вол левее,  снова дождался танка и дал
вторую длинную очередь -  стрелял, пока не кончились  патроны, положенные на
это упражнение. И  снова пули вроде бы легли, как надо, и будь это настоящий
десант,  я не  хотел бы, чтобы в  нем оказались  мои приятели. Я  повернулся
набок и,  силой выталкивая ушедший куда-то  в  поджелудочную  железу  голос,
доложил: "Сержант  Акимов стрельбу закончил!" Нам разрешили встать и вернуть
пулемет на исходную позицию. Из траншеи позади мишеней показчики по телефону
сообщили: был поражен  весь десант,  на каждую фигуру пришлось в среднем три
попадания,  для отличной  оценки  годился бы и  результат похуже. Меня стали
поздравлять с отпуском: по традиции, за  отличную стрельбу на  инспекторской
полагалось десять дней без дороги, чистых десять. После меня стрелял ротный.
В армии, в отличии от гражданки, начальник должен сам уметь все  то, чего он
требует от  подчиненных,  чтобы в нужный момент подать  команду "Делай,  как
я!". Но капитан, отличный пулеметчик, видимо, волновался - наверное, вот это
самое  неизвестно откуда свалившееся чувство  безопасности  накрыло его, как
купол  при  неудачном приземлении накрывает парашютиста.  Ротный не  поразил
первую цель, не был поэтому допущен ко второй и получил плохую оценку: перед
инспекцией все равны. А  ведь такое упражнение он выполнял, как говорится, с
закрытыми глазами... Мне стало всерьез жалко его, когда я представил, каково
ему  было захлебываться в бессилии, когда он  выпускал одну короткую очередь
за другой  по  проклятым  зеленым головкам, а они все  не исчезали - и, если
перевести это  из учебной ситуации в  боевую,  в это время сами вели по нему
огонь из станкача, пытаясь подавить его, и раз не он их, то, значит, они его
достали,  и  он,  наверное, чувствовал,  как  их  воображаемые  пули  словно
гвоздями приколачивают его к земле...
     Нет, бессилие - это было плохо, и, направляясь к дому Семеныча, я знал,
что он  не поможет мне избавиться от этого чувства, если даже выяснится, что
Шпигель  был  его  лучшим  другом  и  делился  с ним  сердечными  тайнами  к
творческими замыслами - чего, конечно, быть не могло даже в сказке.
     Я шел к Семенычу так, словно меня подталкивал  кто-то, а я упирался, не
хотел - и все же шел, продвигался какими-то неравномерными рывками. Мне и на
самом деле не хотелось, но ничего другого не оставалось, дело требовало. Он,
конечно,  снова станет угощать обедом, но задерживаться у него я  не стану -
знаю заранее, что кусок в глотку не полезет. Да и время обеда вроде бы давно
вышло.
     Время вышло потому, что после разговора с Варварой я, в поисках  Ольги,
бросился в аэропорт, и там ее не нашел, примчался на железнодорожный вокзал,
и там ее тоже не обнаружил. Больше искать было негде, но я все же, сам в это
не веря, доехал на трамвае до того самого кладбища, где встретил ее впервые.
Там было пусто,  на могилах лежали желтые листья. И теперь я шел в тот самый
дом,  где  видел  ее  в  последний  раз,  шел  голодный,  злой  и,  кажется,
несчастный.


IV

     У Семеныча встретили меня  не  менее  радушно, чем в  прошлый  раз, но,
может быть, чуть более  по-свойски - не как  редкого гостя, а как приятного,
но  привычного.  Варвара  больше  не  краснела,  напротив,  не  без ехидства
поинтересовалась, разыскал  ли я свою пропавшую спутницу. Я ответил: "Ладно,
чему  радуешься-то?"  Семеныч,   показавшийся  в  прихожей,  как  всегда,  с
запозданием, изрек:  "Тут  мы тебе помочь ничем не сможем, сам виноват". -"И
ты  туда  же, -  упрекнул я его.  - Я сегодня по  делу, Семеныч, нужна  твоя
помощь". Он насторожился: Семеныч не любит одалживать деньги, он всегда знал
им цену и вел счет.  Вообще, военным приходится делать это всю жизнь, потому
что у  нас  не  та  профессия,  что дает возможность  схалтурить,  сработать
налево, и прогрессивки у нас тоже нет; сколько положено, столько и получишь,
и ни копейкой больше. И хотя это, в общем, не так уж мало, точный расчет все
равно нужен. Я сразу же успокоил его:
     - Требуется твой совет.
