рнулся и, паркуясь  у  дома,  решил,  что  проведу
здесь ночь в последний раз. Дом казался мне таким холодным  и  враждебным,
что я не хотел в нем больше жить.
     Охваченный недобрым предчувствием, я вышел  из  машины  и  подошел  к
двери. Разболтанный ставень постукивал на ветру: крючок выскочил из  петли
в стене во время ненастья. Ставень так и будет стучать так всю ночь,  если
я не принесу лестницу и не закреплю его. Я открыл входную дверь и вошел  в
дом. В нем ничего не изменилось. Тот же холод, та же вонь гнили  и  та  же
атмосфера заброшенности и ужаса.
     Прежде всего нужно было  растопить  камин  в  гостиной.  Когда  языки
пламени стали лизать поленья, я налил себе выпить и,  все  еще  не  снимая
плаща, вошел в кухню, проверить, что у меня есть на ужин. Конечно,  я  мог
съесть бифштекс Солсбери, или курицу в соусе, или  консервированное  мясо,
подогрев его. Но мне почему-то не хотелось ни на первого, ни  на  второго,
ни на третьего. По чему я действительно тосковал, так  это  по  жаркому  с
красным перцем, приготовленному Джейн,  жгучему  от  перца  и  густому  от
фасоли по испанским рецептам. Мне стало  жаль  и  Джейн,  и  самого  себя.
Мигающий призрак, три ночи кряду  навещавший  меня,  почти  изгладился  из
памяти, успев стереть в моем мозгу образ  любимого  лица  Джейн,  так  что
когда я пытался вспомнить  ее,  мне  с  ужасом  приходила  на  память  эта
ужасающая электрическая маска.
     - Джейн, - прошептал я сам для себя, а может, даже немного и для нее.
Ведь Данте писал:  "Нет  ничего  грустнее,  чем  вспоминать  о  счастливых
временах во время бедствия". Меня выучил этому фрагменту мой бывший шеф из
"Мидвестерн Кемикал Билдинг".
     - Джон, - раздался в ответ чей-то шепот.
     Она была здесь, в этом доме. Я знал, что она  здесь.  Ветер,  который
вздыхал в камине, балки потолка и оштукатуренные стены были  пропитаны  ее
присутствием. Никакие экзорсисты не могли изгнать ее отсюда, поскольку она
стала частью дома и - каким-то удивительным образом - частью меня  самого.
Инстинктивно я знал, что пусть даже я уеду подальше отсюда,  в  Сент-Луис,
или дальше, или вообще на Западное побережье, Джейн всегда будет со  мной.
Она будет шептать мне и уговаривать, чтобы я ее любил, она будет втягивать
меня все глубже в призрачный мир электрического  чистилища,  пока  наконец
моя жизнь не станет невыносимой. Я любил ее, когда она умерла, но я  знал,
что если она  и  дальше  будет  меня  мучить,  то  я  в  конце  концов  ее
возненавижу. Может, именно это и сгубило миссис Саймонс. Она  не  захотела
потакать прихотям своего умершего мужа, и  тот  ее  убил.  Как  долго  это
продлится, пока меня не настигнет такой же конец?
     Я подумал, что, наверно, мертвые  ревнуют  живых.  Брак  Чарли  Манци
распался, поскольку появился дух  его  сына.  Джордж  Маркхем  все  больше
беспокоился о своем умершем брате. Моя связь с Джилли  была  под  угрозой,
пока я не отошлю дух Джейн на покой. Один черт знает, сколько  осиротевших
жителей Салема и Грейнитхед открыло, что умершие родные  ревниво  защищают
свои права и не позволяют иметь чувственные связи с другими людьми.
     Прошлой ночью я думал, встречу ли  я  после  смерти  Джейн.  Что  она
шептала мне сегодня утром, когда я бултыхался в воде? "Не оставляй  меня".
