быть. Ты выберешь  себе дело по вкусу,
но с таким условием, чтобы я тоже могла  им заниматься: интересы должны быть
общими во  всем, и никаких служебных тайн между супругами!  Чем ты хотел  бы
заняться?
     Моя военная специальность целиком и полностью годилась и  на гражданке,
там ведь я ее и приобрел; но  разговор сейчас был как бы и серьезным, и в то
же время  походил  на  игру,  в  которой  можно  было  делать  и  не  вполне
корректные, может быть, допущения. Я сказал:
     - Чем заняться? Да хотя бы археологией. Разве плохо?
     - Нет, наоборот, очень хорошо,  - радостно согласилась она. - Это и мне
по силам, и очень интересно... Теперь заглянем - ну,  хотя  бы  через десять
лет ...
     - И что там видится?
     Несколько секунд она смотрела на меня.
     - Ну, ты постареешь немного... совсем  немного, потому что мы ведь  все
время  будем на воздухе - в экспедициях,  будем много двигаться, работать...
На  мне эти годы  скажутся больше, и ты не  будешь уже испытывать неудобства
оттого, что у тебя такая молодая жена... а меня это будет огорчать, конечно,
но я с этим примирюсь. Знаешь, мне даже в ранней юности не  нравилось, когда
мне давали больше лет, чем  было на самом деле... Итак, через  десять лет мы
вернемся из  очередного  путешествия, не знаю,  откуда:  с юга, из Сибири, а
может быть, из Африки. Вернемся загорелые, надышавшиеся, усталые, но бодрые;
войдем в нашу квартиру, где за это время все успеет покрыться пылью: мы ведь
не  были  дома целых полгода! - и едва успеем  сложить наш  груз, нетяжелый,
потому что все главное идет в тюках и ящиках прямо в институт, - едва успеем
сложить, как ты сразу  бросишься в ванную, а я кое-как, начерно, смахну пыль
с мебели и  сразу же раскрою шкаф и начну перебирать свои платья, от которых
успела отвыкнуть, - перебирать и думать, что же я  надену сегодня вечером, и
насколько за эти полгода изменились мода и вкусы, через десять лет это будет
происходить куда быстрее, чем сейчас... Ты позовешь меня мыться первой, но я
уступлю  эту честь тебе, а сама стану  ходить по  комнатам и  кухне,  заново
знакомясь  с ними. Потом мы перекусим на скорую руку чем-нибудь из  дорожных
остатков,  и  у нас останется  еще час-другой,  чтобы отдохнуть,  а потом мы
оденемся  и я  заставлю тебя  перевязать  галстук  заново,  потому  что  ты,
конечно,  не сумеешь  завязать его так,  как  будет полагаться тогда,  а  ты
станешь ворчать и  любить меня еще больше.  По телефону ты вызовешь такси, и
мы  поедем в тот  ресторан,  где должны будут собраться все участники нашего
похода, тоже, как и мы, едва успевшие  смыть с себя дорожную пыль.  Мы будем
мало  пить  и много танцевать, весь вечер - только  друг с  другом,  и никто
другой не  будет нам нужен,  ни в этот вечер и никогда  ... Мы  уйдем, когда
ресторан уже закроют, и на пороге еще обсудим с остальными: а не податься ли
к кому-нибудь  из нас, чтобы  продолжить веселье.  Но тут начнет сказываться
усталость, и еще то,  что мы ведь полгода,  по сути дела, не были наедине, и
нам очень захочется побыть вдвоем. Мы распрощаемся со всеми и снова окажемся
дома, и долго не сможем уснуть, зато  весь завтрашний день будем отсыпаться,
и лишь  послезавтра примемся за привезенные коллекции и  записи; этой работы
хватит нам на всю зиму, и я буду постоянно напоминать тебе, что пора всерьез
подумать  о докторской, а ты будешь отговариваться тем,  что нет  еще полной
ясности: "Вот  съездим  еще  разок, тогда видно будет..." Вот как произойдет
через десять лет, и вот как будет всегда, пока мы живы...
     Оля умолкла;  я обнял  ее, и она прильнула ко мне. Наверное,  были в ее
пророчестве неточности: пить я не стану и  тогда, и даже по такому поводу, и
зачем такси, поедем на своей машине, а главное - Оля будет прекрасна и через
десять лет,  годы ничего не отнимут, наоборот -  прибавят,  она  принадлежит
именно  к такому типу. Но она права  в  главном:  никого другого, кроме нее,
никогда...


