алось...
   - Около четырех часов, - усмехнулся Титов.
   - Хотите послушать сенсационные сообщения?
   - Нет, нет, увольте, Федор Федорович. Сыт по горло.  Бьюсь  об  заклад,
товарищи, что все это закончится блефом.
   - Единственный, кто принял бы ваше пари, - усмехнулся Титов, - так  это
Резниченко.
   - Не унимается?
   - Куда там, наоборот. Создается такое впечатление,  что  он  рад  всему
этому,  -  Иван  Александрович  ткнул  пальцем  в  сторону   приглушенного
приемника.
   - Ничего, - твердо произнес директор института, - мы призовем к порядку
Резниченко.  Пора.  На  таких  делах,  как  эти  панические  сообщения,  и
проверяются люди. Резниченко показал свое лицо.  В  погоне  за  славой,  в
карьеристской суете он забыл, что носит высокое звание советского ученого.
Ему  бы  с  Бродовского  пример  брать,  поучиться  у  него  скромности  и
деловитости. Ведь с какими результатами приехал!
   - Он приехал из Славино?
   - Да, звонил ко мне. Скоро будет здесь.
   - Очень хотел бы с ним потолковать. Как дела у него? Удалось?
   - Удалось!
   - Да что вы говорите! Чудесно  это,  чудесно!  Значит  правильное  было
решение - проводить опыты на застекленных полях?
   -  Правильное.  Эту  задачу,  конечно,  можно  было  решить   и   чисто
лабораторным путем, но Михаил Николаевич правильно предположил, что только
широкая постановка опытов на больших, хорошо плодоносящих  участках  могла
дать неоспоримые результаты.  Прежде-всего  надо  было  решить,  могут  ли
нормально развиваться искусственно облучаемые растения  в  условиях  самой
тщательной изоляции от природного источника энергии  -  Солнца.  Определив
это, можно было установить, посылает ли Солнце вместе со световыми волнами
излучения, влияющие на синтез биоксина.
   - А для этого?
   - Стеклянная крыша была заменена специальным, многослойным перекрытием,
и  притом  только  на  половине  опытного  участка.  На  другой   половине
продолжало  господствовать  Солнце.  Бродовскому  со  своими  сотрудниками
немало пришлось повозиться с  подбором  перекрытия,  которое  заменило  бы
собой многометровую толщу земли.
   - Растения на этом участке стали погибать!
   - Да,  стали  погибать.  Их  ткани  утратили  способность  вырабатывать
биоксин. И это несмотря на  то,  что  они  были  обеспечены  искусственным
источником энергии. Им не хватало излучения Солнца, стимулирующего  синтез
биоксина. Теперь определен характер этого излучения, удалось  генерировать
его, и я думаю, в самое ближайшее  время  можно  будет  ставить  опыты  на
полях.
   - Федор Федорович, да ведь это такое открытие... И наряду с этим...
   "До катастрофы осталось четыре часа!
   Покупайте каски!!!"
   Вошел секретарь и доложил о приезде Бродовского.
   - Просите, просите сюда!
   В  кабинет  быстро  вошел  Михаил.  Сибирцев  поднялся  ему  навстречу,
протягивая обе руки для приветствия.
   - Михаил  Николаевич!  А  мы  тут  о  вас  толкуем,  о  ваших  успехах.
Поздравляю, дорогой, поздравляю!
   Радостное, как всегда немного мальчишеское выражение  лица  Бродовского
сменилось смущенной растерянностью.
   - Ну, что там! - пробурчал он. - Успехи! Что ни день,  то  какая-нибудь
неприятность. Вот уехал, а там...
   - Без неприятностей не бывает и побед, - прервал его Сибирцев.  -  Нет,
Михаил Николаевич, вы нам об успехах расскажите.
   Бродовскому  пришлось  рассказать  о  том,  как  велись   эксперименты,
поделиться своими планами на будущее.
   Как ни  радостно  было  услышать  об  успехах,  достигнутых  в  филиале
института в Славино, все же доносившиеся из приемника сообщения  отвлекали
и волновали.
   Титов часто выходил из кабинета  и  быстро  возвращался  со  сведениями
штаба  Специальной  комиссии.  Все   корабли,   снабженные   первоклассной
аппаратурой, уже были на местах и крейсировали в нейтральных водах.
   Пылаева особенно интересовали  радиограммы  Ливенцова  -  там,  на  его
корабле, были Толоковников и Василенко. Они первыми ровно год  тому  назад
почувствовали на себе влияние излучения. Радиосон возвратил  их  в  строй!