Как будто хотела, чтобы я тоже умер  и  чтобы  мы  снова  были  вместе.  Я
задумался, не то же ли случилось и с миссис Гулт? Может быть,  ее  позвала
умершая мать? Чувствовала ли она, что сможет быть счастлива только  тогда,
когда совершит самоубийство и присоединится к  своей  матери  в  мерцающем
мире духов?
     Может, я проявляю склонность к поспешным выводам, так же, как Эдвард.
Но я начал подозревать, что все эти сверхъестественные явления имели  одну
цель: вызвать у осиротевших  людей  нелюбовь  к  реальному,  материальному
миру, убедить их в том, что лишь после смерти они смогут найти  счастье  и
покой. Совсем так, будто мертвые изгоняли из жизни живых, в то  время  как
живые должны изгонять мертвых. И хотя я не знал, имело ли это что-то общее
с "Дэвидом Дарком", я пришел к выводу, что Эдвард прав и что тут действуют
могучие зловещие силы.
     Я допил виски и вернулся в гостиную, чтобы налить  себе  еще  порцию.
Часы в холле заскрежетали, а потом пробили шесть вечера. Было позже, чем я
думал: после четырех часов время для меня будто ускорилось. Огонь в камине
трещал и гудел. Я подложил еще пару поленьев.
     Лишь тогда я  случайно  посмотрел  на  картину  с  "Дэвидом  Дарком",
которую Эдвард оставил прислоненной к креслу.  Картина  выглядела  немного
иначе, хоть я и не мог сказать, что  в  ней  изменилось.  Я  поднял  ее  и
внимательно изучил в свете лампы. Она казалась  мне  более  темной,  более
хмурой, как будто в ней не хватало солнца.  И  я  был  уверен,  что  когда
рассматривал ее раньше, то не видел  этого  угрожающего  скопления  туч  с
правой стороны.
     Может, эта картина действовала как спиритическая  лакмусовая  бумага?
Когда в воздухе висела опасность, она темнела и приобретала  грозный  вид.
Даже нарисованные волны вздымались выше, а  нарисованные  деревья  гнулись
ниже под напором невидимого ветра.
     Я положил картину на пол. Сегодня ночью, подумал я,  наступит  что-то
вроде конфронтации: я и Бедфорды с одной стороны встанем лицом  к  лицу  с
духами Грейнитхед. Порыв  дождя  ударил  в  оконное  стекло.  Я  оцепенел,
замерзший, несмотря на огонь в камине,  и  молился  от  всей  души,  чтобы
наконец закончился этот гротескный, кошмарный сон наяву.



                                    19

     Весь вечер я надеялся, что Бедфорды не придут. Наконец  часы  пробили
половину двенадцатого,  и  через  пару  минут  я  услышал  шум  гравия  на
подъездной дороге. Я пошел  открывать  дверь.  Да,  это  были  они.  Серый
блестящий лимузин, изыскано покачиваясь, как раз припарковывался  за  моим
подержанным "торнадо".
     Я вытащил зонтик для гольфа из железной стойки в коридоре. Держа  его
в руке, я поспешил к садовой калитке, чтобы  прикрыть  миссис  Бедфорд  от
дождя. На ней был темный жакет из норки, и, видимо, сегодня после  полудня
она побывала у парикмахера, поскольку ее обесцвеченные  волосы  вздымались
надо лбом бело-голубой волной.  Небольшая  черная  шляпка  как  бы  просто
лежала сверху волос. Она подставила мне правую щеку для поцелуя, и когда я
послушно нагнулся, то почувствовал тяжелый запах итальянских духов,  такой
крепкий, что, наверно, эти духи можно было использовать вместо топлива для
городских автобусов.
