от  времени  года,  погоды  и  других
климатических условий. У нас не бывает засух и неурожаев. Хочется  думать,
что все это только начало. Мы уверены, что наши корма будут внедряться все
шире и шире.  В  самое  ближайшее  время  начнется  строительство  больших
производств по синтезу кормов. Так из воздуха, -  Молчанов  сделал  паузу,
прикрыл от удовольствия глаза (от этого его лицо стало еще круглее), -  мы
получаем питательные вещества.


   Ознакомившись с "фарфоровым залом", Молчанов,  Бродовский  и  нефтяники
условились об испытаниях влияния излучений на обитателей нефтяных пластов.
Договорились об ответном визите микробиологов и радиофизиков для  проверки
результатов лабораторных исследований  в  природных  условиях.  Расстались
довольные друг другом, условившись о встрече в Центральном институте.
   В течение дня Бродовский неоднократно порывался  позвонить  на  участок
опытных полей, но всякий раз в замешательстве отдергивал руку от телефона.
Не терпелось повидаться с Леночкой и было  страшновато,  а  вдруг...  Нет,
нет, он верил - встреча должна принести надежду. И здесь помог Молчанов.
   Шумный, многословный,  он  вел  дело  превосходно,  умел  распорядиться
вовремя и ничего не забывал. Проводив нефтяников и  обсудив  с  Бродовским
причины неполадок биоизлучательных установок "фарфорового  зала",  он  сам
напомнил Бродовскому о его желании посетить "поля под стеклом" и  вызвался
проводить его до участков. Там он познакомил Бродовского  с  руководителем
отдела, заведующим лабораториями, а когда в кабинет вошла Белова, собрался
представить ей Бродовского, но его предупредили радостные  возгласы  Елены
Андреевны.
   Лена протянула Михаилу руку, не выразила никакого удивления  по  поводу
того, что он вдруг приехал и сразу же заговорила  с  ним  так,  будто  они
расстались только вчера и сегодня встретились для делового разговора.
   Бродовский рассказал о своих замыслах, о совете  Зорина  перебазировать
группу в Славино и о том, что было бы неплохо поставить  опыты  на  "полях
под стеклом". Руководитель отдела выслушал радиофизика с интересом, однако
его не очень, как видно, прельщала перспектива принять на опытные  участки
еще одну исследовательскую группу. Бродовский был достаточно дипломатичен,
понимая, что эти вопросы будет решать руководство Центрального  института,
и сказал, что хотел только  ознакомиться  с  условиями  работы  тепличного
хозяйства.  Руководитель  отдела  согласился  на  это  и  попросил  Белову
показать гостю "поля под стеклом".
   К "полям" подъехали, когда уже стало  темнеть.  Машина  остановилась  у
небольшого кирпичного здания, за которые начинались  "застекленные  поля".
Они далеко раскинулись на пологом южном склоне. Входя сюда через кирпичную
пристройку, казалось, что после морозной зимы попал  в  душистое  ласковое
лето.  Под  слегка  наклонной  стеклянной  крышей  тянулись   ряды   буйно
разросшихся кустов помидоров,  расцвеченных  ярко-красными  шарами  спелых
плодов. Между рядами то здесь, то там виднелись огородницы,  собиравшие  в
плетеные корзины январский урожай.
   Над "полями" уже было совсем темно. Холодно чернели над головой  стекла
крыши.  Небольшие  электрические  лампочки  на  поддерживающих  стеклянную
кровлю  колоннах  бросали  на  "поля"  желтый  свет.  "Интересно,  где  же
знаменитое люминесцентное освещение?" - подумал Бродовский. Он  уже  хотел
обратиться с этим вопросом к Лене, но не успел: сделав несколько  десятков
шагов по узкой дорожке между грядок, она подошла  к  возвышавшемуся  среди
зелени пульту и включила микрофон.
   - Преобразовательная?  Дайте  напряжение  третьему  участку.  -  Белова
выключила рубильник,  и  лампы,  так  безуспешно  боровшиеся  с  темнотой,
погасли. Только на пульте люминесцировали нежно-зеленым светом приборы.
   Но вот откуда-то постепенно появляется свет. Непонятно,  откуда  льются
его потоки, заполняя все пространство над  "полями"  ярко-белым  спокойным
сиянием. Казалось, кто-то  невидимый,  могучий  вливает  в  темный  воздух
светлые струи, и сам воздух начинает светиться. Не  остается  теней,  свет
пронизывает все уголки "полей". Растения ожили и затрепетали,  переливаясь
всеми оттенками зеленых листьев, краснея гроздьями спелых плодов.
