нал,  что  такой  перелет  основывается  прежде  всего  на
усиленной работе генетической памяти. Но перенапряжение ее,  как  правило,
не сходит с рук.
   И крайне нелегко и опасно - дать волю подсознанию, совершенно отключить
рассудок...
   Но - пусть будет так, раз уж без этого нельзя.
   Похоже, Минаев  догадался,  что  мне  стало  не  по  себе.  И  поспешил
успокоить:
   - Это не сейчас. Остров. Мы и так сидим глубоко в минувших  макроконах,
и отсюда до Эллады доберемся, как  говорится,  своим  ходом.  А  вот  если
оттуда придется срочно перебрасываться к мушкетерам - нам  без  прыжка  не
обойтись. Но это когда еще... А сейчас  делай  все  так,  как  ты  умеешь.
Переход на один уровень.
   Я кивнул. Это я умел.
   Расслабление. Медитация... Огонь в очаге погас сразу,  словно  на  него
плеснули водой, хотя никто  и  не  дунул  даже;  но  тепло  от  очага  еще
ощущалось.  Я  и  сам  почувствовал,  что  сон  валит  меня  на  лавку,  и
сопротивляться  больше  не  было  сил.  Мысли  затухали,  душистый  воздух
обволакивал, проникал внутрь, баюкал.  В  темноте  я  успел  еще  пошарить
вокруг себя, нащупал рядом такую же попону, как та, что  была  у  Минаева,
даже  не  удивился,  -  натянул  ее  на  себя,  окончательно  согрелся   и
рассчитывал уйти в  очередной  отрыв,  чтобы  как-то  ускользнуть  от  уже
порядком надоевшего мне наставника. Что бы он там ни говорил, я  продолжал
считать, что справлюсь  в  любой  обстановке:  когда  подсознание  выходит
из-под контроля  заученных  уверенностей,  оно  способно  -  размышлял  я,
отключаясь, - разобраться со всем, с чем бы ни встретилось. Но  ничего  не
получилось: никакой свободы не было, подсознание не стало управлять  мною,
наоборот - кто-то сторонний овладел им, стер все мои  намерения,  отключил
способность контролировать окружающее, на обычном языке это означает,  что
я спал без снов, дух мой был скован каким-то образом и ощущал лишь, что  я
сплю, и спит каждое дерево, но и на земле, и в кронах идет  ночная  жизнь,
возникают и гаснут шорохи, одно уничтожается, другое возникает, и  никаких
тайн во всем этом не существует для всякого, способного видеть, слышать  и
верить увиденному и услышанному.
   Потом я все-таки вошел в мир ощущений -  и  с  новым  приступом  страха
понял, что то была лишь подготовка, вводная часть, а настоящий  переход  в
тот макрокон, куда тащил меня Минаев, начнется только сейчас.



ПОЛЕТ

   Узкая, прямая полоса дороги, черные скалы, щупальца  песков,  обиженное
ворчание мотора...
   а перед этим: светло-зеленая комната, датчики, приборы,  врачи,  тесты,
беседы...
   а перед этим:  пляж,  море,  скольжение  на  гребне  волны,  набегающий
берег...
   а перед этим: лес, золотые сосны, шуршание игл,  заросли  папоротников,
неразличимо промелькнувшее существо...
   А перед этим: да, у вас  феноменальная  память,  но  никаких  признаков
математического мышления, здесь вам не найти себя - кабинет, стол,  дверь,
коридор...
   А до этого: ты странный человек, кажется, ты  можешь  существовать  где
угодно и среди кого угодно - ты весь в себе...
   а до этого: обширная заснеженная пустынная площадь, вечер, и двое тащат
меня под руки, ноги бессильно царапают снег. - Почему ты сделал это? - Мне
не нравится этот мир, я хотел уйти из него...
   а до этого: широкий диван, на нем лежит книжка, я стою  на  коленях  на
полу, локти на диване, подбородок на  ладонях.  -  Это  уже  вторая  книга
сегодня, внучек, надо же поесть. - Ну, дай хлеба с сыром...
   (Надо остановиться, может быть, пора уже? Но не могу почему-то. Несет!)
   А прежде было: траншея, шинель измазана глиной, под  ногами  вода  и  в
сапогах вода,  сзади,  с  закрытой  позиции,  бьют  трехдюймовки.  -  Ваше
благородие, ваше благородие!.. -  Вижу,  Тарасенко.  По  пехоте,  в  пояс,
длинными очередями, с рассеиванием по фронту!..
