ие. В общем,  в  Холпе
все  очень  милы,  добродушны,  веселы,  не  уезжают  отсюда,   охваченные
особенной приподнятостью, постоянным, не  ярким,  а  удивительно  приятным
чувством.
   Под утро он заснул. Крепко, без снов и счастливо.  Проснулся  бодрым  и
тотчас стал одеваться.
   Вошла медсестра и испугалась:
   - Вам ведь не разрешили вставать!
   - Простите, сестра, но я должен послать ко  всем  чертям  медицину.  По
крайней мере сегодня.
   - О!
   - Это относится к медицине, а не к  медикам.  Особенно  к  медичкам.  И
позвольте мне пройти - через пять минут, я хочу быть в лаборатории.
   - Я пожалуюсь доктору Рбалу, - улыбнулась сестра, - это  остановит  ваш
трудовой порыв?
   - Нет.
   - Тогда только пальчик.
   - Это можно.
   Сестра проколола ему  кожу  на  безымянном  пальце,  набрала  крови  и,
продолжая мило улыбаться, обрадовала Крэла:
   - Все вчерашние ваши анализы  хороши.  Медленно,  но  верно  количество
лейкоцитов возрастает.
   - Я готов вас расцеловать, сестра!
   - Но вы так спешите в лабораторию!
   Крэл звонко поцеловал кончики  своих  пальцев  и  оставил  медсестру  в
некоторой растерянности.
   С веранды он сбежал быстро, но, пройдя  несколько  шагов,  почувствовал
слабость. Стало одновременно смешно и грустно,  когда  непослушные,  будто
изготовленные для куклы  ноги  неверно  ступали  по  тропинке,  ведущей  в
лабораторию. Не успел он  подумать:  "Непременно  где-то  перехватит  меня
Инса" - и Инса появилась перед ним.
   - Почему вы встали? - выкрикнула она с испугом.
   "А почему вы всегда преследуете меня?" - захотелось выкрикнуть в ответ,
но он сдержался.
   - Я решил пренебречь болезнью, Инса.  Бросьте  причитать  надо  мною  и
давайте, если  хотите,  займемся  одной  любопытной  проверкой.  Прикажите
доставить сюда гиалоскоп. Я сейчас  принесу  свои  кюветы  с  индикатором.
Усилим действие индикатора, соединив его с прибором,  и  -  в  путь!  Путь
начинается у башни.
   Он рассказал о задуманной проверке. Инса поняла сразу, не стала спорить
и взялась помогать ему. Через час все было готово. Крэл, возбужденный, уже
предвкушая наслаждение от самого процесса  проведения  опыта,  напевал,  в
последний раз проверяя схему. Удовлетворившись проверкой, он  торжественно
глянул на Инсу и нажал кнопку. Стрелка гиалоскопа не дрогнула.
   - В  чем  же  дело?  Здесь,  у  самой  башни!  Да  ведь  прибор  должен
зашкаливать! - Крэл снова стал просматривать схему, идя от узла к узлу.  -
В чем же дело?
   - В вас, Крэл. - Инса сказала это убежденно и сразу насторожила  Крэла.
- Я уже заметила, как вы относитесь к башне. Вы  уверены  в  ее  особенном
влиянии на людей, в эйфорическом действии протоксенусов.
   - Ну конечно!
   Теперь ей сомневаться не  приходилось.  Больное  воображение,  бредовые
идеи. Он верит во все это. Никак не  может  отделаться  от  представления,
которое сложилось о Холле у Лейжа.  Уже  тяжело  заболевшего...  Вероятно,
заболевает и Крэл. Может быть, уже болен! Стало страшно за  него,  и  Инса
заговорила как можно мягче, спокойнее:
   - Крэл, вы не подумали, что здесь, в Холпе, обстановка деловая и вместе
с тем радостная,  действительно  несколько  приподнятая,  создается  не  в
результате какой-то "протоксенусовой наркомании",  а  просто  потому,  что
людям  хорошо?  Каждый  занят  увлекательным   делом,   все   работают   с
удовлетворением, дружно, живут в приличных условиях.
   Крэл все еще смотрел недоверчиво, болезненно  перебирал  в  памяти  все
прежние наблюдения, с трудом сопоставляя их с тем, в чем старалась убедить
его Инса, а она продолжала:
   -  Поверьте,  Ваматр  не  станет  излишне  рисковать.  Он   превосходно
понимает, каким  опасным  может  оказаться  воздействие  протоксенусов,  и
отдает  себе  отчет  в  том,  как  мы  еще  мало  знаем  о  них.   Техника
безопасности,  Крэл,  разработана  неплохо.  Правда,  ребята,  вынужденные
общаться с протоксенусами, частенько пренебрегают  правилами,  но  бравада
эта всегда вызывает гнев Ваматра. Обычно грозится лишить права работать  с
ними. А сам... сам не бережется. И ужасно обижается, когда ему  напоминают
об этом...