   - Леночка, ведь это великолепно!
   - Подождите, самое интересное впереди!
   Елена Андреевна посмотрела на приборы, сделала переключение на  пульте,
и все преобразилось. Все пронизывается золотистыми  тонами  так,  как  это
бывает, когда в  ранний  вечерний  час  над  раскаленной  за  день  степью
нависает знойная дымка. Заходит солнце, и уже не жгучее, доступное  глазу,
красное, оно повисает над горизонтом, заполняя все густым, как бы ощутимым
багрянцем.  Так  и  здесь,  над  рядами  плодов,  все  заполняется  нежным
пурпуром. Но и это продолжается недолго: новое переключение  -  и  красный
свет сменяется  золотистым,  а  вскоре  в  золоте  появляются  зеленоватые
оттенки, затем они синеют, свечение становится чистым и нежным, и невольно
вспоминается радостное предрассветное небо, каким оно бывает в звонкие дни
весны. Кажется, открылись необъятные просторы,  нет  больше  и  стеклянной
крыши над этим зеленым царством, повеяло, утренней прохладой.
   Но это не только кажется.
   - Вместе с этим свечением, - объяснила Лена,  -  я  включила  установки
кондиционирования воздуха. Мы выращиваем растения не в душной  "тепличной"
атмосфере. Мы имеем возможность давать им свет не только нужного качества,
нужного спектрального состава, но и, сообразуясь с потребностями растений,
даем  им  сколько  угодно  воздуха  нужного  состава.  На  наших  участках
поддерживается не только нужная температура  и  влажность  воздуха,  но  и
регулируется содержание в нем углекислоты и кислорода.
   С плодовых участков перешли на ягодные, затем  на  участки  тропических
культур и, наконец, на опытные. Здесь были делянки  Беловой.  Первые,  еще
робкие растеньица только  начинали  выклевываться  из  земли.  Лена  низко
наклонялась над ними, любовно касалась их ловкими, умелыми  пальцами  и  о
каждом из них говорила как о прародителе  будущих  поколений  растений,  о
родоначальнике новых, еще не виданных форм.
   Михаил внимательно слушал Лену, но  при  всей  своей  любви  к  зеленым
носителям жизни не умел разделить  ее  восторгов.  Радиофизик  жил  в  нем
настолько  прочно,  что  он  еще  не  умел  видеть  в   слабеньком,   едва
пробивавшемся к свету росточке всего  того,  что  видела  Лена,  да  и  не
старался.  Для  него  было  вполне  достаточно  видеть  Леночку.  В  белом
аккуратном халатике, освещенная волшебным светом, заливавшим  "поля",  она
была особенно хороша. И хорошо было  идти  с  нею  рядом  в  этом  зеленом
пахучем царстве, и хорошо было слушать ее голос, хорошо было думать о ней,
надеяться.
   - Лена!
   - Да, Михаил? - Белова посмотрела на его сияющее  любовью  лицо,  и  ее
глаза потемнели, сузились. - Ты мне что-то хотел сказать?
   - Я хотел... хотел спросить... спросить, как у вас проводится  контроль
количества гормонов, вырабатываемых растениями на свету...
   Лена несколько минут молчала и только потом ответила Михаилу, но  в  ее
голосе уже исчезли восторженные нотки.
   - Теперь, если хочешь, пойдем в лабораторию.
   - Пойдем, - со вздохом ответил Бродовский.
   В лаборатории тепличного хозяйства, кроме  лаборантов,  находилось  еще
несколько сотрудников  отдела.  Пришли  огородницы,  закончившие  вечернюю
смену. Начались расспросы о Москве, о  работах  в  Центральном  институте.
Бродовский рассказал о своем стремлении научиться  управлять  образованием
биоксина в клетках растений, о неудачах, о поисках новых путей.
   - Мы опробовали весь диапазон частот  нашей  аппаратуры,  -  заканчивал
Бродовский, - но анализы не  показали  увеличения  содержания  стимулятора
роста - биоксина.  Осталось  одно:  проверить,  существуют  ли  в  природе
электромагнитные колебания, дающие старт реакциям образования биоксина. Но
как найти эти лучи? И вот, когда я "заблудился", - пошутил Бродовский, - и
попал на станцию метро "Ботанический сад", я подумал, что надо попробовать
выращивать растения без солнца. Я  вспомнил,  что  здесь,  в  Славино,  вы
пользуетесь искусственным источником лучистой энергии и тогда же  подумал,
нельзя ли эти эксперименты поставить у вас.
   Тут же в лаборатории приступили к наметкам плана проведения  опытов.  В
своих  неожиданных  слушателях  Бродовский  нашел  прекрасных  помощников.
Молодежь увлеклась его идеями.
   Не обошлось, конечно, и без шуток: девчата хохотали,  представляя,  как
на  полях  будут  расти  древовидные  папоротники,  шутливо  спорили,   не
разведутся ли в них мастодонты и мамонты, но шутки только оживляли деловую
беседу.


   Душистое,  сияющее  лето  осталось  за  стеклянной  дверью.  Впереди  -
покрытая снегом степь. Она сливается  с  темнотой  горизонта.  До  Славино
недалеко -  город  угадывается  за  низкими  холмами,  в  том  месте,  где
затянутое тучами  желтовато  светится  небо.  Вот  уже  показались  весело
перемигивающиеся в морозном  воздухе  огоньки.  Еще  с  полкилометра  -  и
появятся залитые светом корпуса филиала.
   Лена и Михаил шли медленно, изредка перебрасываясь словами.  Накатанная
снежная дорога то  темнеет,  то  озаряется  голубоватым  светом  время  от
времени выглядывающей из-за туч луны.
   Тишина.
   Легко дышится на воздухе, прозрачном, пронизанном иголочками морозца, и
хочется идти долго-долго, хочется много сказать...
   - Лена!
   - Да, Миша? - ее голос  прозвучал  особенно  нежно  в  чистом,  звонком
просторе. А может... это только показалось...
   - Хорошо здесь!
   - Ты решил?
   - Да! Решил,  Лена.  Завтра  же  еду  в  Москву.  Поставлю  в  дирекции
института вопрос о проведение опытов в тепличных хозяйствах...
   - И?
   - Сюда! К вам, в Славино!.. Надолго.
   Лена молчала. Вокруг искрился  радостный  нетронутый  снежок,  плавными
волнами уходящий  к  далекому  горизонту.  Ничто  не  нарушало  спокойного
однообразия  заснеженной  степи,  только  впереди,  у  дороги,   показался
маленький, сверкавший под луной холмик. Михаил  вспомнил  вечер  в  клубе,
скованную льдом реку и по-детски осветившееся счастьем  лицо  Лены,  когда
она увидела ледяной "домик".
   - Миша, - остановилась Лена. - Миша, ты помнишь?
   Михаил взял ее за  руки  и  долго  смотрел  в  темные,  припущенные  на
ресницах инеем глаза.
   - Леночка, я все помню!


   События развивались так, что накопленные материалы по  "браунвальдскому
делу" и по "сентябрьской" эпидемии энцефалита необходимо было обсудить  на
авторитетном совещании. Особая настороженность  возникла  после  сообщения
Ливенцова и обследования больных моряков в клинике Пылаева. У них симптомы
были значительно менее выражены, чем у людей, побывавших в  свое  время  в
Браунвальде, но не оставалось сомнений: причина болезни одна  и  та  же  -
влияние излучения.
   Напрашивалась мысль - нет ли связи между Браунвальдом и Порто-Санто?  К
чему готовились в Браунвальде - было ясно. К чему же готовятся там, где  в
двадцати семи пунктах наблюдались явления, очень схожие с браунвальдскими?
   Во что же выльются эти события? Этот  вопрос  не  мог  не  интересовать
советских ученых.
   К назначенному часу в обширной  приемной  Сибирцева  начали  собираться
участники совещания. Егоров вошел в приемную, стараясь быть  незамеченным.
Он был взволнован и бледен настолько, что его рыжеватые веснушки выступали
на лице особенно четко.
   - Что, Петр Аниканович, волнуетесь? - спросил его Титов.
   - Я? -  Егоров  привычным  жестом  поправил  очки.  -  Я  не  волнуюсь.
Собственно, почему я должен волноваться?
   - Вы же сегодня основной докладчик.
   - Ах, это...
   - А вас беспокоит другое? - Титов пристально  посмотрел  на  маленького
Егорова, одетого в хороший,  но  мешковатый  костюм.  Тот  отвел  глаза  и
растерянно переспросил:
   - Я не понимаю, что _другое_?
   - Свидание в библиотеке.
   - Какое свидание? - в этом вопросе было больше испуга, чем  недоумения,
которое хотел разыграть Егоров. Титов взял его под руку и отвел в  дальний
угол приемной.
   - Петр Аниканович, совещание  обещает  быть  ответственным,  и  я  хочу
немного успокоить  вас.  Ведь  я  понимаю,  тревожит  вас  эта  история  с
листочком сплава.
   - Иван Алексеевич, так вы знаете?
   - Успокойтесь, мой друг, - мягко улыбнулся Титов, - я все знаю.
   - Мне сказали, что даже с вами нельзя...
   - Правильно. До поры до времени вы ни с кем не должны были говорить  об
этом, а теперь...
   - Значит, вы знали, что я должен был пойти на это свидание?
   - Знал. Капитан Бобров, советовался со мной, прежде  чем  поручить  это
дело вам.
   - Я так хотел поговорить с вами! Хорошо, что теперь уже  можно.  Вы  не
представляете, сколько я пережил в  эти  дни.  Я  даже  переставал  верить
капитану Боброву, а посоветоваться ни с кем нельзя. У  меня  закрадывалось
сомнение: а вдруг и Бобров... Подумайте, секретнейший сплав отдать в  руки
явного врага! Иван Алексеевич, как я рад, что...
   - Давайте сядем, Петр Аниканович. Я расскажу вам кое о чем.
   Титов и Егоров присели  на  диван,  в  стороне  от  собравшихся.  Титов
закурил папиросу  и  только  после  того,  как  затянулся  несколько  раз,
заговорил:
   - Прошлым летом, как вы знаете, я был в Петровском. Вместе с  Бобровым.
Он занимался расследованием этой истории с Никитиным. О ней вы все знаете.
Так вот, помню, в один воскресный день сотрудники филиала  отправились  на
рыбалку. Меня снедало нетерпение поскорее  распутать  всю  эту  загадочную
историю, а капитан преспокойно целый день ловил рыбку. Откровенно  говоря,
меня злило это. Казалось, нельзя терять ни минуты,  а  тут  этакое  нудное
времяпрепровождение. Да, рыболов он заядлый, но оказалось, что  рыбалка-то
ему и помогла. Понял я это только недавно. Теперь он встречает меня  и  не
без ехидства спрашивает: "Что, клюнуло?"
   - Иван Алексеевич, - Егоров глянул в добродушно-хитроватое лицо Титова,
- да не томите же. Расскажите, наконец, в чем дело.
   - А вы разве до сих пор не поняли?
   Егоров усиленно замигал близорукими глазами,  быстро  поправил  очки  и
пожал плечами.
   - Ничего не понял.
   - Не поняли! А сами, простите, послужили удочкой. Рыболов-то наш мудрым
оказался. Когда вы сообщили ему, что вами  как  сотрудником,  занимающимся
"загадкой Браунвальда", заинтересовалась подозрительная личность, он решил
через вас  пустить  приманку  -  листочек  сплава.  На  приманку  клюнули.
Листочек пошел по цепочке, и вся цепочка  начала  излучать.  Шпионы  стали
мечеными, наши приборы  помогли  их  выловить.  Выяснилось,  что  работали
они... - лицо Титова стало строгим, - работали на Эверса. Теперь отлегло?
   Егоров удовлетворенно кивнул, заулыбался, но тут же стал серьезен.
   - А ведь "рыбалка", задуманная капитаном, была рискованной.
   - Почему?
   - А вдруг листочек сплава каким-нибудь образом ускользнул  бы  и  попал
туда... к Эверсу?
   - Это было исключено. Листочек,  который  вам  вручил  капитан  Бобров,
радиоактивен, интенсивно излучает, но это,  конечно,  не  секретный  сплав
БФВ.
   Егоров жадно выспрашивал у Титова все подробности, о которых тот только
знал, оживился, повеселел. Вскоре к ним  присоединился  капитан  Ливенцов,
тоже приглашенный  на  совещание.  Капитан  рассказал  о  своем  посещении
клиники, где были  его  моряки,  показал  составленные  им  к  выступлению
заметки.
   Пришел профессор Сибирцев и пригласил собравшихся в кабинет. Резниченко
отсутствовал. Директор института был даже доволен - не  внесет  сумбура  в
серьезное обсуждение, не будет разглагольствовать о своем проекте защиты.
   Директору института в свое время нравилась пылкость  молодого  ученого,
упорно  отстаивающего  свою  идею  проекта  защиты   от   электромагнитной
агрессии. Казалась привлекательной и смелость выбора  своего,  самобытного
пути, правда, до последнего времени сберегаемого им в  глубочайшей  тайне.