     Констанс Бедфорд, несомненно, была красивой женщиной. Однако она была
подозрительной несносной снобкой, о чем свидетельствовали узкие щели  глаз
и морщины вокруг опущенных книзу углов губ. Я посмотрел на Уолтера  поверх
ее плеча. Видя напряжение на его лице, я догадался, что он просил Констанс
следить за своим поведением. Он отчаянно хотел увидеть  Джейн  и  понимал,
что в обмен на эту привилегию Констанс должна проявить хоть  малую  толику
сердечности.
     Констанс вошла в холл и огляделась.
     - Вижу, что ты в последнее время мало что делал дома, - заметила она.
Она слегка сморщила нос, как будто  до  нее  донесся  какой-то  неприятный
запах.
     - Работа, - объяснил я. - Позвольте, я помогу вам снять жакет.
     - Спасибо, пока наверно  снимать  не  буду.  Отопление  действует  не
наилучшим образом, так?
     - Джейн всегда любила огонь в камине, - ответил я.
     -  Я  тоже  люблю  огонь  в  камине,  -  вмешался  Уолтер,   стараясь
поддерживать товарищеское настроение. - Огонь в камине и стаканчик  пунша.
Зимой нет ничего лучше. Да и как это романтично.
     - И когда это мы с тобой в последний раз сидели у камина с пуншем?  -
жестко   спросила   Констанс.   Она   развернулась   ко   мне   с   миной,
многозначительно показывающей, что  Констанс  Бедфорд  скорее  умрет,  чем
согласится сесть у камина  со  стаканчиком  пунша,  даже  если  бы  Уолтер
действительно ей это предложил. - Согласно Уолтеру, романтизм - это что-то
среднее между второсортной  туристской  базой  в  Аспене  и  картинкой  на
развороте "Плейбоя", - заявила она и величаво вплыла в гостиную. -  Да,  и
здесь ты мало что сделал, - каркнула она.
     - Дай ей немного времени, - простонал Уолтер.  -  Пусть  она  немного
успокоится. Она крайне переживает из-за всего этого, она очень нервничает.
     - Виски? - спросил я так, будто вообще его не слышал.
     - Разве ты пьешь "Шивас Регал"? - заинтересовался Уолтер.
     - Конечно. Выпьем немного разбавленного. Констанс, - обратился  я,  -
не желаете ли рюмку вина?
     - Спасибо. Я не пью до шести и после одиннадцати.
     Когда я приготовил Уолтеру виски, мы сели перед камином и  посмотрели
друг на друга. В окна снова забарабанил дождь. Я слышал,  как  постукивает
на втором этаже незакрепленный ставень.
     Констанс подтянула край платья и нетерпеливо спросила:
     - Нам надо что-либо сделать? Например, взяться за  руки  или  закрыть
глаза и думать о Джейн?
     - Это не спиритический  сеанс,  -  ответил  я.  -  Во  время  сеансов
вызываешь духов, и при удачном стечении обстоятельств они  отвечают.  Если
Джейн собирается появиться этой ночью, то она появится,  невзирая  на  то,
хотим мы этого или нет.
     - Но разве ты не думаешь, что она появится раньше, если  узнает,  что
ее мать находится здесь? - серьезно спросила Констанс.
     Я посмотрел на Уолтера. Я мог сказать, что  присутствие  Констанс  не
играет совершенно никакой роли. Но не  всегда  нужно  говорить  правду,  а
кроме того, у меня не было никакого желания ссориться. Я был очень измучен
после сегодняшних подводных испытаний и мечтал только  об  одном:  лечь  в
постель и заснуть. Я был так измучен, что втайне радовался, что буду спать
один, а не с Джилли.
     - Я думаю, ваше присутствие значительно повысит вероятность появления
Джейн, - сказал я Констанс и одарил ее самой доброжелательной улыбкой,  на
какую только еще был способен.
     - Дочь всегда приходит  к  матери  со  своими  хлопотами,  -  заявила
Констанс. - Хоть Джейн была папиной любимицей, но с каждым серьезным делом
она приходила ко мне.
