Александр Мееров.
   Осторожно - чужие!

   -----------------------------------------------------------------------
   Донецк, "Донбас", 1979.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 9 November 2000
   -----------------------------------------------------------------------

                                   ...Бороться с темными силами в человеке
                               гораздо труднее, чем совершить межпланетное
                               путешествие.
                                                         Станислав Ежи Лец


ПРОЛОГ. ДЕСЯТЬ ГРАММОВ НАДЕЖДЫ

   Почтовый ящик был самый обыкновенный. Серый, с  тремя  дырочками.  Если
наклониться, то видно - белеет в  них  что-нибудь  или  нет.  Тогда  можно
открыть дверцу, вытащить  конверт,  поскорее  дойти  до  своей  каморки  и
положить его на столик. Не спеша, обязательно не спеша, раздеться, согреть
дыханием закоченевшие пальцы и, наконец, вскрыть конверт.
   Три дырочки изо дня  в  день  оставались  черными.  Вставать  по  утрам
становилось все трудней и трудней.  Денег  могло  хватить  всего  лишь  на
несколько дней, но и сил,  вероятно,  хватит  ненадолго  -  они  уходят  с
каждым-днем. Однако по утрам он все же  вставал  и  отправлялся  за  своей
дневной порцией провизии - бутылка молока  и  хлеб.  Выходя  из  дома,  он
собирал всю волю, чтобы не взглянуть  на  серый  ящик.  Не  надо.  Это  на
обратном пути. Тогда  можно  будет,  придя,  положить  конверт  на  шаткий
столик, неторопливо снять изношенный плащ, повесить его на гвоздик...
   Каждый  день,  возвращаясь  из  лавки,  он  уже   издали   смотрел   на
пыльно-серый невзрачный ящик. Ящик виден от угла. Оттуда, правда,  дырочек
не разглядеть. Белеют или по-прежнему черные?
   Отяжелевшие ноги передвигаются медленно, очень медленно.  Невмоготу  им
нести большое старое тело.  Еще  два  шага.  Дырочки  уже  видны.  Черные,
безнадежные. Много дней они остаются черными,  и  все  же  каждый  раз  он
достает ключик, открывает ящик  и  запускает  в  него  руку.  Вытащить  ее
обратно тяжело. Еще труднее закрыть непослушными пальцами  замок,  а  ведь
надо еще донести до своей каморки молоко и хлеб. А как будет  легко,  если
прибавится к этой  ноше  конверт.  Ну  сколько  он  может  весить?  Десять
граммов, не  больше.  И  тогда...  Часто,  лежа  в  холодной  постели,  он
совершенно ясно представлял себе, как, получив ответ, начнет отогреваться.
Весь. Телом и душой, каждой клеточкой. Можно будет поесть. Не очень сытно,
но так, чтобы почувствовать тепло. В эти, быть может, последние дни  самое
важное - тепло. Оно наполнит его тело, и затем...
   А если они не поверят, не согласятся? Нет, нет, они поймут... Тогда  он
поедет к ним, скажет, где тайник, и снова, пусть в последний  раз,  ощутит
призывную волну далекого мира... И  тут  же  возникало  сомнение:  отдать,
открыть тайник, снять вето, стоившее стольких жизней? Впрочем, сил  совсем
не осталось. Скоро кончится все... Пусть берут. Ведь он решил это,  твердо
решил, когда отправлял письмо... Да, только бы пришел  ответ.  Он  откроет
все, отдаст тайник людям, и пусть люди решат... Пусть все испытают то, что
было доступно немногим... Пусть решают сами...
   Пошли дожди. Все  сложнее  становилось  на  холодном  порывистом  ветру
открывать маленький ржавый замок, но он  неизменно  открывал,  не  доверяя
трем дырочкам.
   Однажды, когда в его обычный час на улице было совсем темно, он  встать
не смог. Не встал он и на второй, и на третий день.
   Увезли его в морг дней через пять, и равнодушные люди,  которые  тащили
носилки мимо неприметного серого почтового ящика,  не  обратили,  конечно,
внимания на то, что все три дырочки были белыми.



ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. НОЛАН

   Это была трудная ночь. Крэл провел ее без сна, не отходя от гиалоскопа.
Набор данных для  очередной  настройки  генератора  вычислительная  машина
успевала выдавать за двадцать две минуты.
   Запись цифр в журнале.
   Новое задание машине.
   Вспыхивает лампочка готовности.
   Пуск.
