илетом, полученным от кабатчика.
   Однако билет  оказался  настоящим.  Крэл  успокоился,  но  не  надолго.
Встретивший  его  господин   с   легким   поклоном   возвратил   билет   и
проинструктировал:
   - Теперь наденьте, пожалуйста, полумаску, и вас проводят  в  концертный
зал.
   - Простите, я не совсем понимаю. Маску?
   -  Как,  разве  сеньор  Марандини  не  предупредил  вас?  Впрочем...  -
распорядитель осекся и кивком головы подозвал лакея. - Проводите господина
Крэла к мадам Деком. Вам сейчас дадут полумаску, господин Крэл, и тогда  -
милости просим.
   Крэл почувствовал, как от волнения у  него  горят  щеки.  Что  все  это
значит?  Распорядитель  знает  его  имя,  знает,  что  билет  получен   от
Марандини. Следовательно, все это подстроено. Дурацкая игра в шахматы,  но
итальянец и в самом деле играет превосходно: сколько  сыгранных  партий  в
кабачке!.. Может быть, и проиграл Марандини только  тогда,  когда  получил
команду - "проиграй!"
   Концертный зал, небольшой, уютный, освещен мягким  притушенным  светом.
Посетители приходят не парами, как это чаще всего  бывает,  а  поодиночке.
Все в масках. Одинаковых,  сделанных  из  серебристого  шелка,  скрывающих
лица.  Женщин  больше,  чем  мужчин.   Все   одеты   скромно,   не   видно
драгоценностей, украшений. Преобладают темные, спокойные тона платьев.  Не
чувствуется оживления, обычного перед  Концертом,  не  слышно  разговоров,
смеха.
   Кресла в зале стоят не рядами, а в беспорядке.  Некоторые  у  маленьких
столиков с напитками и фруктами, некоторые в нишах. Каждый входящий в  зал
выбирает себе место по вкусу, кое-кто  переставляет  кресло  по  нескольку
раз, приноравливаясь, как удобнее расположиться, а  кое-кто  удаляется  за
тяжелые серо-стальные драпировки. Изучая, куда же он попал, Крэл настолько
был поглощен желанием не показаться уж очень чужим в  этом  зале,  что  не
сразу обратил  внимание  на  эстраду,  затянутую  серебристым  полотном  -
экраном. Создавалось впечатление, будто в зал собрались знатоки и ценители
киноискусства на просмотр какого-то нового фильма.
   Крэл все еще переходил от кресла к креслу, нигде не решаясь устроиться,
когда свет стал постепенно меркнуть. Распорядитель  появился  возле  Крэла
внезапно. Поклонившись, он молча, но очень настойчиво пригласил его занять
место. Крэлу ничего не оставалось, как сесть в предложенное  кресло,  хотя
ему почему-то казалось, что именно это место не самое удобное.
   Свет потух. На несколько секунд зал погрузился во тьму, а  затем  экран
загорелся ярким серебряным светом.
   Когда  именно  появился  черный  силуэт  скрипача,  Крэл   не   уловил,
оглушенный взрывом аплодисментов.
   "Ну, сейчас начнется".
   Началось все так, как Крэл и предполагал: импровизация, исполняемая без
аккомпанемента, не произвела на него никакого впечатления. Вернее,  такое,
какое всегда оказывала музыка. Первоначально подобие  интереса  к  новому,
затем напряженное ожидание чего-то, что должно оправдать  потерю  времени,
наконец, скука, откровенная скука и разочарование. Крэл слушал  не  слыша.
Звуки  воспринимались  без  волнения,  не  рождали  образов.   Мысль,   не
подавляемая  эмоциями,  продолжала  работать  четко.  Думалось  о  Нолане,
вспоминался его рассказ о  кошмарной  ночи,  о  скрипке  и  протоксенусах,
погубивших Эльду и Бичета. А  в  то  время,  когда  зал  опять  разразился
овацией, Крэл, ничем не удивленный, деловито потрогал карман, проверяя, на
месте ли захваченные с собою кюветы с индикатором.
