Аллеи Квакеров и вниз,  под  гору,  между  рядами  вязов  -  неожиданно
показался мне очень длинным. Но у меня не было выбора. Я поправил сумки  и
двинулся через стоянку.
     Посреди стоянки меня  догнал  кремовый  "бьюик".  Водитель  нажал  на
клаксон. Я наклонился и увидел старую  миссис  Саймонс,  легкомысленную  и
немного с причудами вдову Эдгара Саймонса, жившую  за  Аллеей  Квакеров  в
большом доме, построенном самим Самуэлем  Макинтайром  [Самуэль  Макинтайр
(1757-1811) - известный  американский  архитектор  и  строитель],  чему  я
всегда завидовал. Она опустила стекло и предложила:
     - Может, вас подвезти, мистер Трентон? Ужасная погода, а вы вынуждены
возвращаться домой пешком с тяжелыми сумками.
     - Буду крайне признателен, - искренне ответил я.
     Она открыла багажник, чтобы я мог спрятать покупки. Я  положил  сумки
рядом с запасным колесом, потом сел в машину.  Внутри  ее  пахло  кожей  и
лавандой, выветрившимися духами, но, пожалуй, все же приятно.
     - Прогулки в магазин - это моя единственная гимнастика, - объяснил  я
миссис Саймонс. - В последнее время у меня нет возможности даже поиграть в
сквош. Собственно, у меня ни на что нет времени, кроме работы и сна.
     - Может, это и хорошо, что у вас ни на что  нет  времени,  -  заявила
миссис Саймонс, поглядывая назад, через  длинный,  покрытый  каплями  воды
багажник автомобиля. - Ничего не едет с вашей стороны? Я могу ехать? Эдгар
всегда кричал на меня, что я еду,  не  глядя,  свободна  дорога  или  нет.
Однажды я наехала прямо на коня. На коня!
     Я посмотрел на шоссе.
     - Можете ехать, - проинформировал я ее. Она выехала со стоянки,  пища
мокрыми  шинами.  Езда  с  миссис  Саймонс  всегда   была   интересным   и
нестандартным переживанием. Человек никогда не знал заранее,  сколько  это
продлится и доберется ли он вообще до цели.
     - Не подумайте, что я ужасная сплетница, - начала миссис  Саймонс,  -
но я невольно подслушала, о чем вы говорили в лавке с Чарли.  В  последнее
время мне не с кем поговорить, и я начинаю лезть не в свои дела.  Надеюсь,
вы не сердитесь? Скажите же, что вы не сердитесь.
     - А почему я должен на вас сердиться? Ведь мы же не о государственных
тайнах разговаривали.
     - Вы спросили у Чарли, не  возвращается  ли  его  сын,  -  продолжала
миссис Саймонс. - Удивительное совпадение, но как раз я точно знаю, что вы
имели в виду. Когда умер мой дорогой Эдгар - десятого июля будет  как  раз
шесть лет - я переживала то же самое. Целыми ночами я слышала его шаги  на
чердаке. Поверите? А иногда я слышала его кашель. Вы,  конечно,  не  знали
моего дорогого Эдгара, но он так характерно покашливал, как будто хмыкал.
     - И вам и теперь все это слышится? - спросил я.
     - Время от времени. Раз или два в месяц, а иногда и  чаще.  Иногда  я
захожу в комнату, и мне кажется, что Эдгар  в  ней  был  секунду  назад  и
только что вышел через другую дверь. Вы знаете, как-то раз мне показалось,
что я его видела, но не дома, а на Грейнитхед-сквер. Он был одет в  чудной
коричневый плащ. Я остановила машину и побежала за  ним,  но  он  исчез  в
толпе.
     - Значит, спустя целых шесть лет с вами  все  еще  бывает  такое?  Вы
говорили об этом кому-нибудь?
     - Конечно, я советовалась со своим  врачом,  но  он  помог  немногим.
Выписал таблетки и сказал, чтобы я перестала  впадать  в  истерику.  Самое
удивительное, что эти ощущения бывают то  сильнее,  то  слабее.  Не  знаю,
почему. Иногда я  ясно  слышу  Эдгара,  а  иногда  слабо,  словно  далекую
радиостанцию. Кроме того, все это меняется в зависимости от времени  года.
Летом я слышу Эдгара чаще, чем зимой. Иногда летними ночами в тихую погоду
я слышу, как он садится на садовую стену, поет или что-то говорит мне.
     - Миссис Саймонс, - прервал я ее. - Вы на самом деле верите, что  это
Эдгар?