   Подозрительность не унялась,  Крэл  еще  не  мог  поверить  Инсе.  Инса
направилась к входу в башню и оттуда, от дверей, крикнула:
   - Я скажу, чтобы открыли один сектор экранировки.
   Не успела она вернуться, а Крэл уже понял - открыли: стрелка гиалоскопа
зашкаливала.
   - Крэл, вам не следует рисковать. Пойдемте отсюда, - потребовала  Инса,
подбегая к прибору. - Захватите  штатив,  я  возьму  индикаторную  панель.
Сняли северо-западную защиту. В том направлении никаких поселков  нет.  По
крайней мере, на протяжении ближайших пяти - шести километров.
   По мере того, как они отходили  от  вместилища  протоксенусов,  стрелка
понемногу стала подниматься. У ворот она трепетала посредине шкалы.
   Крэл вспомнил - "а ведь я ни разу не переступил эту ничем не защищенную
линию  у  заржавленных  всегда  открытых   ворот".   Он   сорвал   лиловый
граммофончик и с поклоном протянул его Инсе.
   - Какая щедрость, Крэл!
   - Этот цветок я дарю вам в знак...
   - Может быть, мы продолжим промеры, Крэл?
   - Да, конечно, - не без смущения согласился Крэл и переступил невидимую
черту.
   Промеры  показали,  что  влияние   существ,   содержащихся   в   башне,
обнаруживается  примерно  в  километровом  радиусе.  Приборы  Крэла   были
чувствительны, однако никто еще не знал, предел ли это. Нельзя ли  сделать
индикаторы  более  совершенными,  позволяющими  обнаружить  наличие  поля,
создаваемого протоксенусами и на гораздо большем расстоянии. Заняться этим
было любопытно, но Крэл считал, что есть задача важнее. Почувствовав  себя
немного лучше, он поспешил начать эксперимент, предложенный Инсой. Пока он
болел, Инса успела закончить подготовку к  опыту.  Отведения  на  сумматор
были сделаны, и на  расстоянии  двенадцати  метров  от  башни,  в  наскоро
построенном, но хорошо оборудованном павильончике был установлен пульт.
   Начались  первые  опыты.  Будничные,  скучные.  Попытка  сделать  чисто
количественную проверку, на каком расстоянии  удается  обнаружить  влияние
протоксенусов, была эффективной, результаты ее  видны  были  сразу  же,  а
здесь, в павильончике... Да,  выявить,  каков  характер  распространяемого
ваматровскими питомцами излучения, было не просто.
   Инса, занятая работой по своей теме, наведывалась к Крэлу редко, и  это
ему даже нравилось. Как  только  он  почувствовал  себя  сильнее,  бодрее,
сомнения и настороженность вновь завладели им. Что же все-таки  происходит
в Холпе? Хук, деловито заглядывая  в  календарик,  сказал:  "послезавтра".
Прошла неделя после этого "послезавтра", а Лейж не появлялся. Дурачат, что
ли? Все выдумали - ловко, правдоподобно, дескать, никакие  лимоксенусы  не
кусали Лейжа, а вот доктор Рбал  действительно  ввел  ему  кубиков  десять
успокоительного... Чертовщина какая-то... И уйти отсюда не  хочется,  хотя
вроде никто  и  не  держит,  и  в  работу  незаметно  втянулся...  Эйфория
проклятая! Впрочем, нет, опыт, проведенный вместе с  Инсой,  действительно
убеждает. Экранируются протоксенусы, и стрелка недвижна. А все  же...  Все
же соприкасаются с ними  люди  довольно  часто.  Несомненно,  протоксенусы
подбадривают, и потому к ним тянутся люди. Побудет в башне экспериментатор
час-другой, даже в защитной одежде, и  смотришь,  выходит  свежим,  словно
хвойную ванну принял или чашку крепкого кофе выпил... А каковы могут  быть
последствия? Никто не знает, конечно... Хорошо, что  экранированы.  Удобно
сделано: можно снимать защиту по секторам.
   Сектор,  находившийся  против  павильона  Крэла,  теперь   был   открыт
постоянно. Между пультом и башней, таким образом, кроме проводов  возникла
и незримая, еще не познанная связь. Обнаружить наличие  этой  связи  можно
было, только пользуясь индикатором Крэла,  но  и  он  не  дал  возможности
делать какие-либо заключения о ее характере, о ее сущности.
