СИ КОРАБЛЬ.
     Через посредника, духа моей жены, что-то, что находилось под водой, в
трюме "Дэвида Дарка", молило о спасении.



                                    13

     Оставшуюся часть ночи меня ничто не беспокоило, и  я  спал  почти  до
семи часов утра. Перед самым ленчем я поехал в деревню Грейнитхед, оставил
машину посреди рынка и пошел по мощенной улице к лавке "Морские сувениры".
     Грейнитхед был уменьшенной копией Салема,  скопищем  домов  постройки
восемнадцатого и девятнадцатого века и множества лавок,  сгруппировавшихся
вокруг живописного рынка. Три или четыре узкие крутые улочки вели от рынка
вниз, к живописной полукруглой пристани, где в теперь  всегда  было  полно
яхт.
     До середины  пятидесятых  годов  Грейнитхед  был  замкнутым,  забытым
рыбацким поселением. Но в конце пятидесятых и в начале  шестидесятых  рост
благосостояния среднего класса привел к распространению парусного спорта и
океанической  рыбной  ловли,  вследствие  чего  Грейнитхед   быстро   стал
привлекателен для всех, кто желал иметь домик над морем в паре часов  езды
автомобилем от Бостона. Энергичная комиссия выдоила  достаточно  денег  из
федеральных фондов и фондов штата, чтобы реставрировать все  прекрасные  и
исторические здания  в  Грейнитхед,  разрушить  старые  кварталы  рыбацких
домишек и заменить нищие ободранные лавки на  побережье  рядами  ювелирных
магазинов, салонов мод, галерей, кондитерских, кофеен, рыбных ресторанов и
других модных, элегантных и экстравагантных магазинов, какие можно увидеть
в каждом современном торговом центре Америки.
     Я часто задумывался, можно ли сейчас в Грейнитхед купить обычную  еду
и обычную посуду для домашнего хозяйства? Ведь не всегда же человек  хочет
есть сосиски по-баварски  или  покупать  уникальные,  вручную  расписанные
горшки для своей шикарно обставленной кухни.
     Правда, лавка "Морские сувениры" со своим ядовито-зеленым фронтоном и
псевдогеоргианскими окнами также не грешила  хорошим  вкусом.  Внутри  нее
были громоздились в беспорядке горы драгоценного мусора: модели кораблей в
бутылках, блестящие латунные телескопы, секстанты, корабельные  кулеврины,
багры, гарпуны, навигационные циркули,  картины  и  гравюры.  Конечно  же,
наибольшим спросом пользовались носовые фигуры кораблей -  чем  грудастее,
тем дороже. Стоимость подлинной носовой фигуры начала девятнадцатого века,
особенно если она представляла собой сирену с голой грудью, более  пышной,
чем у Мерилин Монро, достигала астрономических сумм - тридцать пять  тысяч
долларов и выше. Но все же спрос был так велик, что я  нанял  старичка  из
Сингин-Бич, который вырезал из дерева "точные копии" старых носовых фигур.
Образцом ему служил разворот журнала "Плейбой", вышедшего в мае 1962 года.
     На  половике  под  дверями  лежала  куча  писем  и  счетов,  а  также
уведомление, что пришли гравюры,  купленные  мной  на  прошлой  неделе  на
аукционе у Эндикотта. Я должен буду позже зайти на  почту,  чтобы  забрать
их.
     Хотя я и смог перехватить пару часов сна,  но  все  равно  чувствовал
себя подавленным и нервничал. Я вообще не хотел уезжать из Грейнитхед,  но
при этом знал, что не способен провести еще хоть одну ночь  в  собственном
доме. Меня раздирали страх и страдание. Я  боялся  этого  холода  и  этого
шепота, поскольку уже знал, что  подобный  призрак  убил  миссис  Саймонс,
используя одну лишь черную магию. И я страдал, поскольку я любил Джейн,  а
Джейн уже не было в живых, и видеть ее, слышать, прикасаться  -  это  было
выше моих сил.