     Я поддакнул, по-прежнему улыбаясь.
     Уолтер посмотрел на часы.
     - Почти полночь, - заявил он. - Ты думаешь, она появится?
     - Не знаю, Уолтер. У меня нет над ней никакой власти. Я даже не знаю,
почему она является и чего хочет.
     - Выглядит ли она здоровой? - вмешалась, словно  бы  садясь  в  лужу,
Констанс.
     Я вытаращил на нее глаза.
     - Констанс, Джейн мертва. Как может выглядеть здоровым мертвый?
     - Не надо мне напоминать, что я потеряла дочь, - окрысилась Констанс.
- И не надо мне напоминать, как это случилось!
     - Очень хорошо. Потому что у меня нет ни малейшего  желания  говорить
об этом.
     - Ах, так, - взбесилась Констанс. - Ты,  наверно,  считаешь,  что  ни
сколь в этом не виноват?
     - А в чем я, по-вашему, виноват?
     - Ох, успокойтесь, - вмешался Уолтер. - Не будем раскапывать то,  что
уже давно зарыто. - И тут же пожалел об этих своих словах. Он выпрямился в
кресле и покрылся румянцем.
     - Джейн была беременна, -  упрямо  скрипела  Констанс.  -  Сама  идея
позволить беременной женщине сесть за руль, уехать так далеко, да во время
метели... совсем одной, без какой-либо опеки, в то время как ты сидел себе
дома  и  глазел  на  какой-то  идиотский  хоккей...  По-моему,  это   была
преступная неосторожность. Это было обычное преступление.
     - Констанс! - прикрикнул  Уолтер.  -  Довольно  упреков!  Это  уже  в
прошлом.
     - Он ее убил, убил их обоих, - скулила Констанс. - А я еще не  должна
волноваться?  Моя  единственная   дочь,   мое   единственное   дитя.   Моя
единственная надежда на внука. Все потеряно  из-за  хоккея.  Все  потеряно
из-за мужа, который был слишком ленив  и  небрежен,  чтобы  проследить  за
своей женой и ребенком.
     - Констанс, - сказал я. - Выметайся из моего дома. Уолтер, забери  ее
отсюда.
     - Что? - переспросил Уолтер, словно не расслышал.
     - Я сказал, чтобы ты ее отсюда забрал. И не привозил больше. Никогда.
Еще и пяти минут не прошло, как она здесь, а уже начинает свое. Может,  до
нее наконец дойдет, что никакой метели не было, когда Джейн поехала к вам.
И что если кто-то виноват, то скорее ты,  если  разрешил  ей  возвращаться
домой, когда погода ухудшилась. И может, до  нее  наконец  дойдет,  что  я
потерял намного больше, чем вы. Я потерял жену, девушку, которая была моей
подругой жизни, и сына. Так спокойной  ночи,  хорошо?  Мне  жаль,  что  ты
напрасно старался, но я  не  собираюсь  больше  выслушивать  инсинуации  и
оскорбления от Констанс, это все.
     - Послушай, - запротестовал Уолтер, - мы все перенервничали...
     - Я не перенервничал, - ответил я. - Я просто хочу, чтобы  ты  забрал
отсюда Констанс, прежде чем  я  сделаю  что-нибудь  невежливое,  например,
выбью ей все зубы.
     - Как ты смеешь так говорить со мной? - взвизгнула Констанс и встала.
Уолтер тоже встал, потом сел и снова встал.
     - Констанс, - с мольбой обратился он к ней, но Констанс была  слишком
взбешена, чтобы ее что-то могло смягчить.
     - Даже ее дух  не  находится  в  безопасности  под  твоей  опекой!  -
провизжала она, угрожая  мне  когтеподобным  пальцем.  -  Даже  когда  она
умерла, ты не способен ее опекать!