   Не получалось и  более  простое:  импульсы,  поданные  с  усилителя  на
сумматор,  ничего  не  давали,  и  вскоре  Крэл  распорядился   придвинуть
павильончик с пультом почти  вплотную  к  башне.  Уменьшив  таким  образом
потери, он надеялся получить более вразумительные данные, но только вызвал
сумятицу в Холпе. Первым прибежал Ялко:
   - Крэл, происходит что-то непонятное. Как только вы приблизили пульт  к
вольерам, протоксенусы словно замерли. Мы, право, не знаем, что и делать.
   Пришла Инса.
   - Крэл, я боюсь, как бы нам не попало от деда. Протоксенусам плохо.  Не
принимают пищи, вялы, не реагируют на обычные,  знакомые  и  благоприятные
для них раздражители. Неужели оттого, что вы приблизили пульт?!
   - Ерунда какая-то. Вы же  понимаете,  к  пульту  подведены  провода  от
датчиков. На пульте нет ничего, кроме измерительных приборов. Двусторонней
является только звуковая связь: пульт - башня. Что же на них может влиять?
Я готов попятиться со своим пультом, но, черт возьми, жаль.
   - Жаль? Тогда рискнем, - с озорством  заключила  Инса.  -  Попробуем  в
течение еще одной смены провести наблюдения, не отодвигая пульта.
   Попробовали, и получилось совсем непонятное - протоксенусы  (теперь  за
ними велись особенно тщательные наблюдения), чувствовали  себя  совершенно
нормально, хотя в схеме эксперимента ничего не изменилось. Кроме одного  -
дежурил сменщик Крэла.
   Утром за пульт сел Крэл, и вновь началась паника.
   - Крэл, они погибнут, вы представляете, что тогда будет!
   - Нет, Инса, не представляю, но, вероятно, что-то нехорошее будет, если
они погибнут.
   - Не шутите, это очень серьезно.
   - Ваматр не едет... Может быть, он понял бы, в чем тут дело. Хук сказал
мне, что дед вот-вот должен приехать.
   - А он и приедет. Скоро приедет. Он не  может  надолго  отлучаться.  Не
может без башни, без них. А сейчас что будем делать?
   - Я попытаюсь увеличить чувствительность приборов, и тогда можно  будет
отодвинуть пульт от башни. Нелепо это... Неужели я...
   Павильончик -  его  теперь  называли  "пост  Крэла"  -  передвинули,  и
протоксенусы успокоились. Стало очевидным: дело не в  пульте,  а  в  самом
Крэле. Чем ближе он подходил к башне, тем хуже  себя  чувствовали  питомцы
Ваматра, а когда Крэл, наконец, решился и вошел в дверь, прозвучал  сигнал
тревоги. Всполошился весь персонал, обслуживающий вольеры. Крэлу  пришлось
немедленно покинуть башню.
   Так он и не увидел их, он подошел к ним не ближе, чем на четыре  метра,
но и этого оказалось достаточным  для  того,  чтобы  состояние  его  резко
ухудшилось.
   Несомненным было одно  -  ни  Крэл  к  протоксенусам,  ни  они  к  нему
приближаться  не  должны.   Как   истый   экспериментатор,   он   не   мог
удовлетвориться  одним  опытом,  но,  понимая,  как  рискованны   подобные
проверки, счел за благо пока отказаться от них. "Ну  хорошо,  -  размышлял
Крэл в перерывах между записями  показателей,  -  мне  становится  худо  в
непосредственной близости от них,  и  это  как-то  объяснимо:  ослабленный
лейкемией  организм  не  способен  преодолевать  их  сильное  воздействие,
самочувствие резко ухудшается. Допустим... А они? Что происходит с ними?"
   Вопрос оставался без ответа, но в эту же смену Крэлу  удалось  ответить
на  такие  фундаментальные  вопросы,  что  он  разом  забыл  о  том,   что
протоксенусы, по-видимому, терпеть не могут его присутствия.
   До этого Крэл не  интересовался,  какой  режим  нужен  для  нормального
развития и существования протоксенусов, содержащихся в башне.  Из  отчетов
он знал, что  вольеры  окружены  тонкими  двойными  стенами  башни,  между
которыми идут к самой  верхушке  железные,  почти  вертикальные  лестницы;
знал, что наверху находятся генераторы,  без  которых  протоксенусы  долго
существовать не могут. Известно  ему  было,  что  в  башне  поддерживается
низкая  температура,  пониженное  давление.  Что  же  касается  режима  их
питания, цикла развития и размножения, то на  эти  данные  он  не  обратил
особого внимания, и они стали занимать его только после сигналов  тревоги.
