая в контакт, влияя на людей. Вот у тебя, например, уже обошлось  все
лучше, чем у Лейжа. Однако мы заболтались с тобой.
   Феллинсен подскочил, засуетился, посмотрел на часы и  продолжал  уже  о
другом:
   - Сейчас, мой мальчик, спать. Спать! Ввел я тебе смесь,  надо  сказать,
магическую. Она и поспать тебе поможет, и подкрепит. Я обосновался у тебя.
Буду, как и все эти дни, рядом с тобой. Дверь я не закрываю.  -  Феллинсен
захватил с кресла-качалки газеты, еще раз глянул на приборы и направился к
себе. - Люблю на ночь пошуршать газетой. Спи, мой мальчик!..
   Выздоровление шло  быстро,  однако  доктор  Феллинсен  никому  пока  не
разрешал проведывать Крэла.
   - Придется тебе поскучать со мною. Еще несколько дней, и ты  -  вольная
птица. А  до  этого...  Надо,  надо  закрепить  успех.  Не  будем  излишне
торопливы, закрепим, и тогда снова окунайся в житейское море.
   - Образно и очень совпадает с моими сегодняшними размышлениями. Лежу  я
и думаю, снимете вы с меня проволочки, отпустите. Выйду я на веранду, и  с
крыльца, как в холодную и  страшную  воду,  надо  бросаться  в  холповскую
жизнь. Что я им скажу?.. Я не знаю, что им сказать!
   - Кому?
   - Ваматру, Инсе, Хуку.
   -  Мне  трудно  советовать.  Я  плохо  понимаю   ситуацию.   Для   меня
слишком-сложно происходящее здесь. Но я верю в тебя. Не только в твой  ум,
верю твоему сердцу, надеюсь на твой всегдашний здравый смысл и  врожденную
порядочность. Ты ведь пессимист теоретически и оптимист на практике.  Нет,
нет я не увожу тебя от темы, самой нужной сейчас и очень трудной для тебя.
Просто я не знаю,  как  помочь  тебе.  Вот  твой  отец...  Впрочем,  будем
откровенны, даже он -  умница,  кристальной  честности  человек,  -  тоже,
вероятно, не в силах был бы посоветовать  тебе  что-нибудь,  не  сумел  бы
разобраться во всем этом. Не сможешь, пожалуй, и  ты,  если  будешь  один.
Только все, только: вместе вы; ученые, должны решить,  что  принесет  миру
вызванное вами к жизни.
   - Единства нет.
   - А чего хотел  ты,  направляясь  сюда,  в  этот  "санаторий"?  На  что
рассчитывал, на кого? На одного себя?
   - Тогда моя задача была проще: наложив  вето,  я  хотел  не  допустить,
чтобы протоксенусов использовали во зло. Проблема  усложнилась  в  миллион
раз... Нет смысла спорить - вероятно, вы правы: я был  болен.  Но  не  это
заставило  меня  взобраться  на  башню.  Нет.  Как  только  я  понял,  что
протоксенусы уже могут обойтись без помощи человека, выделят в своих телах
фермент и я лишусь возможности наложить вето, я испугался. Я подумал: люди
еще не верят друг другу, а я должен поверить им,  чужим?!.  Пока  они  еще
полностью в наших руках... А если вырвутся?!.
   - Ты хочешь поговорить с Ваматром?
   - С Инсой.
   - Не дури, мой мальчик. Если я решусь сейчас разрешить тебе  общение  с
кем-нибудь, то ради дела. Большого, ответственного.
   - Вы уже сказали, что со мной все в порядке, доктор!
   -  Не  издевайся  над  стариком.  Подумаешь,  решил  поймать!  А  я  не
отказываюсь от своих слов. Просто необходимо закрепить успех. Три дня -  и
ты на свободе...
   Дни тянулись медленно, однако время подгонять не  хотелось.  Надо  было
собраться  с  мыслями,  прийти  к  какому-то  четкому,  строгому  решению,
попробовать выработать мнение определенное, свое. Такое, за которое  можно
бороться. До конца.
   Чувство какой-то рассеянности, острого одиночества,  грусти  овладевало
Крэлом по вечерам, проходившим в окружении в общем-то чужих людей Холпа, и
присутствие  доктора  Феллинсена  в  эти  часы  было  особенно   желанным.
Феллинсен любил поговорить, но, к счастью, отличался удивительно  приятной
способностью замолкать вовремя.
   Наконец, доктор снял электроды. Крэл начал  вставать,  чувствовал  себя
отлично,  бодро.  При  мысли,  что  скоро  можно  будет  выходить,   много
двигаться, работать, он уже предвкушал наслаждение, которое дает  здоровое
тело.
   Приближалась последняя ночь затворничества. Настанет утро, и он  сможет
выйти в парк!.. Феллинсен отправился к себе в комнату  и  через  несколько
минут уже не шуршал газетой, а сладенько посапывал. Крэл сидел  у  окна  и
смотрел, как золото постепенно сменяется синью, как замирает  уставший  за
долгий летний день старинный парк.  Было  тихо.  В  окнах  зажглись  огни.
Почему-то их оказалось  гораздо  больше,  чем  обычно,  они  горели  ярче,
веселее. Огни вспыхнули на верхушке башни,  огни  сияли  в  "клубе".  Крэл
распахнул окно,  и  в  комнату  полилась  музыка.  В  "клубе"  пели.  Пели
старинную застольную:

   ...Мы выпьем за тех, кто не с нами, не дома,
   Кто в море, в дороге, в неравном бою,
   Кто так одинок, что за верного друга
   Готов прозакладывать душу свою.

   Пусть в эту минуту им станет полегче,
   Хотя бы немного, чтоб в будущий раз,
   Когда мы пойдем по опасной дороге,
   Друзья незнакомые пили за нас...

   Крэл подбежал к телефону, постучал по рычажку, плотно прижав  трубку  к
уху. В трубке не слышно было ничего, даже всегдашнего фона.
   Доктор Феллинсен, еще сонно жмурясь, уже стоял возле Крэла.
   - Я отключил эту штуку, Крэл. Тебе очень захотелось позвонить кому-то?
   - Да. Мне нужно. Они поют!
   - Пусть поют. Когда люди поют, это очень  хорошо,  мой  мальчик.  Хуже,
когда они начинают стрелять.
   - В Холпе что-то случилось. Смотрите - везде свет, ликование.
   - Изволь, мой друг, поговори. Никогда еще  радостная  весть  не  мешала
выздоровлению больного. - Феллинсен вышел в переднюю и, быстро возвратясь,
продолжал: - Звони, я включил аппарат.
   Крэл поговорил с Ламатром и осторожно положил трубку на рычаг.
   - Протоксенусы все же догадались о третьем значении  кода.  Они  обошли
мой запрет, начали вырабатывать фермент в себе. Сами  разорвали  кольцо  и
дадут теперь новый виток спирали. Ваматр  считает  сегодняшний  день  днем
рождения еще более совершенных существ... Давайте... давайте выпьем кофе.
   - Не возражаю. По-видимому, спать тебе все равно не удастся.
   За кофе они просидели долго, на все лады обсуждая сложившуюся  в  Холпе
обстановку. Феллинсен, наконец,  стал  позевывать,  прикрывая  рот  полной
белой рукой, и предложил:
   - Надо спать. Я пойду к себе. Постарайся и ты заснуть.  Завтра  у  тебя
трудный и очень ответственный день. Ты впервые  после  всего  случившегося
вынужден будешь столкнуться со многими людьми. Не бойся этого.  Здесь  все
расположены к  тебе  наилучшим  образом.  Однако  собранность  необходима,
конечно. Береги себя. Взваливать на себя все сразу не  следует.  Нужен  до
поры до времени щадящий режим.
   Крэл заснул не скоро, проспал часа четыре и разбудил доктора Феллинсена
рано утром.
   - Я попрошу вас, как только  представится  возможность,  отправьте  это
объявление в газеты. В списке указано, в какие именно.
   Объявление было коротким:

   "Доктор Нолан!
   Мы достигли больших успехов, и мы хотим, чтобы вы были  с  нами.  Здесь
тоже любят старинную застольную. Отзовитесь!
   Крэл."

   Все дни,