   Силуэт  кланялся.  Долго.  Уж  очень,  как  показалось  Крэлу,  усердно
благодаря за оказанный прием. Молод был скрипач или стар -  не  разобрать.
Гибкий, затянутый во фрак, он  кланялся  и  кланялся.  Всем  корпусом  или
только головой, отрывисто, резко, и  тогда  создавалось  впечатление,  что
силуэт на миг остается без головы. Крэл не понимал,  почему  так  неистово
аплодируют, и вяло подумал: "Вероятно, авансом,  в  ожидании  чуда,  из-за
которого и пришли сюда".
   Каким оно будет, "чудо"?
   Силуэт перестал кланяться, и зал, как по команде, затих. Тишина  стояла
столь же глубокая, как и тьма, предшествовавшая  концерту.  Как  во  тьме,
вспыхнул ослепительный экран, так и в тишину вдруг хлынул водопад  звуков.
Скрипка летала в руках мастера, и  Крэл  поймал  себя  на  том,  что  стал
внимательней,  уже  ищет  нечто   показавшееся   странным,   необычным   в
исполнении.  Он  еще  способен  был  отметить,  что  не  развлекает   себя
посторонними мыслями, пренебрегая музыкой, но уже не  мог  сосредоточиться
на какой-то определенной теме. Это стало раздражать. Крэл не  пил  главным
образом потому, что не любил терять  контроль  над  собой.  Ясная  голова,
только ясная голова! Если алкоголь затуманивает голову, к черту  алкоголь!
Ни рюмки лишней, если мысль перестает быть трезвой.
   Какую вещь он исполняет? Знакомую, несомненно  слышанную  когда-то,  и,
пожалуй, даже не раз, но какую именно? Крэл не знал. Обычно  эта  вещь  не
вызывала в нем никаких эмоций, воспринималась, как адресованная  тем,  кто
любит  подобную  музыку,  а  сейчас  почему-то  начинала   волновать.   Не
поддаваться! Надо думать  о  чем-то  хорошо  известном,  простом,  нужном,
обыденном.  Следует  попробовать,  например,  считать  в  уме.  Еще  лучше
прикинуть,  повысит  ли   облученный   препарат   КЛ   уровень   клеточной
возбудимости, облегчит ли этим самым передачу нервных импульсов с  нейрона
на нейрон... С нейрона на нейрон... Какие нейроны? Зачем?..
   А действительно, зачем? Это короткое слово принесло облегчение.  Зачем,
стоит ли противиться наплыву неизведанного, достающегося людям до обидного
редко? Ведь хорошо! Вот сейчас, сию минуту хорошо, и  пусть,  пусть  потом
придут сомнения,  огорчения,  разочарование,  пусть.  А  в  эти  мгновения
хочется вбирать, всем  телом  впитывать  даваемое  музыкой  наслаждение...
Музыкой?  Музыки  Крэл  не  слышал.  Он  ощущал  ее  воздействие,  но   не
воспринимал звуков, словно эмоциональные посылки, минуя  слуховые  центры,
как-то таинственно и  неуловимо  овладевали  сознанием,  волей,  подавляли
недавнее стремление постигнуть истину и только возбуждали  чувства...  Что
же это?.. Ага, значит, есть еще силы сопротивляться наваждению, оставаться
пытливым... В чем сущность  явления...  А  не  все  ли  равно,  какое  это
явление, если оно так прекрасно... Нет, нет,  надо  понять!  Зачем,  разве
можно понять, что такое страсть? Ее надо ощутить,  хотя  бы  раз  в  жизни
впитывать вот так,  как  сейчас...  Да,  страсть,  страсть!  Испепеляющая,
берущая все силы и дающая ни с чем не сравнимое блаженство...