IV

     Мы лежали на  широкой  тахте,  камин дышал жаром, и  можно было на  миг
представить, что  вот  выгорел наш солдатский  костер  и  надо  укладываться
спать, а вокруг все тот же  снег, и ветер не унимается. Но нас они больше не
пугают. Мы разгребаем угли, и под  ними оказывается сухая, горячая земля, мы
укладываемся на нее плотно, бок о бок, воздух свеж и  холоден, но нам тепло,
и те три или четыре часа, что  еще остались до подъема, мы проспим,  не видя
снов, и по  команде вскочим, свежие и готовые продолжать марш. Сейчас  нас с
Олей согревали  угли в  камине, но  еще больше тепла давало ощущение другого
человека рядом. Я не думал, и  не хотел, и  не мог думать, что хорошо и  что
плохо, что можно и чего нельзя; прошлое исчезло,  а будущее еще не пришло, и
осталось лишь то, что было сейчас. Мы понимали друг друга без слов, и каждое
движение  одного  было  заранее понятно другому, потому  что это бывало  уже
миллиарды раз в истории  человечества,  десятки  миллиардов -  и все же было
впервые... Не помню, что было потом с  нами. Нет, не так;  помню, но не умею
сказать так, чтобы это вышло похоже  на  истину: для этого  мне пришлось  бы
отойти и увидеть нас со стороны, а это было невозможно.


V

     Проснулся  я внезапно и сразу,  словно по  команде,  по тревоге  или от
выстрела.  Голова была  свежа, и  я  стал  думать с того  места, на  котором
остановился, как продолжаешь читать книгу с той  строки, на которой закончил
вчера вечером.  Было еще очень рано - или очень поздно, это одно и то же; за
окном  стоял  мрак, лежала  тишина,  угли  в камине потемнели, но под черной
коркой еще таился жар.  Да, так  пройдут десять лет, и двадцать, и все годы,
сколько бы их  ни было, и единственное, о чем я пожалею - это о том, что  их
все равно будет слишком мало, лет; сколько бы их ни было, все равно их будет
слишком мало.  Будущее ... Чаще  всего  оно представляется прекрасным,  даже
тогда,  когда  оно лежит в  подземном хранилище, заминированное,  защищенное
ловушками и сюрпризами, готовое взорваться по какой-то, еще неизвестной мне,
причине...
     Ольга  неуловимо дышала рядом. Юная женщина, для которой война была без
малого пустым звуком:  прошлая была  для нее  древней  историей, а в будущую
она, как почти  вся  нынешняя молодежь,  просто  не  верила.  Только что  мы
построили наше будущее, мое и ее. Но мое будущее  зависит от того, что будет
не  через десять  лет,  а  сейчас:  от  того,  удастся  ли  мне  перехитрить
пиротехника из вермахта или нет.  И, значит,  будущее Оли  - потому что  оно
ведь  у  нас  совместное!  -  зависит от давно  умершего  майора  по фамилии
Шпигель, относившегося к минерскому делу как к искусству, а к нам - и ко мне
в том числе - с пренебрежением,  и оставлявшего свои расписки в уверенности,
что  мы все равно не  проследим за всеми  ходами  и поворотами его мысли.  Я
почувствовал, как во мне колышется ярость.  Нет, не позволю я ему определять
будущее спящей рядом женщины! Я решаю его задачу на тридцать  с  лишним  лет
позже, чем он составил ее, это чего-то стоит - тридцать пять  лет! И  не ему
презирать  меня,  а наоборот,  мне  следует презирать  его  за  высокомерие,
граничащее с наглостью... И  потом... Я не улыбнулся, но  подумал совершенно
серьезно: я знаю, какой  женщиной вдохновлялся  он,  сочиняя  свои ребусы, и
знаю, какой воодушевляюсь я сейчас, когда пришла пора эти ребусы решать. Ну,
можно  ли сравнить их?  Даже  если сделать  ту  моложе на минувшие  тридцать
пять... Нет, разве можно их сравнить?
     И я вдруг ощутил, что я намного сильнее. И не потому, что я жив, а он -
нет.  У меня  были  основания презирать  его больше, чем у него  -  меня;  и
женщина, которую  я любил,  была несравнима с  той, кого любил он. Да, я был
сильнее,  и  вдруг  почувствовал  непоколебимую уверенность  в том,  что еще
несколько часов, даже минут - и для меня все станет ясным.
