в  том  месте  настолько
жидкий, что в него можно легко погрузить руку по локоть. В одном  месте  я
чуть не провалился в него по пояс. Если "Дэвид Дарк" затонул  где-то  там,
то он погрузился в ил по ватерлинию,  а  потом  постепенно  опускался  все
глубже. Все деревянные части сохраняются под илом великолепно. К  тому  же
мимо залива Грейнитхед протекает исключительно холодное течение, впадающее
в Салемский залив, оно должно  законсервировать  открытые  части  корабля.
Грибы и бактерии не любят холодной воды, так же, как и морские ракушки,  и
древоточцы.
     - Крайне благодарен за лекцию по морской биологии, - буркнул я. -  Но
на что ты надеешься, если в конце концов все же найдешь "Дэвида Дарка"?
     Эдвард посмотрел на меня с предельным удивлением и развел руками.
     - Конечно же, мы поднимем его на поверхность, - заявил он так,  будто
это было очевидно для всех с самого начала. - А  потом  проверим,  что  же
находится в его трюме.



                                    12

     Эдвард Уордвелл подвез меня на своем обшарпанном голубом  "джипе"  до
рыбного ресторана  "Западный  Берег",  а  я  поставил  ему  обед:  суп  из
моллюсков и антрекот. Впервые за последние два  дня  я  почувствовал,  что
по-настоящему голоден. Я уплел двойную порцию ирландских булочек к супу  и
внушительную тарелку салата ко второму.
     Ресторан был украшен рыбацкими сетями в  стиле,  распространенном  на
всем побережье Новой Англии, но в нем царил уютный полумрак, все выглядело
нормально, а моллюски шли в горло великолепно.
     После переживаний последней ночи единственное, чего бы я  хотел,  так
это спокойного уголка и вкусной еды.
     Эдвард рассказал мне, что он начал плавать с аквалангом в  Сан-Диего,
когда ему было всего пятнадцать лет.
     - Аквалангист из меня так себе, - заявил он, - но это, видимо, только
увеличивает мой интерес к подводной археологии.
     Опровергая популярное мнение, гласящее, что Тихий океан  и  Карибское
море прямо-таки кишат  обломками  испанских  кораблей  с  золотом,  Эдвард
заявил, что лучше всего сохранившиеся корабли всегда находятся в  северных
водах.
     - Например, в Средиземном море деревянный  корабль  выдержит  в  воде
пять лет. В водах Тихого океана максимум год,  если  повезет.  Изделия  из
железа выдерживают в теплых морях только от тридцати до сорока лет.
     Он рисовал пальцем кружки на поверхности стола.
     - Изучая морскую археологию, начинаешь понимать, что никакого "просто
океана" нет. В разных местах под водой царят разные условия, так же как  и
на суше. Возьмем, например, "Вазу", который затонул в Стокгольмском заливе
в 1628 году и был извлечен почти целым  в  1961  году.  Корпус  сохранился
удивительно хорошо просто потому, что  в  холодных  морях  нет  моллюсков,
которые точат дерево. А в Сойленте, у входа в залив  Саутгемптон  и  залив
Портсмут в Англии, корпус "Ройял Джордж" пролежал  на  дне  пятьдесят  три
года и совсем неплохо сохранился. "Эдгар" спустя  сто  тридцать  три  года
после  затопления  все   еще   обходится   стороной   другими   кораблями.
Классический пример - это, конечно, "Мэри Роуз", утонувшая  в  1545  году,
почти на сто пятьдесят лет раньше, чем "Дэвид Дарк", однако сохранившаяся,
точнее, сохранилась та часть ее корпуса, которая была погребена в иле.
     - Но подъем "Вазы" и "Мэри  Роуз"  стоили  сотни  тысяч  долларов,  -
напомнил я ему. - Каким чудом ты хочешь поднять  "Дэвида  Дарка",  если  у
тебя даже нет тысячи долларов, чтобы заплатить за картину?
     - Сначала я должен локализовать корабль, доказать, что он находится в
этом месте. Лишь после этого я могу обратиться к Музею  Пибоди,  Институту
Эссекса и городскому совету по поводу сбора средств.
     - Ты очень уверен в себе.
     - Приходится. Есть  две  крайне  существенные  причины  поднять  этот
корпус. Во-первых, сама его историческая ценность. Во-вторых, то  безумное
влияние, которое он оказывает на жителей Грейнитхед.
     - Ну, со вторым я согласен, - признался я. Я кивнул  кельнеру,  чтобы
тот принес очередную порцию виски.
     - У меня великолепная идея, - заявил Эдвард.  -  Почему  бы  тебе  не
поехать со мной, чтобы понырять  во  время  уик-энда?  Если  погода  будет
сносная, то мы планируем поездку в субботу утром и, может, в воскресенье.
     - Шутишь? Я никогда в жизни не надевал акваланг. Напоминаю,  я  родом
из Сент-Луиса.
     - Я тебя научу. Это же легче легкого. Под водой, конечно,  темновато,
но ведь это же не Бермуды.  И  тебе  понравится,  как  только  ты  немного
привыкнешь.
     - Честно говоря, не знаю, - еще противился я.
     - Хотя бы попробуй, - настаивал Эдвард. -  Послушай,  хочешь  узнать,
что случилось с миссис Саймонс? Хочешь узнать,  какого  дьявола  эти  духи
шастают по Грейнитхед?
     - Конечно.
     - Тогда я позвоню тебе в субботу утром, если погода улучшится. Только
тебе нужно будет взять с собой теплый свитер, штормовку  и  плавки.  Я  же
улажу дело с комбинезоном и всем остальным, необходимым для ныряния.
     Я выдул остатки виски.
     - Надеюсь, со мной не случится ничего страшного.
     - Я уже сказал, будешь в восторге. Но... только  помни,  нельзя  есть
слишком много на завтрак. Если захочется порыгать под водой, то это  может
быть опасно, даже смертельно.
     - Спасибо за предупреждение, - я криво улыбнулся. -  Допустима  ли  с
утра овсяная каша?
     - Вполне допустима, - совершенно серьезно ответил  Эдвард.  Потом  он
посмотрел на свои водонепроницаемые часы для работы под водой и заявил:  -
Мне пора. Моя сестра приезжает сегодня из Нью-Йорка, и я  не  хочу,  чтобы
она ждала под дверью.
     Эдвард отвез меня домой. Приехав, он затормозил так резко,  что  джип
затрясся в пляске святого Витта.
     - Сказать кое-что интересное? - бросил он.  -  Когда-то  я  проверял,
откуда взялось название "Аллея  Квакеров",  которое  всегда  казалось  мне
бессмысленным, поскольку тут никогда не было никаких  квакеров.  Как  тебе
известно, главные их поселения были в Пенсильвании, в то время как  здесь,
в Грейнитхед, я не нашел никаких исторических  упоминаний  о  квакерах  до
середины девятнадцатого века.
     - Ну и что, ты узнал все-таки, откуда происходит это название?
     - В общем-то, да, но, собственно, чисто случайно.  Из  старой  книги,
которую прислала в музей старая миссис Сеймур, она все  время  нам  что-то
высылает, чаще всего разное тряпье, вытянутое с чердака. Но в  этой  книге
на странице с названием кто-то написал: "Аллея Кракер, Грейнитхед".
     - Кракер? Но ведь это по-французски?
     - Вот именно. И это значит: "лопаться, ломаться".
     - Но почему же выдумали такое название?
     - Меня не спрашивай. Я специалист только по морской  истории.  Может,
поверхность земли постоянно лопалась. Тогда носили гробы на  Кладбище  Над
Водой, помнишь, так может, назвали этот путь  Аллеей  Кракер,  потому  что
гробы очень часто падали на землю и лопались, разбиваясь. Кто знает?
     - Именно за это я так люблю  историков,  -  неожиданно  заявил  я.  -
Именно  за  то,  что  они  никогда  не  могут  прояснить  ни  одного  дела
окончательно.
     Я вылез из джипа и захлопнул дверцу. Эдвард опустил стекло  со  своей
стороны.
     - Благодарю за обед, - закричал он. - Ну и... удачи тебе с фараонами.
     Джип уехал, подскакивая на выбоинах  разбрызгивая  колесами  воду.  Я
вошел в дом, налил себе еще  виски  и  решил  немного  прибраться.  Миссис
Херрон, живущая в доме  Бедфордов,  присылала  мне  дважды  в  неделю,  по
вторникам и пятницам, свою служанку Этель "для услуг": застелить  кровати,
пропылесосить ковры, вымыть окна и так далее. Но я и сам  любил,  чтобы  в
доме  было  чисто,  и  всегда  любил  свежие  цветы.  Они  напоминали  мне
счастливые дни с Джейн - лучшие дни во всей моей чертовой жизни.
     В этот вечер я сел у камина и прочитал все, что только  мог  найти  о
затонувших кораблях, погруженных в воду, и об историческом прошлом  Салема
и Грейнитхед. Прежде чем часы фирмы "Томпион" пробили полночь, прежде  чем
стих ветер и дождь прекратил хлестать, я уже  знал  о  подъеме  затонувших
судов достаточно много, хотя, конечно, мне было еще далеко до эксперта.  Я
разгреб кочергой догоравшие поленья в камине, потянулся  и  подумал,  что,
пожалуй,  заслужил  напоследок  еще  одну  порцию  виски.  Странное  дело:
пьянствуя в одиночку, я никогда не мог напиться. Но при этом  похмельем  я
все же страдал. Явно незаслуженная кара.
     Я запер двери на ключ и забрал  с  собой  последнюю  порцию  "Шивас",
затем напустил полную ванну горячей воды и медленно разделся.  Я  не  спал
две ночи подряд и чувствовал себя выжатым как лимон.
     Я  растянулся  в  ванне,  закрыл  глаза  и   старался   расслабиться.
Напряжение медленно уступало. Я  слышал  лишь  капанье  воды  из  душа,  в
котором никогда не удавалось плотно закрутить кран, и тихое  потрескивание
лопающихся пузырьков пены.
     Теперь, когда буря миновала и утихло легкое завывание ветра, я боялся
много меньше. Может, думал я, духи прилетают с ветром, как Мэри Поппинс, а
когда ветер меняется или прекращается, они оставляют нас в покое? И  молил
Бога о безветренной погоде. Но добавлял одно  условие:  в  субботу  утром,
хотя бы на пару часов, должен разыграться шторм,  чтобы  мне  не  пришлось
нырять с Эдвардом.
     Я лежал в ванне, когда услышал тихий шепот. Я тут же открыл  глаза  и
начал прислушиваться. Ошибки быть не могло. Это был тот же шепот,  который
я  слышал  внизу,  в  библиотеке,  приглушенный,  почти  непонятный  поток
святотатственных  ругательств.  Меня  опять  затрясло,  а  вода  в   ванне
показалась грязной и холодной.
     Я уже не мог сомневаться. Мой  дом  был  одержим  нечистой  силой.  Я
чувствовал ледяное дуновение чьего-то присутствия, так,  будто  все  двери
внизу бесшумно открылись и холодный ветер гулял  по  коридорам.  Я  сел  в
ванне.  Вода  плеснула   слишком   коротко   и   слишком   глухо,   словно
недоработанный звуковой эффект.
     Лишь затем я посмотрел на зеркало, подвешенное над ванной.  Оно  было
покрыто теплым паром,  пар  начал  местами  конденсироваться  гуще,  и  на
поверхности зеркала  сформировалось  что-то  вроде  лица  с  вытаращенными
глазами. Капли воды стекали с почерневших глазных ям, как слезы, капали из
уголков рта, как кровь, и хотя я знал,  что  это  только  конденсирующаяся
влага, мне казалось, что это лицо живет, словно бы чей-то  дух,  обитающий
под посеребренной поверхностью зеркала,  отчаянно  пытается  освободиться,
связаться с внешним миром.
     Я встал, расплескивая воду, потянулся за мочалкой,  лежащей  на  краю
ванны, и тремя резкими движениями стер пар, так  что  зеркало  снова  было
чистым; но в нем я увидел только свое перепуганное лицо. Я вылез из  ванны
и завернулся в полотенце.
     Это же все бессмысленно, говорил я себе, направляясь в спальню.  Если
каждую ночь меня будут  преследовать  шепоты  и  призраки,  то  мне  лучше
убраться отсюда. В "Архитекчурал Дайджест" я читал об  итальянце,  который
жил в огромном палаццо вместе с "шумным духом", и  это  ему  нисколько  не
мешало, но я не был ни так же храбр, ни  так  же  спокоен,  чтобы  терпеть
подобные вещи в своем доме. В этих шепотах звучала какая-то  омерзительная
похоть, а все  видения  были  полны  ужасающего  страдания.  У  меня  было
чувство, что я заглядываю прямо в чистилище, хмурое преддверие ада.  Самое
худшее, что там была и Джейн, та самая Джейн, которую я обожал, на которой
женился и которую все еще любил.
     Я вытерся насухо, вычистил зубы  и  проглотил  таблетку  снотворного,
полученного  от  доктора  Розена.  Я  взял  с  собой  в  постель  книгу  о
строительстве Панамского канала. Уже давно пробило час, и  в  доме  царила
тишина, только напольные часы в  холле  непрерывно  тикали  и  вызванивали
четверти часа.
     Сам не знаю, когда я заснул. Я очнулся и  увидел,  что  ночная  лампа
неожиданно стала тускнеть,  как  будто  в  сети  падало  напряжение.  Свет
делался все слабее и слабее, пока наконец спираль внутри колбы не замигала
оранжево, как умирающий светлячок, и не погасла.
     Потом стало холодно. Температура  резко  начала  падать,  совсем  как
прошлой ночью в библиотеке. Пар вырывался из моего рта. Я плотно закутался
в одеяло, чтобы не замерзнуть.
     Я услышал смех, шепот. В доме были какие-то люди! Наверняка  были!  Я
услышал шорох ног по полу, как  будто  пять  или  шесть  человек  поспешно
поднимались наверх. Но шум неожиданно затих, дверь  осталась  запертой,  и
никто так и не появился.
     Я лежал, замерев в одном положении, опираясь на локоть и завернутый в
одеяло. Рука у меня уже ныла,  но  я  боялся  пошевелиться.  Вчера  утром,
вспоминая, как лихо я вломился в дом миссис Саймонс, я пыжился как  петух,
считая себя отчаянным храбрецом, но теперь, посреди ночи, слыша этот шепот
и шум под дверьми спальни, я помнил только, что ужасно боялся.
     - Джон-н-н! - прошептал чей-то  голос.  Я  огляделся,  изо  всех  сил
стискивая зубы. - Д-ж-о-н, - повторил голос. У меня уже не было сомнений в
том, чей это был голос.
     - Джейн? - сипло прохрипел я. - Ты ли это?
     Постепенно в ногах кровати начала  появляться  ее  фигура.  Не  такая
ослепительно яркая, как до раньше, но такая же  мигающая,  как  сообщение,
передаваемое по  гелиографу.  Худая,  с  запавшими  глазами,  с  волосами,
волнующимися на каком-то невидимом, неощутимом ветру, с воздетыми  руками,
словно она показывала, что хоть и мертва, но не тронута тлением. Но больше
всего меня ужаснуло, что она чрезвычайно высока.  В  Джейн,  облаченной  в
туманные белые одежды, было  имела  более  семи  футов  роста,  она  почти
достигала головой потолка, и выражение ее вытянутого лица было таким,  что
меня охватил ледяной ужас.
     - Джон?! - снова прошептала она, не раскрывая рта, после чего  словно
бы поплыла над кроватью  в  мою  сторону.  Ее  фигура  то  появлялась,  то
исчезала, и я смотрел на нее словно сквозь легкую завесу. Но чем ближе она
подплывала, тем  больший  я  чувствовал  холод  и  тем  явственнее  слышал
электрическое потрескивание ее развевающихся волос.
     - Джейн, - повторил я сдавленно. - Это не ты. Ты  же  мертва,  Джейн!
Тебя же нет, ты не живешь!
     - Джон... - вздохнула она, и это прозвучало так, будто пять или шесть
голосов говорили одновременно. - Джон... люби меня...
     На   минуту   вся   моя   храбрость   и   рассудительность   исчезли.
Гравитационная черная дыра паники втянула  меня  в  себя  с  непреодолимой
силой. Я спрятал голову под одеяло, поплотнее прикрыл глаза и  закричал  в
подушки:
     - Это же неправда! Это только сон! Ради Бога, скажи, что это сон!
     Я ждал под одеялом с закрытыми глазами,  пока  не  начал  задыхаться.
Потом открыл глаза, но ничего не увидел, потому что лицо мое было  закрыто
одеялом. Но рано или поздно я буду вынужден высунуть нос из-под  одеяла  и
противостоять тому, от чего ушла Джейн, чтобы шепот  стих,  чтобы  в  доме
снова стало тепло и безопасно. Потом я  все-таки  снял  одеяло  с  лица  и
поднял взгляд. То, что я увидел, заставило меня взвизгнуть еще  раз.  Надо
мной, от силы в четырех  или  пяти  дюймах,  склонялось  лицо  Джейн.  Она
смотрела мне  прямо  в  глаза.  Казалось,  она  непрерывно  менялась:  она
выглядела то молодой и соблазнительной, то отвратительной старухой.  Глаза
ее были пусты и непроницаемы, совершенно безжизненны.  Все  это  время  ее
лицо хранило выражение невозмутимого покоя и мягкости,  в  точности  такое
же, как и тогда, когда она лежала в гробу, когда ее хоронили.
     - Джон, - послышалось где-то в моей голове.
     Я не мог говорить. Я был слишком  испуган.  Джейн  не  только  вблизи
всматривалась в меня, но и лежала, вернее, парила вертикально  надо  мной,
не касаясь меня, в пяти или  шести  дюймах  над  постелью.  От  нее  веяло
холодом, как будто паром  от  сухого  льда,  я  чувствовал,  как  изморось
оседает у меня на волосах и ресницах. Джейн все парила надо мной,  ледяная
и неземная, запертая в каком-то измерении, где вес и гравитация  не  имеют
совершенно никакого значения.
     - Возьми меня... - прошептала она. Ее голос звучал гулко,  как  будто
раздавался в длинном пустом коридоре. - Джон... войди в меня...
     Одеяло соскользнуло с  кровати,  как  будто  само  неожиданно  ожило.
Теперь я лежал голый, а мигающий призрак Джейн  завис  надо  мной,  шептал
мне, морозил ледяным дыханием и молил о любви.
     Она не двигалась, но у меня все равно было впечатление, что  какая-то
ледяная ладонь продвигается по моему лбу, касается щек и губ. Холод пополз
вниз по голому телу, пощипал за соски на груди, коснулся  мышц  на  груди,
начал обнимать бедра. Потом коснулся моей мошонки, пока не зашевелился мой
член. Несмотря на весь свой страх, несмотря  на  неудобство  положения,  я
почувствовал, как он набрякает, увеличивается и поднимается.
     - Войди в меня... таким большим... Джон...  -  наполовину  простонал,
наполовину прошептал голос, в котором свивалось множество  голосов.  Холод
обхватил мой член и начал пробегать по нему, массируя, вверх и вниз, а  во
мне начал нарастать безумный  оргазм,  которого  я  не  ощущал  уже  более
месяца. - Какой он у тебя хороший... Джон...
     - Это же сон, - провыл я. - Это невозможно. Ты же  ненастоящая.  Тебя
нет в живых, Джейн. Я же видел тебя мертвой. Тебя нет в живых.
     Холодный массаж продолжался, пока  я  не  почувствовал,  что  сейчас,
вот-вот... Это напоминало секс, но все было каким-то  совершенно  иным.  Я
чувствовал скользкость и мягкость,  возбуждающее  прикосновение  волос  на
лоне - но только все это было ледяным. Мой член побелел от холода, а  тело
покрылось гусиной кожей.
     - Джейн, - сказал я. - Это же неправда. - И когда член задергался,  я
знал, что это неправда,  знал,  что  это  невозможно,  знал,  что  не  мог
заниматься любовью со своей мертвой женой. Но когда  на  мой  голый  живот
брызнула сперма, я услышал мерзкий скрипящий звук, и лицо Джейн, несясь ко
мне с неправдоподобной скоростью, взорвалось  фонтаном  крови  и  осколков
стекла. И на одно страшное мгновение ее лицо коснулось меня - с  содранной
живьем  кожей,  обнаженными  костями  скул,   выбитыми,   раскачивающимися
глазами,   окровавленными   зубами,   скалящимися    из-за    бесформенных
размозженных губ.
     Я скатился с кровати и покатился по полу так быстро, что  ударился  о
столик и сбросил на пол звонкий дождь предметов: бутылочек  с  кремом  для
бритья,  фотографий  в  рамках,  разных   безделушек.   Фарфоровая   ваза,
разрисованная цветами, раскололась на моем черепе.
     Дрожа, я посмотрел на смятую постель. Там ничего не было:  ни  крови,
ни тела, ничего. Я чувствовал, как по моему телу сплывает пятно спермы,  и
коснулся липкой сырости на моем теле. Это был кошмарный  сон,  повторял  я
себе. Эротический кошмар. Помесь страха и голода по женщине,  перемешанная
с воспоминаниями о Джейн.
     Я вообще не хотел возвращаться на ложе. Я боялся заснуть. Но было два
часа ночи, и я чувствовал такую усталость, что  мечтал  только  об  одном:
заползти под одеяло и  закрыть  глаза.  Я  сдавил  виски  руками,  пытаясь
успокоиться.
     Через минуту я заметил, что на простыне начинают появляться  какие-то
коричневые пятна, напоминающие  следы  горелого.  Некоторые  из  них  даже
слегка дымились, как будто кто-то выжигал их снизу раскаленным прутом  или
концом сигареты. Завороженный и полный страха, я смотрел, как перед  моими
глазами появляются кружочки, петли, перекладины.
     Они были смазаны, трудночитаемы, но это несомненно были буквы.  СП...
И... О... Л...
     СПАСИ МЕНЯ? СПАСЕНИЕ?
     И тогда меня осенило. Правда, я напал на эту мысль лишь  потому,  что
накануне общался с Эдвардом Уордвеллом. Но все сходилось так  великолепно,
что у меня не появилось и тени сомнения, что буквы могут  означать  что-то
иное. Не СПАСИ МЕНЯ или СПАСЕНИЕ, а только СПА