- Готов! - закричал Мурат, а Токо залаял.
 
   Из коры выдвинулся наклонный мостик из черного стекла. Первым вспрыгнул
на него по команде Мурата пес, глупого же ослика пришлось силой тянуть за
узду.
 
   Дракон перестал пыхтеть. Убрался мостик. И восстали столбы тьмы, прежде
чем возник на расшитом алмазами занавесе удаляющийся шар с красными,
коричневыми и черными облаками, лишь изредка прорезаемыми прожилками
голубоватого и золотистого. Летучий корабль обнял ветвями звезды...
 
   О, внутри он оказался больше дома, больше пещеры, больше деревушки, да
куда там деревушка в сорок дворов, - больше города Кульджи! Внутри
плескались озера среди изумрудных зарослей неведомых растений, и'в озерах
плавали плоские, похожие на головку подсолнуха живые разноцветные рыбы, и
цветущие холмы переползали с места на место, подставляя бока множеству
маленьких солнц. Жаль только, длилось это недолго, всего несколько дней,
как показалось Мурату, потому что однажды появился витязь с двумя спутни'
нами в сияющих одеяниях, скрепленных медными полосками, приглашая к
выходу. И снова первым ступил на мостик бесстрашный пес, а ослик робел,
кричал, и тело его исходило дрожью, как если бы он' чувствовал недалеко
камышовых котов или волков.
 
   Катились по небесам сиреневые солнечные шары.
   В цветке лотоса, повисшем прямо в воздухе, лежала, откинув левую руку,
а правую заложив за голову, беловолосая княгиня радости. Мурат приблизился
к ней, откупорил кувшинчик, влил снадобье между розовых губ. Она
вздохнула, открыла глаза, улыбнулась, приподнялась и села в цветке, от
чего все вокруг заулыбались, принялись обниматься, а деревья с
серебристыми плодами высоко подняли свои ветви. Цветной свод радуг восстал
над деревьями. Послышалась тихая музыка. Нет, то пели не птицы, ни одного
зверя, или птицы, или хотя бы ящерки Мурат не заметил окрест. То пели, он
был уверен, сами деревья. Казалось, он различает нежные, как струенье
ручья, слова: "Княгиня радости, драгоценность в цветке лотоса, здравствуй!"
 
   Витязь, обнявши бережно княгиню радости, повернул усталое лицо к Мурату:
 
   - О, иноземец! Востребуй любую награду за спасение княгини.
 
   - Дедушка всю свою жизнь лечил бесплатно, - сказал Мурат. -Грех
наживаться на несчастьях и бедах. Могу и других поврачевать, трав с собой
много.
   Лисью болезнь лечу, затвердения в почках, онемения членов, камни выведу
из мочевого пузыря.
 
   - Благодарствую, врачеватель. Однако в нашем мире болезни случаются
два-три раз.а в тысячелетке, не чаще. А от награды отказываться не изволь.
 
   Дальнейшее произошло как в сказке. На глазах у Мурата Токо и ослик
превратились в людей. Токо стал кудрявым юношей в кожаной накидке, его
неизменный спутник - мужчиной в рваном рубище. Они тоже стали просить за
старика, бывший ослом даже упал на колени и руки к обоим солнцам простер.
Витязь поднял его властным жестом руки.
 
   - Будет исполнено, - сказал голос. - Теперь выбирай, о врачеватель:
остаться навечно здесь или вернуться на Землю.
 
   - Нет, только не на Землю, только не на Землю! - запричитал в рубище. -
Я был там нищим и просил медяки на базарах, а сам владел неисчислимыми
сокровищами, и небо меня наказало, обратив в осла. Но клянусь, здесь я
брошу презренное мое ремесло. Никуда я отсюда не хочу, пусть хоть в
кандалы закуют! - С этими словами он содрал с себя рубище и оказался в
парчовом одеянье.
 
   - За твое признание ты заслужил свет, - сказал голос.
 
   Блистающий парчой приблизился к Мурату. По щекам его текли слезы.
 
   - Прости меня, хозяин, - сказал он. - И ты, Токо, прости. Теперь до
конца моих дней я буду лекарем, как наш дедушка Турсун... Простите, милые
братья, на вечные времена. - И скрылся в нежно поющих цветах.
 
   Кудрявый юноша молчал.
 
   - Пожалуйста, летучие джигиты, отправьте меня обратно, как было
обещано, - сказал Мурат. - Только не в пещеру, а в Чарын. Травы, настойки
и взвары оставляю убежавшему в заросли. Они ему пригодятся.
   Может, и ты, Токо, начнешь врачевать?
 
   - Я возвращаюсь с тобой, маленький хозяин, - тихо выговорил Токо.
 
   - Помни: близ колесницы земного времени случится обратное превращение,
- сказал голос.
 
   - В дорогу, маленький хозяин. В обратную дорогу, - сказал Токо.
 
   - Готов ли ты в недлящийся путь? - спросил голос.
 
   И ни мгновения не раздумывал Мурат.
 
   И восстали столбы тьмы, прежде чем сквозь прозрачный пол летучего
корабля стал заметен на бархате, расшитом алмазами, живой шар - сплошь
золотистыГ:, розовый и голубой, без единой мутной прожилки. Да, был он
совсем живой, и бока у него вздымались и опускались, как у зверька.
 
   Весь обратный путь Токо молчал. Он отчужденно бродил среди ползающих
изумрудных холмов. Мурат не решался сам к нему подойти, спросить, кем он
был в прошлой жизни. А однажды он увидел возле озера с плоскими, как блин,
рыбами, прежнего Токо. Пес взвизгнул, за-лаял и положил ему, как раньше,
лапы на грудь.
 
   Когда холмы перестали ползать, а весь корабль наполнился пыхтеньем,
Мурат уже знал, что пора сходить по стеклянному мостику на землю.
 
   Они оказались в зарослях саксаула. Сквозь негустые ветви виднелись
вдали глинобитные дома. Солнце - одно солнце, и не сиреневое, а обычное,
светозарное, - взошло недавно, но было уже тепло. "Значит, теперь июль, мы
же улетели в начале марта", - отметил Мурат про себя. И "Канон врачевания"
в плаще, и ружье, и часы на цепочке оказались неведомо кем положенные на
песок.
 
   Тут драконье пыхтенье смолкло. Мурат оглянулся.
   Дерево- исчезло. Там, где оно стояло, еле дымились на песке
светло-коричневые разводья.
 
   - Вы самые глупые животные во всем нашем Чарыне! - донесся со стороны
домов голос мальчишкиподпаска. Он кричал на баранов. По-уйгурски.
 
   - Зачем ты не остался у княгини радости? - спросил у Токо Мурат. Пес
безмолвствовал.
 
                                   * * *
 
   - Сказка красивая, - сказал я. - Деревушка, даже подземное озеро -
вполне допускаю. Но картины со скульптурами в светящихся пещерах?..
 
   - Светящиеся пещеры не диковинка. Как и картины в них. В Китае известен
огромный лабиринт "Тысяча пещер". В некоторых находят засохшие мумии. В
Иране и Ираке описаны пещеры говорящие.
   В них тоже видно солнце, как сквозь слюду, и в зависимости от хода
светила слышны голоса, повествующие о разных загадках древности.
 
   - Выходит, солнечный луч - как игла, а вертящаяся Земля -
грампластинка? Пьезоэффект?
 
   - Ого, какие словечки знают нынче гуманитарии!- поднял бровь Учитель. -
Примерно, хотя много сложней. Кстати, некоторые моменты из Муратовой
эпопеи можно, конечно, считать бредом, галлюцинациями, чем угодно. Но в
одном им не откажешь: они точны, эти сюжеты картин в пещерах или
мифологические представления о превращениях животных в людей. А "Канон
врачевания" я собственноручно преподнес президенту академии.
 
   - Если добавить ружьецо и часы с цепочкой, которые я тоже держал в
руках, останется единственный зопрос. Куда исчез его верный Токо? - сказал
я.
 
   - Мурат не захотел мне это объяснить... О, он еще нас кое-чем порадует,
этот смышленый уйгурский глальчик.
 
   Этот смышленый мальчик два года спустя оказался уже в университете,
удивляя всех своей памятью. Перед ним раскрывали страницу незнакомой
книги, и, прочтя текст, он тут же шпарил его наизусть.
 
   На четвертом курсе этот смышленый мальчик подарил Сергею Антоновичу (а
потом и мне) красиво изданные огромные тома перевода Авиценны. А защитился
он раньше меня. На три недели, но раньше...
 
   Да, было о чем вспомнить, покуда я добирался в Москву, летел в Рим, а
потом в аэропорту, увековечившем своим названием имя Леонардо да Винчи,
несколько часов ждал самолета в Палермо.
 
 
                         4. Озеро спящих ласточек 
 
   - ЗОНА, ТЫ УТВЕРЖДАЕШЬ, ЧТО КРАСОТА СПАСЕТ МИР, ЗАСТАВИВ ЧЕЛОВЕКА
 ПЕРЕСТРОИТЬСЯ ПО СВОЕМУ ОБРАЗУ И ПОДОБИЮ?
   - Я УТВЕРЖДАЮ: КРАСОТА - ЭТО НЕ ТОЛЬКО ПРЕКРАСНАЯ ФОРМА, НО ПРЕЖДЕ ВСЕГО
 СМЫСЛ ОСВОЕНИЯ МИРА ЧЕЛОВЕКОМ.
   - ОДНАКО МИР ЗЕМНОЙ, НАПРИМЕР, СУЩЕСТВОВАЛ ВО ВСЕЙ КРАСЕ МИЛЛИОНЫ ЛЕТ ДО
 ПОЯВЛЕНИЯ НАШИХ ПРАЩУРОВ. И НЕ БЫЛО НЕОБХОДИМОСТИ В ЕГО СПАСЕНИИ.
   - ЕГО СПАСЕНИЕ - В ИЗВЕЧНОМ СОВЕРШЕНСТВОВАНИИ И НАКОПЛЕНИИ КРАСОТЫ.
   ПРИМЕНИТЕЛЬНО К ЧЕЛОВЕКУ МИР СПАСЕТ КРАСОТА ДЕЙСТВЕННАЯ. КРАСОТА
 ПОДВИГА, БЕЗОТЧЕТНОГО ПОРЫВА. СОСТРАДАНИЯ К БЕДАМ И НЕСЧАСТЬЯМ ВСЕГО
 ЖИВОГО. ЕГО СПАСЕНИЕ - В ВЕЛИЧИИ ЖЕНЩИНЫ, СУМЕВШЕЙ В УРОДСТВЕ РАСПОЗНАТЬ
 КРАСОТУ. ПОМНИШЬ, КАК ОНА ВО СНЕ ПРИЖИМАЛАСЬ ЩЕКОЮ К ЛИЦУ ГЕРОЯ, У
 КОТОРОГО НЕ БЫЛО ЛИЦА... ВСПОМНИ, КАК ОДНАЖДЫ В ДЕТСТВЕ ТЫ ПРОСНУЛСЯ И...
 
   Я проснулся оттого, что у меня по лицу ползал жучок, а может, муравей.
"Откуда в конце марта в доме мураши или жучки?" - подумал я и раскрыл
глаза.
   В снопе лучей утреннего солнца за окном маячил мой друг Юрка по кличке
Белый. Оказывается, он сквозь форточку водил по моему лицу длинной
камышинкой, какими мы обычно добывали вишни и урюк в чужих садах, если не
удавались более простые способы...
 
   - Вставай, соня, все наши небось уже у мельницы.
   Да не забудь соли покрупней и картохи сырой - в золе печь будем, - еле
слышно шепелявил он с отчаянными гримасами. - Дед твой уже по винограднику
шастает, дак ты лучше через забор, ладно?
 
   Я махнул ему рукой - он исчез вместе с камышинкой. Задача осложнялась:
хлеб и колбасу я припас еще с вечера, а за картошкой надо было красться на
кухню через родительскую спальню. Операция прошла успешно, но на обратном
пути я задержался у дверей, нечаянно посмотрев на спящую мать. Ее
золотистые косы были расплетены и стекали на отцову грудь. Она так крепко
его обняла за шею, как обнимают девчонки березы, вслушиваясь, не зашумел
ли в корнях весенний сладкий сок. Я всегда знал, что она очень красива:
когда мы шли втроем по городу, все, и мужчины, и женщины, оглядывались нам
вслед. На репродукции Боттичелли, висящей в кабинете истории, из пены
морской выходила, овеваемая зефирами, моя мать Стеша. Но теперь, в это
утро, я увидел впервые ее и отца единым целым, слившимся нераздельно, как
сливаются ручьи после дождя. Щекой она прижималась к отцову лицу, вернее,
к тому месту, где у него когда-то была левая половина лица.
 
   Да, левой половины лица у него не было, с войны он вернулся
обезображенный, и даже на партийном билете снят был в профиль.
 
   "Ничего, Михаил Никифорыч, - говорил дедушка, - за дела твои геройские
тебя еще на медалях отольют, помяни мое слово, а в деле медальном - будь
ты хоть генералиссимус - профиль потребен, профиль.
   Хоть и один у тебя нынче глаз - зато как ватерпас..."
 
   Я столько раз слышал от матери и деда про эти геройства, так свыкся с
ними, что запомнил наизусть. Пересказывая отцовы подвиги моим дружкам, я
добавлял все новые подробности, и в конце концов мне самому стало
казаться, что это не отец, а я попадаю из фашистского концлагеря в
итальянский городок Каррару ломать мрамор от темна до темна и однажды
сбегаю с напарником Баскаковым Петром в интернациональный партизанский
отряд, и уже в отряде Баскакова Петра ранит шальной пулей в живот...
 
   ...В девять вечера, как было условлено, он был в городке и тут узнал от
связного: совсем было выздоровевший Баскаков арестован по доносу
провокатора и препровожден в двухэтажное здание мэрии, где теперь
располагалась фашистская комендатура.
 
   - Охрана большая? - спросил он связного.
 
   - Вместе с комендантом-пятеро. Остальные уехали на облаву.
 
   - Когда вернутся?
 
   - Как обычно, часам к девяти. А завтра всех после восхода солнца
сгоняют в каменоломню. Расстреляют н Баскакова, и всю семью, что его
выхаживала.
 
   "Пока солнце взойдет, роса кой-кому очи выест", - сказал он загадочную
для связного фразу и сквозь плети сухой ежевики начал пробираться к
комендатуре.
 
   Когда окончательно стемнело, он, боясь хрустнуть сучком, забрался на
пинию напротив кабинета коменданта. Тот разглядывал открытки в толстом
альбоме, время от времени ухмылялся. "Ты у меня сейчас поухмыляешься,
стервятник", - с холодной яростью подумал он и, перебирая руками по
толстой ветке, добрался до балкона. Поскольку балконная дверь оказалась
закрытой, он выдавил стекло плечом и приставил вальтер к боку коменданта,
тот потерял сознание или притворился, что потерял, но после воды из
графина, вылитой на голову, пришел в себя. Довольно твердым голосом герр
комендант объяснил двум прибежавшим на шум автоматчикам, в чьих руках его
жизнь, хотя все было ясно и без объяснений.
 
   - Пусть автоматы положат на кресло, а сами в угол, к окну! -
скомандовал он коменданту. Все было исполнено без осложнений. Автоматчиков
он запер в огромный сейф, автоматы закинул на плечо и повел коменданта в
подвал, где в одной из трех камер юноша-немчик, почти еще мальчик, с
помощью двух трясущихся от страха и отвращения итальяшек-карабинеров и
школьной динамо-машины неумело пытался выведать у обнаженного и связанного
Баскакова сведения про партизан. Наверно, лицо незнакомца, кровоточащее от
игл ежевики и битого стекла, вывело юношу из равновесия, он не смог трезво
оценить ситуацию, рухнур с пулей в голове на чистый кафельный пол, а дуло
вальтера снова уперлось в податливый комендантов бок.
 
   - Развязать! Одеть! - цедил он'сквозь зубы,-ощущая железом вальтера
содрогание этого тестообразного жирного бока. - Где семья Беллоке? В
соседней камере? Шагай туда, борсз, это тебе пе альбомчики разглядывать!
 
   Из соседней камеры вышло восемь человек, из них пятеро малолеток и одна
девушка с черными кругами под глазами.
 
   - Не надо Стефанию трогать, синьоры, - сказала плачущая мать девушки.
- - Умоляю, ей нет еще и шестнадцати...
 
   - Бери автоматы, Петр, сажай их в грузовик, он во дворе, и чеши сам
знаешь, куда, - сказал он по-русски. - Прикрытие обеспечу.
 
   - Я без тебя, Миха, ни шагу. Пусть хоть снова пытают, - отвечал
Баскаков тоже по-русски, потому как никаких других языков в отличие от
нагрянувшего друга с окровавленным лицом он не знал, и щека у него
задергалась.
 
   - А об этой куче мале кто позаботится, Баскаков?
   Я тебе приказываю как старший по званию: уезжай.
   Да не забудь потом машину столкнуть в пропасть. А я как-нибудь
выкручусь. Где наше не пропадало!.. Времени у тебя в обрез. Того и гляди
вернется с охоты вся их разношерстная команда. Давай! Бог не выдаст,
свинья не съест. Проверь бак с бензином, понял?
 
   - Да я без тебя... - начал было опять тянуть резину Баскаков, но тут
его спаситель так посмотрел, что Петр лишь махнул рукою с досады. Семья
Беллоне быстро погрузилась в грузовик, и вскоре шум мотора затих за
холмом...
 
   Дальше в моих рассказах друзьям был пропуск.
   Сколько ни пытался я узнать у отца, чей кончился тот вечер, как он
умудрился задержать возвратившихся с облавы фашистов на несколько часов, -
отец молчал.
   Одно известно: в партизанский отряд его через неделю принесли на
самодельных носилках два пастуха. Обезображенного. В беспамятстве. В
бреду. Уже и война окончилась, и друзья подались кто куда - от Испании до
России, а он все в сознание не приходил. А когда пришел - увидел над собою
единственным глазом прекрасное и заплаканное лицо девушки. Той, что вышла
тогда из камеры и вскоре растворилась с Баскаковым Петром в спасительной
тьме ущелий...
 
   Мама моя Стефания, Стеша Беллоне, самолет проносит меня над твоей и
моей землей, и бородатый пилот в фуражке с кокардой, наклоняясь ко мне,
говорит:
 
   "Вон, взгляните, синьор, будто розовые раковины в синеве и зелени волн.
Это карьеры Каррары, не будь этого мрамора - сам божественный Микеланджело
не создал бы ни "Давида", ни "Оплакивания Христа"...
   Как? Вы родились в Карраре? 0-ля-ля, а акцент у вас неаполитанский, и
за это стоит выпить ламбрусского, лучшего в мире вина... Убедились? О, да
вы на Сицилию! Археолог? Браво, синьор!.." Мама Стеша, как нашла ты его
над ручьем, как укрыла от предателей и ищеек, как вдохнула в него память,
волю к жизни, саму жизнь. Самолет проносит меня над моей и твоей землей, и
я чувствую, как две крови сплелись во мне и слились, как сплелись вы с
отцом в то утро, когда твои волосы стекали ему на грудь. Как сумела ты без
единого крика и вздоха прожить с ним и со мною сперва в деревушке за
Уралом, на поселенье, потом в Джезказгане и наконец в доме дедовом, в
Алма-Ате. Даже я не решался, когда подрос, целовать его, как в детстве,
туда, где было когда-то лицо, но ведь ты вообще никогда его не видала
вблизи, отцово лицо, разве что на фотографиях довоенной поры... Ты
накладывала мне примочки на рассеченную бровь после того, как третьегодник
Бусыга обозвал отца моего уродом, и мои ручонки на его горле расцепляли
четверо учителей; ты говорила: "Будь спартанцем, не хнычь, сын героя, твой
отецпрекраснее всех". Мама Стеша, сквозь рев исполинской трубы самолета я
слышу нежное пенье каррарских розовых раковин: "Всех прекрасней Стефания -
ты..."
 
 
                                   * * *

   Лишь дважды удивил меня отец. Сначала, когда получил большую
министерскую премию, не помню, тысячи полторы или две и, закупив на все
эти деньги коньяка, водки и разной провизии, укатил на служебном грузовике
в горы, где в пансионате для инвалидов войны доживали жизнь существа без
рук и без ног, не пришедшие в память, слепоглухонемые. Через неделю мы
поехали за ним с дедом. Он легко дал себя увезти домой, где встал перед
матерью на колени и сказал поитальянски, чтоб, наверно, не понял дед:
"Прости меня, пса поганого, Стефания. Повинную голову меч не сечет.
Клянусь Каррарой - больше ни капли зелья в рот не возьму". И слово свое
сдержал.
 
   Потом, года через три, приехал из Москвы Баскаков. Кудрявый,
быстроглазый, в генеральской форме, он, как ребенок, изумлялся нашей
библиотеке; грушам и яблокам в саду, георгинам вровень с крышей сарайчика,
которые выращивала мама.
 
   - Отпусти шофера, Петр, - сказал отец. - Воскресенье, а ты полдня
машину держишь. У него тоже ведь семья.
 
   - А для чего мы воевали, кровь проливали? - весело спросил генерал, но
машину отпустил. Он прожил на ведомственной даче в горах целый месяц,
изредка наведывался к нам. Перед отъездом в Москву он положил отцу на стол
зеленый конверт.
 
   - Скажу тебе как фронтовому другу, Миха, только не обижайся, браток:
живешь ты неважнецки. Книжки старинные - хорошо, грушки-яблочки - тоже. А
вот второй этаж в доме не мешало бы надстроить. И дачку в горах заиметь.
Ежели пожелаешь, я об участке похлопочу.
 
   Отец хмурился, потирал ладонью ту, багровую, с зелеными пороховыми
вкраплениями, половину лица.
   А Баскаков ничего не замечал, все больше распаляясь.
 
   - Мой тебе совет, Никифорыч, для начала обзаведись хотя бы гарнитуром,
а?.. В конверте деньжата и телефон завмага из округа, понял? Да не
дергайся, я ж тебе жизнью обязан, Михаил. Ну, давай обнимемся на прощанье.
 
   - Обнимал медведь барана, - глухо отозвался отец, не вставая. - Значит,
живу неважнецки, да? Гарнитурчиков не нажил, да? А ты забыл, к каким
местам тебе хозяева поместий на Рейне провода прикладывали? Владельцы
дачек! Любители венской мебели!..
   Не ожидал от тебя, Петр Борисович! Перед бойцами, чьи кости точат в
земле черви, не стыдно?
 
   С отцом случился сердечный приступ, и мама, как всегда, сама ему
впрыснула камфару.
 
   Баскаков всю ночь просидел возле отца. Беспрестанно пил, почти не
закусывая, но хмель его, видно, не брал.
   Всю ночь он просил у отца прощения, говорил, что его сгубила
расчетливая нелюбимая жена, что он, Петр Баскаков, отца моего сегодня
предал, но, что случись снова война, он за него в огонь кинется и в воду.
 
   - Ох и любишь ты, Баскаков, воду в ступе толочь,- подал наконец голос
отходчивый отец. Видимо, друга он простил, но тот у нас больше не
появлялся.
 
 
                                   * * *

   Мальчишки ждали меня у мельницы. Мы двинулись вверх по косогору через
грязн