   Облучение произведено, а на  гиалоскопе  по-прежнему  спокойно  мерцают
плавные зеленоватые линии. Крэл снова закладывает программу  в  машину,  и
вскоре опять появляется полоска с цифрами, которые выдало  счетно-решающее
устройство, перебрав тысячи возможных вариантов.
   Пуск.
   Это уже лучше, ближе. Еще  и  еще  подсчеты.  Пристрелка  продолжается.
Кюветы с живым  препаратом  сменяются  на  ленте  гиалоскопа.  При  каждом
последующем  облучении  отчетливей  становятся  всплески  зеленых   линий.
Вот-вот свершится... Еще  одно  усилие  мысли,  счастливая  догадка,  быть
может, просто  инстинктивное  умение  поймать  что-то  едва  уловимое,  но
совершенно необходимое - и решение будет найдено. Подтвердится гипотеза, а
тогда... Только не отвлечься,  только  не  упустить!  Вот  главное.  Стоит
немного уйти в сторону, и потеря может оказаться невосполнимой.  Множество
комбинаций  придется  перепробовать  вновь  и  вновь,  но  будешь   только
удаляться от того, к чему подошел так близко...
   Кончается  запас  препаратов.  Утром  вычислительную  машину   загрузят
сотрудники других лабораторий...
   Пуск, пуск, пуск...
   Ночь не прошла даром - с наступлением нового дня Крэла ждала удача.
   Он распахнул окна, выходящие в парк, и утро  ворвалось  в  лабораторию.
Раннее, свежее, оно словно награждало его за долгие  утомительные  вечера,
за бессонные ночи, проведенные в поисках кода излучения. Теперь  все  было
позади...
   Вдруг Крэл испугался -  а  может  быть,  только  почудилось?  Сказалась
предельная усталость, и он желаемое принял за осуществленное?  Крэл  снова
включил гиалоскоп. Немного  подрагивающие  пальцы  привычно  пробежали  по
клавишам программного устройства.
   Минуты, в течение  которых  электронный  помощник  выверял  результаты,
казались намного длиннее обычных, повседневных минут... Четко  срабатывали
одна за другой группы контроля, вот потухла последняя  лампочка  на  щите,
вот появился яркий зеленый пик на экране. Устойчивый, спокойный.
   Да, успех был несомненным. Исследуя процессы, происходящие в  организме
насекомых при метаморфозе, Крэл еще  несколько  лет  тому  назад  подметил
важную закономерность: на ферментативные процессы отдельной  особи  влияла
не только среда, но и родственные особи. Чем  больше  их  скоплялось,  тем
более  мощное  поле  они  создавали,  способствуя  метаморфозу.  Крэл   не
ограничился описанием  удивительного  явления,  а,  изучив  характеристики
этого биополя,  попытался  воспроизвести  его  искусственно,  и  теперь...
теперь гипотеза подтверждена  в  эксперименте.  Сомнений  быть  не  могло,
однако молодой ученый решил еще раз повторить опыт. Он уже хотел  включить
прибор, но в это время в лабораторию вошел Альберт Нолан.
   Никогда он не появлялся в институте так рано.
   Не снимая плаща и шляпы, Нолан коротко кивнул Крэлу и  сразу  прошел  к
гиалоскопу.
   - Все-таки получилось!  -  В  тоне,  каким  Нолан  произнес  это,  Крэл
энтузиазма не уловил. Скорее наоборот - досаду.
   Нолан устало опустился на стул. Высокий, худой, с  обильной  сединой  в
темных волосах, он всегда казался старше своих лет, а сейчас, понуро  сидя
у прибора, выглядел особенно плохо.  Крэл  никак  не  мог  понять,  почему
великолепное завершение его работы, видимо, серьезно огорчило  знаменитого
ученого.
   Несколько месяцев Крэл, как праздника, ждал  дня,  когда,  наконец,  он
сможет показать Альберту Нолану результаты исследований, из которых станет
очевидным - гипотеза подтверждена опытом! Все получилось иначе. Не  только
буднично, но почему-то скверно.
   В институте Нолан занимал особое, несколько странное положение.  Будучи
крупным  ученым,  он  не   возглавлял   никакого   направления,   отклонял
предложения занять официальный пост, даже  противился  избранию  в  ученый
совет. Работал он  много,  обычно  без  помощников,  сторонясь  всего,  не
касавшегося его непосредственно, и  предпочитал  заниматься  отвлеченными,
сугубо теоретическими проблемами. Нолан жил  одиноко,  держался  замкнуто,
внешне сурово. Те, кто знал его давно, говорили,  что  до  катастрофы,  во
время которой в лаборатории Арнольдса погибла жена Нолана  и  его  близкий
друг, он был совсем другим. Общительным, радушным и смешливым. Но и теперь
обычная сдержанность  Нолана,  его  замкнутость  не  отталкивали.  К  нему
приходили с каждой новой, удачной или никак  не  получающейся  работой,  с
трудной задачей. Он обладал редкой способностью давать советы  ненавязчиво
и деликатно. Часто у искавшего его помощи оставалось впечатление, будто не
Нолан, а он сам нашел ответ. Толково и быстро, только потому, что высказал
свои сомнения Альберту Нолану, который умел слушать и немногословно, почти
незаметно подсказывать  нужное,  подчас  единственное  возможное  решение.
Молодые, да и не только молодые ученые института, высшей наградой  считали
его похвалу. Оценки Нолана были  строги,  отзывы  скупы  и  точны.  Многие
нетерпеливо и трепетно ждали его суда, работали с  надеждой  услышать  его
лестное заключение, просто ободряющее слово.
   Крэл не мог догадаться, почему его успех неприятен Нолану.  Впрочем,  в
позе-огорченного человека Нолан оставался недолго. Он встал, на  лице  его
появилась улыбка, которую видели теперь редко, он тихо и очень по-дружески
спросил Крэла:
   - Вы рады, вам хорошо?
   Крэл медлил с ответом:
   - Теперь... Теперь не знаю... Мне казалось... Нет, нет, не может  быть.
- Крэл всегда немного терялся в присутствии Нолана, но все же  собрался  с
духом и спросил: - Вас огорчает удачное завершение моей работы?
   От прямого ответа Альберт Нолан уклонился, однако говорил он искренне:
   - Это победа, Крэл. Ваша победа. Такая  бывает  один  раз  в  жизни.  А
потом, если даже успех последует  за  успехом,  все  будет  уже  не  таким
привлекательным. Я рад за  вас.  Рад,  что  выдалось  яркое,  чистое  утро
сегодня.
   "О, Нолан, оказывается, даже это заметил", - подумал Крэл, не ожидавший
от обычно суховатого ученого  подобных  слов.  А  Нолан,  с  присущей  ему
манерой  изящно,  выразительно,  будто  заново  творя  каждое  неторопливо
произносимое слово, продолжал говорить о том, как хорошо сделать  открытие
именно в такое жизнерадостное утро.
   - Вы читали книгу Ирола "Опасные открытия"? - Переход  показался  Крэлу
слишком резким, он не понял, почему Нолан задает этот  вопрос,  и  ответил
неопределенно:
   - Просматривал.
   - В его книге есть любопытные места. Он,  например,  приводит  перечень
открытий, сделанных учеными, которые не задумывались, для  чего  конкретно
могут пригодиться их  труды.  Любое  открытие,  отмечает  Ирол,  сколь  бы
страшным оно ни оказалось  впоследствии,  имеет  обратную,  более  светлую
сторону, может при каких-то обстоятельствах  стать  полезным.  Но  даже  у
Ирола, в его перечне,  нет  таких  открытий,  которые  никогда  не  станут
полезными, а могут принести людям лишь много страданий.
   - Доктор Нолан, неужели это?.. - Крэл указал на гиалоскоп.
   - Да, Крэл, я считаю - оно опасней всех, перечисленных Иролом.
   - Но помилуйте, чем и кому может угрожать открытие способа  воздействия
на ферментативные процессы при метаморфозе насекомых?
   Нолан молчал. Он оперся плечом на оконную раму и смотрел в  парк.  "Что
имел в виду Нолан?" - старался понять Крэл. Хотелось разобраться  во  всем
происходящем,  оценить  отношение  Нолана  к  его  теме.   Альберт   Нолан
безотказно помогал сотрудникам института, делая это с готовностью,  однако
только в тех случаях, когда  к  нему  обращались  за  помощью.  Крэл  стал
припоминать, что к его работе Нолан, пожалуй, относился  несколько  иначе.
Лабораторию Крэла он посещал  гораздо  чаще,  чем  другие  лаборатории,  и
всегда по своей инициативе. Нолан постоянно был в курсе проводимых  Крэлом
исследований. Вот и теперь он пришел сюда, вероятно  зная,  что  наступает
решающий момент. Пришел, ожидая результата... А может  быть,  и  предвидя,
каким он окажется?..
   - Вам известно, Крэл, что ваша тема заказная?  -  Нолан  отвернулся  от
окна, выражение его лица было невозмутимо.
   - Заказная? Удивительно. Наш сугубо теоретический институт, насколько я
знаю, редко интересует людей, финансирующих отдельные темы.
   -  А  вот  вашу,  Крэл,  финансируют.  Нашелся  заказчик.  Сравнительно
недавно. Уже после того,  как  вы  опубликовали  свою  работу  о  биополе,
создаваемом насекомыми. Не случайно вам выделили специальную  лабораторию,
оборудовали ее самой совершенной аппаратурой. Ваше открытие ждут, надеясь,
что вам удастся генерировать излучение,  стимулирующее  синтез  ферментов,
нужных при метаморфозе.
   - Надеясь?
   - Очень. Но заказчики еще не уверены в успехе.
   - А вы... Вы были уверены?
   - Да.
   - Почему?
   - Вы шли правильным путем и располагали такой аппаратурой,  которой  не
существовало двенадцать лет назад, когда я открыл открытое вами сегодня.
   - Значит, я... значит, все впустую?.. Но ведь нигде... В литературе нет
ничего подобного!
   - Не огорчайтесь, Крэл. Вы работали так, как подобает  ученому.  Больше
того,  сделанное  вами  намного   совершенней   сделанного   раньше.   Это
естественно. Общее  развитие  науки  позволяет  решать  теперь  задачи  на
несравненно более высоком уровне.  Фактически  вы  открыли  все  заново  и
сделали это лучше, чем я. Эта победа - ваша.
   - Но ведь двенадцать лет назад...
   Нолан  отошел  от  окна.  Теперь  Крэл  увидел  его   лицо.   Открытое,
сосредоточенно-спокойное,  с  глазами  прямо  и   честно   смотрящими   на
собеседника.
   - Да, Крэл, я не опубликовал своего открытия. Я уже тогда понимал,  как
оно может быть опасно.


   Прошло десять дней с того утра. Крэл почти не виделся с Ноланом.  Нолан
уезжал куда-то, потом вернулся,  иногда  появлялся  в  институте,  и  Крэл
встречал его только в коридоре, в вестибюле. Нолан, как всегда, приветливо
отвечал на поклоны Крэла, но разговора не начинал.  Одна  из  встреч,  при
которой они тоже не обменялись ни словом, но которая сыграла большую  роль
в  их  отношениях,  произошла  на  совещании   у   профессора   Оверберга,
руководителя института.
   В конце месяца, по пятницам, у Оверберга заслушивали отчеты  по  темам.
Всем, кроме  Нолана,  это  очередное  совещание,  конечно,  не  показалось
каким-то особенным. Все шло своим чередом. Каждый из выступавших в течение
десяти,  максимум  двенадцати  минут   -   таков   был   порядок,   твердо
установленный деловитым и требовательным профессором, - четко докладывал о
проделанной работе, и лишь в исключительных случаях, когда  кто-нибудь  из
сотрудников  института  мог  сообщить  о  чем-то   уже   завершенном   или
выдающемся, ему предоставлялось дополнительное время.
   Крэл уложился в восемь минут.
   Профессор Оверберг с явным неодобрением выслушал его отчет.
   -  Попытки  подобрать  код  излучения  непозволительно  затянулись.  Вы
согласны, Крэл? - Крэл молча кивнул, а  профессор  довольно  обстоятельно,
хотя  и  немногословно  перечислил,  какие  именно  условия  были  созданы
дирекцией для молодого ученого, и закончил:
   - Времени ушло слишком много.  Особенно  на  проверку  последней  серии
облучений. Сколько вам нужно еще?
   - Я попытаюсь... попытаюсь в течение ближайших двух... трех месяцев...
   - Двух, - отрезал директор.
   - Хорошо.
   Вот только тогда, стараясь сделать это  незаметно,  Крэл  посмотрел  на
Нолана. По лицу Нолана невозможно было определить,  какое  впечатление  на
него произвел поступок Крэла.


   Конец недели Крэл обычно проводил в  Асперте.  Ехать  туда  приходилось
долго: электропоездом, затем автобусом. Крэл попадал  в  пансионат  только
поздно  вечером,  однако  мирился  с  этим  неудобством.  Его   привлекала
дешевизна уютного пансионата, красота гор, окружающих маленькую долину,  и
прелесть кристального синего озера у  самого  Асперта.  Тихий  захолустный
поселок обладал еще одним преимуществом, которое Крэл  особенно  ценил:  в
Асперте можно было отдохнуть, не рискуя встретить кого-нибудь из знакомых.
Но однажды, вскоре после  совещания  у  Оверберга,  в  один  из  субботних
вечеров, такая встреча все же произошла.  Совершенно  неожиданная,  она  и
насторожила Крэла, и обрадовала.
   Наступила ночь. Прохладная,  безветренная.  На  террасе,  обращенной  к
горам, за маленькими, на двоих,  столиками  народа  было  немного.  Кто-то
потягивал коктейль, кто-то склонился над шахматной  доской.  Под  низкими,
разноцветными абажурами, стремясь к  свету,  роилась  мошкара,  незлобивая
здесь, в предгорьях, плохо приспособившаяся к  отсутствию  ночного  тепла.
Горы были  совсем  близко,  но  они  не  теснили  приветливую  долину,  а,
казалось, защищали ее от неспокойного мира. Крэла всегда  тянуло  в  горы.
Лейкемия в последние годы донимала все больше, а в Асперте ему становилось
значительно легче, Асперт давал  зарядку  на  неделю.  Как-то  сами  собой
уходили повседневные тревоги. Волнения, возникшие внизу, в столице, здесь,
под  боком  у  вечных  исполинов,  представлялись  незначительными,  легко
преодолимыми. Однако в последнее время даже привычный отдых в горах  плохо
помогал отключиться от  настойчивой,  постоянно  беспокоящей  мысли:  "Как
распорядиться открытием?"
   В Асперте - там уже погасли огни, - на островерхой колоколенке  пробило
одиннадцать. Кофе остыл, книга лежала закрытой  -  сосредоточиться  мешала
будоражащая джазовая музыка, которая непрестанно лилась из  репродукторов,
- и Крэл уже собрался встать, как вдруг у столика появился Альберт Нолан.
   - Можно? - Нолан показал на свободное место.
   Крэл  впервые  встретился  с  Альбертом   Ноланом   вне   института   и
почувствовал некоторую скованность, неловкость в его  присутствии.  Прежде
всего удивительным показалось, почему Нолан приехал в Асперт, хотя  обычно
он отдыхал в более комфортабельных местах. Случайно это или намеренно?
   Крэла всегда тянуло к Нолану, он ценил  каждую  возможность  общения  с
этим обаятельным и утонченным человеком. Часто хотелось,  прервав  деловую
беседу, вызвать на  разговор,  совсем  не  касавшийся  работы,  но  мешала
суховатость  Нолана,  казалось,  оберегающего  в  себе  что-то  потаенное,
недоступное.
   Нолан сел за стол и заказал ужин. Говорил он непринужденно,  остроумно,
и Крэл увидел в нем совершенно не знакомого человека. Такого, каким его не
знали в институте.
   Так начались  встречи  в  Асперте.  Отношения  их  сделались  несколько
странными. В институте ни слова о вечерах, проведенных в пансионате,  а  в
Асперте - о делах институтских. Сначала  этот  безмолвный  уговор  казался
Крэлу  естественным,  но  вскоре  неторопливые  рассуждения  профессора  о
новеллах Тенеллана стали раздражать его, и он прервал игру:
   - Остался месяц.
   Нолан сразу понял Крэла  и  замолчал,  сосредоточенно  раскуривая  свою
длинную, удивительно приятную по форме трубку. Потом достал изящный  узкий
конверт и протянул Крэлу.  На  конверте,  запечатанном  перстнем  Альберта
Нолана, тонким пером было написано: "Доктору Арнольдсу". И все.
   - Я это приготовил для вас, Крэл. Может случиться, что в институте... -
Нолан, видимо, с трудом подыскивал подходящее слово, - в институте ваша...
медлительность покажется подозрительной, и  вас  уволят.  В  этом  случае,
разумеется, получить работу будет очень трудно. Вот  тогда,  если  хотите,
поезжайте к "старику". Он возьмет вас к себе...
   - Как, это тот самый Арнольдс?
   - Да, тот самый, - понимающе улыбнулся Нолан.
   Крэл едва пришел в себя: ведь попасть к "старику",  в  его  знаменитую,
известную всему миру школу-лабораторию -  это  значило  получить  огромные
возможности  для  работы,  это  давало  такую  обеспеченность,  какой  мог
позавидовать любой ученый. Это предвещало славу!
   - Не могу! - Крэл возвратил  конверт  Нолану.  Нолан  оставался  внешне
спокойным, он только зачем-то стал разжигать непотухавшую