   Память все ускоряется и яснеет. Неужели все это  происходило  со  мной?
Нет, но - да. Так или иначе, я это вспоминаю, проваливаясь все глубже, все
ниже  с  поверхности  Первого  слоя  Пространства  Сна  и   Времени   Сна,
воспоминания не приходится более принуждать,  они  возникают  сами  собой,
легко, как пузырьки на поверхности новогоднего бокала.
   Это - я. И это - я. И там, еще раньше...
   А прежде было: хлеб не сжат, колосья склонились, спутались,  наполовину
осыпались уже. Неширокая тропа. Иду по ней в  тяжелых  от  налипшей  глины
сапогах, длинноостые колосья цепляются за полы. - Батюшка, куда же вы, там
мор! - Оставь, сын мой: меня там ждут...
   а еще прежде: шаг за шагом, шаг за шагом, сошник врезается в землю,  не
оборачивая пласта.  Лошадиный  круп  колышется  впереди,  савраска  хлещет
хвостом, отгоняя слепней, падких на потное. Еще борозда проведена, и  еще,
и еще...
   а еще прежде: веточка не хрустнет под мягкими  постолами,  я  осторожно
проскальзываю между кустами и  замираю,  не  выходя  на  поляну.  Привычно
накладываю стрелу. Лук нехотя изгибается, словно разминаясь после  долгого
покоя. Тонко жужжит стрела. И - бегом к рванувшемуся и упавшему рогачу...
   И еще, еще раньше. Еще многое, многое...
   Я уже глубоко-глубоко. Первый, внешний слой,  поверхность  Пространства
Сна осталась в дальнем далеке. Не говоря уже  о  Производном  Мире.  Время
замедляется. Я слышу, что в новом невероятном континууме все тот же Минаев
переводит дыхание и враз ослабевшим голосом произносит:
   - Вышли на финиш.
   И исчезает неизвестно куда.
   Перелет закончен.



ЗАХВАТ

   - Да, - решил я в конце концов. - История, конечно, почтенная наука, но
сейчас, боюсь, помочь  мне  она  не  в  состоянии.  Языкознание  на  нашем
современном уровне тоже. Из того, что они говорят, я ни слова не разбираю,
ни единого корня. Да и фонетика явно не наша, нехорошая какая-то фонетика,
ненаучная.  По  науке,  здесь  должно  было  бы  слышаться  подвывание   и
кряхтение, щелканье языком и что-то, очень похожее  на  рычание  -  больше
ничему звучать по науке не полагалось. На самом  же  деле  взаимопонимание
достигалось тут на совершенно ином уровне. Конечно, винить тут науку  вряд
ли уместно: она мыслит масштабно, и по этим ее масштабным представлениям в
данную (предположительно) эпоху должны были обитать в основном первобытные
племена, существа нижнего палеолита. Где-нибудь в другом месте,  наверное,
так оно и было, но именно тут, куда мы  с  Минаевым  хотели  попасть  -  и
попали-таки, не удалось обнаружить ничего подобного. То есть палео, может,
и было, но с литом обстояло совсем плохо. Что-то где-то  нас  подкузьмило.
Придется, видимо, как-то  разобраться  в  географии  и  хронологии,  чтобы
понять  -  куда  же  подевались  наши  славянские  прапрапрапредки,   коим
полагалось бы быть статными, кудрявыми, обильно бородатыми, голубоглазыми,
ну и всякими такими - весьма, в общем, положительными. Среди других Груздь
вряд ли захотел бы обитать.
   Люди здесь и в  самом  деле  ничуть  не  напоминали  наших  предков  из
каменного века. Внешность у них была самая что ни  на  есть  инородческая:
скуластенькие, узкоглазые, хотя и  не  монголы  явно,  и  не  желтая  раса
вообще. Впрочем... Ох!
   Я невольно вскрикнул, потому что меня ощутимо ткнули в бок тупым концом
рогатины, а может, и копья. Кроме двух таких копий, в  поле  моего  зрения
присутствовали: два длинных  ножа  в  кожаных  ножнах,  топор  на  длинном
топорище, два лука в саадаках и  столько  же  колчанов  со  стрелами;  два
кожаных, со множеством медных  бляшек  пояса  и  два  комплекта  плеч,  на
которых вся эта амуниция висела или на которые опиралась. Каждый  плечевой
пояс был увенчан  головой  на  короткой  шее,  а  ниже  -  всем  тем,  что
требовалось для двух нормальных парней - небольшого роста, но крепеньких и
в настоящий момент в хорошем темпе общавшихся между  собою.  Наряжены  оба
были в сильно ворсистые штаны и нечто вроде жилетов из достаточно скверно,
как мне показалось, выделанной кожи. На ногах у одного было нечто  среднее
между постолами  и  мокасинами,  снабженными,  однако,  длинными  оборами,
завязанными под коленом; второй обходился натуральными лаптями  -  тоже  с
сборами; и то, и другое было надето на босу ногу. На шее у того, что был в
мокасинах, на тонкой полоске  кожи  висела  какая-то  продукция  народного
творчества в виде костяного изделия  сложной  конфигурации;  у  второго  -
гладкий камешек с дыркой посредине. Весь  этот  антураж  свидетельствовал,
безусловно, о  достаточно  глубокой  древности;  но  эти  парни  никак  не
относились к  первобытным:  наконечник  копья,  например,  был  откровенно
металлическим, хотя была то бронза или  железо,  я  понять  не  мог:  цвет
наконечника был грязно-бурым - скорее всего, от засохшей крови. Это  никак
не придавало мне бодрости. Да и полное отсутствие Минаева, втянувшего меня
в эту передрягу, не вдохновляло на подвиги.
   Все это великолепие я  разглядывал  (и  обонял,  кстати)  снизу  вверх,
поскольку лежал на земле, двое же нависали надо мною. После перехода  мне,
да и любому на моем месте, нужно было какое-то время, чтобы прийти в себя;
к несчастью - а может быть, и наоборот, - на меня наткнулись еще до  того,
как я пришел в себя. Однако межэпохальные  переговоры  сразу  же  зашли  в
тупик по причине полного отсутствия общего языка, и  пришлось  перейти  на
язык жестов и действий. Тычок копьем и  был  таким  действием  и,  видимо,
указывал на то, что пора и встать на ноги.
   - Да ладно, ладно, шли бы вы к... - безопасно произнес я и не без труда
поднялся. Ощущение было таким, словно меня как следует отлупили, и к  тому
же очень хотелось есть. Если бы собеседники могли понять меня, - но  нравы
этого  времени  (как  я  сразу  заподозрил)  были  достаточно  суровыми  и
прямолинейными,  так  что  ожидать,  что  к  моим  потребностям  отнесутся
снисходительно, вряд ли следовало.
   Ладно, потерпим еще - где наша не пропадала... А кстати: Минаев тоже  в
таком же положении - или, может, ему больше  повезло?  Любопытно  было  бы
увидеть его...
   Я распрямился, стараясь не делать резких движении, хотя был  не  только
без оружия, но и вообще без ничего, буквально в чем мать родила. Всем этим
и прочим, что могло понадобиться, мы обзаводились уже здесь,  окончательно
составив программу действий; я же пока просто не успел. Впрочем, тех двоих
моя нагота, похоже,  нимало  не  беспокоила,  да  и  меня  самого  тоже  -
поскольку было тепло.
   Я медленно повернул голову (шея  действовала  затрудненно,  как  бы  со
скрипом), но, кроме описанной уже пары, ни единого антропоида в поле моего
зрения не попало.
   Тогда куда же девался Минаев, или кто он там на самом деле? Вроде бы он
оказался неожиданно куда более  опытным,  чем  любой  из  нас:  на  уровне
гроссмейстера, пожалуй... Черт его знает! Пока стало ясно лишь  одно  -  в
сложившейся ситуации обо мне никто, кроме  меня  самого,  не  позаботится.
Вывод нерадостный, но хотя бы достоверный.
   Как  же  это  меня  угораздило?  Мне  ведь  полагалось   возникнуть   в
непосредственной близости от Груздя: и Минаев, и я  в  какое-то  мгновение
перед  стартом  явственно  почувствовали  поле  его  подсознания.  Что  же
получалось: мы и в самом деле вышли на него, но он оказался вовсе не в том
континууме, в котором мы его вроде бы вычислили? Или дело  было  в  чем-то
совершенно другом?
   Для того,  чтобы  разобраться  в  этом,  мне  нужно  было  бы  обладать
некоторой свободой действий, всего  и  делов.  Интересно,  каким  способом
смогу я эту свободу получить?  Может,  если  я  попробую  высвободить  для
начала правую руку...
   Это мне удалось. Но...
   - Смотри, как бы я тебя не толкнул!
   Это уже было произнесено вслух и  адресовано  тому  из  двоих,  который
только что снова ткнул меня древком. Видимо, это  занятие  ему  нравилось.
Разделаться с обоими, с учетом моей подготовки, можно было  бы  секунд  за
десять, ну двенадцать от силы. Но так  поступать  как  раз  не  следовало.
Потому что где-то в моих извилинах уже забрезжила  интересная  мысль:  все
происходящее неслучайно. Не сами собой возникали задержки и сбои - все то,
из-за  чего  меня  и  занесло  неизвестно  куда.   Не   простое   стечение
обстоятельств - то, что эти двое  меня  поджидали  именно  там,  где  я  и
возник. Да и с Минаевым скорее всего приключилось то же самое. Видимо, мои
- наши - противники владеют методиками  ПС-перемещений  не  хуже  нас.  Но
такой вывод еще не давал никакой информации о том - кем же они являлись на
самом деле. По логике событий, вместо одной задачи, ради которой  я  здесь
оказался, придется решать еще и вторую, еще более детективную. Мне это  не
нравилось, но деваться было  некуда,  и  следовало  потерпеть,  накапливая
информацию.
   Похоже,  что,  рассуждая  так,  я  все  же,  совершенно  непроизвольно,
совершил какие-то движения, которые парни  сочли  подготовкой  к  обороне.
Поэтому второй из моих конвоиров, не тыкун, схватил меня за руки, завел их
за спину (я не сопротивлялся) и, похоже, хотел связать, но первый  тут  же
разразился длинной тирадой, судя по  интонациям  -  осуждающей,  и  второй
нехотя  отпустил  меня  и  смотал  недлинную  волосатую  веревку.   Тирада
сопровождалась выразительной жестикуляцией, и я предположил, что речь  шла
о том, что эта веревка вовсе не для того, чтобы вязать людей, - есть у нее
какая-то другая функция, а веревки для людей они с собой не захватили, так
что вязать пленника нечем. Второй что-то пробурчал в  ответ,  пронзительно
глянул мне в глаза, угрожающе тряхнул рогатиной и махнул рукой,  предлагая
следовать за первым, который уже тронулся в путь.
   Происходило это в лесу, на небольшой полянке, теплым  днем,  во  второй
его половине; в один из дней, затерянных в черт его  знает  какой  далекой
эпохе, и не было таких календарей, по которым  можно  было  бы  определить
его. "Предполагалось, - размышлял я, послушно шагая за направляющим, - что
окажусь я на среднерусской равнине, если исходить  из  моего  родословного
древа, насколько оно мне известно; хотя в такой  тьме  веков  -  какая  уж
родословная..." Но, откровенно говоря, народное Подмосковье  это  не  было
похоже до такой степени, до какой что-то вообще может  быть  непохожим  на
Раменский, скажем, район либо на окрестности Калининграда Московской  обл.
Возможно, какая-то из моих глубинных  прабабуль  происходила  откуда-то  -
отсюда, одним словом. Потому что - где мачтовые сосны, где родные березы и
не менее родственные липы? Увы мне,  я  их  не  видел,  ни  единой.  Равно
отсутствовали и дубы, клены, осины и прочая близкая им по  духу  флора.  А
присутствовало? К стыду своему, я  просто  не  знал  ни  как  эти  деревья
назывались (если только это вообще были деревья), ни даже  -  произрастают
ли вообще такие на нашей многоликой планете, и был уверен лишь в том,  что
никогда в жизни...
   - Эй, ну чего ты опять? Врежу ведь!..
   На этот раз меня толкнули, видимо, чтобы направить  на  путь  истинный:
задумавшись, я несколько отклонился от маршрута, коим следовал передний, и
меня тут же привели в чувство и дали понять, что  вот  это  вот  дерево  -
обликом оно напоминало бокал, из каких преуспевающие люди пьют шампанское,
причем расширявшаяся наверху часть его состояла не из  ветвей  и  листьев,
как это бывает у нормального  дерева,  которому  не  приходится  стыдиться
своего уродства, - но из сплошной зеленой массы, наподобие кактуса, только
иголок у него не было, их заменяло множество желтых подмигивающих глазков.
Да, да, это самое, подтвердил на своем языке задний, тыкая в гладкий ствол
пальцем, - его можно обходить только слева, - слева, вот так!  -  и  ни  в
коем случае не справа, потому что тогда может последовать нечто нехорошее;
что именно - осталось  для  меня  неясным,  хотя,  изображая  предстоящее,
лапотный спутник чуть присел, округлил глаза и не то завыл коротко, не  то
залаял - во всяком  случае,  это  не  обещало  ничего  пристойного.  Потом
докладчик  еще  покрутил  пальцем  перед  собой,  рисуя  в  горизонтальной
плоскости окружность,  а  потом  широко  повел  рукой,  как  бы  обозначая
истинный  масштаб  этой  окружности,  то  есть  пространства,  в   котором
следовало   ожидать   всяческих   осложнений   и   неприятностей.   Однако
существовал, наверное, и некий способ отвратить грядущие беды, и именно  с
этой целью  обладатель  мокасин,  успевший  возвратиться  к  нам,  покачал
головой, протянул руку и решительным движением  выдрал  из  моей  прически
несколько волосков (я едва удержался  от  рефлекторного  противодействия),
затем, присев, пальцем  сделал  в  земле  ямку,  воткнул  волоски  туда  и
присыпал, как если бы то были саженцы, сложил ладони - вокруг рта и что-то
вполголоса забормотал; второй в это время опустился  на  колени  и  дернул
меня за руку, заставляя сделать то  же  самое,  поднял  лицо  с  закрытыми
глазами и стал подвывать бормотавшему. Все это было небезынтересно, и даже
весьма.  Но  еще   более   любопытным   оказалось   последующее:   зеленый
регулировщик лесного  движения  вдруг  завибрировал  (хотя  стояло  полное
безветрие), и из  устремленной  в  зенит  чаши  стали  доноситься  до  нас
некоторые звуки -  словно  пузырьки  лопались,  побольше  и  поменьше,  то
звонкие, то глухие; туземцы  напряженно  вслушивались.  Мокасинщик  поднял
руки, словно молясь; рукав съехал вниз, и на  левом  предплечье  я  увидел
черное пятно - кружок чуть меньше  телефонного  жетона.  Точно  такой  же,
какой был и у меня. Знак дримера.
   Вообще, как правило, эти знаки у нас в ПС не возникают, они остаются на
теле, спящем в яви. Но если хочешь - можешь сохранять его  и  здесь.  Если
тебе, например, нужно, чтобы тебя смог  опознать  кто-то,  незнакомый,  но
нужный. Если ты действуешь не один, а в составе какой-то сборной команды.
   Ясно. Минаева изолировали другие из той же кодлы, которую мы достаточно
неопределенно именуем "противником". Сию минуту ждать от него помощи,  как
я и предполагал, не приходится. Наоборот, надо еще выяснить - не нуждается
ли он сам в содействии. Однако ничто не указывало на способ,  каким  можно
было бы узнать хоть что-то о моем союзнике. А чтобы  найти  такой  способ,
следовало прежде всего освободиться от моих опекунов.
   Раздумывать не было времени. Стоя на коленях, я  без  труда  перешел  в
стартовую стойку спринтера - и выстрелил собою, метнулся вперед,  оставляя
злосчастное дерево слева -  чего  мне  делать,  по  их  мнению,  никак  не
следовало.
   В самое последнее мгновение я сделал  отчаянную  попытку  остановиться:
мне почудилось, что перед моими конвоирами возник из  ничего  Минаев  -  и
стоял уже в боевой стойке. Если бы я промедлил секунду-другую,  мы  сейчас
оказались бы вместе...
   Но было поздно. Дерево осталось в стороне, и я испытал знакомую  дрожь,
волной пробежавшую  по  телу;  сердце  дало  сбой,  потом  застучало  чуть
медленнее, чем до сих пор; мгновенное головокружение налетело и  скрылось;
черная непроницаемая пелена повисла на долю секунды и растаяла.
   Все это были обычные признаки перехода в иные пространства  и  времена.
Кажется,  от  копьеносцев  удалось  оторваться.  Но  до   целенаправленных
действий по решению задачи было еще очень и очень далеко.




ЧАСТЬ ШЕСТАЯ


ПЕРЕХОД

   Своды серого камня смыкались высоко-высоко, стены терялись в сумеречном
свете, гулкий, круглый звук гонга возникал поминутно где-то за стенами, за
цветными  окнами,  за  полупрозрачными   стеклами   в   частых   свинцовых
переплетах. Было пусто. Лишь каменное кресло в самом  центре  обрамленного
камнем пространства - подобие трона. Я уселся.  Гонг  умолк.  Было  тепло.
Возник неяркий, приятный свет. И в воздухе поплыл черный шарик величиной с
крупное яблоко. Я почему-то знал, что  он  называется  "Врата  Времен".  Я
поерзал в кресле, устраиваясь поудобнее - чтобы  ничто  потом  не  мешало.
Закрыл глаза, настраиваясь, стараясь предельно сосредоточиться  на  обра