м клочке Турсун знал буквально каждую
пядь. Там стояли на кольях, в несколько этажей, ящики с прорастающей
рассадой редиски, моркови, свеклы, помидоров, там росли в плетеных
корзинах дыни и арбузы, там зеленели и краснели (в других корзинах,
поменьше) стручки четырех сортов перца.
 
   Все эти ящики, корзины, железные кастрюли с дырявым дном были соединены
друг с другом паутиной веревок и проволочек, и, следя за солнцем, дед с
помощью большого деревянного колеса и других колесиков, тоже деревянных,
разных рукояток и рычажков управлял механизмом своей живой вселенной. Одни
ящики и корзины прощались с тенью, другие задвигались, третьи поднимались
на высоту протянутой руки деда. Три, подчас четыре урожая умудрялся
собирать с апреля по ноябрь Турсун, и того, что давал огород, им хватало
до следующего лета.
 
   Со временем Мурат освоил хитроумную систему, к двенадцати годам он стал
заправским огородником.
   Теперь дед даже позволял себе вздремнуть часок-другой после обеда или
отправиться в горы на поиски целебных трав. На стенах глинобитной мазанки,
где жили дед с внуком, висели пучки растений, мешочки семян, в деревянном
сундуке поблескивали пузырьки с барсучьим салом, целебным маслом облепихи,
мумие. Вся деревушка лечила хворобы у Муратова деда, будь то водянка,
слабость печени, отрыжка, кровохарканье или ушиб. Больницы в деревушке не
было, как и школы, и Мурат выучился читать по единственной дедовой книге -
"Канону врачевания" благословенного Абу Алп Хусайн ибн Абдаллах ибн Хасан
ибн Али ибн Сина.
   Собственно, книг, составивших канон, было целых пять, толстенных,
увесистых, пахнущих пряностями.
 
   "Берут сагапена, горечавки, мирры, опопанакса и белого перца - каждого
по два мискала, очищенных костянок лавра - четыре мискала, растирают и
замешивают с водой, - читал Турсун нараспев при свете коптилки. - Оно
помогает от всякого кашлд, всякой текучей материи, внутренних гнойников;
его изобрел Абуллукийус - да продлятся потомки его на тысячу лет и десять
тысяч дней..."
 
   Под присмотром деда и Мурат собирал травы в горах. За одиннадцатым
перевалом высоко над ручьем в скале чернели дыры. То был подземный город
Созерцателей Небес. Там обитали когда-то почитатели бога Будды, не
захотевшие покориться исламу, россказням хитроумного Магомета.
 
   - Еще во дни моей молодости из пещер выходили люди в фиолетовых и
желтых одеяньях, - говорил дед, и глаза его слезились от яркого света, и
струилась борода по плечу на ветру. - Они спускались с гор и
расплачивались за покупки старинными серебряными монетами. Но теперь
больше уж не спускаются - как видно, повымерли все... А когда я умру, ты,
Мурат, отправляйся в Чарын, к брату моему Ришату. И "Канон врачевания"
передай ему. Ничего, что тяжелы книги.
   Знание не тяжелит. Ты на ослика нагрузи и иди. Там граница, но
родственников вроде бы пускают. Я б и сам ушел к Ришату, да больно стар,
успокоюсь здесь.
   Говорят, уйгуры на той стороне богато теперь живут, как в древности
одни правители жили - елики.
 
   - Дедушка, ты не умрешь, - говорил Мурат, - я отыщу для тебя
бессмертную траву, и разотру в ступке, и смешаю ее с девясилом, семенами
айвы, цветками гранатника и сельдереем.
 
   И опять вышибал ветер слезы из дедовых глаз.
   Однажды осенью дед впервые взял с собою внука и Кульджу. Они нагрузили
двух осликов корзинами с овощами, дед ехал верхом, а Мурат шел по траве:
жалел тонконогого ослика. Город немного испугал Мурата: так много было
людей, лошадей, чихающих грузовиков, В глухом, заросшем травой переулке,
на подходе к базарной площади, послышался жалобный собачий визг. Визг
доносился из-за камышового забора. Мурат взобрался на ослика и увидел
чужой огород, только без корзин, кастрюль и колес. Несколько здоровяков,
вооружась длинными бамбуковыми палками, били по очереди метавшуюся возле
железного колышка собаку.
   Пес был гладкий, коротконогий, с маленькими ушами торчком.
 
   Не раздумывая, Мурат перемахнул через забор, юркнул у кого-то под
ногами и накрыл собаку своим телом. Вслед за тем он получил удар бамбуком
по спине, да такой, что рубаха лопнула с треском.
 