Василенко за двадцатипятилетнюю службу на флоте получил орден Ленина.
   "Слушайте сообщение. "Лиги спасения человечества", - передавало радио.
   Вновь было передано сообщение, касающееся Зорина. Пылаев  и  Бродовский
вопросительно взглянули на директора института.
   - Да, - кивнул тот грустно. - Такая бумажка была получена уже несколько
дней тому назад.
   Нехорошо, если узнает об этом Викентий Александрович...
   -  Он  сейчас  не  бывает  здесь,  Михаил  Николаевич.  Он  плохо  себя
чувствует. Как это ни  прискорбно,  но  лучше,  чтобы  он  в  эти  дни  не
появлялся  в  институте.  Здесь  он  может  как-нибудь  узнать   об   этом
послании... Мы должны оберегать его.
   Все с нетерпением ждали дальнейших сообщений штаба.
   Вошел   Резниченко.   Как-то   торжественно,   подчеркнуто   официально
поздоровался со всеми, в том  числе  и  с  Михаилом,  и  уселся  у  самого
приемника.
   - Итак, через несколько часов все станет ясно, - ехидно улыбаясь, начал
Резниченко. Он любовно погладил полированную крышку приемника.
   - Кому станет ясно? - жестко спросил Сибирцев.
   - Нам. - Резниченко ответил быстро, но  в  его  ответе  почувствовались
нотки растерянности.
   - Нам, советским ученым, товарищ Резниченко, все ясно и сейчас. -  Тон,
которым  это  сказал  Сибирцев,  был  настолько  суровым,  что  Резниченко
вздрогнул, а Пылаев  со  свойственной  ему  мягкостью  попробовал  внушить
Резниченко:
   - Сергей Александрович, да ведь поймите, имеющиеся  в  их  распоряжении
излучатели не способны действовать на большом расстоянии. Мы знаем  теперь
характер излучения. Оно лишь в единичных случаях может  вызвать  некоторые
физиологические  изменения  в  организме   человека.   Учредители   "Новой
бериллиевой", пользуясь этим, стараются посеять панику.
   - Сегодня это паника, а завтра понадобится мои  проект  защиты.  Завтра
всем будет ясно, почему и кто именно его затирал.
   - Затирал? Кто?
   - Зорин. Теперь мне все понятно. Начиная  с  того  момента,  как  Зорин
встречался с американским ученым Эверсом...
   - Из этого ничего не следует, - запальчиво возразил Сибирцев.
   - ...встречался наедине, у себя в кабинете...
   - Послушайте, Сергей Александрович! Вы отдаете себе отчет в том, что вы
говорите? - Сибирцев собрал все внутренние  силы,  чтобы  держать  себя  в
руках, и продолжал тихо и как только мог спокойнее. - Вы  понимаете,  что,
говоря такие вещи о крупнейшем советском ученом, вы...
   - Понимаю!
   Бродовский не узнавал Сергея. Он никак не мог себе представить, что тот
дойдет до такой низости. Резниченко продолжал выкладывать  свои  "козыри":
ему теперь понятно, почему  Зорин  был  противником  его  проекта  защиты.
Беседы с Эверсом привели к встрече на Международном конгрессе, а  затем...
и труп Протасова...
   -  Протасов  был   порядочным   человеком,   он   занимался   "загадкой
Браунвальда", а это меньше всего устраивало людей, которые...
   - Позвольте, позвольте! Капитан Бобров на допросе Никитина...
   Но Резниченко не слушал. Он, что называется, закусил удила.  Бродовский
поднялся со своего места и отошел от стола. Он заложил руки  за  спину  и,
опершись о шкаф, внимательно следил за Резниченко.
   - ...это ловушка Зорина. Он умеет убирать неугодных ему людей. Да,  да,
лично я считаю, что Зорин предатель!
   - Лично я считаю, - не меняя позы, отчеканивая каждое  слово,  произнес
Бродовский, - что ты, Резниченко, подлец!
   Побелевший Резниченко медленно стал подходить к продолжавшему  спокойно
стоять у  шкафа  Бродовскому  и,  не  дойдя  до  него  двух  шагов,  резко
повернулся и выбежал из кабинета.
   В  наступившей  тишине  стало  слышно,  как  из   приемника   вырвались
истеричные слова:
   "До катастрофы осталось..."
   В кабинет вошел секретарь и доложил:
   - Федор Федорович, приехал Викентий Александрович Зорин.
   - Викентий Александрович? - удивился Сибирцев. - Да зачем же  он!  Ведь
он так плохо себя чувствует!