Теперь Крэл отлично помнил, в какие часы протоксенусам давали пищу,  какой
поддерживали режим генераторов, и наметил, как поставить опыт.
   Первая удача пришла внезапно. В час, когда началась кормежка,  дрогнула
стрелка гиалоскопа, на экране  изменился  постоянный  узор,  день  и  ночь
рисуемый сумматором, и Крэл закричал "ура!" Молча, про себя.
   Повторить, повторить! Вновь и вновь. И Крэл повторял  записи.  Одну  за
другой. И каждый  раз  совершенно  отчетливо  приборы  отмечали  изменение
характера излучаемых протоксенусами волн во время приема  пищи.  В  начале
опытов рисунок на экране гиалоскопа был примитивен и не очень  упорядочен.
Заметные изменения можно было обнаружить только при приеме  пищи,  испуге,
но  дальше...  Дальше  появились  такие  наблюдения,  которые  надо   было
проверять и проверять. "Чтобы не было  слишком  страшно",  -  как  говорил
Крэл.
   В павильончике стало тесно. Кроме  Крэла  и  двух  его  лаборантов  там
теперь неотлучно находился Петер Ялко и, конечно, Инса.
   - Дед убьет меня, - стонала Инса. - Тему забросила и сижу здесь. Что-то
будет! Да он ведь испепелит - это его любимое словечко.
   - А мы покажем ему такую вот картинку, Инса, - Крэл  развернул  широкий
рулон с записями, снятыми на гиалоскопе.
   - Что это? Да ведь это вчерашняя запись. Что в ней особенного?
   - Ее надо будет сохранить. Получится  уникальный,  прямо-таки  музейный
экспонат.   С   датой,   со   следами   наших    пальцев,    перепачканных
осциллографическими чернилами. Это может пригодиться. На тот случай, когда
неблагодарные потомки...
   - Ой, да говорите поскорее, в чем дело?!
   - Посмотрите на отметки времени. Вот здесь.
   - Ну и что? Одиннадцать пятьдесят.
   - А интенсивность?
   - Предельная. Большей мы не получали.
   - И сразу резкое падение, - указал  Крэл,  проведя  ногтем  мизинца  по
ленте. - Почему?
   Спор  вспыхнул  моментально.  Инса  говорила  одно,  Ялко   -   Другое,
включились и лаборанты, тут же просматривая записи в лабораторном журнале,
сверяясь, что и в какой час делали протоксенусы.
   - Нет! - каждый раз отрезал Крэл. - Нет. И этот  вариант  не  подходит.
Нет.
   - Тогда что же?
   - Колокол.
   - Какой колокол?
   - Да, между прочим,  я  давно  хотел  спросить,  кто  этот  доброволец,
ежедневно призывающий к обеду так весело и задорно?
   - Молодой парнишка, помощник повара. Говорят,  в  соседнем  местечке  у
него живет любимая девушка, и он вызванивает в ее честь.  В  тихую  погоду
или при подходящем ветре его колокольная музыка долетает к ней.
   - Вот молодец поваренок!
   - Крэл, не тяните, на кой вам этот колокол! Скажите лучше, почему упала
кривая?
   - Потому что зазвонили на обед.
   - Ну, знаете!
   - Не знаю, не знаю. - Крэл стал серьезен, молча, ни на кого  не  глядя,
принялся сворачивать рулон и закончил строго:
   -  Вот  если  узнаю,  то  это  будет...  Впрочем,  давайте  обсудим.  Я
предположил, что протоксенусы... Нужно сесть, - сказал Крэл,  -  а  то  вы
попадаете.
   - Крэл!
   - Нет, серьезно, давайте сядем.
   Все сели.
   - Думаю, протоксенусы понимают нас.
   Казалось, такое заявление должно было вызвать бурю, если не  протестов,
то  споров  или  еще  чего-то,  что  показало   бы   крайнее   возбуждение
исследователей. Бури не получилось. Все молчали, и Крэл продолжал:
   - С самого утра мне не давал покоя вопрос: почему кривая  интенсивности
пошла  вниз?  Мы  еще  не  можем,  как  известно,  зафиксировать   реакцию
протоксенусов на какие-то определенные изменения  в  их  режиме.  Пока  мы
получаем   только   суммарную   запись   излучения,    определяем    общую
интенсивность. Здесь находит отражение все, что только  влияет  на  них  в
каждый данный момент. Ну так вот, если вы внимательно посмотрите вчерашнюю
запись в лабораторном журнале, то увидите, что никаких изменений в  режиме
содержания протоксенусов в промежутке  между  одиннадцатью  часами  сорока
пятью минутами и, предположим, двенадцатью часами пятнадцатью минутами  не
произошло. И вместе с тем в одиннадцать пятьдесят кривая пошла  вниз.  Что
случилось? Только одно: зазвонил колокол.
