растениям  то  количество
излучения, которое они  имели  миллионы  лет  тому  назад,  и  при  помощи
излучателей управлять развитием растений!


   В понедельник утром капитан  Бобров  пришел  в  кабинет  Зорина  раньше
Титова. Окна кабинета выходили на широкий двор института.  В  дальнем  его
конце виднелось приземистое серое помещение проходной. Из  окна  кабинета,
таким образом, можно было наблюдать за всеми, кто входит в институт и  кто
влияет на работу прибора.
   Без пятнадцати девять прибор начал подавать сигналы, и  Бобров  увидел,
как из проходной вышел Никитин, направляясь к корпусу, в котором находился
наладочный зал. Через несколько минут  показалась  Женя  Белова  и  быстро
прошла к тому же корпусу. Сигналы на щитке не появились. Белова  перестала
влиять на приборы!
   За пять минут до начала рабочего дня сигнал показал появление Титова  у
проходной.
   Титов влияет на приборы!
   Капитан опустился  на  стул  и  недоуменно,  но  внимательно  продолжал
следить за щитком. Лампочка вспыхивала постоянно и равномерно, указывая на
пребывание Никитина в наладочном. Но кроме нее, попеременно  зажигались  и
другие, фиксируя путь Титова.  Вот  сигнал  из  излучательного  зала,  вот
замигала лампочка в лаборатории номер три и теперь...
   "Титов должен пройти через вестибюль второго этажа, - подумал  капитан,
пристально всматриваясь в щиток. - А если он направляется прямо сюда, то и
через вестибюль третьего".
   Замигала лампочка вестибюля второго этажа, третьего...
   Оттуда по коридору шагов двадцать...
   Дверь отворилась, в кабинет вошел Титов.
   Поздоровавшись, он вынул из кармана письмо Никитина к Жене  и  протянул
его капитану.
   - Прочтите внимательно,  Петр  Алексеевич.  Мне  кажется,  что  в  этом
сумбурно-лирическом  послании  содержатся  намеки,  которые  помогут   нам
разобраться в деле Никитина.
   Бобров несколько раз перечитал письмо Никитина.
   - Да, Никитин так  и  не  решился  сказать  "все",  хотя,  очевидно,  и
намеревался. Но вы знаете, Иван Алексеевич,  письмо  говорит  больше,  чем
можно подумать, прочтя его. Оно  разрешает  загадку  влияния  Никитина  на
приборы.
   - Что?
   - Да, представьте себе. Больше того, сегодня же мы узнаем,  чем  именно
Никитин вызывал это влияние.
   - И для этого? - нетерпеливо спросил Титов.
   - Для этого я очень попрошу вас, Иван Алексеевич, -  любезно  улыбнулся
Бобров, - пройти к проходной, выйти за территорию института и тем же путем
возвратиться сюда.
   Титов никак не  мог  понять,  зачем  Боброву  могло  это  понадобиться.
Однако, взглянув в его задорно блестевшие глаза,  догадался,  что  капитан
придумал, очевидно, нечто очень важное.
   Иван Алексеевич проделал маршрут, о котором его просил капитан, и через
несколько минут снова предстал перед Бобровым.
   - Иван Алексеевич! - восторженно встретил его Бобров. - Все в порядке -
не мигают!
   - Кто не мигает?
   - Лампочки.  Лампочки,  Иван  Алексеевич!  Прекрасно,  прекрасно!  Ваши
приборы просто чудо как хороши! Сядем. Я вам  расскажу,  как  мы  проведем
основную проверку.
   К приходу Зорина капитан и  Титов  уже  выработали  согласованный  план
проверки и тотчас же рассказали о нем директору.
   Зорин нашел, что это стоит  сделать,  и  распорядился  вызвать  к  себе
Никитина.
   Капитан Бобров  вышел  из  кабинета  спустя  несколько  минут  появился
Никитин.
   - Я поставил  здесь  опыт,  -  указал  академик  на  смонтированные  на
лабораторном столе приборы, - но не имею сейчас возможности делать записи.
Попрошу вас помочь мне. У вас есть с собой какая-нибудь записная книжечка,
блокнот или что-нибудь в этом роде?
   - Да, Викентий Александрович,  -  Никитин  пощупал  боковой  карман,  -
блокнот при мне.
   - Вот и хорошо. Расчертите в нем таблички и  через  каждые  две  минуты
записывайте  показания.  Отмечайте  в  них  время,  температуру   в   зоне
прорастания и показания прибора.
   Никитин сел  к  лабораторному  столу,  вынул  свой  блокнот,  аккуратно
разграфил таблички и, внимательно наблюдая за показаниями приборов,  начал
записи. Зорин устроился за  столом  напротив,  приготовляя  препараты  для
следующего  опыта.  Титов  сидел  у  письменного  стола,   углубившись   в
объемистый том отчетов института.
   Минут через десять зазвонил телефон.
   - Да, Зорин слушает... В наладочном? Хорошо. Я сейчас пришлю.  -  Зорин
положил трубку и обратился  к  Никитину.  -  Вам  придется  оторваться  от
записей. Ничего не  поделаешь,  -  нужно  срочно  пройти  в  наладочный  и
проверить установку второго магнетрона.
   - А опыт как же?  Опыт  прервать,  Викентий  Александрович?  -  спросил
Никитин, указывая на приборы.
   - Нет, нет, опыт прерывать нельзя, я отложу пока препараты и  буду  сам
вести записи. Оставьте мне, пожалуйста, ваш блокнотик.
   Никитин вышел, и Титов быстро подошел к щитку с сигнальными  лампочками
от приборов 24-16.
   - Так, мы послали его в наладочный  зал?  Хорошо,  значит,  прежде  чем
попасть туда, он должен пройти через лабораторию номер три. Верно?
   - Да. В наладочный зал можно пройти и через двор, но не думаю, чтобы он
обходил кругом.
   - Интересно. - Титов взглянул на часы. - Сейчас он уже  должен  быть  в
третьей лаборатории, а там установлен наш прибор. Посмотрим.
   - Думаю, что он уже успел пройти туда.
   - Смотрите, сигналов нет, как это было раньше, когда Никитин  входил  в
лабораторию.
   - Теперь он уже, пожалуй, в наладочном.
   Позвонили в наладочный зал,  и  оттуда  ответили,  что  Никитин  там  и
приступил к проверке установки.
   На щитке сигналов из наладочного не было.
   Титов  взял  в  руки  блокнот,  оставленный  Никитиным,  и   стал   его
внимательно рассматривать.
   - Значит, предположение правильное - все дело в этой книжице.
   Титов позвонил Боброву и пригласил его в  кабинет.  Загадочный  блокнот
снова подвергся испытаниям. Как только его подносили  к  прибору,  стрелка
начинала беспокойно прыгать. Блокнот радиоактивен - это было ясно. Листки,
на которых Никитин писал письмо Жене, тоже радиоактивны. Но почему блокнот
стал радиоактивным? В чем виноват Никитин? Проверка  явилась  лишь  первым
шагом к разрешению этого вопроса.
   Листая блокнот, капитан заметил, как из него выпало  что-то  маленькое,
темное. Он нагнулся и поднял с пола засушенную, почти  совсем  почерневшую
фиалку.


   Прошла неделя со дня памятной встречи в лесу. После вечера у Резниченко
Лене ни разу не пришлось повидать Михаила, но с  Сергеем  она  встречалась
почти каждый день. Сергей со дня на день ждал  решения  комиссии  о  своем
проекте и уже не мог говорить ни о чем другом, как о  том  времени,  когда
он,  наконец,  будет  в  Москве,  когда  сможет,  как  однажды  выразился,
"зажить". Слово это  врезалось  в  самое  сердце,  и,  кажется,  оно,  это
маленькое слово, решило все.
   Отпуск подходил к концу. Вот еще два дня и... ехать или остаться здесь,
с Сергеем? Даже подумать тяжело, что больше не будет видеть его, не  будет
с ним и все же с каждым днем становилось яснее - не выйдет ничего у них  с
Сергеем. Все дальше и дальше он уходил  от  нее  и  становился  все  более
непонятным, чужим.
   - Я завтра еду, Сережа, - сказала она, и вдруг сразу стало  легче.  Так
трудно было принять решение, а когда внезапно,  сами  собой  вылетели  эти
слова, почувствовала, что именно так надо.
   - Едешь? Куда?
   - Домой, в Славино.
   - Что, агитация Михаила повлияла?
   В первый раз Сергей предстал перед нею в таком отвратительном  виде,  в
первый раз подумала, что вот он весь здесь - своевольный,  раздражительный
и очень, несправедливый. Да, да, несправедливый. До слез стало  горько  от
сознания, что он может подумать такое, может...
   Лена не ответила ни слова и тихонько отошла от Сергея.
   - Лена! - он догнал ее, схватил за плечи,  и  в  голосе  его  появились
прежние, такие любимые нотки. - Леночка! Я не смогу без тебя, Лена!
   - Я тоже... - Лена высвободилась из его объятий. - Мне тоже будет очень
трудно без тебя. Но я и с тобой не смогу. Ты понимаешь, не смогу!


   Даже провожая Лену на  станцию,  Сергей  все  еще  не  верил,  что  она
уезжает. Не на несколько дней, чтобы оформить перевод, а навсегда. Уезжает
от него, уезжает в такой момент, когда, казалось,  уже  все  было  решено.
Почему? Неужели... Ее отъезд вызывал у него  обиду  и  даже  злость.  Лене
больно было при мысли, что Сергей так и не понял причины отъезда, так и не
поверил, наверное, что и ей тяжело.
   "Неужели  он  действительно  считает,  что  причиной  всему  встреча  с
Михаилом? Неужели Сергей не в состоянии понять... И это сейчас! А  что  же
будет дальше?.. Может быть, я ошибаюсь?" - промелькнула мысль в  последнюю
минуту, когда Сергей обнял ее на прощанье, и снова стало так  хорошо,  что
захотелось выбежать из вагона, остаться.
   - Лена!
   "Что скажет он сейчас? Какие слова найдет в эту минуту?" - пронеслось в
голове.
   - Лена, почему ты не хочешь подождать несколько  дней?  Решится  судьба
моего проекта и...
   Лена отстранилась от него и прижалась лбом к оконному стеклу вагона.
   - Лена, ты больше не любишь меня?
   - Не знаю, - едва слышно проговорила она, не  глядя  на  Сергея.  -  Не
знаю...  Мне  было  так  хорошо  с  тобой...  Но  только  было...  Ты  так
изменился... я люблю уже не тебя, а только воспоминание о тебе,  каким  ты
был когда-то.
   За окном медленно поплыл перрон. Сергей на ходу выскочил  из  вагона  и
затерялся в толпе.
   "Где он?"
   И вдруг в толпе мелькнуло лицо Михаила. Он не рискнул прийти проводить.
Ну, что же...
   Станция Петровская осталась позади. Поезд набирал скорость.


   Женя решила твердо - надо пойти к Зорину.
   После беседы с Иваном Алексеевичем стало еще тревожнее.  Она  понимала,
что Титов старался ее успокоить, всей душой разделял ее тревоги и по всему
было видно,  как  глубоко  его  трогала  ее  судьба,  как  внимательно  он
вдумывался, стараясь разобраться, что же произошло с Андреем. Она начинала
догадываться, что "плановик из главка" приехал сюда,  по-видимому,  совсем
не для проверки финансовых дел.
   Неожиданно для себя решила она отдать ему письмо Андрея.  Женя  поняла,
что иначе нельзя. А ведь только накануне  собиралась  всегда  хранить  эти
листочки, никому не показывать.
   Как только она взяла со стола Никитина листочки с такими  дорогими  для
нее строками, как только прочла их и всем существом почувствовала огромную
радость: "Любит он. Любит ее!" - решила  беречь  их.  Если  даже  случится
что-нибудь с Андреем, то пусть они,  эти  маленькие  бумажечки,  принесшие
столько радости и тревоги, останутся у нее.  Фиалку  она  оставила  в  его
блокноте. Пусть и  он  вспоминает  тот  чудесный  апрельский  день,  когда
бродили в лесочке, и она нашла первую весеннюю фиалку. Он попросил  у  нее
тогда эту фиалку, и она поняла, что он просит, чтобы она любила его...  Он
положил фиалку в блокнот, спрятал его на груди... Милый, сколько  нежности
в нем, в большом и сильном! Тогда не было в  его  глазах  этой  страшинки,
тогда они были ясными и их не  затуманивал  испуг.  Они  смотрели  на  нее
открыто, такие глубокие и любящие, а теперь... Что же случилось с ним?
   Весь день после вечеринки у Сергея она  вспоминала  разговор  с  Иваном
Алексеевичем.  Тогда  впервые  ей  стало  страшно.  До  этого  вечера  еще
казалось, что все будет хорошо, все как-то обойдется, выяснится с  Андреем
и, как знать, быть может, они еще будут счастливы.  О,  как  бы  они  были
счастливы, если бы смогли быть вместе! Да, казалось... Но тогда,  вечером,
в полумраке веранды  впервые  закралось  в  душу  страшное,  незабываемое.
Браунвальд... Необычайное открытие, которое может  принести  столько  благ
людям и которое... Браунвальд... Зверски изуродованные  люди...  Опасение,
что открытие и теперь  стремятся  использовать  во  вред  человечеству,  и
сейчас работают над тем, чтобы наводнить мир  губительными  волнами,  ищут
возможности подобраться к секретам советской науки... А если и Андрей?!.
   Больше  всего  хотелось  пойти  к  Зорину.  Он  мудрый,  душевный.   Он
разъяснит, поможет, успокоит. Он поймет ее.
   Работа не шла на ум. Все утро Женя порывалась попасть к Зорину.  То  он
был занят, то одолевали сомнения и нерешительность. Все утро  она  сновала
по коридорам второго и третьего этажей главного корпуса. В кабинет входили
и  выходили  сотрудники.  Вошел  и  вышел  заместитель  директора.   Вышел
незнакомый, никогда не появлявшийся в филиале человек.  Теперь,  наверное,
там уже нет никого. Женя спросила у секретаря, кто у директора. "Титов", -
ответила секретарь. Женя быстро вышла из приемной, почему-то  не  хотелось
встречаться с Иваном Алексеевичем - и на лестнице столкнулась с Никитиным.
Он спешил к Зорину.
   Тоскливо сжалось сердце, и  уже  ни  за  что  не  хотелось  уходить  от
заветных дверей, пока не выйдет оттуда Андрей. В вестибюле третьего  этажа
можно было тихонько сидеть на стуле за большим шкафом. Отсюда хорошо видна
часть коридора с огромной белой дверью, ведущей в приемную директора.
   Пять, десять, пятнадцать минут...  Из  кабинета  вышел  Никитин.  Глаза
безумно блуждают, бледен... Что произошло у Зорина? Никитин шел, казалось,
ничего не видя перед собой. Он не заметил и Женю,  вставшую  со  стула,  и
быстро направился к лестнице. Женя уже собралась окликнуть  его,  когда  к
ней подошел старший лаборант спецлаборатории.
   - Евгения Андреевна, вас уже два часа ищет начальник отдела!
   Оставшиеся до окончания рабочего дня  три  часа  показались  вечностью.
Таблицы сливались в расплывающиеся  полосы  непонятных  и  ненужных  цифр.
Звонок пришел как спасение. Судорожно собрав все документы, Женя поспешила
в секретную часть. Наконец, документы сданы и можно бежать  в  наладочной.
Пусть будет что угодно, но  увидеть  Андрея,  спросить,  что  произошло  у
Зорина!
   В наладочном Никитина нет.
   Женя обежала все помещения, в которых он только мог находиться.
   Никитина в институте не было.


   Еще не зажглись  фонари  на  перекрестках,  но  уже  выплыла  огромная,
охряно-красная луна и в нерешительности повисла над перелеском.
   Женя быстро, делая вид, что спешит в магазин, прошла по улице  и  около
домика, где  жил  Никитин,  замедлила  шаг.  Посмотрела  на  окна.  Ставни
закрыты, темно. Непонятно - дома он или еще не приходил.
   В ярко освещенном магазине людно, и это  кажется  особенно  невыносимо.
Женя поспешно покупает что-то совсем ненужное и почти  бегом  отправляется
обратно.
   Улица пустынна. На  углу  фонарь  спокойно  заливает  своим  желтоватым
светом несколько домиков, а дальше, до  следующего  фонаря,  и  домики,  и
зелень погружены в голубоватый лунный полусвет.
   Теперь сквозь ставни видны яркие полосы света. Дома! Женя притаилась  в
тени акации у изгороди соседнего дома. Она слышит, как бьется  ее  сердце.
Страшно оставить любимого в такие минуты и страшно от  мысли,  что,  может
быть, он... Нет, нет, не  верится,  надо  пойти  к  нему.  Сейчас,  именно
сейчас, когда ему так тяжело, хочется быть с ним и хотя бы нежностью своей
помочь ему. Но удерживает не то девичий стыд, не то страх перед  тем,  что
он оттолкнет теперь ее или убежит, как в тот вечер, когда написал "люблю"!
   Скрипнула калитка. Женя всем телом прижалась к изгороди и замерла.
   Никитин  выглянул,  опасливо  посмотрел  по  сторонам  и,   все   время
оглядываясь, пошел в конец поселка, за которым начинался карьер.
   Улицу он миновал в тени изгородей и, подойдя к выгону, не  пошел  через
него напрямик, а стал медленно и осторожно пробираться вдоль огородов.
   Последние надежды на то, что его тайна так и не будет раскрыта, рухнули
после вызова к Зорину. Все кончено. Пропал! Но как  это  могло  произойти?
Как узнали, что блокнот... Он сам забыл о нем, забыл,  что  именно  с  ним
пошел в ту ночь...
   "Следят или нет?" - Никитин пугливо озирался,  останавливался  и  снова
пробирался к станции железной дороги.
   Все тело пронизывал  страх,  противным  холодком  подползая  от  ног  к
сердцу, а в голове все путалось, все смешивалось воедино - и то, что  было
давно, много лет тому назад, и то, что происходило теперь... Была такая же
ночь. Луна, поблескивали рельсы  узкоколейки,  и  он  спешил  на  станцию.
Встретиться надо было на станции, а  он  опаздывал.  Встретились  там,  на
линии от завода к карьеру... И сейчас  рельсы...  Нет-нет,  теперь  рельсы
проложены гораздо дальше, а на том месте... Бурьян,  темные  кусты  встают
под мертвенным светом луны, словно какие-то зорко следящие фигуры.
   "Следят,  преследуют!"  Вот  мелькнула  какая-то  тень  сзади  и   даже
почуялось, что тишину прорезал крик.
   Бежать, бежать! Но куда? Все равно.
   А может быть, это показалось, может, ничего и  не  знают?  Нет.  Книжку
оставили у себя. Зачем? Почему академику  понадобилось,  чтобы  именно  он
делал записи? Почему присутствовал этот инженер  из  главка?  Но  как  это
случилось? Как узнали, что именно в этой книжке он  нес  листочек  сплава,
завернутый в кальку, и  здесь  передал  ему?  Он  сам  забыл  о  книжке  и
теперь... Нет, это было тогда... Или это он сейчас идет встречать _его_?..
Нет, это было тогда. Тогда не следили, но и тогда было  страшно,  а  потом
стало легко... Цепь была оборвана, и можно было жить. Все было кончено. От
_него_ никто не приходил... Но как узнали?.. Блокнот лежал среди  ненужных
книг, беря его, он забыл, что тогда из этой же книжки он вынул  и  передал
ему листочек. Тот вложил его  в  свою  книжку,  и  теперь  она  вместе  со
сплавом... "Ведь сплав не попал никому в  руки.  Никому!  Сплав  и  сейчас
где-то здесь!" Вдруг волна какой-то смятенной радости охватила Никитина, и
он бросился в сторону от узкоколейки, туда, к  зарослям  бурьяна,  но  там
почудились шевелящиеся тени, и он ринулся назад к рельсам.  Он  оглянулся,
позади белела чья-то фигура, а  внизу,  под  откосом,  показалась  другая,
темная, устрашающая.
   Светлая фигурка приближалась и что-то кричала.  Темная  взбиралась  все
выше по откосу, все ближе подползала к рельсам: запоздалый  пешеход  решил
сократить путь и  пробирался  напрямик  от  станции  к  поселку  по  давно
заброшенной дороге. Вот он уже показался над рельсами  и  под  его  ногами
зашумела, осыпаясь, порода. Никитин попятился назад.
   Карабкавшаяся по насыпи фигура опять вынырнула из темноты и крикнула:
   - Дайте же руку!
   Женя подбежала к Никитину. Запыхавшись, сна  не  "могла  выговорить  ни
слова и только прильнула к нему. Никитин, не спуская обезумевших  глаз  от
протянутой" к нему руки, постепенно пятился назад, потом оттолкнул Женю  и
дико закричал:
   - Это он!
   - Андрей! Андрей! Что с тобой?
   Никитин бросился бежать по шпалам.  Он  вилял  из  стороны  в  сторону,
перепрыгивал через кучки породы, падал, поднимался  и  снова  бежал.  Женя
бежала за ним, не переставая звать его, но силы покидали ее. Она отставала
все больше и больше и, наконец, споткнувшись, упала.



7. ВСТРЕЧИ

   Предварительные эксперименты Эверс мог считать удачными -  в  период  с
двадцатого по двадцать пятое сентября все двадцать семь  пунктов  работали
неплохо. Неприятно, конечно, что получились  осложнения  в  Порто-Санто  и
пришлось убрать этого Питерсона, но даже это, пожалуй, не должно  повлиять
на дальнейший ход событий, - думал Эверс. Клифтон  молодец,  все  же.  Его
ребята довольно ловко уладили дело.  Хуже  другое.  Излучатели  не  только
подавляли деятельность живых организмов,  вызывали  не  только  состояние,
близкое к летаргическому сну, но и почему-то, по  причинам  совершенно  не
понятным Эверсу, - заболевания энцефалитом. Медики подняли шум,  в  прессе
появилось много статей о возобновившейся эпидемии,  а  это  уже  никак  не
могло способствовать осуществлению планов Эверса.  Впрочем,  это  все  уже
позади. Пройден первый этап, и надо готовиться к следующему. У Крайнгольца
не удалось выудит