   Было  тихо.  Никто  не  аплодировал.  Экран   едва   мерцал   спокойным
сизо-стальным светом. Сколько  прошло  времени  с  момента,  когда  Ваматр
перестал играть?
   Слушатели замерли, не в силах пошевелиться,  не  в  состоянии  выразить
восторг обыденным, привычным способом,  замерли,  испытав  опустошенность,
граничащую с прострацией.
   И Крэл  сидел  тихо,  молча.  Самым  определенным  было  желание:  еще!
Хотелось вновь и вновь насладиться возбуждающей  силой,  но  уже  возникла
мысль, подсказанная поэтом:

   ...Ты так весел, и светла твоя улыбка,
   Не проси об этом счастье, отравляющем миры.
   Ты не знаешь, ты не знаешь, что такое скрипка,
   Что такое темный ужас начинателя игры!

   Тот, кто взял ее однажды в повелительные руки,
   У кого исчез навеки безмятежный свет очей,
   Духи ада любят слушать царственные звуки,
   Бродят бешеные волки по дороге скрипачей...

   Крэл нашел в себе силы оглядеть тех, кто сидел рядом в притихшем  зале,
и нетерпеливо подумал: "Что же должно произойти теперь?"
   Словно в ответ на  этот  вопрос,  из  репродукторов,  установленных  за
драпировками,  полилась  музыка.  Транслировалась   передача   по   радио.
Заурядная, повседневная.  Она  бессильно  заполняла  зал,  контрастируя  с
волшебством, которым только что одаривал импровизатор. Расчет был тонким и
действенным - сопоставление только усугубляло впечатление. Но на Крэла, не
понимавшего и не любившего музыки, этот трюк подействовал отрезвляюще.  Он
вынул из кармана  бумажник  (в  нем  лежала  плоская  кюветка),  незаметно
положил бумажник на сиденье и,  пощупав,  на  месте  ли  вторая,  пошел  к
экрану.
   Он шел не оборачиваясь, но чувствовал, что сзади, окаменев  в  креслах,
подавленная и восторженная публика терпеливо и молча ждет  начала  второго
отделения.
   Экран слегка светился. Крэл подошел к  левому  краю  эстрады,  стараясь
найти какую-нибудь щелочку, не нашел и уже направлялся к  правой  стороне,
когда распорядитель вырос перед ним как из-под земли.
   - К эстраде подходить нельзя.
   Сказано это было шепотом, но так, что ослушаться было невозможно.  Крэл
понимал, сколь беспомощны его попытки подсмотреть, что  именно  скрыто  от
глаз публики, и добивался только одного - подольше побыть со своей кюветой
возле экрана. До кресла, на котором оставлен бумажник  с  первой  кюветой,
метров десять, значит, она должна потемнеть слабее, чем вторая, лежащая  в
кармане, если... если за экраном есть протоксенусы.
   - Я попрошу вас немедленно отойти от экрана!
   - Мне надо встретиться с музыкантом.
   - Это невозможно. Маэстро  никогда  ни  с  кем  не  встречается.  Ни  с
поклонниками, ни с людьми, излишне любопытными.
   - В таком случае, я не останусь на второе отделение.
   - Вот это как вам угодно. Я провожу вас к выходу.
   Подойдя к гардеробу, - распорядитель не оставлял Крэла ни на секунду, -
Крэл суетливо похлопал себя по карманам.
   - Я потерял бумажник. Вероятно, в зале.
   - В зал можно вернуться только в случае, если еще  не  началось  второе
отделение.
   - Тогда поспешим.
   Распорядитель провел  Крэла  к  его  месту.  Крэл  "нашел"  бумажник  и
облегченно вздохнул. Это получилось у него естественно.
   На какой-то миг соблазн подавил волю -  Крэл  уже  хотел  опуститься  в
кресло, поддавшись желанию вновь испытать счастье, "отравляющее миры",  но
тут помог распорядитель:
   - Я попрошу вас поспешить к выходу.