   - Позвольте, позвольте, - не выдержал Ялко, - колокол звонит  для  нас,
нас призывает к обеду и не может для них являться раздражителем, способным
образовать условный рефлекс.
   - Правильно. Дело гораздо сложнее. Разрешите, я закончу, а потом будете
судить. Вы, Петер, были в это время здесь, у пульта? Так. И  вы,  Инса?  -
Инса молча кивнула. - Ну вот, хорошо. Как только  зазвонили  на  обеденный
перерыв, о чем мы заговорили?
   - Да разве можно сейчас вспомнить!
   - А вы постарайтесь. Я не буду подсказывать вам ответ. Подумайте.
   - Я вспомнила, я вспомнила!  Вы  возмутились,  заявив,  что  еще  целых
десять минут можно было бы вести наблюдения, а вот зовут к обеду.
   - Совершенно верно. А  дальше,  дальше?  Петер,  девочки,  вспоминайте,
вспоминайте.
   Никто ничего примечательного вспомнить не мог.
   - Ну вот, - укоризненно заключил Крэл. - Все были здесь,  все  болтали,
прошло только двадцать три часа с минутами, и никто не может вспомнить,  о
чем болтали.
   - А вы помните, - постаралась поддеть Крэла Инса.
   - Нет. Не удивляйтесь. Это естественно  -  ведь  говорили  о  пустяках,
которые, к счастью, мозг умеет отбрасывать за ненадобностью, не хранит. Но
это и важно в данном случае: говорили  о  пустяках,  болтали.  Говорили  о
звонаре-любителе,  который  впервые  стал  вызванивать  не  точно,  не   в
положенное время, говорили о столовой, о чем угодно, кроме? Ну, кроме?
   Настойчивый вопрос остался без ответа.
   - Да обо всем, черт возьми, кроме протоксенусов! До  этого  не  сходили
они у нас с языка - и вдруг, веселый перезвон не вовремя!
   - Колокол, - все еще в растерянности повторила Инса.
   - Колокол им ни к чему, разумеется. Просто мы перестали говорить о них,
перестали _думать_ о них. Подчеркиваю, думать о них! И они потеряли к  нам
всякий интерес. Интенсивность излучения упала, и кривая пошла вниз.
   Зазвонил колокол. Ровно в двенадцать, как всегда,  но  впервые  за  все
время существования лаборатории Холпа не все оставили  работу.  У  "пульта
Крэла" собралось человек восемь. Забыв об  окружающем,  занялись  одним  -
составлением  плана.  Наконец,  план  действий  был   выработан.   Наскоро
пообедав, Крэл, Ялко и Инса ушли в наиболее отдаленное от башни помещение,
прорепетировали  там,  как  вести  разговор  по   заранее   разработанному
сценарию, и начали запись на магнитофон. Говорили только о протоксенусах и
затем начинали болтать о чепухе. По  взмаху  руки  Крэла  все  трое  опять
избирали темой беседы протоксенусов, а через несколько минут переходили  к
обсуждению последней телепередачи, посвященной моде на купальники.
   По  выписываемому  на  экране  электронным  лучом  рисунку,   бегущему,
постоянно меняющемуся, трудно было судить, удается эксперимент или нет. Но
сигналы, показывающие степень активности  протоксенусов,  записывались  на
ленте, и на ней же фиксировались моменты перехода разговора с  одной  темы
на другую.  Считая  пробу  законченной,  Крэл  отключил  гиалоскоп,  вынул
кассету с записью и протянул  ее  Петеру  Ялко.  Тот  понимающе  кивнул  и
умчался в фотолабораторию.
   - Не получится, не получится, - постукивала  кулаком  по  ладони  Инса,
выдавая волнение, - говорим о чем угодно, а все время шевелится мысль, что
вот ведем опыт, стараемся не думать о них до сигнала.  Стараемся!  А  ведь
думаем, думаем!
   - Запись, конечно, не будет такой четкой, как вчерашняя, когда мы  и  в
самом деле позабыли о них, но  заметим  же  мы  какие-то  изменения,  черт
возьми!
   Сидеть в пультовой стало невыносимо, и они пошли навстречу Ялко.
   Он уже бежал из проявочной, размахивая еще мокрой черной полосой:
   - Поняли! Они поняли нас!


   Ваматр приехал