ва Учитель
пропустил мимо ушей мои слова о летающем озере, теперь вот потешается пан
Плугарж.
 
   - Вещий Олег не верит в вещие сны, - сказал он. - Можно я закурю?
Спасибо... Почему Олег был вещий? Вещать - значит говорить, да? Он красиво
говорил?
 
   Черт возьми, да он и впрямь подтрунивает надо мною! Самое время
ответить кое-чем на его летописные цитаты. Минут десять я невозмутимо
растолковывал ему, как на лекции, происхождение слова "вещать".
 
   - Теперь сами решайте, каким был князь Олег, - закончил я, -
прозорливым, или предсказывающим будущее, или предусмотрительным, или
долгоживущим, или поучающим. Кстати, у нас на Руси вещуньей называют
ворону. Например: каркала б вещунья на свою голову. Или: вещунья за море
летала, да вороной вернулась.
 
   Зденек осторожно дотронулся рукою до моей руки.
 
   - Не обижайтесь на меня, Олег. Иногда в жизни спасает только шутка.
Когда увидите колючую проволоку вокруг Сигоны, согласитесь со мной.
 
   - А когда я увижу эту проволоку? - вырвалось у меня.
 
   - Через четверть часа. Сигона рядом с Чивитой.
   Точнее Чивита над Сигоной.
 
   Так вот отчего разъехалась экспедиция!.. Жаль, что Учитель вчера об
этом не сказал. Да и я хорош гусь, вернее, не гусь, а ворона. Кто мне
мешал в гостинице постоять в холле перед огромной разноцветной картой
Сицилии? Надо немедленно купить путеводитель...
 
   Чем ближе к морю, тем чаще унылый пейзаж оживлялся ползущими по склонам
виноградниками, зарослями фисташковых деревьев. На Сицилии нет озимых, и
желтые скошенные поля нигде не прерывались островками зеленых побегов.
 
   Чивиту мы заметили издалека. На высоком холме обозначились
полуразрушенные крепостные стены.
   Их зубцы подпирали голубое эмалевое небо.
 
   - Стена тянулась вокруг Чивиты примерно на километр, - объяснял Зденек.
- Сейчас завернем налево, поползем в гору. Подъем довольно крутой.
 
   Вблизи Чивита оказалась еще внушительней. Выдвинутая вперед от стены
въездная башня возвышалась метров на сорок, не меньше. Мощные контрфорсы
упирались в каменные блоки стен, окаймленных глубоким рвом. Когда-то
попасть в город можно было только через подъемный мост. Теперь на этом
месте лежали две железные балки с деревянным настилом. Я указал на них и
повернулся к Зденеку:
 
   - Представляю, каково вам было затащить сюда эти игрушки. Неужели
обошлись без подъемного крана?
 
   - Весьма просто. Наняли грузовой дирижабль и управились за два часа.
Правда, до этого целая неделя потратилась на бетонные опоры.
 
   Гулкие своды башни. Опять подъем по дороге, мощенной черными плитами.
Слева развалины театра - розово-серые колонны с изящными капителями.
Дальше - полукружье довольно крутых ступеней и почти разрушенная колоннада.
 
   - Это гипподром, - сказал Зденек. - Мы откопали здесь бронзового орла.
Его поднимали перед началом скачек. Нашли также алтарь Посейдона, одного
из покровителей ристалищ.
 
   - Остается раскопать бронзового дельфина, которого опускали в конце
скачек, - нелепо бухнул я: мы, мол, тоже не лыком шиты по части увеселений
древности.
 
   - О, в Чивите копать да копать! - сразу оживился Зденек. - Сергей
Антонович просил бросить все силы на обсерваторию, но мы пока увязли возле
бассейна с цветной керамикой, он еще левее.
 
   - Обсерватория, наверное, была на самой макушке холма?
 
   - Это мы окончательно выясним вместе. Видите вон те разноцветные
брезентовые домишки? Здесь и располагается наша злосчастная экспедиция.
Половина из них теперь пустые. Советую занять сиреневый домик.
   Там изнутри приколоты превосходные репродукции - Рафаэль, Джорджоне,
Веронезе, Брейгель. Когда вспыхнула эпидемия" хозяин домика сбежал в свою
Швецию.
 