     Он  был  в   душевном  равновесии  тогда,  когда  составлял  свой  план
минирования, как  и я сейчас.  Он был в тот миг наверняка доволен  основными
линиями  своей жизни  -  как  я  сейчас. Он  думал  и  нашел гениальное  для
выполнения своей задачи решение...
     В чем же заключалась его задача? Строго говоря, их было две. Первая - в
случае   необходимости  взорвать  объект  таким   образом,  чтобы  выбросить
смертоносную начинку в воздух, вызвать эпидемию, посеять панику. И второе  -
сделать  так, чтобы  всякая  попытка  обезвредить взрывные  устройства  была
пресечена в самом начале, но в то же время оставалась возможность выключения
всех  ловушек для проникновения  внутрь своих  людей  в случае, если военная
судьба повернется...
     Как решена первая задача, мы в общем знаем. Взрывается  верхний  заряд,
открывая широкий  выход  в атмосферу. Затем -  нижний, разламывающий  все  в
середине  и  выбрасывающий  начинку вверх.  Второй связан  с первым,  вернее
всего, химически: верхний взрыв одновременно приводит  в действие химические
замедлители, которые через некоторое время вызовут второй взрыв. Через какое
время?  Раньше  я думал,  что  времени  потребуется  столько,  чтобы  успели
активизироваться споры бактерий. Но теперь понял,  что это вряд ли так: ведь
за это  время  можно через  образовавшийся сверху пролом  проникнуть внутрь,
обезвредить  внутренний заряд и предотвратить  нижний взрыв. Нет, куда проще
выбросить в атмосферу  сами  споры,  а активизироваться  они  смогут  и там,
наверху.  Потому  что взрывом  их  разнесет сразу же  на достаточно  большое
расстояние, поднимет в облака, и никакое обеззараживание тут не поможет.
     Что  еще  я знаю?  Знаю,  что с самого начала  предполагалось,  что  мы
обнаружим  объект  не  сразу:  недаром  находившееся  на  поверхности здание
обрушено взрывом с таким расчетом, чтобы закрыть вход в  шахту -  во  всяком
случае, для  тех, кто  не  знал об  ее существовании.  Напротив,  для  своих
попасть в  шахту  не  составляло бы  особого труда. Так  что Лидумс,  вернее
всего, неправ, полагая, что вход был  завален  всерьез,  и что для  себя,  в
случае  возвращения,  майор оставил,  какой-то  другой лаз,  запасной.  Если
Лидумс даже и попробует найти такой лаз, то поиски, вернее  всего, ничего не
дадут.
     Проанализируем еще раз. Из того, что нам пока было доступно, могли быть
использованы, как  мы с  Лидумсом уже установили, три  запасных хода:  через
вентиляцию, канализацию,  а также  через то небольшое помещение, чердак, где
была  уложена  взрывчатка  верхнего заряда,  но оставалось достаточно места,
чтобы  между ящиками  мог пролезть человек.  Канализация и  вентиляция  были
перекрыты фильтрами; можно  было, конечно, предположить, что там существовал
какой-то  механизм, позволявший как-то убрать или раздвинуть их;  однако мне
это казалось  сомнительным.  Оставался  путь  через  верх; для  того,  чтобы
добраться  до  чердака,  пришлось  бы  лишь вырыть  яму в  несколько  метров
глубиной - на  полдня  работы, и  оставалось открыть верхний люк,  очертания
которого  смутно  угадывались  на  снимке.  Однако,  решил  я,  нет  никакой
гарантии, что и верхний люк не подстрахован: майор, в конце концов, понимал,
что ему придется иметь дело не с приготовишками, а с людьми, усвоившими хотя
бы  азы взрывного  дела; и  то,  что,  обрушивая верхнее  здание и  маскируя
главные  ворота,  он одновременно как бы подставлял  нам  лаз  через чердак,
словно бы приглашая им  воспользоваться -  не могло  не  настораживать. Нет,
вернее всего, этим путем идти нельзя, - решил я, глядя в темный потолок.
     Оставались, значит, главные ворота. Хотя возможность эта казалась самой
рискованной именно потому, что первой бросалась  в  глаза,  но пройти здесь,
видимо, можно было. Конечно, и эти ворота  были наверняка  подстрахованы - и
даже не единственной ловушкой, но поскольку хозяева, как  следовало из  всей
логики, могли рассчитывать на  возвращение, то, значит, ловушки,  какими  бы
они ни  были,  отключаются.  Надо  было  только сообразить,  что  же  там за
ловушки, тогда способ выключения напросился бы сам собой.
     Ясно  было, -  продолжал думать я, одновременно  вслушиваясь в  ровное,
едва  уловимое  дыхание  спящей  женщины  и  утешаясь  и  успокаиваясь  этим
дыханием, - ясно, что ловушки должны быть мгновенного действия и срабатывать
при  попытке  открыть  ворота. Что  же можно было там  поставить? Взрыватели
натяжного  действия  исключались:  ворота открывались  внутрь.  Уже  зная  в
какой-то  степени  привычки майора, можно предположить,  что  он использовал
какие-то  устройства  обратного  действия,  которые   сработали  бы  не  при
натяжении,  а наоборот,  при ослаблении поводка  или движении жесткой  тяги.
Подумав, я  отверг  и эту возможность:  поставив  такую ловушку,  самому ему
пришлось бы выбираться каким-то другим  ходом, пользоваться воротами было бы
нельзя. Нет, не годится...
     Если бы я не был уверен в том,  что мой  противник, работая,  знал, что
заряд  может остаться надолго и взрывные  устройства должны сохранять боевую
готовность и через годы, я скорее  всего решил  бы,  что  он  воспользовался
электрическим  способом взрывания, выведя какой-то участок цепи наружу - ну,
хотя бы подключив  к осветительной линии в  туннеле. Тогда, чтобы  выключить
ловушку,  надо  было  бы,  предположим,  вывинтить  одну  из  лампочек  или,
наоборот, ввернуть - если там одной недоставало или она  была ввинчена не до
конца и не замыкала контакты. Чтобы разобраться в  этом, достаточно было  бы
тщательного осмотра линии. Однако конструктор ловушки  не хуже меня понимал,
что  источники тока, какими  он мог воспользоваться, не  продержатся годы, а
рассчитывать на сеть было бы с его стороны весьма наивно; таким простодушным
майор  уж  конечно  не был.  А  если исключить  такие  источники  тока,  что
оставалось?  Оставалась  подрывная машинка; но  я не видел способа, каким он
мог бы  привести ее в действие  при  любой попытке  отворить  ворота. Можно,
конечно, соорудить  пружинный механизм, который  при движении створки  ворот
соскочит с предохранителя и раскрутит магнето; однако и его подключить можно
только к закрытым уже воротам - но тогда подключать его окажется некому...
     Погоди, - перебил  я  сам себя, - но  ведь он мог подумать, что мы и не
станем пробовать открыть ворота,  а  захотим просто  пробиться  через  них -
автогеном  или  электричеством вырезать кусок  металла  и  пролезть.  Ворота
должны быть подстрахованы и против такой попытки. Как бы сделал это я сам?..
Решение  нашлось буквально  через минуту.  Достаточно внутреннюю поверхность
ворот покрыть стойким  легковоспламеняющимся  составом  и укрепить  один или
даже  несколько огнепроводных  шнуров,  ведущих  к  заряду.  Вырезать  кусок
металла  невозможно,  не  раскалив  его  до  высокой  температуры,  даже при
высверливании  он сильно  нагревается. Состав вспыхнет, загорится  шнур  - и
дело сделано. Его дело, не мое.
     Итак,  это он мог предусмотреть. Но и вряд  ли  он всерьез рассчитывал,
что мы станем ломиться таким образом.
     Что  же там может быть? Поставим себя на  его  место.  Предположим, что
судьба повернулась  другим боком, и через  какой-то промежуток времени майор
Шпигель,  или кто-то  из его  людей,  возвратился к пенатам. Прежде всего он
приходит на место и  убеждается в  том, что развалины  остались нетронутыми.
Потом  саперы  убирают развалины, открывая ход в  шахту.  Я  закрыл  глаза и
представил, как  стоит  он  на  краю  черного  провала,  заглядывая  вниз, и
удовлетворенная улыбка трогает его губы: все в порядке, никто не  догадался,
ни один человек  не проник... Готовят лестницу,  и майор Шпигель, не доверяя
никому,  спускается сам. Так  строитель моста становится под  ним, пропуская
первый  поезд,  доказывая,  что   сооружение  надежно.  Вот  он  в  туннеле;
вспыхивает яркий фонарь, и он уверенно,  не так, как мы с Лидумсом,  шагает,
зная,  что  ему ничто не грозит. Еще  не достигнув ворот, достает из кармана
ключи.  Сопровождающие  его люди тем  временем тоже  успели  спуститься,  но
приглушенные  их  голоса звучат, не приближаясь: майор заранее запретил это,
пока не даст разрешения, этого требует профессиональная этика, хотя никакого
риска и нет. И все же, подойдя к  воротам, он тщательно оглядывает замки: не
трогал ли  их кто-нибудь, не  установлена ли  здесь, в свою очередь, ловушка
противника,  -  что  бы  там  ни  говорили  о  простодушии  русских,  об  их
доверчивости, эти  разговорчики могли еще как-то звучать до войны, теперь же
они не стоят и пфеннига ... Но нет, на сей раз славянское хитроумие не нашло
применения:  ворота  з полном порядке,  у  замочных скважин -  ни царапинки,
никто  ничего не пытался открыть, и даже тончайший слой пыли перед  воротами
не нарушен. Майор Шпигель направляет  луч фонарика  в  укрепленное на бетоне
зеркальце, его собственную эмблему,  усмехается и кивает. Все в порядке, как
и следовало ожидать; можно приступать к работе.
     Затем майор...
     Ну-ка, что же теперь майор?
     Может быть, так: он  вставляет сначала верхний ключ и поворачивает его.
И лишь потом  вставляет нижний.  Или наоборот: вставляет оба  ключа,  и лишь
затем  поворачивает:  сначала один,  потом другой, в известном  ему порядке.
Скажем, так: сначала нижний на один  оборот, затем верхний - на два оборота,
и  снова нижний  - на один оборот.  Ключи ходят довольно туго; кроме прямого
назначения -  передвинуть ригели  замков - они выполняют и еще  одну работу:
отводят рычажки,  опускают настороженные пружинки... Все, дело сделано. Если
бы кто-то попытался открыть ворота, действуя ключами в ином порядке, рычажки
и  пружины  остались  бы на  своих  местах, и когда  створки сдвинулись бы с
места, раздался бы взрыв.
     Может  так быть? Видимо, может... А дальше?  Ну,  дальше просто.  Майор
Шпигель отворяет ворота...
     Постой,  а как он  это  делает?  Я  представил,  как майор  всем  телом
налегает  на  створку,  но  массивная броневая плита  толщиной, как  мы  уже
установили,  не  уступающая  лобовой  броне "королевского тигра",  вовсе  не
желает поддаваться. Тут нужно несколько человек, чтобы сдвинуть ее.  А майор
один, и  пока должен оставаться в  одиночестве: ему  предстоит  проникнуть в
нижний  этаж и  там обезвредить  взрывные устройства нижнего  заряда,  потом
подняться и сделать то  же с  взрывателями верхнего. Только  после этого  он
сможет разрешить другим войти в помещение.
     Ну, так как же он в одиночку справится с воротами? Надо полагать, очень
легко. Потому что в таких воротах не может не быть какого-то сервомеханизма.
Механического  или,   допустим,  гидравлического.   Механизма,   помогающего
створкам распахнуться  при относительно слабом нажиме. Механизма, пригодного
для работы и тогда, когда в сети нет тока.
     И механизм срабатывает.  Створки трогаются с  места  медленно, но чтобы
сдвинуть их, понадобилось немалая энергия, запасенная в сжатой пружине или в
цилиндрах гидравлики. Масса ворот очень велика, и теперь их не остановить до
тех пор, пока стзорки не дойдут  до какого-то ограничителя. Откатываясь, эти
створки могут проделать  немалую работу, и если к  ним при  помощи какого-то
привода подключить механизм, они без труда приведут его в движение.  Правда,
створки  отъезжают не  очень быстро, но  при помощи редуктора  они  могли бы
раскрутить до больших оборотов...
     Что раскрутить?
     Ну, хотя бы подрывную машинку.
     Вспомни, что  там  было  на  снимке  около ворот,  изнутри. Два газовых
баллона; значит, не гидравлика, а пневматика. Приведенные поворотом ключей в
рабочее состояние, баллоны  дадут струю газа  высокого давления, и механизм,
открывающий ворота и одновременно запускающий  подрывную  машинку, придет  в
движение. Но...
     Но почему же подрывная не сработала, когда ворота отворил Шпигель? Ведь
пневматика  должна действовать в  любом  случае,  а  раз  отворяются ворота,
значит, по  моему  предположению, подрывная  машинка до