   На улице закружилась голова. Поташнивало, слабость разлилась  по  телу,
ноги подкашивались, и Крэлу пришлось ухватиться за фонарный столб.  Липкий
противный пот покрыл лицо, шею, грудь. Бросало  то  в  жар,  то  в  холод.
Начинался приступ. Сейчас это  казалось  страшнее  всего  -  ведь  главное
впереди. Надо попробовать добраться  до  "дисмена",  отдохнуть  в  машине,
набраться сил, чтобы  начать  слежку.  Не  пропустить  выход  Ваматра,  не
пропустить, а потом ехать за ним...
   В машине он почувствовал себя намного лучше, и  как  только  отдышался,
решил вернуться  к  особняку.  Ожидание  было  томительным.  Снова  начала
одолевать  тошнота,  болезненная,  лишающая  сил.  Но  Крэл,  как  обычно,
становился тем настойчивее, чем больше его терзала болезнь.
   Минут через сорок к особняку начали подъезжать автомобили. Укрывшись  в
увитой плющом нише соседнего дома, Крэл следил за выходящими из  особняка.
Ваматр не должен был выйти вместе со всеми. Если выйдет после всех, а  еще
лучше - если выйдет через калитку в палисаднике,  примыкающем  к  дому  со
стороны переулка, все будет в порядке.
   Теперь  только  ждать.  Терпеливо,  настойчиво.  Ждать.  Знобило,  боль
усиливалась. Неужели приступ начался  по-настоящему?  Отчего  он  начался?
Нервное напряжение последних дней, простуда? А может быть...  может  быть,
влияние протоксенусов?..
   Потухли фонари у подъезда,  выходящего  на  улицу  Товмид,  и  солидные
фигуры швейцаров стали едва различимы, погасли огни  в  большинстве  окон,
особняк постепенно погружался во тьму. Неужели пропустил?
   Нет!
   Калитка отворилась. Кто-то вышел из нее, огляделся по сторонам, и сразу
к калитке подъехал черный "мерседес". Человек, осматривающий улицу, исчез,
а через минуту в  темном  плаще,  со  скрипкой  появился...  Ну,  конечно,
Ваматр!
   Крэл подбежал к "дисмену", вскочил  в  него,  повернул  ключ,  готовясь
мчаться за "мерседесом", - тот медленно  выворачивал  из  переулка,  -  но
машина не заводилась. "Ведь все проверено, подготовлено, "дисмен"  мой  не
может подвести, не  может,  черт  возьми!"  Крэл  вышел,  поднял  капот  и
обнаружил, что зажигание отключено.


   Из клиники гематологического института Крэл вышел через месяц. У  него,
таким образом, оказалось достаточно времени,  чтобы  подумать  о  себе,  о
затеянном предприятии, и он с удовлетворением отметил, что первая  неудача
не обескуражила его. Решимость  продолжать  борьбу  не  иссякла,  пожалуй,
наоборот -  возникла  уверенность  в  успехе.  Ведь  индикатор  в  кюветах
среагировал по-разному! Более  интенсивно  тот,  который  был  в  кармане.
Значит, это как у Лейжа: чем ближе он подходил  к  вольеру,  тем  ощутимей
было влияние протоксенусов. Значит, Ваматр берет с собой протоксенусов!
   Встреча с доктором Феллинсеном оставила неприятный осадок у Крэла. Даже
немного раздражала почему-то. Врач с энтузиазмом принял сообщение  о  том,
как прореагировали индикаторные кюветы, счел необходимым сразу  же  начать
кампанию  против  Ваматра  и  Койфа,  заручившись  поддержкой   профессора
Йоргенсона и  его  коллег,  но  находил,  что  Крэлу  прежде  всего  нужно
отправиться в санаторий.
   - Да, я, пожалуй, так и сделаю.
   - Ну вот и хорошо, мой мальчик. Тебе нужно в горы. И не  в  Асперт,  а,
предположим, в Швейцарию. Да, да, надо немедленно ехать в Швейцарию.