   - За что собаку бьете? - закричал он и заплакал от нестерпимой болк.
 
   - Убирайся подобру-поздорову, щенок, - коверкая уйгурские слова,
прогундосил пузатый детина и снова замахнулся палкой. - Убирайся! Из
собачки этой мы сперва сделаем живую отбивную, а потом зажарим на вертеле.
Мотай отсюда!
 
   Плачущий Мурат кинулся защищать обреченного пса. Мальчишке всыпали еще
несколько палок, но он не переставал кричать:
 
   - Отдайте мне собаку! Отдайте собаку! Дедушка даст за нее мумие и
жень-шень! Большой корень, длинней ладони!..
 
   Детина долго радовался выгодной сделке: на полученный корешок можно
было купить трех собак. Дедушка намазал вспухшую спину Мурата бальзамом из
глиняной баночки к долго еще оглядывался на пузатого, что-то шепча.
 
   На базаре они купили псу ошейник и ближе к вечеру отправились домой.
Так у Мурата появился четвероногий друг. Его назвали Токо. Незаметно он
вырос в могучего пса с широкими лапами и черной шерстью на загривке.
Теперь, уходя в горы за травами или за сухим кустарником - кураем,
.которым зимою топили печи, мальчик брал с собою Токо. Пес разрешал
нагружать на себя курай, как на ослика. Он добросовестно отрабатывал свой
хлеб. Со временем Токо наловчился добывать в зарослях зайцев, сурков,
лисиц, даже приволок как-то шакала. За лисиц и зайцев дед Турсун сурово
отчитывал пса.
 
   - Большой грех убивать лису, о-ох, большой. Раньше лиса была человеком,
да стала сбивать других людей разными хитростями, вот и наказал ее бог. И
тебя, Токо, накажет.
 
   - А кого еще бог наказал? - спрашивал Мурат.
 
   - Слона. Он был хлебопек, обвешивал покупателей. Медведя - продавал
худую краску. Волка наказал; Этот был мясник в другой жизни, торговал
мясом дохлых овец. Тащи лису обратно, Токо, тащи!
 
   И чудо! - Токо хватал мертвую лису за загривок и уволакивал в заросли
шиповника. Вот каким догадливым оказался чуть было не забитый палками пес.
 
   Однажды в пору цветения урюка, когда южные склоны гор заалели от
тюльпанов, в деревушку ворвались бандиты. Они остановились перед домом
дряхлого Рената Умарова - единственного книгочея по всей округе. Ими
предводительствовал лысый толстяк с розовыми, как у младенца, щеками.
 
   Бандиты принялись выкидывать из дома Умарова книги. Он бегал от одного
к другому, хватал за руки:
 
   - Опомнитесь! Я собирал их всю жизнь! Там "Сутра золотого блеска"! Там
"Алмазная колесница". Это же -целое тысячелетие! - выкрикивал старик
Ренат, поводя головой, и снова получил удар по шее.
 
   В небе громыхнуло. Прикочевавшая из-за горы туча наваливалась
темно-синим брюхом на деревушку. Ветер стих. Замолкли птицы.
 
   - Дедушка! - закричал Мурат. - Что они делают?
 
   - Молчи, Мурат, - сказал дед и зашатался. Колени у него подогнулись, он
упал наземь. Соседи привели его домой под руки.
 
   Такой грозы давно никто не помнил. До вечера бились в небе длинными
мечами злые демоны, и прозрачная кровь из их ран проливалась на испуганную
траву...
 
   Вечером, отбиваясь от Токо дубинкой, в глинобитную мазанку вломился
розовощекий.
 
   - Пса на цепь, а то пристрелю! - скомандовал он, и Мурат загнал Токо в
будку. Когда он вернулся в дом, гость сидел за столом с двумя бутылками
рисовой водки.
 
   - Дай, думаю, переночую у колдуна, авось не превратит в свинью, -
ухмылялся розовощекий. - Может, отвару какого нацедишь, чего-то сердчишко
пошаливает, брюхо из штанов лезет, как квашня. Давай, давай, не жалей.
Завтра все равно все твои зелья-притиранья в реку спустим.
 
   Лежащий на низкой деревянной кровати дед отвернулся к стене.
 
   - Ты нос не вороти, колдун, не вороти. Лучше о закуске позаботься, о
грибочках да огурчиках. А с кровати слазь. На ней спать буду я. А тебя все
равно в пустыню выгоним.
 
   - Никуда я, сынок, отсюда не поеду. Жить-то мне осталось всего ничего,
- вздохнул Турсун.
 