     - Раньше не верила. Раньше я пыталась внушить себе, что  это  избыток
воображения. Ох... вы только поглядите, что за идиотка, даже не обернется.
В конце концов попадет под машину, если будет так невнимательна.
     Я поднял взгляд и  в  свете  фар  увидел  на  мгновение  темноволосую
девушку в длинном развевающемся плаще, идущую по обочине  дороги.  В  этом
месте шоссе делало поворот, огибая  Аллею  Квакеров  с  западной  стороны,
поэтому машина ехала относительно медленно. Я вывернулся на сиденье, чтобы
присмотреться к девушке, мимо которой мы как раз  проезжали.  Снова  полил
дождь и стало очень темно, поэтому я мог легко ошибиться. Но долю секунды,
пока я видел ее через затемненное стекло автомобиля, я не сомневался,  что
узнал ее лицо. Белое, бледное как мел, с темными пятнами  глаз.  Такое  же
неясное, как лицо в стекле окна.  Такое  же,  как  лицо  девушки,  которая
неожиданно повернулась,  когда  я  фотографировал  Джейн  около  памятника
Джонатану Поупу. Такое же, как лицо секретарши из бара в Салеме.
     Я почувствовал укол непонятного страха. Могла ли это быть она? А если
да, то что бы это могло значить?
     - Эти прохожие вообще  раззявы,  -  пожаловалась  миссис  Саймонс.  -
Шляются, будто вся дорога принадлежит им. А когда попадут под  машину,  то
чья будет вина? Даже если они сами влезут под колеса, виноват всегда будет
только водитель.
     Я всматривался в девушку, пока она не исчезла из вида  за  поворотом.
Лишь тогда я повернулся к миссис Саймонс.
     - Что вы говорите? Извините, вы что-то сказали?
     - Да так, просто ворчу, - ответила миссис Саймонс. - Эдгар всегда мне
твердил, что я ужасная брюзга.
     - Да, - заметил я. - Эдгар.
     - Да, это очень удивительно, - подтвердила миссис Саймонс, неожиданно
возвращаясь к нашему предыдущему разговору  о  духах  и  призраках.  -  Вы
знаете, я слышала голос Эдгара, и мне даже казалось, что я его  видела.  А
теперь вы переживаете то же самое. Вы думаете, что Джейн  пытается  к  вам
вернуться. Вы же так думаете, верно? И Чарли вам заявил,  что  это  просто
ваше воображение.
     - Но вы же, наверно, его не осудите?  Ведь  в  это  наверняка  трудно
поверить, если сам такого не переживешь.
     - Но чтобы Чарли заявлял подобное - ну и ну!
     - Что вы имеете в виду? - я уже начал нервничать.
     - Дело в том, что у Чарли было точно то  же  самое  с  Нийлом.  После
смерти бедного мальчика он все  время  слышал,  как  Нийл  ходил  в  своей
спальне, как запускал двигатель своего мотоцикла. И вроде  бы  Чарли  даже
видел его. Я немного удивилась, что  он  не  сказал  вам  этого.  В  конце
концов, ведь нечего же стыдиться. Почему он вам так ответил?
     - Чарли... видел... Нийла? - недоверчиво переспросил я.
     - Вот именно. Много раз. Главным образом из-за этого миссис  Манци  и
уехала из Грейнитхед. Чарли всегда говорил, это, мол, потому,  что  у  нее
больше не могло быть детей. Но на самом деле она  уехала  потому,  что  не
могла выносить ощущение, что ее мертвый сын постоянно ходит по  дому.  Она
надеялась таким образом освободиться от него.
     - Разве Чарли и теперь все еще слышит Нийла? - спросил я.
     - По-моему, да.  В  последнее  время  он  стал  еще  более  скрытным.
По-моему, он просто боится, что если слишком многие начнут  интересоваться
Нийлом, это отпугнет его. Ведь вы знаете,  как  безумно  он  любил  Нийла.
Больше всего на свете.
     Я немного подумал об услышанном, а потом сказал:
     - Миссис Саймонс, у меня есть подозрение, что это не шутка.
     Она присмотрелась ко мне глазами,  напоминающими  круглые  переспелые
виноградины. Я предупредительно махнул рукой в сторону  переднего  стекла,
напоминая ей, что если она не хочет нас обоих убить, то пусть  смотрит  на
дорогу, а не на меня.
     - Шутка? - повторила она  голосом,  который  неожиданно  поднялся  на
октаву. Затем снова глянула на меня, моргая, и смотрела, пока я не  сказал
резко:
     - Осторожно, миссис Саймонс. Следите за дорогой, пожалуйста.