   - Я, пожалуй, поеду в санаторий, -  в  какой-то  отрешенности  повторил
Крэл. - Поеду. Я найду этот "санаторий". Найду.
   - Я не понимаю тебя.
   - Огромный парк.  Старый,  запущенный,  и  в  нем  несколько  небольших
корпусов. Когда-то богатое имение,  а  теперь...  Лейжа  привезли  туда  с
площади Палем, но как? Нолан не говорил. Не знал или не придал значения? А
ведь рассказывал обо всем так  подробно,  так  впечатляюще.  Скорее  всего
скрыл от меня. Площадь Палем...
   - Причем здесь площадь Палем?
   Крэл вдруг вскочил.
   - Какой же я дурак! Ах, какой дурак. Ведь в записке, которую я нашел  у
хозяйки Лейжа, стояло: Палем, 8, 826. Надо попробовать!
   Крэл оставил врача в тяжком недоумении, в тревоге за сына своего друга,
и немедленно отправился на площадь Палем. Затея эта ему  самому,  казалось
смехотворной. Совершенно ясно, что никакой фармацевтической фирмы там нет.
Да и не было, пожалуй. На один день повесили вывеску, чтобы сбить с  толку
Лейжа. "Хук и Кь".
   Взвыла сирена, Крэл шарахнулся в  сторону.  Взвизгнули  тормоза,  и  он
очнулся, только оказавшись на тротуаре. Именно сейчас попасть под  машину!
Не хватало! Давно он так не пугался. Крэл, годами внушавший себе презрение
к смерти, только в эту минуту по-настоящему понял, как он  сейчас  дорожит
своей жизнью: погибать нельзя, надо продолжать борьбу.
   Крэл давно не был на площади Палем, но оглядел ее рассеянным  взглядом.
Старинная, не очень большая, стиснутая  огромными  зданиями,  наполненными
конторами  торговых  фирм,  магазинами,  агентствами,  отелями.  Водоворот
автомобилей. Они стекаются сюда с шести проспектов  и  разбегаются  вновь,
будто  у  них  только  одна  забота:  примчаться  к  фонтану,  окруженному
запыленной зеленью, обогнуть его и  вновь  скрыться  в  бензиновом  мареве
одного из проспектов.
   Где   же   дом   номер   восемь?   Ага,    вот    этот,    серо-черный,
двенадцатиэтажный... В вестибюле Крэл проболтался не меньше четверти часа,
бесцельно наблюдая за потоком спешащих деловых людей, разглядывая  журналы
в киоске, для чего-то изучая рекламки и афиши...  Здесь  побывал  Лейж.  В
этом доме он говорил с Хуком, отсюда уехал в такой же "санаторий".  Глупо,
конечно, искать то, что исчезло два года назад. Крэл направился к  выходу,
уже вошел во вращающиеся двери и, сделав полный круг в сверкающих стеклами
плоскостях, опять очутился в вестибюле.
   На восьмой этаж он поднялся в набитом посетителями и служащими лифте  и
медленно пошел по коридорам, бездумно разыскивая  помещение  N_826.  Пошел
просто для того, чтобы пройти путем  Лейжа.  Зачем?..  "Пройду  только  до
конца этого вот коридора, и назад". И вдруг увидел:

   N 826
   "Хук и Кь"
   Фармацевтические препараты.
   Экспорт - импорт.
   Фирма существует с 1896 года.

   Крэл подошел к обитой серым  бархатистым  пластиком  двери  и  еще  раз
Прочел небольшую скромную,  табличку:  "Фирма  существует  с  1896  года".
Значит, это не было инсценировано специально для Лейжа...
   Войдя в приемную, Крэл спросил у склонившегося над столом служащего:
   - Простите, я могу видеть управляющего?
   - Да, пожалуйста, он сейчас  у  себя,  -  указал  конторщик  на  дверь,
продолжая писать.