   - Еще как поедешь, старый хрыч. Побежишь в пустыню резвее жеребчика. -
Он нехотя поднялся, подошел к кровати, пинком сбросил деда на пол.
Задергался дед, захрипел, горлом хлынула кровь. Мурат впился зубами
розовощекому в ухо и больше ничего не помнил.
 
   Он пришел в себя от боли, потянулся рукой к правому уху, туда, куда
впивались, как ему казалось, раскаленные иглы. Верхней половины уха как не
бывало.
   Он лизнул липкие соленые пальцы, застонал.
 
   - Заткнись! - сказал толстяк, успевший опорожнить обе бутылки. - Моли
бога, что все зубы еще не вычистил. Будешь знать, как кусаться, пес
шелудивый.
   Раньше говорили: око за око. Я же заявляю: ухо за ухо.
   Ух-ух-ух-ух-ух! - Он затряс животом, корчась от смеха.
 
   Гость плюхнулся плашмя на кровать и засопел.
 
   Внук прикрутил фитиль в лампе, сходил в сени за кувалдой, проверил,
занавешены ли окна. По стеклам ползли змееныши дождя. Оглядываясь на деда,
Мурат накрыл холстиной толстяка, вцепившегося руками в подушку, как будто
подушка, как сказочный дракон, уносила его в поднебесье.
 
   Когда пятно по холстине расползлось на полкровати, Мурат оглянулся: дед
уже не лежал на полу, а сидел, прислоненный к лавке. Неужели жив?
 
   - Мурат... пи-и-и-ить, - простонал дед. Его зубы стучали о края чашки,
когда он с трудом глотал молоко.
 
   - Дедушка, я укокошил толстяка насмерть. Кувалдой, - сказал Мурат на
ухо деду. Тот завздыхал.
 
   - Ох, ох, тяжкий грех... Тем легче он тебя сразит на том свете... Что ж
теперь будет, внук?.. - Язык у деда заплетался, слова он выговаривал с
трудом. После долгих вздохов он зашептал: - Заводи обоих осликов прямо
сюда, в комнату... давай навьючивать. Бери весь порох, жаканы, дробь,
соль... пшена полмешка, полмешка рису... Одеяла бери верблюжьи, оба
полушубка, валенки, сапоги... Надо скрываться в пещеры, деться больше
некуда.
 
   Мурат сделал все, как велел дед, затянул ремнями поклажу.
 
   - Где кувалда? - спросил дед и попросил вложить ему рукоятку в руки.
Мурат вложил.
 
   - Помнишь теплый ключ ниже города Созерцателей Небес? - спросил дед. -
Там, под водопадом, вход в пещеры... Будешь проходить сквозь водяную стену
- закрои осликам глаза... не то заупрямятся... Раньше осени сюда не
возвращайся.... Осенью попробуй уехать в Урумчи, к отцу... Добрые люди
помогут добраться... Но не раньше осени... Обещаешь?..
 
   - Дедушка, - заплакал Мурат, - садись на ослика.
 
   - Пусть думают, я убил... Никто тебя не хватится.
   А я... сейчас... умру... - сказал дед. И голова его упала на грудь.
 
   Сколько Мурат ни бился, поднять мертвого на ослика он не смог.
 
   Когда тело деда стало холодеть, он погасил лампу, перестал плакать и
двинулся в путь.
 
   Возле мельницы он оглянулся с пригорка на родную деревню. Полночный
дракон сожрал все лучи неба и земли, упиваясь мелким нудным дождем. Лишь
вырисовывался по правую руку пирамидальный тополь.
 
 
                                   * * *

   Никаких отшельников в городе Созерцателей Небес он не нашел. Пещер было
великое множество, они далеко уходили в глубь гор. В одной обнаружилось
озеро с теплой водой и серебристыми карабкающимися со дна пузырьками.
Откуда-то сбоку просачивался слабый свет. Токо смело зашел в озеро по
грудь, но пить не стал. Полчища летучих мышей носились с писком над водою.
Одежда отсырела, но Мурат решил на первых порах обосноваться здесь, потому
что обнаружился ручеек, вытекающий из-под черного камня, и ослики вслед за
псом напились.
 
   Глаза свыклись с полумраком. За ручьем Мурат нашел деревянный помост с
трухлявой соломой, а еще дальше, почти у кромки воды, - очаг и небольшой
медный котел. "Может быть, прадед моего дедушки тоже спасался здесь от
надутого", - подумалось Мурату, и от этой мысли ему полегчало.
 
   Помня дедовы наставления, он ни минуты не сидел без дела: заготавливал
сухие дрова, выискивал по утрам целебные и съедобные травы, сушил дикие
фрукты, а ближе к осени начал коптить мясо архаров, готовясь к зиме. Ни в
какое Урумчи он отсюда не поедет. Будет жить в пещерах один, пока не "
состарится и не станет мудрым и седобородым, как дед, который постоянно
снился склоненным над "Каноном врачевания". Проснувшись, Мурат проверял,
на месте ли книги, завернутые в прорезиненный плащ, а иногда при свете
лучины и сам вслух читал "Канон" собаке и осликам.
 
   На ночь он выгонял осликов попастись, но ближе к осени одного задрал
волк. Другой прибежал с окровавленным крупом, весь в пене и ринулся в
озеро, где простоял три дня,'и рваная рана - как тут не задуматься? -
заросла молодой розовой кожей.
 
   А потом обложились горы тучами, завыли, запричитали вьюги-метели,
дракон тьмы бил хвостом о дрожащие скалы, нацеливался кривыми, как хвост
кометный, глазами испепелить далекий город на юге, венчающий хрустальную
Гору Света с домами из драгоценных камней и крышами из перьев павлина.
 
   Ослик уныло перетирал зубами жвачку. Даже Токо присмирел, стал реже
класть хозяину передние лапы на плечи и взвизгивать, обращая нос к выходу
из пещеры:
   пойдем, мол, порезвимся на снегу, добудем кабанчика или зайчишку.
 
   Одно удивляло Мурата: с приходом зимы и долгих ночей в пещере не стало
темнее. В сказках старика Рената не раз упоминались "орлиные камни". Они
делали человека невидимкой, напускали днем тьму, ночью же один камешек мог
осветить целый город. Может, и здесь, среди причудливых стен, похожих на
оплывшие свечи, где вместо воска сползали струйки воды, жил такой
сказочный камень. Иначе как объяснить, почему несколько случайно
рассыпанных горошин и рисовых зерен вдруг пустили буйные ростки. Мурат
разрыхлил ножом плотную землю у ручья, порастыкал дедовы семена.
Зазеленело!
 
   Но настоящие чудеса ждали в соседних пещерах, куда Мурат начал
потихоньку захаживать еще с лета.
   Там светились сами стены, квадратные, продолговатые, вытесанные как по
линейке. И не просто светились. На стенах, а кое-где и на выпуклых
потолках были изображены люди, звери, растения. Мужчины в длинных красных
халатах, опоясанные кинжалами, сидели на стульях, где вместо ножек -
человеческие фигурки. На плечах женщин - одеяние из золотистой материи, на
головах - маленькие короны. Все они - даже сосущие грудь младенцы -
держали в руках ветви в розовом цвету. И плавали лотосы в прудах, где на
берегу резвились белые верблюжата, и в виноградниках бродили павлины, и
ребята одних лет с Муратом брызгались водой из серебряных трубочек, и
всадники на лошадях кружили на поляне, где удальцы с разделенными надвое
бородами зарывали в землю барана и возжигали факел на ноже. Иногда под
картинами попадались лошади из глины, и ослик протяжно кричал, напрасно
дожидаясь ответа...
 
   Одна пещера с полупрозрачным потолком поразила Мурата особенно. Сквозь
потолок смутно угадывалось, как если смотреть со дна реки, солнце. "Но
разве оно может пронизать лучами толстенную скалу?" - подумал Мурат и,
оглянувшись, увидал картину на стене.
   Он подвел ослика поближе, но сразу забыл и о нем и о Токо.
 
   На лужайке возле дворца из драгоценных камней лежала в огромном цветке
лотоса пригожая девушка в красном сарафане с белым кружевом. Ее украшало
ожерелье из черных шариков и такие же черные серьги. Люди, стоящие вокруг
цветка на коленях, предавались неутешной скорби. Одни плакали, другие с
печальными лицами смотрели в сторону статного витязя, припавшего к ногам
умершей. Даже деревья вокруг лужайки поникли ветвями, хотя подобных
деревьев Мурат в жизни не видывал: пузатые, как бочки, кора иссиня-черная,
на густых длинных ветках серебристые плоды. Так бывает, когда весной после
оттепели ударит мороз, и все в лесу становится будто стеклянное... Это
была даже не картина, а словно чудодейственное окно неизвестно куда,
потому что над лужайкой светило сразу два солнца, оба сиреневые.
 
   И тут Мурату показалось, что у красавицы на запястье тонко-тонко,
тоньше дыхания муравьиного, бьется синяя жилка.
 