     - Фи! - она легкомысленно фыркнула. - Шутка, как же! Вы на самом деле
думаете, что я способна на такие вульгарные шутки? Как же можно шутить над
умершими?
     - Значит, это правда? Чарли на самом деле вам так сказал?
     - На самом деле.
     - Тогда почему же он мне ничего не сказал?
     - Не знаю. Наверно, у него были свои причины. Он даже со мной говорил
лишь потому, что был вновь выведен  из  равновесия  после  бегства  миссис
Манци. С того времени он редко об этом говорит. Только намеками.
     - Миссис Саймонс, - заявил я, -  должен  признаться,  что  я  начинаю
бояться. Я не понимаю того, что творится. Мне страшно.
     Миссис Саймонс  опять  взглянула  на  меня  и  чуть  не  врезалась  в
запаркованный неосвещенный грузовик.
     - Очень вас прошу, следите за дорогой, - опять взмолился я.
     - Что ж, послушайте, - бросила она. - По-моему,  у  вас  нет  никаких
причин для страха. Почему вы должны бояться? Джейн любила вас, когда  была
жива, так почему бы ей не любить вас и теперь, после смерти?
     - Но она меня преследует, так же, как Эдгар преследует вас,  так  же,
как Нийл преследует Чарли. Миссис Саймонс, ведь они же духи, не  более  не
менее.
     - Духи? Ха, как в дешевом фильме ужасов!
     - Я говорил о духах совсем не в этом смысле, а...
     - Это просто скорбные  воспоминания,  эхо  былых  чувств,  -  заявила
миссис Саймонс. - Они же не призраки или что-то подобное. По-моему, ничего
больше в этом нет. Всего лишь следы  прежних  переживаний,  оставшиеся  от
возлюбленных умерших.
     Мы как раз подъезжали  к  пересечению  шоссе  с  Аллеей  Квакеров.  Я
показал миссис Саймонс, где ей остановиться.
     - Вы можете здесь остановиться? Лучше вам,  пожалуй,  не  въезжать  в
аллею. Слишком темно, вы можете испортить рессоры.
     Миссис Саймонс улыбнулась почти радостно  и  съехала  на  обочину.  Я
открыл дверцу. Внутрь вторгся влажный порыв ветра.
     - Крайне обязан вам за любезность, - сказал я. - Весьма вероятно, что
мы еще поговорим с вами. Знаете, о чем? Об Эдгаре. И о Джейн.
     Лицо миссис Саймонс освещала  зеленоватая  фосфоресценция  приборного
щитка "бьюика". Она казалась очень старой и очень трогательной:  маленькая
дряхлая колдунья.
     - Умершие желают нам только счастья, знайте это,  мистер  Трентон,  -
ответила она и с улыбкой покачала головой. - Те, кто нас любил при  жизни,
так же доброжелательны к нам и после смерти. Я знаю это. И вы тоже в  этом
убедитесь.
     На мгновение я заколебался.
     - Спокойной ночи, миссис Саймонс, - наконец сказал я и закрыл дверцу.
Я вынул сумки из багажника, закрыл его и постучал по  крыше  автомобиля  в
знак того, что можно ехать. "Бьюик" тронулся почти беззвучно. Задние  огни
отражались в мокрой смолистой поверхности дороги как  шесть  больших  алых
звезд.
     Умершие желают нам только счастья, подумал я. О, Господи!
     Ветер завывал в электрических проводах. Я посмотрел на  темную  Аллею
Квакеров, окаймленную рядами вязов, шумящих на ветру, и  начал  длинное  и
трудное восхождение на холм.



                                    7

     Проходя по Аллее Квакеров, я почувствовал соблазн заскочить к Джорджу
Маркхему и поиграть в карты с ним и со старым Кейтом Ридом.  После  смерти
Джейн я забросил своих соседей, но если я собираюсь и дальше  здесь  жить,
то, ничего не поделаешь, нужно посещать их чаще.
     Но  уже  подходя  к  изгороди  перед  домом  Джорджа,  я  знал,   что
просто-напросто ищу предлог. Визит к Джорджу был лишь  предлогом  оттянуть
возвращение домой, к тем неизвестным ужасам,  которые  меня  там  ожидали.
Визит  к  Джорджу  был  бы  просто  трусостью.  Я  не  позволю  шепотам  и
удивительным звукам выгнать меня из собственного дома.
     И все же я колебался, заглядывая в окно  гостиной  Джорджа.  Я  видел
спину Кейта Рида, раздающего карты, и освещенный лампой стол, бутылки пива
и клубы голубоватого дыма от сигары  Джорджа.  Я  поднял  повыше  сумки  с
покупками, набрал побольше воздуха в легкие и двинулся дальше по аллее.