   На пороге появился похудевший,  с  пожелтевшим  лицом,  но  улыбающийся
Зорин.
   - Ага, не ждали?
   - Викентий Александрович, зачем же вы?
   - Пустяки, Федор Федорович, пустяки. Такие "события", -  кивнул  старик
по направлению приемника, - а я  буду  лома  отсиживаться!  Не  могу,  как
хотите, не могу. Ведь как интересно-то!
   Осторожно поддерживая, Сибирцев подвел  Зорина  к  высокому,  стоявшему
спинкой к двери креслу и бережно усадил его.
   - Напрасно, Викентий Александрович, право напрасно приехали. Вам  покой
нужен. Удивляюсь просто, как это Анна Семеновна вас выпустила?
   Старик сжал рот в плотной улыбке так, что клинышек белоснежной  бородки
задрался вверх, хитро зажмурил глаза и потянулся  к  стоящему  возле  него
Сибирцеву. Федор. Федорович наклонился. Зорин доверительно сказал:
   - Обманул ее бдительность.
   - Вот и напрасно. Она заботится о вашем покое...
   - Покой, покой. Ну, хватит обо мне. Покой, нездоров, боитесь расстроить
старика. Хватит. Федор Федорович, да вы подумайте, как хорошо быть  здесь,
со всеми с вами. С молодежью.  Смотрите,  и  Пылаев  здесь  и  Бродовский.
Хорошо-то как, а? Ведь успехи у них какие! Один возвращает людей к  жизни,
другой открыл такое, что... Разве я мог думать... тогда, еще до революции,
что мой маленький приборчик... - Зорин опустил голову на палку и  украдкой
протер глаза. - Хорошо это. Федор Федорович. Мы с вами уже стары. Ой,  как
стары, а вот они сделали для страны такое! Михаил Николаевич,  вы  все-все
должны мне рассказать. Все подробненько, как там в Славино... Ну,  что,  -
тихонько засмеялся Зорин, - прав старик оказался. То-то же, а то нет,  "не
поеду!" Петухи! А где же Сергей, Сергей Александрович?
   В кабинет вбежал Резниченко с бумагой в руках.
   - Вот доказательство того, что Зорин предатель!
   Сибирцев шагнул  к  Резниченко,  но  было  уже  поздно.  Только  теперь
Резниченко увидел,  что  в  кресле,  спиной  к  двери,  сидит  Зорин  -  и
попятился.  Зорин  приподнялся,  опираясь  на  палку,   и   повернулся   к
Резниченко.
   - Что вы сказали, Сергей Александрович, доказательство?
   - Викентий Александрович, - умоляюще начал Сибирцев, - прошу вас...
   - Нет, уж позвольте! - Зорин с быстротой,  которой  от  него  никто  не
ожидал, вырвал бумагу из рук Резниченко.
   Академика Зорина Викентия Александровича изысканно вежливо  благодарили
за  то,  что,  будучи  на  Международном  конгрессе  радиофизиологов,   он
поделился результатами своего открытия, и уведомляли, что  "Лига  спасения
человечества" первую премию в размере 100.000 долларов присуждает ему."
   Бумага выскользнула из рук Зорина, сделала петлю  в  воздухе  и  плавно
легла на пол. Зорин медленно опустился в кресло.
   Его  тонкие  худые  пальцы  поползли  к  горлу  и  сжали  его.   Голова
запрокинулась на спинку кресла.
   - Подло! Ах, как подло!
   Рука безжизненно упала на подлокотник.
   Пылаев бросился к Зорину.  Расплескивая  из  графина  воду,  Бродовский
наполнял стакан. Сибирцев держал палец на кнопке звонка до тех  пор,  пока
не вбежал секретарь.
   - Скорую помощь!
   - Не  надо!  -  Зорин  тяжело  поднялся  с  кресла,  и,  поддерживаемый
Пылаевым, подошел к Резниченко. - Не надо. Я еще достаточно  силен,  чтобы
пережить такое, - академик небрежным жестом указал на  Резниченко.  -  Да,
еще силен! Но это тяжело, да, друзья, очень тяжело.  Вы  счастливее  меня,
Михаил Николаевич. Да, счастливее. Когда вы будете  старым;  когда  у  вас
будут ученики, то среди них уже не будет такого, как...
   - Викентий Александрович! - Резниченко  выкрикнул  это  с  отчаянием  и
мольбой, но Сибирцев не дал ему закончить.
   - Вон! Вон из института!
   - Федор Федорович!
   - Молчите! Вы... вы смогли сделать такое...
   - Я хотел... я думал... для блага Родины.
   - Что? И вы еще смеете говорить о благе Родины? Не таким людям, как вы,
говорить  такие  слова...  Благо  Родины!  Никогда  еще  наша  Родина   не
поддавалась панике, а если и будет что-нибудь серьезное, то  у  Родины,  у
народа нашего есть все нужное, чтобы отразить любое нападение. Да,  любое.
В том числе есть и "Защита 240".



15. "ВКЛЮЧИТЬ РУБИЛЬНИК!"

   Падали первые пожелтевшие листья каштанов. Мокро  поблескивали  дорожки
парка от недавно прошедших уже осенних дождей. В ущельях между холмами  по
утрам залегали туманы.
   Единственным обитателем Вестчестерских лабораторий был  Кранге,  как  и
прежде, с педантичностью совершавший в парке свои утренние прогулки. Здесь
его и нашел Эверс. Неопрятный, сгорбленный, с беспорядочными грязно-седыми
космами и блуждающим взглядом, Кранге был похож на сумасшедшего.
   Эверс был поражен его  видом.  С  чувством  досады  и  сожаления  Эверс
подумал, что старик совсем обезумел, а ведь он еще  нужен  для  проведения
"операции двадцать третьего сентября":  никто,  даже  Диринг,  -  особенно
Диринг, не должен знать, в чем секрет техники "бума". Все  было  полностью
автоматизировано, все двадцать семь излучательных станций  управлялись  по
радио из  Центрального  пункта  и  не  требовали  никакого  обслуживающего
персонала, но здесь, на  Центральном  пункте  для  управления  аппаратурой
необходимо два человека. Эверс отправил Диринга в Вашингтон под предлогом,
что в это ответственное время надо быть в столице, чтобы иметь возможность
в случае надобности "подправить" события.
   Состояние старика очень обеспокоило Эверса,  и  он  уже  подумывал,  не
заменить ли его кем-нибудь другим. Но Кранге, увидев Эверса, преобразился,
в его глазах опять появился свет разума, и он  заговорил  о  делах.  Эверс
вздохнул с облегчением.
   На месте домиков для  подопытных  животных,  теперь  уже  снесенных  за
ненадобностью,  высилось  вновь  отстроенное  массивное  мрачное   здание,
представлявшее собой цилиндр  правильной  формы.  На  его  плоской  крыше,
обнесенной низкой металлической изгородью, торчал целый лес мачт-антенн. В
здании не было ни окон,  ни  дверей  -  вход  в  него  был  устроен  через
подземный туннель.
   Круглый зал управления очень напоминал стальной вестибюль Тайсона в его
"Бизнес Хилл". Так же  поблескивал  металл  цилиндрических  стен,  так  же
плотно  была  подогнана,  единственная  дверь  и  он  так   же   освещался
вмонтированными в верхний карниз лампами дневного  света.  Здесь  не  было
только мозаичного пола, дорогого потолка-купола, все было просто и строго,
а главное - сюда никто не мог проникнуть. Посредине большого круглого зала
на высоте полутора метров от пола возвышалась  продолговатая  площадка.  В
центре площадки был установлен высокий щит  с  нанесенной  на  нем  картой
обеих  Америк.  По  бокам  щита  стояли  легкие  металлические  каркасы  с
аппаратами управления. С потолка к аппаратам шли линии  проводов.  Провода
уходили от приборов в подземные каналы, окружая правильной сеткой  сложную
радиотехническую установку.
   Эверс и Кранге приступили  к  последней  проверке  Центрального  поста.
Эверс подошел к вертикальной стойке с радиомикрофоном и связался по  радио
с дворцом Тайсона в Нью-Йорке.
   -  Сэр  Тайсон?  Говорит  Эверс.  Центральный  пункт   в   исправности.
Приступаем к последней проверке излучательных станций,  -  Эверс  отключил
микрофон. - Герр профессор, включайте общую связь со станциями.
   Эверс  подошел  к  левому  каркасу  и  начал   опробование   аппаратуры
контрольной связи с излучательными  станциями.  При  каждом  включении  на
огромной карте континента  загорались  сигнальные  лампочки  той  станции,
опробование которой производилось в  данный  момент.  Сигнальные  лампочки
давали знать, что исполнительные механизмы на станциях работают нормально.
Безлюдные,   навеки   замкнутые   и   снабженные   взрывчаткой,    станции
автоматически  сигнализировали  по  радио,  что  готовы   выполнить   свою
преступную миссию.
   Эверс  ликовал.  Машины  послушны,  они  не  взбунтуются,   не   смогут
рассказать миру о  его  чудовищном  замысле.  Машины  четко  и  безупречно
выполнят его волю, явятся мощным орудием порабощения людей!
   Одну за другой он проверил все излучательные станции и  снова  связался
по радио с дворцом Тайсона.
   - Сэр Тайсон? Говорит Эверс.  Проверка  готовности  станций  закончена.
Механизмы  работают  отлично.  Прошу  радировать  о  нашей  готовности   к
проведению "операции" генералу Дирингу.
   До начала "операции" оставалось еще два часа. За это  время  надо  было
установить синхронизацию работы всех излучательных станций.
   Ноль часов пятьдесят минут двадцать третьего сентября...
   - Ну, дорогой профессор, - Эверс посмотрел  на  часы,  -  через  десять
минут мы включим автоматику. Пожалуй, теперь нам никто не  помешает,  даже
Крайнгольц.
   - Крайнгольц?!
   - Да, герр Кранге, даже Крайнгольц. Мы с вами у цели. Прошло много  лет
со времени нашей первой встречи, и сейчас мы у цели! Через несколько минут
люди на себе почувствуют влияние наших излучателей. Это будет пока  только
урок, а затем мы проведем "операцию Смерч"! Незримо, издалека, оставаясь в
полнейшей  безопасности,  мы  будем  наводить  ужас,  будем  принуждать  к
повиновению миллионы людей. Самое главное в человеке - мозг...
   - Да, да, мозг! - вскрикнул Кранге, и глаза его засверкали безумием.  -
Все человечество должно мыслить так, как это угодно  арийской  расе!  Мозг
человечества будет в моей власти!
   Кранге бросился к рубильнику аварийного пульта.
   Неправильное включение  могло  нарушить  всю  стройную  систему  работы
излучательных станций.
   - Назад! -  Эверс  схватил  его  за  руку  и  отшвырнул  от  пульта.  С
профессора слетела круглая черная шапочка, седая  шевелюра  вздыбилась  на
его крупной костистой голове. Огромный, угловатый,  с  безумно  блуждающим
взглядом и растопыренными пальцами, он медленно приближался к Эверсу.
   - А-а-а-а! - взревел Кранге и перешел на немецкий язык. - Ты  не  даешь
мне осуществить мою идею! Это ты украл ее у меня! Ты гнался за наживой, за
мировым могуществом, ты обокрал меня, обокрал Германию!
   Прежде чем Эверс успел отстегнуть задний карман, старик взметнулся, как
хищный зверь, и с силой,  которую  придает  безумие,  вцепился  в  Эверса.
Борьба было короткой и неравной, старик быстро слабел.
   Когда Эверс почувствовал, что еще одно усилие - и  он  сбросит  с  себя
обезумевшего Кранге, резкая боль обожгла его лицо.  В  последней  яростной
вспышке Кранге отшвырнул Эверса в сторону, и тот ударился об  острый  угол
каркаса. Кранге снова бросился к Эверсу. Оба свалились с  полутораметровой
площадки, на которой стоял щит. Эверс ударился о  каменные  плиты  пола  и
потерял сознание.
   Кранге поднялся и, дико озираясь, стал пятиться  от  распростертого  на
полу Эверса. Он бросился к двери, уже не  понимая,  что  ее  стальной  щит
открывается  только  при  помощи  радиотелемеханического   приспособления.
Кранге метался в круглом зале до тех пор, пока не наткнулся  на  ступеньки
лесенки у площадки с аппаратурой.
   На карте американского континента мигали разноцветные  лампочки.  Мерно
жужжали приборы.
   Эверс пришел в себя. Кранге, рыча и выкрикивая по-немецки проклятия, на
четвереньках  взлезал  по  лестнице,  приближаясь  к   аппаратуре.   Эверс
попытался привстать. Мешала неодолимая  тяжесть  в  голове.  Он  с  трудом
перевалился на бок и попытался все-таки расстегнуть задний карман.
   Кранге уже взобрался на площадку, выпрямился во весь свой огромный рост
и, схватив тяжелую микрофонную стойку, занес ее над щитом.
   Эверс прицелился.
   Пуля пробила приборы.
   Еще раз. Еще.
   Промахи!
   Кранге обрушил стойку на левый щит.
   Яркая вспышка озарила весь зал. Зазвенело стекло раскрошенных приборов.
   Ослепленный, с опаленными волосами,  Кранге  снова  высоко  поднял  над
головой металлическую стойку.  Эверс  выпустил  четвертую  пулю  -  и  она
пронзила мозг физиолога, половину своей долгой преступной жизни бре