   "Зачем вы плачете, люди? - сказал Мурат. - Прекрасная пери вовсе не
умерла. Ее, наверно, испугал дракон, и она обмерла, погрузилась в спячку с
бессонницей. Или литаргус, как говорит благословенный Абу Али ибн Сина, да
продлятся потомки его на тысячу лет и десять тысяч дней. Мой дедушка при
литаргусе делал настой из листьев ивы, ячменя с ромашкой, укропа, фиалок,
корневища касатника и донника лекарственного. А потом смешивал с другим
настоем - из лаврового листа, иссопа, пулегиевой мяты, руты, бобровой
струи и сатара. Так советует "Канон врачевания". Настаивать травы легко.
Даже я мог бы вашу красавицу исцелить".
 
   И случилось чудо. Витязь у ног красавицы выпрямился, посмотрел на
Мурата и поманил к себе пальцем с черным перстнем. Мурат окаменел от
страха. Тогда витязь пересек быстрыми шагами лужайку, подошел к одному
дереву, руками раздвинул, как занавес, кору, скрылся внутри. Дерево
приподнялось над лужайкой.
   Внизу вместо корней показались хвосты оранжево-красного сияния. Вскоре
летучее дерево уже ползло среди медленно проступивших на картине звезд.
Мурат что есть мочи кинулся из пещеры, настегивая ослика.
 
   Он намерился никуда больше от озера не уходить и, как когда-то дедушка,
подолгу сидел с деревянной лопаточкой возле своего огорода. Таинственная
картина не выходила из головы. Зачем поманил его пальцем витязь? Чтобы
попросить снадобье от спячки с бессонницей, чего тут гадать. А раз так,
надо пересмотреть все дедовы склянки, шкатулочки, мешочки, найти целебный
настой или сделать его самому, сверяясь с "Каноном врачевания". На эту
работу ушла неделя. Правда, однажды он забыл завести серебряные часы
дедушки на толстой цепочке и немного.сбился со счета дней. Для верности он
сделал лишнюю зарубку на мягкой скале, сосчитал черточки. Заканчивался
февраль. Скоро дыханием согреет подснежники март - весны меньшой брат.
Зачем же и куда звал скорбящий витязь?..
 
   Однажды он проснулся от лая Токо и чьего-то странного пыхтенья, как
будто в пещеру приполз измотанный поединком дракон, припав пастью к озеру.
Мурат осторожно приоткрыл глаза. Токо лаял на дерево, выросшее посреди
пещеры. Это было то самое дерево с черной корой и серебристыми ветвями, но
вблизи оно оказалось гораздо толще, чем на картине. Толще самого толстого
дуба, толще скирды сена, Мурат не очень удивился, когда раздвинулась кора
и в образовавшейся дыре появился витязь. Его голову окружал светло-желтый
прозрачный колпак.
 
   Прикрикнув на Токо, Мурат взял кувшинчик с отваром, смело подошел к
пыхтящему дереву.
 
   - Надо влить в рот прекрасной пери две ложки отвара - и литаргус
пропадет, - сказал он и протянул кувшинчик.
 
   Но витязь не взял. Он приложил правую руку к сердцу, поклонился, и
Мурат как бы услышал у себя в голове такие слова:
 
   - О, иноземец! Позволь тебя поблагодарить за желание исцелить княгиню
радости. Я не могу ни обнять тебя, ни коснуться чего-либо в твоем мире.
Соизволь ступить на летучий корабль. По исполнении звездного срока ты
будешь доставлен обратно, куда пожелаешь.
 
   - И Токо можно на корабль? - спросил Мурат, ни мгновения не помедлив.
 
   - Бери, кого заблагорассудится, - сказал голос,но тут ослик так страшно
и тоскливо закричал, и подскочил к хозяину, и начал тереться мордой о его
плечо, что не взять его было бы предательством. Мурат начал собирать
провизию.
 
   - Ни о чем съестном не думай. Летящему да воздается, - сказал голос в
голове.
 
   - Тогда я возьму целебные травы, баночки, "Канон врачевания", мало ли
кто у вас больной. И еще дедушкины часы и ружье, - сказал Мурат, лаская
ослика.
 
   - Твое пожелание исполнено. Перечисленное уже на борту, - услышал
удивленный Мурат.
 
   Где-то над головою витязя проблеснуло выпуклое, как глаз, оконце, и за
ним стали различимы в желтоватом свете и мешочки, полные трав, и ружье, и
с книжками прорезиненный плащ.
 
   - Готов ли ты в недлящийся путь? - спросил голос.