   - Разрешите?
   - Прошу вас.
   Поднявшийся  из-за  стола  плотный  мускулистый  человек   представился
коротко:
   - Хук.
   Крэл назвал себя.
   - Хорошо, что вы меня застали, - сказал Хук. - Присаживайтесь.  Я  ждал
вас, уверен был, что вы появитесь. Только не знал,  когда  именно.  Думал,
придете гораздо раньше. Из-за вас я здесь, в конторе, стал бывать  гораздо
чаще. Даже все архивные дела привел в порядок.  Впрочем,  если  позволите,
перейдем к делу. Скажите, вы  окончательно  оставили  работу  в  институте
доктора Оверберга?
   - Да.
   - Жаль. Мы очень рассчитывали на вас.  Нам  казалось,  что  вы  сможете
закончить  исследование  и,  наконец,  синтезируете  фермент.  Человек  вы
способный и направление поисков выбрали правильное.
   - Спасибо, -  ответил  Крэл,  чтобы  что-нибудь  сказать,  и  продолжал
напряженно думать. Странно,  Хук  не  скрывает,  что  его  фирма  является
заказчиком темы.
   - Если не секрет, почему вы прекратили работу в институте Оверберга?
   - Я не делаю из  этого  секрета.  Даже  для  вас,  -  Крэл  ответил  не
задумываясь и тут же упрекнул себя за излишнюю запальчивость.  "Спокойней,
спокойней надо. Не следует спешить.  Схватка  только  начинается.  Значит,
Лейж сидел вот так же, в этом кресле и старался выдержать взгляд Хука.  Он
шел с отмычкой, а у меня ключ. Ему было трудней. У меня больше  шансов  на
победу". - Я не считал возможным оставаться в  институте,  где  тайком  от
сотрудников заключают сделки с фирмой, использующей научное  открытие  для
милитаристских целей.
   - Так, мне понятно ваше отношение к вопросу. А если вы ошибаетесь  -  и
мы докажем это, вы согласны продолжить исследование?
   - Нет.
   - Почему?
   - Я его уже закончил.
   Хук быстро повернулся к Крэлу.
   - Закончили?
   - Да. Разработка метода синтеза фермента  мной  завершена  уже  полгода
назад. Код излучения... В лабораторных записях его нет. Код вы не нашли  и
не найдете. Он здесь, -  Крэл  осторожно  постучал  пальцем  по  виску.  -
Хранилище более надежное, чем так называемый личный сейф в лаборатории.  В
том копались чуть ли не ежедневно.
   Хук откинулся в кресле и, слегка  раскачиваясь,  рассматривал  бледное,
внешне очень спокойное лицо Крэла. "Парень, кажется, не промах.  Убеждения
убеждениями, а своего, видимо, упускать не намерен".
   -  А  я  вам  не  верю,  дорогой  Крэл.  И  давайте  выпьем.   Вы   что
предпочитаете, рюлат или покрепче?
   - Пожалуй, покрепче, только с содовой.
   - Превосходно. - Хук подошел к бару, вмонтированному в  книжные  полки,
любезным жестом пригласил Крэла и наполнил рюмки.
   - Рекомендую добавить немного гранатового соку.
   - Спасибо.
   - Итак, вы утверждаете, что код всегда при вас. А  может  быть,  вы  не
получили фермента. Где гарантия? - Хук пристально посмотрел на Крэла из-за
поднятой рюмки. - Впрочем, давайте проще, - рюмку он  опрокинул  в  рот  с
явным удовольствием и аккуратно поставил  ее  на  стеклянную  полку.  -  Я
человек деловой. Сколько  стоит  фермент?  Прописи,  подробная  рецептура,
методика, код излучения - словом, все?
   - Продавать открытие я не намерен.
   - Даю тридцать тысяч.
   - Мне нужно другое.
   - Понятно, помешать нам с Ваматром. Пятьдесят.
   - Мне они не нужны.
   - Ве