     В лавку вошла пара средних лет, оба толстые, в одинаковых  коричневых
"дутых" куртках и одинаковых очках со стеклами, толстыми,  как  бутылочное
стекло. Они заморгали при виде  моделей  кораблей  и  пошептались  друг  с
другом.
     - Красиво, правда? - заговорила "она".
     - Вы, наверно, знаете, как все это  делается?  -  неожиданно  спросил
меня "он". Он говорил с явным акцентом Нью-Джерси.
     - Имею некоторое понятие, - я кивнул головой.
     - Для этого пригибают мачты, понимаете, чтобы  те  лежали  плоско,  и
привязывают все нитками, а когда корабль уже в бутылке, тянут за нитки - и
мачты поднимаются.
     - Да, - сказал я.
     - Человек ежедневно чему-то учится,  -  заявил  муж.  -  Сколько  это
стоит? Это китобойное судно?
     - Эту модель выполнил юнга с корабля "Венчер" в 1871 году, -  ответил
я. - Две тысячи семьсот долларов.
     - Простите?
     - Две тысячи семьсот долларов. Могу снизить до двух тысяч пятисот.
     Муж онемел и вытаращил  глаза  на  модель,  которую  держал  в  руке.
Наконец он заговорил:
     - Две тысячи семьсот долларов  за  корабль  в  бутылке?  Я  сам  могу
сделать то же самое за полтора доллара.
     - Вот возьмите и сделайте, - посоветовал  я  ему.  -  Сейчас  большой
спрос на корабли в бутылках, даже современного изготовления.
     - Иисусе... - простонал муж. Он поставил бутылку с такой набожностью,
как будто она превратилась в Святой Грааль, и двинулся в  сторону  выхода,
но все же посматривая, неохотно, по сторонам,  чтобы  совсем  не  потерять
лицо. Я совершенно точно знал, что, прежде чем выйти, он  спросит  меня  о
цене еще какой-то вещи, скажет: "Ну, я подумаю и зайду попозже",  -  после
чего исчезнет навсегда.
     - Сколько стоит этот багор? - будто прочитав мои мысли, спросил он.
     - Этот багор? Он с корабля "Джон" Поля  Джонса.  Восемьсот  пятьдесят
долларов. Честно говоря, уникальный образец и исключительно дешево.
     - Гммм! - заворчал муж. - Мне надо  подумать.  Может,  зайдем  к  вам
после ленча.
     - Премного благодарен, - ответил я, глядя, как они выходят. Едва  они
исчезли, как в лавку влетел Уолтер Бедфорд, с широкой усмешкой на лице. Он
был в черном костюме под непромокаемым плащом  -  на  размер  больше,  чем
нужно.
     - Джон, должен был тебя увидеть. Сегодня утром  мне  звонил  окружной
прокурор. Они решили, что при таких уликах они не будут выставлять себя на
посмешище и аннулировали  обвинение  в  убийстве.  Какие  бы  то  ни  было
доказательства отсутствуют. Прессе же велели отвязаться - они,  мол,  ищут
маньяка, наделенного невероятной силой. Понял? Ты свободен! С  тебя  сняты
все обвинения.
     - Надеюсь, что при этом никакие деньги не поменяли  своих  хозяев?  -
сказал я с легкой иронией.
     Уолтер Бедфорд был в таком  великолепном  настроении,  что  пропустил
шпильку мимо ушей и похлопал меня по спине.
     - Должен тебе сказать, Джон, что этот случай довел до зуда в  заднице
начальника полиции. Вчера ночью он получил заключение коронера, в  котором
утверждалось,  что  миссис  Саймонс  могла  быть  пробита   цепью   только
единственным способом: цепь протянули через ее тело до  того,  как  люстра
была подвешена  к  потолку.  Затем  требовалось  поднять  люстру  и  тело,
подвесить, прикрепить винты, включить питание и так оставить. Поэтому даже
если у убийцы был подъемник, чтобы поднять  люстру  с  телом,  вся  работа
должна была занять не менее полутора часов. А убийце еще требовалось время
на сокрытие инструментов, от которых в доме не осталось и следа.  Согласно
показаниям мистера Маркхема и мистера Рида, за полтора часа до убийства ты
был далеко оттуда, и твое алиби неоспоримо. Дело закрыто.
     - Что ж, - сказал я. - Премного благодарен. Лучше  всего  пришли  мне
счет.
     - О, никакого счета. Ты ничего не должен. Ведь тебе  удалось  вернуть
Джейн.
     - Уолтер, я, честное слово, не считаю...
     Мистер Бедфорд стиснул мое плечо и твердо посмотрел мне в  глаза.  От
него пахло водой  после  бритья  "Джакомо",  сто  тридцать  пять  долларов
бутылка.
     - Джон, - сказал он мне своим самым убедительным, судебным голосом. -
Знаю, что ты чувствуешь. Знаю, что ты перепуган и выведен из равновесия. Я
могу также понять, что ты хотел  бы  оставить  Джейн  для  себя,  особенно
поскольку мы с Констанс винили тебя в этом несчастье.  Но  теперь  мы  оба
понимаем, что это была не твоя вина. Иначе Джейн не хотела бы вернуться  к
тебе из мира духов и принести тебе  утешение.  Констанс  желает  от  всего
сердца извиниться, что так плохо о тебе думала. Она  глубоко  огорчена.  И
она молит тебя, Джон, хотя она никогда  никого  ни  о  чем  не  просила...
молит, чтобы ты позволил ей увидеть дочь, хоть на секунду. Я  тоже  прошу.
Ты не знаешь, что она для нас значит, Джон. Когда мы  потеряли  Джейн,  мы
потеряли все, что у нас было. Мы хотим только  поговорить  с  ней,  только
спросить, счастлива ли она на том свете. И только один раз, Джон. Ни о чем
больше мы не просим.
     И опустил взгляд.
     - Уолтер, - глухо сказал я. - Знаю, как сильно  ты  хочешь  ее  снова
увидеть. Но должен предупредить, что это не та Джейн, которую ты знал.  Не
та Джейн, которую я знал. Она... она совершенно другая. Ради Бога, Уолтер,
она же дух!
     Уолтер выпятил нижнюю губу и легонько покачал головой.
     - Не говори такими  словами,  Джон.  Предпочитаю,  чтобы  ты  говорил
"явление".
     - Но не будем же мы ссориться из-за синонима! Уолтер, ведь  это  дух,
призрак, монстр, вампир из гроба.
     - Знаю, Джон. Не собираюсь обманывать ни себя, ни тебя. Дело только в
одном - как по-твоему, она счастлива? По-твоему, ей там хорошо, где бы это
ни было?
     - Уолтер, я не знаю, где она находится.
     - Но счастлива ли она?  Мы  только  об  этом  хотим  ее  спросить.  А
Констанс хотела бы еще знать, нашла ли  Джейн  Филиппа.  Знаешь,  младшего
брата Джейн, который умер в возрасте пяти лет.
     Я просто не смог бы ответить на этот  вопрос.  Я  почесал  у  себя  в
затылке и подумал, как отговорить Уолтера от этой затеи так,  чтобы  снова
не оттолкнуть его от себя. Я не  хотел  терять  щедрого  опекуна.  Правда,
определение "щедрый" не совсем подходило Уолтеру Бедфорду.  Гораздо  лучше
подходило "умеренно скупой".
     - Уолтер, я на самом деле не думаю, что кто-то из нас мог бы оценить,
счастлива ли она. Должен сказать, что прошлой ночью она  опять  появлялась
и...
     - Ты снова ее видел? Ты действительно снова ее видел?
     - Уолтер, прошу тебя. Вчера ночью она появилась в моей  комнате.  Это
было удивительнейшее переживание.  Она  несколько  раз  называла  меня  по
имени, а потом... потом она захотела, чтобы я ее трахнул...
     Уолтер оцепенел и нахмурил брови.
     - Джон, моей дочери уже нет.
     - Знаю, Уолтер, прости мне, Боже.
     - Но ты ведь не...
     - "Ведь не" что, Уолтер? Ведь  не  трахнул  своею  умершую  жене?  Ты
хочешь сказать, что я некрофил? Там не было тела, Уолтер, только  лицо,  и
голос, и прикосновение. Ничего больше.
     Уолтер Бедфорд казался потрясенным.  Он  перешел  на  другую  сторону
лавки и с минуту стоял, повернувшись ко мне спиной. Потом он взял  в  руки
латунный телескоп и нервно принялся сдвигать и раздвигать его.
     - Думаю, Джон, что мы все же можем узнать,  счастлива  она  или  нет.
Ведь мы же ее родители. Мы знали ее всю жизнь. Так что возможно, что  есть
какие-то мелкие нюансы, которые ты не заметил, поскольку не  знал  ее  так
хорошо, как мы... какое-то ключевое  слово,  которое  ты  не  распознал...
Возможно, для нас все это будет иметь гораздо большее  значение,  чем  для
тебя.
     - Уолтер, ко всем чертям,  -  взорвался  я.  -  Это  же  не  какое-то
одухотворенное, прозрачное воплощение  Джейн!  Не  тепленькая  дружелюбная
душенька,  с  которой  можно  миленько  поболтать  и  посплетничать!   Это
холодный, грозный и опасный призрак со смертью  в  глазах  и  с  волосами,
трещащими, словно от пятидесяти тысяч  вольт.  Ты  на  самом  деле  хочешь
оказаться лицом к лицу с такой Джейн?  Ты  на  самом  деле  хочешь,  чтобы
Констанс увидела ее такой?
     Уолтер Бедфорд сложил телескоп и положил его на стол. Когда, медленно
повернувшись, он посмотрел на меня, его глаза были полны грусти и он  чуть
не плакал.
     - Джон, - прерывающимся голосом выдавил он. - Я готов ко всему,  даже
к самому худшему. Знаю, что это будет нелегко. Но наверняка ничто  уже  не
будет для меня так ужасно, как тот день, когда нам  позвонили  и  сказали,
что Джейн больше нет. Этот день был худшим в моей жизни.
     - Я никак не могу тебя отговорить? - тихо спросил я.
     Он покачал головой.
     - Я все равно приду, приглашенный или нет.
     - Ну, хорошо, - я прикусил губу. - Приходите завтра вечером.  Сегодня
я просто не могу ночевать дома, я слишком сильно боюсь. Но сделай для меня
хотя бы одно.
     - Все, что угодно.
     - Предупреди Констанс - убеди ее  -  что  она  может  увидеть  что-то
страшное, что она даже может оказаться в опасности. Не позволяй ей входить
в этот дом с убеждением, что она увидит ту же самую Джейн, которую знала.
     - Она же ее мать, Джон. Джейн перед матерью,  возможно,  будет  вести
себя совершенно иначе.
     - Ну  что  ж,  возможно,  -  ответил  я,  не  желая  продлевать  нашу
дискуссию.
     Уолтер Бедфорд протянул мне руку. У меня не было выбора,  и  я  пожал
ее. Он похлопал меня по плечу и сказал:
     - Огромное спасибо, Джон. Ты на самом деле не представляешь, что  все
это для нас значит.
     - Лады, увидимся завтра вечером. Только не приезжайте  слишком  рано,
хорошо? Лучше всего около одиннадцати вечера. И прошу еще раз: обязательно
предупреди Констанс.
     - Что ж, я предупрежу ее, - уверил мистер Бедфорд и вышел из лавки  с
такой миной, будто только что узнал, что заработал миллион долларов.



                                    14

     Я сидел в лавке до четырех часов дня. Несмотря на то, что было только
начало марта и погода  была  паскудная,  дела  шли  довольно  хорошо.  Мне
удалось продать большой мерзкий телеграф  в  корабельном  исполнении  двум
педерастам из Дарьена, штат Коннектикут, которые радостно загрузили его  в
свою блестящую голубую фургонетку-"олдсмобиль", а один серьезный убеленный
сединами мистер почти час просматривал мои  гравюры,  безошибочно  выбирая
самые лучшие.
     Заперев лавку, я пошел в  бар  "Бисквит"  (прости  меня,  Боже),  где
заказал себе кофе с пирожным. Там работали приятные официантки, а одна  из
них, Лаура, была подружкой Джейн и могла разговаривать со мной так,  чтобы
не огорчать меня.
     - Ну и как сегодня дела? - спросила она, ставя передо мной кофе.
     - Неплохо. Я наконец-то продал  этот  корабельный  телеграф,  который
Джейн терпеть не могла.
     - Ох, ту штуковину, которую ты привез из Рокпорта,  когда  поехал  на
закупки один?
     - Вот именно.
     - Ну, на будущее не покупай таких  вещей,  -  предупредила  Лаура.  -
Иначе дух Джейн начнет регулярно являться тебе.
     Я невольно скривился. Лаура присмотрелась ко мне, склонив  голову,  и
спросила:
     - Не смешно? Извини. Я не хотела...
     - Все в порядке, - уверил я ее. - Это не твоя вина.
     - Мне действительно очень жаль, - повторила Лаура.
     - Забудь об этом. Просто у меня плохое настроение.
     Я допил кофе, оставил Лауре доллар чаевых и вышел на  мороз.  Проходя
через рынок Грейнитхед, я думал, что охотнее всего сел бы в машину и  ехал
бы всю ночь на запад, подальше  от  Массачусетса,  назад  в  Сент-Луис,  а
может, и еще дальше. Несмотря на непрестанный ветер, несмотря на  близость
океана, мне казалось, что Салем и Грейнитхед крайне малы, темны,  стары  и
затхлы.  На  меня  давила  огромная  тяжесть  минувших  лет,   всех   этих
исторических  зданий,  давно  умерших  людей,  таинственных   случаев   из
прошлого. Тяжесть ложащихся слоями предубеждений, гнева и страдания.
     Я поехал на юго-запад, до улицы Лафайет, а  потом  свернул  в  Салем,
проехав мимо кладбища "Звезда Морей". День  был  исключительно  солнечным,
сильный свет отражался  в  окнах  домов,  в  стеклах  машин  и  яхт.  Небо
серебряной  иглой  прошивал  самолет,  совершая  круг  перед  посадкой   в
аэропорту Биверли, в пяти милях отсюда.
     Я доехал  до  улицы  Чартер,  напротив  главного  управления  полиции
свернул вправо, на улицу Либерти, и там запарковался. Потом я  перешел  на
другую сторону, к Музею Пибоди, на площади Ист-Индиа.
     Салем был  отреставрирован  так  же,  как  и  Грейнитхед,  а  недавно
восстановленная  чистенькая  площадь  Ист-Индиа  была  заново  вымощена  и
украшена в центре фонтаном в форме китайской пагоды.  С  западной  стороны
площадь соединялась с длинным крытым торговым пассажем, где рядами  стояли
изысканные ювелирные магазины,  обувные  и  антикварные  лавки.  Подлинное
здание  1824  года,  известное  как  "Ист-Индиа  Марин  Холл",  в  котором
располагался Музей Пибоди, совершенно не подходило  к  этому  окружению  и
торчало над площадью  как  мафусаиловых  лет  родственник,  свежевыбритый,
вычищенный и великолепно одетый на свадьбу пра-пра-пра-пра...-внука.
     Я нашел  Эдварда  Уордвелла  в  отделе  морской  истории.  Он  сидел,
развалившись, в обширной каюте яхты "Барка  Клеопатры"  1816  года,  читая
руководство по плаванию с аквалангом. Я постучал  в  деревянную  стенку  и
завопил:
     - Есть кто живой?
     - О, Джон, - сказал Эдвард, откладывая книгу. - Как раз о  тебе  я  и
думал. Освежаю в памяти сведения о нырянии  для  начинающих.  Все  идет  к
тому, что хорошая погода удержится до завтрашнего утра.
     - Разве что боги бури услышат мои молитвы и смилостивятся надо мной.
     - Тебе нечего бояться, - уверил меня  Эдвард.  -  Честно  говоря,  во
время ныряния очень важно не бояться, по крайней мере хотя бы совладать со
страхом. Под водой боится каждый. Мы боимся задохнуться,  боимся  темноты,
боимся запутаться в водорослях. Некоторые ныряльщики чувствуют страх  даже
перед подъемом. Но если сумеешь немного расслабиться, то  можешь  пережить
великолепнейшие минуты.
     - Гмм, - заговорил я, так и не убежденный.
     - Тебе не о чем беспокоиться, - успокоил меня Эдвард. Он снял очки  и
заморгал. - Я буду с тобой все время.
     - Когда ты заканчиваешь работу? - спросил я.  -  Мне  нужно  с  тобой
поговорить.
     - Мы запираем в пять, но потом нужно немного прибраться.  Это  займет
минут двадцать.
     Я огляделся. За арочными окнами музея спускались  сумерки.  Близилась
очередная ночь, время, когда мертвые из Грейнитхед  могут  посещать  своих
потерявших их  близких.  Время,  когда  снова  могла  появиться  Джейн.  Я
собирался ночевать сегодня в Салеме, в мотеле "Под боярышником", но у меня
совершенно не было уверенности,  что  призрак  Джейн  может  являться  мне
только в моем доме.
     - Пойдем что-нибудь выпьем, - предложил я. - Я  собираюсь  в  "Корчму
любимых девушек". Может, встретимся там около шести?
     - У меня идея лучше, - ответил Эдвард. - Иди в пассаж  и  представься
Джилли Кормик. Она ведет наш корабельный журнал и завтра плывет с нами, но
вы прекрасно можете познакомиться и  дожидаясь  завтрашнего  утра.  Джилли
управляет салоном под названием "Лен и кружева", вроде бы  шестая  с  края
лавка под арками. Я приду туда, как только закончу работу.
     Я вышел из музея и прошел через площадь Ист-Индиа. Наступали сумерки,
становилось все холоднее. Я энергично потирал руки,  разогревая  их.  Меня
миновала небольшая группа  туристов.  Одна  из  женщин  громко  сказала  с
носовым техасским выговором:
     -  Разве  здесь  не  чудесно?   Я   прямо-таки   чувствую   атмосферу
восемнадцатого века.
     "Лен  и  кружева"  оказались,  элегантным  и  дорогим  салоном,   где
продавали платья в  стиле  принцессы  Дианы,  с  жабо,  бантами,  высокими
воротниками и надувными рукавами. Черноволосая, плоская как  доска  девица
направила меня вглубь салона, показывая за  себя  длинным  кроваво-красным
ногтем; там я  и  нашел  Джилли  Маккормик,  которая  как  раз  завязывала
разноцветный, в веселых тонах  пакет  для  какой-то  пропахшей  нафталином
древней бостонской матроны в облезлой норке.
     Джилли была  высока,  курчава,  черноволоса;  красивое  лицо,  слегка
выдающиеся скулы. Одета она была в черно-серую юбку, доходящую до половины
полных икр, и одну из льняных блузок собственного изготовления