   - И картины завещал мне? Благодарю,-сказали.
   Машина остановилась возле домиков. Рядом стоял светло-коричневый
микроавтобус. Я внес свою сумку и вернулся к Зденеку.
 
   - Все наши на раскопе, - сказал он, потирая поясницу. - Обед в
двенадцать. Рабочие уезжают обедать на три часа. К себе домой, в
Агридженто. Таков здешний обычай. Зато трудятся они превосходно.
 
   До обеда оставалось чуть больше часа. Мы условились, что Зденек сходит
на раскоп, а я пока что подымусь на Дозорную башню, похожую на маяк.
 
   Я долго взбирался в полумраке по стертым покатым ступеням винтовой
лестницы, дважды ударившись головой о выступы. Но наверху мои усилия
вознаградились.
   Казалось, отсюда видна и вся всхолмленная Сицилия в объятиях
Средиземного моря, и очертания других морей и материков. Представляю, как
потрясалась душа от этого вида в древности. Рукою было подать до небес, до
всевечного обиталища грозньгх, карающих, веселящихся, милостивых,
погибающих и воскресающих богов. Здесь человека уже пронизывали лучи
космоса, мироздания, миропорядка, несущие на Землю тихую музыку звезд...
   "Перетащу-ка сюда вечером матрац и буду спать ближе к небу", - решил я.
Вспомнились родные горы ТяньШаня, найденная и потерянная Снежнолицая, дед,
ведущий беседы с деревьями и цветами, как с детьми...
 
   - Понравились вам картины в домике? - вывел меня из задумчивости голос
Зденека. Он тяжело дышал, и пот лил с него градом. - Не представляю, как
сюда поднимались в тяжелых доспехах.
 
   - Картины приятные. Жаль, что репродукции, а не оригиналы, - протянул
я. В конце концов никто не приглашал его на башню, можно было подождать и
внизу.
 
   Последовавший быстрый ответ на мою реплику убедил меня, как тонко он
чувствует любую ситуацию:
 
   - Башня очень крепкая, Олег, - сказал он. - Она не рухнет под тяжестью
двоих... По дороге мы говорили о Сигоне. Вот она, слева под нами. В
древности город лежал на пяти холмах. На самом высоком был храм Юпитера.
Самый низкий холм занимало довольно жалкое кладбище - для нищих, рабов,
бродяг. Отсюда его плохо видно, мешает западная башня.
 
   - Где же стена из колючей проволоки?
 
   - Проволоку с такого расстояния не заметно, нужно зрение орла. Но можно
различить бетонные столбики.
   Увы, ни одного столбика я не разглядел.
 
   - Зденек, там, за Сигоной, большая гора, - указал я пальцем. - Тоже
древняя крепость?
 
   - Гору называют Поющей. Это вулкан. Последний раз он пробуждался в
восьмом веке. На вершине Поющей были причудливые скалы. Из туфа и
песчаника.
   При сильном ветре с моря гора пела.
 
   Я с интересом начал всматриваться в размытые полуденной дымкой
очертания горы. Потом сказал:
 
   - Что значит: "гора пела", "скалы были"? Почему в прошедшем времени?
Кроме того, мне мерещатся на ней какие-то сооружения. Или это мираж?
 
   - Ракетная база. Американская. Они разровняли скалы, которые пели. Уже
лет пятнадцать прошло, - жестко отвечал Плугарж. И, видимо, прочтя на моем
лице удивление, продолжил: - О, янки здесь не церемонятся. Возможно, нас
сейчас разглядывает в перископ капитан их подводной лодки. Атомной. Или
над нами летит их бомбардировщик. Или покажется на горизонте американский
авианосец. Карманы их парней раздуты от долларов. Они разгуливают по
злачным местам и в одиночку и компаниями.
 
   - Да, янки народец компанейский, - сказал я. - Жалею, что наши отцы
встретились с ними на Эльбе, а не на Сицилии. Теперь Европа не стонала бы
от заокеанских громил.
 
   - Увидим Европу еще и без этих громил, - сказал Зденек.
 
   Мы помолчали, слушая шум моря. Только теперь я понял, что Чивита была
неприступной в полном смысле слова: стена, обращенная к морю, висела над
пропастью.
   Я сказал о своем открытии Плугаржу. Вместо ответа он поглядел на меня
не без угрюмости.
 
   - Ну а все же, Зденек, не с дирижаблей же сюда сбрасывали десант, к
примеру, при Ганнибале?..
 
   - Зачем дирижабль? Во все времена в любом народе находился подлец,
предатель, иуда. Готовый за лишнее колечко для шлюхи, за лишний кусок сала
подставить своих сородичей под топор. Стариков. Девушек.
   Младенцев. Так пало подавляющее большинство крепостей. Повсеместно.
 
   - К сожалению, вы правы, - сказал я. - Для меня эти подлецы - главная
загадка мировой истории.
   Все остальное более или менее объяснимо.
 
   - Слишком печальная загадка, пап Преображенский. Одни подлецы продают
сородичей. Другие продают просторы морей для атомных церберов. Третьи -
горы для ракетных баз. Откуда у них такая прыть, такой размах в
купле-продаже?
 
   Я сказал:
 
   - Размах и прыть вот откуда. От отсутствия воображения. От слепоты
душевной. От ненасытимой жадности. Не видят, что ради наживы, сиюминутной
выгоды губят красоту. Красоту людей. Живой природы. Да и неживой тоже
достается.
 
   - Я думал об этом не раз, - вздохнул Зденек. - Как-то спросил хозяина
нашей скромной гостиницы:
 
   "Синьор Рубини, вот вы так красочно рассказываете о своей мечте:
роскошной вилле с подземным гаражом и бассейном. Представьте себе, вы
можете хоть сегодня стать ее хозяином. Только взамен в солнечной системе
не станет, извините, Луны. Согласны на такое?" - "Бог с нею, с Луною, -
бойко отвечает синьор Рубини. - Я над виллой фонарь на пинию повешу, в
форме полумесяца..."
 
   Зденек начал спускаться, пригласив меня отобедать в красной палатке
минут через десять.
 
   ...Как распутать фантасмагорию вчерашнего вечера и сегодняшнего дня?
Как развязать узлы на бесконечной веревке, протянутой над Сигоной
неизвестно кем в неизвестно каких целях? Надо поделиться с Учителем
некоторыми соображениями, прежде всего о ракетной базе.
   Но пока еще все слишком неопределенно. Да и база как база. Мало ли их
понатыкано по всему глобусу...
 
   Мне снился городок у моря в долине между Чивитой и лишенной голоса
Поющей горою. На пяти холмах Сигоны в неестественно тусклом, как бывает
лишь в Заполярье, свете луны чернели развалины античных строений с
величавым храмом Юпитера. Других развалин я не видел. Но зато из круглого
огромного окна, будто сквозь диковинный прибор ночного всевидения,
позволяющий взору проникать сквозь стены, я увидел вдруг всех жителей
Сигоны. Они словно покоились в глубинах мерцающих вод: вольно
разметавшиеся во сне девушки, скрюченные подагрой старики, влюбленные,
вдовы, подростки. И беззвучно кричащие младенцы со склоненными над их
колыбелями встревоженными матерями. И старца слепого, запрокинувшего возле
причала голову ввысь, как бы впервые увидевшего небо. И священника,
спящего в часовне Сан Джузеппе и знамением крестным осенившего себя в
беспокойном сне. И бодрствующего художника с длинной спутанной бородой: он
клал на картину мазок за мазком, но кисти я не замечал, и оттого
представлялось, что- длиннобородый дирижирует сном сограждан или
пересчитывает звезды на странно приблизившемся к городку небосводе. Земная
красота для спящих не существовала. Они были там, где мертвые и
нерожденные: в небытии.
 
   Внезапно - опять-таки в моем сне - над Сигоной обнаружилось нечто
парящее в воздухе. Оно смахивало на великанью шляпу. Из шляпы, как из
машины для выдувания мыльных пузырей (такую машину я видел в английском
фильме "Повелитель облаков"), стали вылупляться полутораметровые воздушные
шары, оседая наземь. Там, где они оседали, виденье спящих людей гасло.
Шары роились в потоках ночного ветра, как пузырьки в стакане газировки. На
городишко сползла темнота, еле одолеваемая ущербной луной. Шляпа исчезла.
И сразу вокруг Сигоны, точно сказочный змий, поползла и замкнулась стена
колючей проволоки.
   В миг, когда голова и хвост змия сомкнулись, от храма Юпитера к вершине
Поющей горы вознеслась молния.
   Она опять высветила в небе лицо Снежнолицей...
 
   Я очнулся. Неумолчно свиристели цикады. Дозорная башня поскрипывала и
покачивалась, как будто я спал в дупле старого дуба. К берегу шествовали
рафинаднобелые шеренги волн, подгоняемые луной. В мертвой Сигоне ни огня,
только смутные шевелящиеся лунные тени.
 
   Со стороны моря донесся ровный гул, словно пылесос включился. Гул
постепенно нарастал. Пепельное облачко заслонило серп луны, и когда опять
просветлело, я увидел это. Оно висело над кипарисами, окаймлявшими причал
в Сигоне. До той поры я не очень-то верил вдохновенным повествованиям о
неопознанных летающих объектах, а тут и сам стал свидетелем явления
необъяснимого.
 
   Она, казалось, выпорхнула из моего сна, эта великанья шляпа, только
вместо вылупляющихся шаров выпустила тончайший фиолетовый луч. Он пробежал
по причалу, уперся в чернеющее строение, скорее всего будку, куда обычно
на зиму складывают пляжные зонты, лежаки и прочую дребедень, и вскоре
угас. Я вцепился в каменные перила башни и не дышал. Как только луч угас,
шляпа двинулась восвояси - в сторону моря, правее луны, на юг.
 
   Я уже потерял шляпу из виду, когда будка загорелась. Языки огня
выхватывали из темноты железные переплетения пляжных навесов и белые
стрелы волноломов.
 
   Что это все значит? В моем сне смешались и рассказ Иллуминато Кеведо, и
эвакуация Сигоны, и лицо Снежнолицей из вчерашнего ночного виденья с
балкона над заливом в Палермо. Предположим. Но при чем здесь сон, если я
воочию вижу горящую будку, подожженную вовсе не молнией, черт побери!
Стало быть, газетные сообщения не бред? Эти огненные языки, эти снопы
искр, роящиеся и тающие в небе, - это что, галлюцинация, продолжение сна?
 
   Я спустился с башни. На моих часах было половина второго. Зденек ничего
не понял и нехотя стал одеваться. Когда я попросил его не зажигать фонарик
и разговаривать шепотом, чтобы не встревожить экспедицию, он начал
чертыхаться. Наконец он нашарил очки и пошел за мною к пролому в западной
стене.
 
   - Скорее, пан Плугарж, - подгонял я его. - Не то все сгорит и ничего не
увидите.
   Будка на причале догорала.
 
   - В честь кого такой фейерверк? - спросил Зденек и зевнул.
 
   - По случаю моего приезда. Вы способны наконец прийти в себя? -
разозлился я.
 
   - О, ночью вы еще учтивей, чем днем, пан Преображенский, - отвечал он.
 
   Пришлось извиниться. Потом я сказал:
 
   - Зденек, я только что своими глазами видел "летающую тарелку".
Надеюсь, вы мне верите?
 
   - Археологи - самый правдивый народ, - сказал он. - Только, умоляю вас,
в другой раз будите меня до прилета летающих, как выразились, тарелок, а
не после. Чтобы у меня была возможность спокойно натянуть штаны.
 
   Я снова извинился, и он ушел досматривать сон.
   Что ж, его скептицизм объясним. Я сам, помню, поднял как-то насмех
полярного летчика, который утверждал, будто над морем Лаптевых его самолет
чуть ли не полчаса был сопровождаем-ярко-желтым сплющенным шаром с
несколькими отверстиями, причем сплющенный менял направление с легкостью
солнечного зайчика.
   Да, скептицизм объясним... Но эти тлеющие огоньки на причале? Как
поступить дальше?
 
   Я давно убедился, что ощутимых результатов добиваешься только тогда,
когда поступаешь непредвиденно для окружающих, а порою и для себя самого.
Руководствуясь лишь интуицией - и ничем более.
 
   И я решил спуститься к мертвой Сигоне.
 
 
                         7. Неназначенное свидание 
 
   - ЗОНА, КАК ВЫГЛЯДЕЛ БЫ Я, БУДУЧИ РАЗУМНЫМ ПОТОМКОМ ДИНОЗАВРА?
   - ТЫ БЫЛ БЫ ВЫШЕ НА ДВЕ ГОЛОВЫ. НАМНОГО СИЛЬНЕЙ. КОЖА У ТЕБЯ БЫЛА БЫ
 СПЛОШЬ ЗЕЛЕНАЯ. ИСКРЯЩИЕСЯ КРАСНЫЕ ГЛАЗА РАЗМЕРОМ С КУРИНОЕ ЯЙЦО. ЗРАЧКИ
 КАК У КОШКИ - ПРОДОЛГОВАТЫЕ. АБСОЛЮТНО ГОЛЫЙ ОГРОМНЫЙ ЧЕРЕП БЕЗ УШЕЙ. РУКИ
 И НОГИ - ТРЕХПАЛЫЕ.
   - И ТЫ НЕ УЖАСНУЛАСЬ БЫ МОЕМУ ВИДУ? БУДЬ Я ДАЖЕ БЕГЕМОТООБРАЗНЫМ?
 СТРЕКОЗОПОДОБНЫМ? ТРИТОНОВИДНЫМ?
   - ИЛИ ЖИВЫМ СГУСТКОМ ВИХРЕЙ. СПИРАЛЬЮ СВЕТА, ВЗЫВАЮЩЕЙ К СОБРАТЬЯМ ИЗ
 ДРУГИХ МИРОВ. РАЗУМНОЙ СУБСТАНЦИЕЙ, СВОБОДНО ПРОНИКАЮЩЕЙ СКВОЗЬ ВОЛОКНА
 ПРОСТРАНСТВА И ВРЕМЕНИ.
   - ОТВЕЧАЙ: НЕ УЖАСНУЛАСЬ БЫ?
   - ЗЕМНАЯ ЛИ, ГАЛАКТИЧЕСКАЯ, ВСЕЛЕНСКАЯ - КРАСОТА ЕДИНА. ОНА РАЗЛИТА,
 РАСПЛЕСКАНА ПО МИРОЗДАНЬЮ, КАК СВЕТ. ОНА САМО МИРОЗДАНЬЕ. ЕДИНСТВО
 КРАСОТЫ, ЕЕ ВЕЧНОЕ ГАРМОНИЧНОЕ ЦВЕТЕНЬЕ - НЕЗЫБЛЕМЫЙ ЗАКОН. ПОТОМУ ЛЮБАЯ
 ПОПЫТКА ПОСЯГНУТЬ НА КРАСОТУ, РАСШАТАТЬ ЕЕ УСТОИ ДОЛЖ НА БЫТЬ НАКАЗУЕМА.
 
   От моста надо рвом спуск к морю оказался не таким уж и крутым, но
длинным: мощеная дорога изгибалась плавным серпантином. Зонты пиний
отбрасывали на обочину резкие изломанные тени. Говор моря все нарастал - и
вот оно раскрылось - мерцающее^ живое, катающее в своих ладонях прибрежную
гальку. Над Поющей горой светился, как глаз циклопа, кровавый фонарь.
   Я двинулся на его свет. Взлобье холма Чивиты с зубчатой стеной занимало
полнеба. Когда нависшая надо мною громада завернула к северу и обнажился
простор небес, я увидел перед собою другую стену - из колючей проволоки, с
бетонными сдвоенными столбами опор.
   Ближе к морю на таких же бетонных столбах был укреплен квадратный щит.
Подойдя к щиту, я прочел светящиеся буквы:
 
   ВНИМАНИЕ! ЗЕМЛЯ СИГОНЫ ЗАРАЖЕНА И ОПАСНА. ПРОНИКНОВЕНИЕ ЗА БАРЬЕР, А
 ТАКЖЕ ВЫСАДКА С МОРЯ КАТЕГОРИЧЕСКИ ЗАПРЕЩЕНЫ. ОСНОВАНИЕ - ЗАКОН 19/37.
 
   Луна вспыхивала на колючих остриях проволочного барьера. Тысячелетия
равнодушная Диана обращает свой загадочный взор и на резвящихся в море
дельфинов, и на сжигаемые захватчиками древние города, и на языческие
купальские игрища, и на заграждения концентрационных лагерей.
 
   Стена оказалась двойная: стальные ряды разделяло около метра.
 
   Невероятно, но мне почудилась там, за барьером, согбенная фигура.
Человеческая. Казалось, неизвестный смельчак или безумец что-то потерял,
ну, скажем, мелочь из кошелька, и теперь шарит взглядом в траве,
наклоняется к каждому камешку, сверкнувшему под луною.
 
   До рези в глазах вглядывался я сквозь проволочное сплетение, туда, где
медленно приближающаяся фигура обретала черты женщины.
 
   - Эй, кто там ходит? - неожиданно для самого себя закричал я, но уже в
самый миг крика осознал и всю нелепость своего вопроса, и то, что я не
кричу, а хриплю, почти шепчу.
 
   Женщина между тем приблизилась еще шагов на десять, стали различимы
короткие пышные волосы и тускло блестевшее свободное платье. В левой руке
она держала корзиночку или квадратную сумку.
 
   - Что вы там потеряли, синьора? - уже громче продолжал я эту нелепицу.
И - о чудо! - серебряным колокольчиком отзвенело:
 
   - Я жду.
 
   Как бы со 'стороны, из чужой жизни, глазами пиний, кузнечиков, глазами
волнующегося моря увидел я отшатнувшегося от проволоки идиота, который,
отшатываясь, сумел выдавить из себя:
 
   - Кого ждете?
 
   - Олега Преображенского, археолога.
 
   - Дак Олег Преображенский - это ж я! - заревел идиот и горько посетовал
про себя, что не в силах очнуться от кошмарного сна или рухнуть на траву
без сознания, когда, наконец, до него дошел дьявольский смысл
последовавшего отклика:
 
   - Я это знаю, Олег.
 
   Обладательница серебряного говорящего колокольчика подошла к проволоке
почти вплотную. Поставила корзинку возле своих ног в плетеных сандалиях.
Решительным движением головы откинула прядь светлых волос со лба. И
наконец-то - после стольких бесплодных мучительных лет я увидел ее лицо -
живое, живое, живое!
 
   - Снежнолицая!
 
   - Зови меня лучше Зоной.
 
   - Но тебя нет. Тебя унес сель в отрогах ТяньШаня.
 
   Молчание. Она улыбалась.
 
   - Как ты оказалась в Сигоне? Что делаешь там?
 
   - То же, что и ты, Олег. Собираю доказательства.
 
   - Доказательства - но какие?
 
   - Доказательства посягновения на красоту. С необратимыми последствиями.
В предсказуемом будущем.
 
   - Что значит - в предсказуемом?
 
   - На клочке времени, когда здесь будут прыгать крысы размером с овцу, а
трехголовые рыбы ползать по деревьям.
 
   Ее корзиночка стала прозрачной, как аквариум, и оказалась до половины
заполненной обезображенной живностью: многоголовыми, скрюченными, порою
лишенными конечностей тварями, ползающими, извивающимися, трепыхающимися
уродцами.
 
   Я закрыл глаза, будто один был повинен за содержимое вновь потемневшей
корзинки-аквариума.
 
   - Кому нужны эти доказательства?
 
   - Тебе, Олег. И Галактическому Совету Охраны Красоты.
 
   - Такое не сразу одолеешь, Снежнолицая...
 
   - Зови меня лучше Зоной.
 
   - Пусть так: З