     Она ринулась к двери. Уолтер повернулся  ко  мне  и  бросил  на  меня
отчаянный взгляд, означающий,  насколько  я  его  знал,  что  он  частично
осуждает Констанс за ее мерзкое поведение, а частично - меня, за то, что я
снова вывел ее из равновесия.
     Я даже не потрудился встать с кресла. Мне следовало  догадаться,  что
этот вечер закончится очередной истерикой. Я потянулся за бутылкой  "Шивас
Регал" и снова наполнил свой бокал почти до краев.
     - Я пью, - сказал  я  булькающим  голосом  старого  алкаша,  -  чтобы
забыть.
     - О чем ты хочешь забыть? - тут же переспросил я сам себя  и  ответил
сам себе: - Не помню.
     Но в ту же секунду я услышал яростный стук в парадную  дверь.  Уолтер
снова появился в гостиной.
     - Извини, -  сказал  он.  -  Дверь  не  открывается.  Я  не  могу  ее
открывать.
     -  Не  извиняйся,  Уолтер,  просто  прикажи  ему  открыть  дверь!   -
провизжала Констанс.
     Я со скукой поднялся и подошел к холлу. Там стояла  Констанс,  гневно
уперев руки в боки, но я не обратил на нее внимания, поскольку меня прежде
всего поразило ощущение холода. Неожиданного и непонятного холода.
     - Уолтер, - сказал я. - Заметно похолодало.
     - Похолодало? - он нахмурил лоб.
     - Не чувствуешь? Температура упала.
     - Может, ты наконец милостиво соизволишь открыть дверь?  -  прошипела
Констанс. Я поднял руку, чтобы утихомирить ее.
     - Послушайте! Слышите что-то?
     - Уолтер, о чем он говорит? Ради бога, прикажи ему открыть  дверь.  Я
вне себя, и я хочу вернуться домой. Я не хочу оставаться ни секунды дольше
в этом ужасном мрачном доме.
     Уолтер тихо произнес:
     - Я слышу какой-то шепот.
     - Я тоже, - поддакнул я. - Откуда он, по-твоему, доносится?
     - Наверно, сверху, - ответил Уолтер, поглядывая на меня  посветлевшим
взглядом. Сейчас он совершенно забыл о Констанс. - Так это то? Это  так  и
начинается?
     - Да, - подтвердил я. - Холодно, шепот, а потом духи.
     - Если ты тут же не откроешь дверь, скотина, - проскрипела  Констанс,
- то, клянусь Богом, я...
     - Констанс, заткнись! - прорычал Уолтер.
     Констанс уставилась на него широко открытыми глазами. Я подумал, что,
наверно, за тридцать пять лет их брака Уолтер ни  разу  не  осмелился  так
заговорить с ней. Я посмотрел на нее  с  кислой  усмешкой:  держи  рот  на
замке, если не хочешь схлопотать.
     - Ох, - выдавила Констанс в крайнем  ошеломлении,  а  потом  еще  раз
повторила: - Ох!
     Шепот не стал громче, но,  казалось,  окружал  нас,  так  как  иногда
доносился со второго этажа, иногда из библиотеки, а потом раздался  совсем
близко, за нашими спинами. Мы все напрягали  слух,  но  напрасно  пытались
различить слова: это была длинная, темпераментная,  прерывистая  дискуссия
на  неизвестном  языке.  Однако  мы  безошибочно  ощущали  в  ней   что-то
похотливое, как будто кто-то шепотом рассказывал  о  каких-то  сексуальных
извращениях  или  ужасных  пытках,  радостно  описывая  их  в   мельчайших
подробностях.
     Температура все падала и падала, пока из наших ртов не  повалил  пар.
Констанс поплотнее закуталась в меха и смерила меня таким взглядом,  будто
все это было огромным  надувательством.  Очевидно,  она  приехала  сюда  в
радостном убеждении, что сможет увидеть Джейн. Очевидно, Уолтер не  сделал
ничего из того, о чем я его просил: он не предупредил ее,  что  это  может
быть страшно, неприятно и даже опасно. Наверняка  Констанс  явилась  сюда,
ожидая, что Джейн будет сидеть у камина и вязать на спицах детские вещицы,
румяная и цветущая, как будто смерть повредила ей  не  больше,  чем  месяц
отпуска в Майами.
     - Кто это шепчет? - спросила Констанс с расширенными глазами. - Разве
это не ты?
     - Каким чудом? Видите, я даже не шевелю губами?
     Шепот  не  прекращался.  Констанс   подошла   ближе   и   внимательно
присмотрелась ко мне.
     - Нет, шевелишь, - неуверенно заявила она.
     - Это потому, что вынужден дышать через рот. Я сегодня нырял,  и  мне
трудно дышать носом.
     - Он ищет предлог даже в  таком  положении.  Он  всегда  может  найти
предлог и вывернуться, - обратилась Констанс к Уолтеру, не спуская с  меня
глаз.
     За ее спиной, хоть она и не отдавала себе  в  этом  отчета,  бесшумно
открылись входные двери. Я протянул руку и коснулся плеча Уолтера,  но  он
уже заметил это.
     -  Знаю,  -  сказал  он  тихо.  -  Видел,  Джон.  Ручка  двери   сама
повернулась.
     Дверь широко открылась без  обычного  противного  скрипа.  Мы  теперь
смотрели на сад, погруженный в темноту под  сильными  ударами  порывистого
ветра. Там, на  садовой  тропинке,  намного  меньше,  чем  тогда,  в  моей
спальне, ростом едва с одиннадцатилетнюю девочку, стояла Джейн.
     - Констанс, - мягко сказал Уолтер. - Она здесь.
     Констанс медленно повернулась, как загипнотизированная, и  уставилась
на сад. Она не сказала не слова, но по дрожи ее  плеч  я  понял,  что  она
плакала и пыталась сдержать плач.
     - Я не знала, - зарыдала она, жалобно кривя рот. - О, Боже, Уолтер, я
ничего не понимаю.
     Джейн, казалось, плыла по воздуху в  нескольких  дюймах  над  землей;
мигающее явление, которое искрилось и колыхалось на ветру.  Руки  ее  были
опущены вдоль тела, лицо бледно и неподвижно, но волосы вздымались  вокруг
головы, словно наэлектризованные.
     - Джон, - прошептала она. - Джон, не покидай меня.
     Констанс, шатаясь, сделала в ее сторону два или три  шага  и  подняла
руку.
     - Джейн, я твоя мать, - просительно заговорила она. - Джейн, послушай
меня, дорогая, где ты ни есть, послушай свою мать.
     - Не оставляй меня, Джон, - повторила Джейн. Констанс наверняка  была
перепугана, но подошла к призраку еще ближе и  сложила  руки,  как  пухлая
мадонна.
     - Джейн, я хочу тебе помочь, - сказала она. -  Я  сделаю  все,  чтобы
тебе помочь. Заговори со мной. Джейн, прошу. Скажи, что  ты  меня  видишь.
Скажи, что ты знаешь, что я здесь. Джейн, я люблю тебя. Прошу тебя, Джейн.
Молю.
     - Констанс, - предупреждающе бросил Уолтер. - Констанс, возвращайся.
     Изображение Джейн задрожало  и  начало  изменяться,  увеличиваться  и
преображаться.  Теперь  она  казалась  выше,  ее  лицо  выглядело   иначе,
исхудалым, со впалыми щеками, как  лицо  изголодавшегося  ангела.  Призрак
поднял руку, которая оставила за собой ряд бледнеющих отражений,  будто  у
Джейн выросло пять рук вместо одной.
     - Джон, - прошептала она, на этот  раз  более  решительно,  -  ты  не
можешь меня оставить, Джон. Ты не можешь меня оставить. Не можешь оставить
одну.
     Констанс гро