     Когда я добрался до места, дом был  погружен  в  абсолютную  темноту,
хотя я хорошо помнил, что  оставил  зажженный  свет  над  главным  входом.
Вьюнок, покрывающий стены, вился как волосы на  порывистом  ветру,  а  два
прикрытых ставнями окна на  втором  этаже  походили  на  глаза,  прикрытые
веками. Дом не хотел выдавать своих  тайн.  Издали  доносилась  неустанное
угрожающее ворчание североатлантического прилива.
     Я поставил сумки во дворе, вынул ключи и открыл главные двери. Внутри
было тепло и тихо. В гостиной на стенах танцевали отблески огня в  камине.
Я внес покупки и запер двери. Может, дом вообще не был  одержимым?  Может,
просто прошлой ночью  скрип  качелей  растревожил  меня  и  вызвал  легкий
приступ истерии?
     Но, тем не менее, распаковав покупки и поставив лазанью на  плиту,  я
обошел весь дом, первый и второй этаж,  проверил  каждую  комнату,  открыл
каждый шкаф, опустившись на колени, заглянул под каждую кровать.  Я  хотел
увериться, что в доме никто не прячется и никто неожиданно  не  набросится
на меня, когда я начну есть.
     Я вел себя просто по-идиотски, но что бы  вы  сами  сделали  на  моем
месте?
     Где-то с час я смотрел телевизор, хотя передачи шли с помехами  из-за
бури. Я посмотрел "Сэндфорд" и даже "Траппера Джона". Потом убрал за собой
после ужина, налил себе двойное виски и прошел в библиотеку. Я  хотел  еще
раз посмотреть на картину, из-за которой Эдвард  Уордвелл  выкручивал  мне
руки. Я решил попытаться определить, что за корабль нарисован на картине.
     В библиотеке было довольно холодно. В обычное время  это  была  самая
теплая комната в доме. Мне не хотелось заново разжигать огонь, и я включил
электронагреватель. Однако через минуту в нем возникло короткое замыкание,
выстрелили искры, нагреватель затрещал и  погас.  Разнесся  запах  жженого
пластика и озона. Ветви плюща, растущего во дворе, выстукивали на  оконных
стеклах сложный ритм, как будто заблудшие души, стучащие в окно.
     Я взял картину, все  еще  завернутую  в  бумагу,  прихватил  с  полок
несколько книжек, при помощи которых  надеялся  идентифицировать  корабль.
"Торговый флот Салема" Осборна,  "Торговые  корабли  Массачусетса  в  годы
1650-1850" Уолкотта. В порыве энтузиазма я захватил еще  и  "Великие  люди
Салема" Дугласа. Я помнил, что  в  старом  Салеме  самые  важные  купцы  и
политики  нередко  имели  собственные  корабли,  и  книжка  Дугласа  могла
содержать сведения, касающиеся корабля на картине.
     Пока я искал необходимые книги, в библиотеке стало так  холодно,  что
мое дыхание превращалось в пар. Видимо, барометр свихнулся, подумал я.  Но
в холле было так же тепло, как и раньше, а барометр предсказывал улучшение
погоды. Я оглянулся на двери библиотеки. Что-то здесь было не  в  порядке.
Может, влажность  воздуха?  Какой-то  сквозняк  из  камина.  И  мне  снова
показалось, что я что-то слышу - но что? Чье-то дыхание? Шепот? Я оцепенел
и не  мог  решить,  должен  ли  я  вернуться  в  библиотеку  и  попытаться
разобраться с этими непонятными явлениями или притвориться,  что  все  это
меня не волнует. Ведь духи, возможно,  являются  только  тем,  кто  в  них
верит. Может, если я не поверю  в  них,  то  они  потеряют  силы,  утратят
желание и наконец оставят меня в покое?
     Шепот. Тихий, упорный, настойчивый шепот,  будто  кто-то  рассказывал
какую-то длинную и исключительно неприятную историю.
     - Ну хорошо, - сказал я вслух. - Ну хорошо, с меня хватит!
     Я резко распахнул двери библиотеки, так, что они затряслись на петлях
и жалобно скрипнули. Библиотека, конечно  же,  была  пуста.  Только  ветви
плюща, барабанящие в окно. Только ветер и ливень, хлещущий в  стекла.  При
каждом  выдохе  из  моего  рта  вырывался  пар.   Я   невольно   припомнил
разнообразные фильмы ужасов, типа "Изгоняющего дьявола",  где  присутствие
демона зла отмечалось резким падением температуры.