     -  А, совет,  - сказал он  успокоенно. - Интересно,  кому сегодня могут
пригодиться советы  такого отставной  козы  барабанщика, как  я?  Или  ты  в
отставку собрался? Вот тут могу в деталях изложить, как это все бывает.
     - Насчет отставки зайду в другой раз, - пообещал я. -  А сейчас, может,
пойдем, посидим где-нибудь в тишине и уюте...
     И я двинулся в комнаты, но Варвара встала на дороге.
     - Нельзя, нельзя! - удержала она меня и даже схватила за руку. - У меня
там беспорядок, затеяла сегодня уборку, и ради тебя не стала отменять, ты уж
извини. Идите, вон, в его закуток, там наговоритесь про свои военные тайны.
     Мне  было  все равно, где  сидеть.  Мы расположились на диванчике около
тумбочки с проигрывателем, и я объяснил ему, в чем заключалось дело.
     - Да, - сказал он, медленно вспоминая, разглядывая нацарапанный мною на
полях газеты "Красная звезда" рисунок - форму зеркальца. - Такое я встречал.
Два, или  три даже раза. Запомнилось, потому что  не  часто  бывает. Мы ведь
расписываемся когда? Когда разминируем или проверяем, а не когда минируем. А
этот   фашист  обнаглел.   Самоуверенный   был.  Словно   с   самого  начала
предупреждал: не сомневайся, мол, заминировано, и  лучше не  связывайся, все
равно я тебя перехитрю, и пожертвуешь ты своею молодой жизнью.
     - Но ты-то, я вижу, не пожертвовал.
     - Это да. - Он  поскреб пальцем лысую макушку. - Но и похвалиться особо
нечем. Я,  скажем,  сколько мин извлек на своем веку - не знаю,  и никому не
сосчитать. Но он-то был чистоплюй, он минных полей не ставил, это делали кто
попроще. Конечно, может, и ставил,  но там, как ты понимаешь, обходились без
расписок, потому что минное поле ты на извлекаемость не поставишь, там,  так
сказать, массовое  производство, поток. Ну, конечно, найти подходящее место,
схоронить там, где  мину никто не ждет -  тоже  хитрость  нужна,  но в  этом
разбираться я  научился еще в  тридцать девятом.  А  он  занимался  большими
объектами. И, прямо сказать, хитрости в нем было немало.
     - Но ты разбирался?
     - Разбирался -  потом,  задним числом,  когда  грохнет, и  ты начинаешь
думать: вроде бы  все предусмотрел, все сделал правильно,  а все же, значит,
не  все.  Но в  конце  концов  я  эти  кроссворды решать  перестал. Старался
уничтожать на месте. Правда, кой-чему он меня в конце концов научил ...
     - Расскажи, поделись.
     - Да зачем тебе? Для науки, что ли? Дела давние ...
     - Насчет науки не ручаюсь, - сказал я.  - Если мы с этим справимся, то,
может быть, и для науки пригодится. Но пока что - чистая практика.
     Я рассказал ему вкратце, в чем заключалось мое дело.
     - Вон что, - сказал он задумчиво. - И на месте рвануть никак нельзя?
     - Нельзя, - сказал я. - Сам видишь.
     - Ну, а если  принять  все меры? Дезинфекцию там, все прочее  .,. Людей
эвакуировать куда подальше ...
     - Гарантии  нет, - сказал я. - Людей растревожим, пойдут слухи. А живем
не на острове. Попадет в печать...
     - Ну! - сказал он с сомнением.
     - Не в нашу, не в  нашу. И  пойдет тягомотина. Потом доказывай, что это
не  наша лаборатория  там  взорвалась,  что не  мы этим  занимаемся,  а  что
осталось это с тех еще времен. В общем, лишние осложнения. А если кто-нибудь
еще заболеет ...
     - Да, - сказал он. - Сложно.
     - Так что напряги  память. Все-таки были  же у  него  какие-то  любимые
приемы,  какие-то  его  собственные хитрости.  -  Я  представил  себе  того,
германского  майора, как он сидит за  столом в той самой комнате, где не так
давно был я,  сидит вечерком в мягком кресле, сняв свои блестящие офицерские
сапоги, в домашних туфлях, и усмехается тому, что дорого придется  заплатить
другим людям за разгадку его остроумия. Испытывает творческое удовлетворение
да еще и  приятное беспокойство оттого, что  слышит, как ступает  в соседней
или в той же самой комнате его домоправительница, любовница, и то, что она -
русских кровей,  лишь усиливает удовлетворение  собой:  целовать его сегодня
будет какая-то очень  дальняя, но  все  же  родня  тем, кто некоторое  время
спустя взлетит на воздух, проскочив мимо какого-то поворота его фантазии.
     - Давай, давай, Семеныч! - поторопил я.
     -  Да что, - сказал  он. - Ну, были, конечно, кое-что я и сейчас помню.
Иногда бывает: все понимаешь, но стоишь перед объектом, опустив руки, потому
что не знаешь, как к нему подойти ... Например, любил  он  обратное нажимное
действие. Не как  обычный  взрыватель, на который нажали - и он срабатывает,
ну как в противотанковой мине хотя бы. А наоборот. Он нажат с самого начала.
И как только ты его освобождаешь - чик, и готово.
     - Ну, это не то чтобы очень большое открытие, - сказал я.
     - Нового вообще на свете мало. Но вот  представь ситуацию: ты обнаружил
большой заряд, в одной  упаковке.  Ну, пусть  в  деревянном хотя  бы  ящике.
Огнепроводный шнур подведен. Вес заряда такой, что руками не поднять. Уложен
в аккуратное гнездо. Был, конечно, замаскирован, но собаки нашли, или стали,
допустим, копаться  и  краешек увидели.  Одним словом, сомнения в  том,  что
заряд  -  нету.  Теперь - что с  ним делать. По первому разу, когда  мы  его
привычек еще не знали, мы рискнули. Был у нас старший лейтенант, считал, что
он в нашем  деле большой артист. У него - да, пальцы были что надо, но думал
иногда  поспешно.  Обнюхали все, вырыли траншейку, расчистили  от  обломков,
шнур этот самый нашли и перерезали. Я говорю: подождем, помозгуем. А старшой
в ответ:  что тут мозговать, тут  все  ясно, не  успели взорвать и все, надо
извлекать.  Я  говорю: подумай, может .быть, от  ящика  идет  снизу поводок,
закрепленный за какой-нибудь якорь, станем поднимать, натянем - и  хана.  Он
отвечает: а  мы  его  перехитрим,  поднимать ящик не  станем,  а  вскроем  и
аккуратно вынем по частям,  с бережением. Взял гвоздодер и стал приподнимать
верхнюю  досочку ящика.  Хорошо, что нас заблаговременно отослал подальше...
Да.  В другом месте, это уже позже, заряд был из нескольких  ящиков, один на
другом, такой аккуратный штабелек. Так  и просится, чтобы его разгрузили. Но
попробуй  поднять хоть  один: пока  лежит,  он придавливает пружину,  а  как
только  приподнимешь, она разжалась и - фук. Хорошо, что мне пришло в голову
зачалить верхний ящик веревкой и потянуть с большого расстояния... Один ящик
- в  другой раз уже - у него  не сработал, тогда мы и разобрались: с  каждой
стороны сидело по взрывателю, так что какую стенку ни освободи - конец один.
Да, это он любил...
     - А еще что?
     -  Ну, были комбинации из нажимных прямого и обратного  действия... Еще
что-то  ... Да, этот  тип  любил резвиться  с электрическими  взрывателями и
сетями.
     - Эта его...  экономка  сказала, что если бы он был в Кракове, город бы
не спасли.
     - Его баба? Наверное, она права, хотя я не знаю, Краков не мы брали. Но
у нас тоже бывали. Был один  заводик - уже в Восточной Пруссии; нам сказали,
что  желательно  сохранить  его  в  целости.  Разведчики  знали,  что  завод
минирован, и полагали, что его рванут  перед самым отходом.  Схема  там была
обычная:  электрические   взрыватели,  кабель  к  зданию   в  городе  уложен
неглубоко, даже не зарыт  всерьез, а  кое-как  закидан землей; из-за спешки,
так  мы  тогда решили. Ну,  в  таких  случаях,  ты знаешь,  самое  простое -
разорвать  цепь, перерезать кабель.  Это куда  проще, чем выбрасывать десант
или посылать группу, чтобы захватить дом с рубильником. Так сделали и  в тот
раз.
     - И не получилось?
     - Почему же, получилось.  Охранялся  кабель не очень усердно, наши люди
проникли и пересекли его тихо и аккуратно. И в ту же секунду завод загремел.
     - А не за секунду до того? Не совпадение?
     -  Нет.  Мы  уже задним  числом сообразили. Дело  оказалось  несложным,
только  немного  неожиданным.  Обычно ведь... да  ты  сам  знаешь,  как  это
делается.  Замыкается  сеть  там,  где  установлен  рубильник,  ток  идет  в
электрический  взрыватель,  и музыка играет... А тут, вернее всего, было вот
как.  Мы смотрели потом этот  кабель.  Четыре жилы. Возможно, что  две  были
предназначены  для  обычного   способа   и  присоединялись  к  рубильнику  и
взрывателям. А вот  другие  два  провода не дублировали  первые, как мы было
подумали  сперва, но служили для своего рода страховки. Потому  кабель и  не
очень охранялся, и не так уж был замаскирован...
     - Погоди... Начинаю понимать.
     - И  очень  просто.  Там, откуда  руководили  взрывом, провода эти были
просто подсоединены  к источнику через второй  рубильник,  уже замкнутый,  и
постоянно  находились под током. Что  было  на другом конце,  на заводе, мы,
конечно,  не нашли, там после взрыва мало что осталось.  Но скорее всего, от
этой  пары   проводов  работал   какой-нибудь  пустяковый   электромагнитик,
удерживавший  предохранитель.  Как только  ток прерывается  - предохранитель
падает, и  срабатывает  самый  примитивный  взрыватель, хотя  бы и натяжного
действия:  предохранитель  мог  быть  просто грузиком на  поводке,  который,
падая, вырывал чеку. Элементарно, но мы-то привыкли в основном  к тому,  что
все беды происходят от замыкания взрывной цепи, а не от ее размыкания...
     - Слушай, Семеныч, - сказал я, - да у тебя самого в голове целая наука.
     -  Да  ведь вам, ученым,  не до  нас, стариков,  вы  только по-писаному
понимаете ...
     - Ну  ладно, -  сказал я, прикидывая. - Может быть, что-нибудь такое он
учинил  и там. Наверняка даже. Только этого мы, пожалуй, не испугаемся: тока
там нет. Столько лет ни один аккумулятор не выдержит.
     - И все  же,  если найдете какой-нибудь кабель, перерезать не  спешите.
Мало ли что.
     - Понял. Больше ты ничего не помнишь?
     - Помню,  обожал он многоступенчатые взрывы,  с замедлениями. Словно на
рояле разыгрывал.  Толку от этого, по-моему, особого  не было,  но на  нервы
действовало. На том  заводике  тоже  чуть  не погорели. Если бы бросились по
горячим следам,  кого-нибудь  определенно не досчитались. Хорошо,  что  было
тогда не до того.  Потому что прошло три часа  -  и снова рвануло на заводе.
Снова все подняло и перемешало.
     - Кислотные, наверное.
     -  Раз три часа, наверное. Или, может быть, сахар, как в морских минах.
Часовые механизмы он не очень любил, по-моему. Не верил им, что ли.
     -  Да, - сказал  я.  -  Интересный был  мужчина ... Насчет его нажимных
устройств надо подумать. Это он мог там заложить, и они могут еще сработать.
Хорошая  пружина  в надежной смазке, в сухом помещении  -  что ей три-четыре
десятка лет? Вот насчет электричества не очень беспокоюсь, а нажимные - да.
     -  Знаешь,  -  сказал Семеныч,  подумав,  - ты  и от  электричества  не
отмахивайся. Конечно,  аккумуляторы или батареи, если он на них  расчитывал,
теперь  безопасны.  Но   ведь   он  мог   и   подрывную  машинку  как-нибудь
использовать.
     - Ну, ее крутить надо. А уж мы как-нибудь этого делать не станем.
     - Подумай.  Если,  как  ты говоришь,  все  это  не было  рассчитано  на
немедленный взрыв,  а делалось, так сказать, на время,  то  без какой-нибудь
особой хитрости там не обошлось. Уж раз он свой знак оставил - наверняка.
     - Ладно, - сказал я. - Ночью подумаю.
     - Да, - сказал Семеныч, ухмыльнувшись. - Уж ночью ты подумаешь, как же.
     - Знаешь, - сказал я, - бывает, что и я ночами не сплю.
     - Это  да,  - согласился  он,  все  так  же ухмыляясь, - это уж  точно.
Бывает, что  и ты  ночей  не  спишь. Все возможно, конечно. Только ночью или
днем, а над этим ты поразмысли.
     -  Ладно, -  согласился я,  - придется. Ну, спасибо,  Семеныч,  ты  мне
здорово помог. Побегу теперь, времени уже много.
     - Чаю не выпьешь?
     - Нет, спасибо. Пока доберусь ... Мне ехать долго нынче.
     -  Варя, Вова чаю не хочет! -  громко крикнул  Семеныч в дверь  и снова
повернулся ко мне. - Ты что, не в гостинице больше?
     -  Там.  Но  сегодня  поеду  ночевать  к  Лидумсу  на  дачу.  Полковник
пригласил. Там и подумаем вместе.
     - Хороший мужик, - сказал Семеныч. -  Хотя меня и забыл. Тогда спеши  -
он ждет, небось, а начальство ждать не любит.
     -  Вряд  ли. Обещал приехать после полуночи,  а может быть, и  завтра с
утра пораньше. Он там сейчас, на объекте. Ну, будь пока.
     Выходя  из комнаты, я услыхал,  как  щелкнула наружная дверь  -  кто-то
вошел или  вышел.  Семеныч тоже прошествовал в коридор,  чтобы  оказать  мне
уважение.
     - Будь и  ты,  -  напутствовал  он меня. - По  возможности.  Варвара! -
позвал он громко. - Ты где? Гость уходит.
     Варвара вышла, придерживая наброшенную на халатик шаль.
     - Спишь уже? - спросил я. - Или телевизор заедает?
     - А что же мне одной? - сердито ответила она.  - У вас все секреты. Так
без чаю и уйдешь?
     - На месте напьюсь.
     - Ну, беги, а то опоздаешь. Слушай, ты не злись только...
     - На кого, за что?
     - Да нет, я просто так. Беги.
     Я помахал ей рукой, пожал пятерню Семеныча и вышел. Быстро спустился по
лестнице. Ох  ты, Шпигель ты, Шпигель. Но  все равно, как-нибудь уж  мы тебя
раскусим...  Вышел на улицу. Было  свежо, темно и безлюдно.  Только какая-то
женщина удалялась неторопливыми шагами - прошла мимо дома, видно, за секунду
до того, как я вышел из подъезда. Я поглядел ей вслед привычно, механически,
ни о чем не думая, ничего даже  не воспринимая. Мысли мои были в подземелье,
в домике  Шпигеля, где угодно - только не на  этой улице. Но мысли не всегда
определяют поведение человека.  На этот раз сработало подсознание.  Я еще не
понял, в чем дело, а оно уже заставило меня сорваться с  места и почти бегом
устремиться за удалявшейся женщиной, в чьей  походке было что-то вызывающее.
Она, вероятно, слышала, что я настигаю ее, но не  испугалась, не  заспешила,
не  обернулась - продолжала шагать, как заведенная. Нагнав, я сбоку заглянул
в  лицо, боясь ошибиться, и лишь после  этого  схватил ее  за руку,  схватил
сильно, почти грубо.
     Она обернулась  ко  мне, надменно подняв брови, ничуть  не  удивившись,
словно весь  день знала,  что  именно здесь встретит меня, - или я ее, какая
разница, - точно в этот час, ни минутой раньше, ни  минутой позже. Нет,  она
не топталась перед домом в ожидании,  это я понял сразу: замерзла бы в своей
одежке; но выглядела,  словно только несколько минут назад вышла  из теплого
помещения и пошла  спокойненько по  улице,  зная, что  вот сейчас  я налечу,
схвачу за руку, и она высокомерно глянет на меня.
     - Пустите, -  сказала она  спокойно  и негромко. - Не желаю вас видеть.
Пустите.
     -  Знаете, Ольга, - сказал я, не выпуская ее руки, лишь ослабив хватку,
- это просто свинство. Хоть бы позвонили, записку написали ...
     - Зачем?  -  все так же отстраненно  полюбопытствовала она. - Я никогда
никому не навязывалась и, надеюсь, никогда не придется. Вы  сказали, что нам
встречаться больше незачем. Я, по-моему,  поняла это  правильно, такие слова
трудно понять превратно.  И  сделала так, чтобы вам не  пришлось менять свои
намерения.
     Ну, пустите же.
     Я выпустил ее руку, и мы пошли рядом - она все так же не спешила.
     - Почему это вы решили, что я изменю свои намерения?
     - Разве не так?
     - Нет.
     - Что же  вы налетаете на меня на улице? Хватаете за руку и устраиваете
сцену?
     -  Да просто потому, что я волновался. Исчезли,  и все. В чужом городе.
Могу я просто волноваться за вас, как полагаете?
     - Волнуйтесь, сколько угодно. Как видите, не пропала.
     - А позвольте спросить: где же вы провели ночь?
     - Допустим, там же, где и с вами.
     - В аэропорту? Вранье. Я был там два раза.
     - Тяжкая вещь - чувство долга, правда?
     -  Не  язвите. Да, у  меня  есть чувство долга, и я ощущаю определенную
ответственность  за такое вздорное  и безрассудное существо,  как вы.  Слава
богу, что хоть в эту ночь не п