Только  потом,  когда  проект  рассмотрела   правительственная   комиссия,
Сибирцеву стало ясно, что Резниченко выбрал легкий путь.  Защитные  каски!
Нелепо.  Если  уж  начнется  борьба  в  эфире,  если  страна  подвергнется
электромагнитному вторжению, то  способы  борьбы  должны  быть  другими  -
активными и мощными. В начале своих исследований академик Зорин  предложил
систему глушителей, которые могли сбить работу излучателей противника. Это
предложение легло в основу "Защиты 240". Само собой разумеется,  что  тема
эта  была  совершенно  секретной,  Резниченко  своим  проектом   занимался
"любительски", не мог, да и, кажется,  не  хотел  знать  о  том,  что  уже
сделано в этой области. Теперь, когда возникло опасение, не затевается  ли
действительно какая-нибудь авантюра, Резниченко начал "козырять".
   - Мы попросим вас,  Петр  Аниканович,  -  открыв  совещание,  обратился
Сибирцев к Егорову, - сделать сообщение о собранном вами материале.
   Егоров встал за кафедру, справа от которой почти во всю стену обширного
директорского  кабинета  висела  карта.  Коротко,  но  очень  обстоятельно
доложил о собранных им материалах.  Он  начал  с  Браунвальда  и  закончил
Порто-Санто - одним из двадцати семи пунктов.  Случай  с  моторной  лодкой
проливал свет на многое. Теперь  уже  можно  было  точно  охарактеризовать
качество лучей, применявшихся и в Браунвальде и в Порто-Санто.
   После Егорова выступил капитан Ливенцов.
   Собравшиеся  с  напряженным  вниманием  выслушали   оба   сообщения   и
приступили к вопросам.
   В самый разгар совещания вошел Резниченко.
   - Федор Федорович, я прошу извинить меня  за  опоздание.  Мне  пришлось
задержаться.  Получен  чрезвычайно  интересный  материал.   -   Резниченко
волновался,  говорил  отрывисто,  поглядывая  то  на  Сибирцева,   то   на
товарищей, которые сидели за длинным столом, накрытым  зеленым  сукном.  -
Смотрите, - показал он несколько листков бумаги, - смотрите! Это то,  чего
я боялся, что я предвидел,  что  подтверждает  мои  опасения.  Это  должно
заставить и вас, Федор  Федорович,  задуматься  и  поддержать  мой  проект
защиты. Я знаю, вы тоже являетесь его крайним противником, и вы...
   - Сергей Александрович, - лицо профессора постепенно наливалось кровью.
- Вы как будто слишком взволнованны. Не кажется  ли  вам,  что  сейчас  не
время...
   - Нет, именно сейчас время! Это то, -  продолжал  Резниченко  потрясать
бумагами, - что подтверждает мою правоту. Смотрите, вот текст  выступления
в Юнайтед Холл американского астронома профессора Джемса Кларка. Читайте!



11. КОСМИЧЕСКАЯ КАТАСТРОФА

   Сплин, одолевший Диринга во Флориде,  слетел  с  него,  как  только  он
окунулся в  деловую  жизнь  Нью-Йорка.  Диринг  поселился  в  отеле  "Ритц
Карльтон", здесь же он вел и все свои  дела:  его  участие  в  организации
"Новой бериллиевой" должно было оставаться тайной, поэтому ему нельзя было
появляться в южной части Манхэттена. Официально  существовало  предприятие
по выпуску тонкого листового проката из  специального  сплава.  Назначение
проката и рецепт сплава составляли секрет фирмы. Через подставных лиц было
проведено  вложение  основного  капитала,  и  никто  из   немногочисленных
сотрудников фирмы (даже управляющий) не знал, кто  является  ее  подлинным
хозяином. О связи Диринга с "Новой бериллиевой" было известно лишь  одному
человеку, который располагал доверием Диринга и оформлял  все  необходимое
на  бирже.  В  сумрачном  ущелье  небоскребов,  именуемом  Уолл-стрит,  по
соседству  с  банкирской  конторой  "Дж.Пирпойнт   Морган   энд   компани"
возвышалось громадное здание  фондовой  биржи.  Поседевший  на  маклерских
операциях Метью Гойлет был здесь своим человеком.
   В  операционном  зале,   уставленном   рядами   будок-конторок,   царил
невообразимый шум: бесконечные телефонные звонки сотен аппаратов, щелкание
телетайпов,  печатающих  бюллетени  с  последними