     - Ладно, - буркнул я, стараясь принять  тон  крутого  парня,  который
великодушно решает сохранить жизнь  алкашу,  пристающему  к  его  жене.  Я
нащупал ручку и тщательно закрыл за собой двери библиотеки. -  Там  ничего
нет, - сказал я сам себе. - Никаких духов. Никаких демонов. Ничего!
     Я забрал книги и картину, отнес их в гостиную и разложил  на  коврике
перед камином. Затем развернул картину и стал держать ее  перед  собой.  В
мигающем свете огня нарисованное море, казалось, волновалось.
     Было удивительно думать, что этот листок  вручную  выделанной  бумаги
прикрепили к мольберту более двухсот  девяноста  лет  назад  менее  чем  в
четверти мили отсюда,  что  неизвестный  художник  воспроизвел  с  помощью
красок фрагмент  прошлого,  день,  когда  по  пристани  гуляли  мужчины  в
камзолах, а Салем был полон коней, повозок и людей в пуританских  одеждах.
Я коснулся поверхности  картины  кончиками  пальцев.  Многое  говорило  об
отсутствии у  художника  таланта.  Колорит  и  перспектива  были  переданы
решительно по-любительски. Однако что-то создавало  впечатление,  что  эта
картина изображает нечто жизненно важное, что ее  нарисовали  по  какой-то
серьезной причине. Так, будто художник спешил  увековечить  для  потомства
этот давно минувший день и потому старался так подробно  запечатлеть,  как
выглядел тогда Салемский залив.
     Теперь я понял,  почему  Музей  Пибоди  так  интересовался  картиной.
Каждая подробность  была  передана  с  большой  точностью,  каждое  дерево
находилось на своем месте, было видно даже крутое начало Аллеи Квакеров, у
которой стояли маленькие домики. Один из них мог  бы  быть  предком  моего
дома: невысокая развалюха с высокой каминной трубой и стенами,  поблекшими
от старости.
     Я  присмотрелся  к  кораблю  на  другой  стороне  залива.   Это   был
трехмачтовый парусник с обычным такелажем, однако у него была  характерная
черта, которой я не заметил раньше. На корме развевались целых два больших
флага, один над другим. Верхний изображал красный крест  на  черном  фоне,
нижний, видимо, был знаком владельца судна. Конечно, в 1691  году  еще  не
знали "звезд и полос". Некоторые утверждают, что именно  капитан  дальнего
плавания из Салема Вильям Драйвер впервые  поднял  на  мачту  американский
флаг "Олд Глори", но это было уже в 1824 году.
     Я долил себе виски и заглянул в книжку Уолкотта о торговых  кораблях.
Я узнал, что "сановники из Салема имели обычай поднимать на своих кораблях
два флага: один для обозначения владельца, другой  в  честь  начинающегося
плавания, особенно если это  плавание  должно  было  иметь  исключительное
значение или принести колоссальную прибыль"
     В  конце  книги  я  нашел  таблицу  с  рисунками   флагов   различных
судовладельцев.  Правда,  рисунки  эти  были  черно-белые  и  трудно  было
разобраться в различных комбинациях  крестов,  полос  и  даже  звезд.  Два
изображения отдаленно напоминали флаг с  корабля  на  картине,  поэтому  я
сунул нос в "Торговый флот  Салема"  Осборна,  чтобы  найти  что-нибудь  о
хозяевах  кораблей.  Один  случай  оказался  безнадежным:   флаг   Джозефа
Уинтертона, эсквайра, который якобы первым пустил паром из Салема в  залив
Грейнитхед. Однако другой флаг принадлежал Эйсе Хаскету,  богатому  купцу,
чьи радикальные религиозные убеждения в 1670 году вынудили его  к  бегству
из Англии. Вскоре он  построил  в  Салеме,  пожалуй,  самый  большой  флот
торговых кораблей и рыбацких судов на всем восточном побережье.
     "Нам немногое известно о флоте Хаскета, - говорилось в книге, -  хотя
вероятнее всего в его состав входили четыре стофутовых торговых корабля  и
бесчисленные меньшие суда. По современным  меркам  корабль  длиной  в  сто
футов не причисляется к большим, но это были самые крупные плавающие суда,
которые могли безопасно входить  в  залив  Салем.  Приливы  там  достигают
девяти футов, и большой корабль, свободно войдя в залив во время  прилива,
во время отлива несомненно сел бы на мель. До  нашего  времени  известными
остались названия лишь двух кораблей Хаскета: