Но  Ресьинь и  Вьиньинь сами  уже  увидели и  замерли от  удивления и
неожиданности.
     Впереди, рядом с Линьгом, шел врач звездолета Синьг, а рядом с ним...
     Одетый  в  легкий,  совсем  не  подходящий к  климату  Сетито  костюм
невиданного  покроя,   к   ним   подходил  невысокого  роста   человек   с
бледно-розовым,  почти белым лицом.  У него были светлые волнистые волосы.
Черты лица, похожие на черты каллистян, казались более мелкими и не такими
резкими.  Необычайного разреза,  широко открытые глаза были  синего цвета.
Красные губы улыбались.  Его  руки,  видные из  рукавов коричневой кожаной
рубашки, были, как и лицо, светлыми.
     Немного  позади  шли  Мьеньонь и  Бьяининь.  Диегоня  не  было  среди
прилетевших.
     Ресьинь и его товарищи готовились восторженно встретить прославленных
звездоплавателей,  с нетерпением ждали момента, когда, наконец, увидят их.
И  вот долгожданные члены легендарного экипажа здесь,  перед ними,  а  они
внезапно потеряли способность говорить и двигаться.  Появление загадочного
незнакомца так  поразило их,  что они смотрели только на  него,  забыв обо
всем на свете.
     Голос Синьга вывел их из состояния оцепенения.
     - Поздоровайтесь же с нами,  -  сказал он. - И обнимите нашего гостя.
Его  зовут Петр  Широков.  Он  с  далекой прекрасной планеты,  которую нам
посчастливилось найти. Его товарищ остался на корабле и ждет вас.
     "Их  двое,  этих странных людей,  -  подумала Дьеньи.  -  Они  жители
другого мира!"
     Все  трое сразу поняли смысл услышанного,  все огромное значение слов
Синьга.
     Каллистяне давно  отказались от  мысли,  что  только  на  их  планете
существует разумная жизнь.  На планете Кетьо они видели таких же,  как они
сами,   людей,   правда,   стоявших  еще  на  низкой  ступени,  наделенных
развивающимся  разумом.   Было  несомненно,   что  в  просторах  Вселенной
существует бесконечное количество планет,  несущих на  себе жизнь.  Но  им
казалось,  и  наука подтверждала это,  что Мьеньи слишком холодная звезда,
чтобы  на  ее  планетах  могла  развиться жизнь,  подобная  каллистянской.
Подавляющее большинство ученых  Каллисто считало,  что  экспедиция Диегоня
вернется ни с чем. Только он сам и одиннадцать его товарищей верили, что у
Мьеньи они найдут разумную жизнь,  и  с этим убеждением отправились в свой
далекий путь.
     И вот они оказались правы!
     Под лучами Рельоса,  на поляне девственного леса Сетито,  перед тремя
каллистянами стоял человек, ничем не напоминавший диких обитателей Кетьо.
     Он был другим существом, не похожим на каллистян ростом, цветом кожи,
глаз,  губ,  но  это был высокоразумный обитатель неизвестной им  планеты,
живущей под светом Мьеньи.
     Трое  каллистян чувствовали глубокую радость,  что  им  первым выпала
счастливая судьба приветствовать посланцев планеты,  даже названия которой
они еще не знали.
     Все трое одновременно сделали шаг навстречу синеглазому пришельцу.
     Он  улыбнулся и  сказал на  чистом каллистянском языке,  чуть  твердо
выговаривая слова:
     - Здравствуйте,  друзья! Приветствую вас от имени человечества Земли,
пославшего нас  к  вам.  Диегонь  и  его  товарищи  прилетели на  Землю  и
познакомились с  нашей жизнью.  Теперь мы направляемся на Каллисто,  чтобы
познакомиться с  вашей.  Я  знаю,  что  нас ждет дружеский прием.  Еще раз
здравствуйте, друзья!
     - Пожмите ему руку, - сказал Синьг. - На их родине такой обычай.
     - Зачем?  -  сказал Широков.  -  На Каллисто другой обычай,  и я буду
придерживаться его.
     Он обнял Ресьиня, стоявшего ближе всех, и провел пальцами по его лбу.
Взволнованный врач ответил тем же.
     Широков повернулся к  Дьеньи.  Уже подняв руки для объятия,  он вдруг
опустил  их,  пристально всматриваясь в  черты  лица  стоявшего перед  ним
стройного молодого каллистянина,  одетого в  такой  же  серый комбинезон с
красным мехом на воротнике,  как и  другие.  Он не мог сказать почему,  но
лицо Дьеньи показалось ему знакомым.
     - Вы женщина? - спросил он.
     - Да, - удивленно ответила Дьеньи.
     - Тогда,  - сказал Широков, - я особо приветствую вас, первую женщину
Каллисто, которую я увидел.
     Дьеньи   обняла   его.   Нежное  прикосновение  ее   пальцев  глубоко
взволновало Широкова. Неожиданно для себя он взял ее руку и поцеловал.
     - На Земле есть такой обычай,  - пояснил он, видя удивление не только
новых, но и старых своих друзей.
     Он был смущен своим поступком. Чем-то далеким и почти забытым повеяло
на  него.  Он  вспомнил свою мать,  единственную женщину,  руку которой он
целовал в  детстве.  Лицо  Дьеньи,  чуждое  ему  -  человеку Земли,  вдруг
показалось родным и милым.
     - Ваше лицо,  -  сказал он, чтобы скрыть свое смущение, - кого-то мне
напоминает.
     - Меня зовут Дьеньи, - сказала девушка. - Я внучка человека, которого
вы хорошо знаете.
     - Кого же?
     - Рьига Диегоня.
     Этот  ответ  поразил не  только Широкова,  но  и  Синьга,  Бьяининя и
Мьеньоня.
     - Внучка Диегоня? - одновременно переспросили все четверо.
     Широков понял,  почему  ее  лицо  показалось ему  знакомым.  Он  даже
удивился,  что  сам не  догадался,  кто перед ним.  Поразительное сходство
теперь бросалось в глаза.
     - Диегонь никогда не говорил нам о вас, - сказал Мьеньонь.
     - Он сам не знает о моем существовании, - улыбнулась Дьеньи.
     - Чья вы дочь?
     - Вьега Диегоня.
     - Замечательный сюрприз нашему командиру, - сказал Бьяининь.
     Пока Широков знакомился с  тремя каллистянами,  Синьг не  терял даром
времени.  Он  достал  небольшой аппарат и  установил его  на  земле  возле
Синьяня.
     - Надо обнажить место ожога, - сказал он.
     Ресьинь  и  Линьг  принялись  помогать  ему.  Меховой  комбинезон был
расстегнут,  а одежда под ним разрезана. Раздеть раненого они не решились,
так  как  для  каллистянина воздух был  слишком холодным.  Один Широков не
чувствовал холода.
     На черной груди Синьяня резко выделялись серые пятна.
     - Ожог проник очень глубоко, - сказал Синьг. - Если бы мы опоздали...
А другие ожоги есть? - перебил он сам себя, обращаясь к Ресьиню.
     - Есть на ногах, но наиболее опасны эти.
     Синьг включил аппарат. Серые пятна внезапно превратились в зеленые.
     Широков,  позабыв о новых знакомых,  внимательно следил за процессом.
Он  уже  достаточно знал  о  медицине  Каллисто  и  разбирался в  лечебных
аппаратах, но видеть их в действии ему не приходилось, кроме того далекого
случая,  когда Синьг,  в  его присутствии,  удалял из тела Вьеньяня пули Ю
Син-Чжоу.  Как давно это было!  Каким чудесным казался тогда прибор Синьга
земным медикам,  и  каким  простым оказался он,  когда  Синьг объяснил его
устройство и принцип работы.
     Стоя в  отдалении,  вместе с  другими каллистянами,  чтобы не  мешать
врачам, Дьеньи не спускала глаз с лица Широкова.
     "Так вот как они выглядят,  - думала девушка. - Похожи и не похожи на
нас. Белые каллистяне. Как хорошо, что мои опасения не оправдались".
     Дьеньи была  молода,  впечатлительна и  склонна к  мечтательности.  С
раннего  детства  от  своего  отца  она  слышала  бесконечные  рассказы  о
звездолете,  улетевшем к  далекой звезде,  и  о  его  командире.  Все дети
Каллисто знали  имена  отважных звездоплавателей,  и  Дьеньи  радовалась и
гордилась тем, что один из них ее дед. Она любила мечтать о времени, когда
звездолет вернется.
     Дьеньи часто представляла себе неизвестную планету, которую найдет ее
дед, и обитателей этой планеты. В ее детском воображении они рисовались во
всем подобными каллистянам.
     Шло время; ребенок превратился в девушку, но мечты о людях иного мира
по-прежнему волновали Дьеньи. Думать о них стало ее привычкой.
     Она сама стала астронавтом, увидела обитателей Кетьо, но они никак не
могли служить воплощением ее мечты.
     Наивные  детские представления сменились знаниями взрослого человека.
Дьеньи  уже  не  думала,  что  жители другой планетной системы обязательно
должны быть  копиями каллистян.  Она  знала,  что  формы  жизни бесконечно
разнообразны.  Но  увидеть своими  глазами "человека Мьеньи" оставалось ее
затаенной мечтой.
     Пусть даже это существо окажется совсем не  похожим на каллистян,  но
обладающее разумом, а следовательно родственное.
     И  вот совсем не  так,  как она ожидала,  мечта стала явью.  "Человек
Мьеньи" перед ней, и формы его тела совсем не причудливы, а самые обычные.
И его белое лицо даже своеобразно красиво.
     "Какие странные у него глаза!  Синие,  как небо Сетито.  И как широко
открыты...  А губы красные. Как странно! Наверное, это потому, что кожа на
них тонка и просвечивает кровь".
     Она  вспомнила,  как  эти  губы коснулись ее  руки.  Они были нежны и
мягки.
     "Какой удивительный обычай -  касаться губами руки женщины! Моя рука,
наверное, показалась ему грубой".
     Она посмотрела на руку Широкова.  Рука была почти белая и  чуть ли не
прозрачная.
     Дьеньи вдруг захотелось коснуться этой  руки  своими губами.  Горячая
волна крови прилила к ее лицу, и щеки девушки посерели.
     Она  ничего  не  знала  о  поцелуе.  Даже  такого слова  не  было  на
каллистянском языке.
     Широков чувствовал на  себе взгляд Дьеньи.  Ему  хотелось,  чтобы она
отвернулась,  перестала его  рассматривать.  В  ее  глазах  он,  вероятно,
выглядит уродом.  Ведь она привыкла к черному цвету и резким, определенным
чертам лица.
     За  эти годы Широков и  Синяев настолько пригляделись к  каллистянам,
что перестали замечать разницу между собой и ими.  Но они помнили,  какими
необычайными казались каллистяне в первые дни их пребывания на Земле.
     Ей,   этой  девушке  с  Каллисто  (то,  что  Диегонь  не  знал  о  ее
существовании,  доказывало,  что  Дьеньи  очень  молода),  должен казаться
странным цвет его кожи.  Белое лицо,  красные губы, синие глаза, - Широков
впервые  подумал,   что   такое   разнообразие  красок  может  производить
неприятное впечатление.
     "Ну что ж!  -  решил он.  - Пусть смотрит. Надо привыкать к этому. На
Каллисто все будут нас рассматривать".
     Он нахмурился и, не обращая больше внимания на Дьеньи, сосредоточенно
наблюдал за операцией.
     Синьг медленно вращал маленький диск на  корпусе аппарата,  усиливая,
как  знал Широков,  невидимый поток нейтронных частиц.  Зеленый цвет места
ожога постепенно темнел,  переходя в  фиолетовый.  Это  продолжалось около
часа.
     - Теперь второй, - сказал Синьг.
     Та же процедура была проделана над Вьеньонем.
     Пораженные  места  покрыли  толстым  слоем  остро  пахнувшей  мази  и
забинтовали. Оба раненых все еще не проснулись.
     - Теперь все в порядке,  -  сказал Синьг,  вставая.  -  Окончательную
обработку произведем на звездолете.
     Не задерживаясь, тронулись в путь. Раненых несли по очереди.
     Мьеньонь и Дьеньи шли впереди, расчищая дорогу, уничтожая препятствия
"лучами" ультразвука.
     Звери и птицы не показывались. Только один раз донесся издалека рев и
вой кетьра.
     Наконец вышли из лесу,  и  перед ними открылась равнина,  уходящая за
горизонт.  Впереди была  видна  станция,  стоявшая на  невысоком холме,  а
справа от нее - белый шар космического корабля.
     Над ним летало несколько членов экипажа,  ожидавших появления из леса
своих  товарищей.  Как  только они  показались,  четверо направились в  их
сторону,  быстро приблизились и  опустились возле них на  землю.  Это были
Диегонь, Вьеньянь, Леньиньг и Синяев.
     Прежде чем приветствовать своих соотечественников,  Диегонь обратился
к Синьгу с вопросом о раненых.
     - Они вне опасности, - ответил врач корабля.
     Дьеньи сразу узнала Диегоня.  Она смотрела только на  него,  не  видя
даже Синяева, на котором сосредоточилось внимание ее спутников.
     В их доме на Каллисто всюду были скульптуры Диегоня,  и Дьеньи хорошо
знала суровые и  резкие черты его лица.  И вот он перед ней,  постаревший,
еще более суровый, чем на портретах, но с тем же родным лицом.
     Она стояла немного в стороне от других,  и Диегонь,  поздоровавшись с
Ресьинем и Вьиньинем, подошел к ней последней.
     - Я  рад видеть столь юную представительницу нашей науки,  -  ласково
сказал он, обнимая ее.
     Дьеньи прижалась лицом к  его груди.  Ее руки остались опущенными,  и
Диегонь почувствовал,  как  сильно дрожит все ее  тело от  непонятного ему
глубокого волнения.
     Он  заметил  внезапно  наступившее  молчание  и  оглянулся  на  своих
спутников.
     Никто не смотрел в  их сторону.  Каллистяне и  оба человека с  Земли,
словно намеренно, отвернулись.
     Еще  не  догадываясь о  причине такого  поведения товарищей,  Диегонь
осторожно, но решительно поднял рукой ее голову и внимательно всмотрелся в
черты ее лица.
     - Как вас зовут,  девушка?  -  спросил он,  уже не сомневаясь в  том,
какой последует ответ. Эти черты были ему слишком хорошо знакомы.
     - Дьеньи Диегонь, - ответила она и еще сильнее прижалась к нему.


НА МЕЖПЛАНЕТНОЙ СТАНЦИИ

     Здание стояло на  холме,  склоны которого были  искусственно срезаны,
очевидно для  того,  чтобы  сделать невозможным доступ  на  него  огромным
животным Сетито.  Наверх  вела  узкая  лестница,  высеченная в  каменистом
грунте.
     Станция была построена без всяких украшений,  в  форме голубого куба.
На  каждой стене было два  окна,  высоких,  но  очень узких,  напоминавших
скорее щели, чем окна, без рам и стекол.
     Линьг объяснил,  что  это  сделано для  защиты оборудования от  птиц,
которые могли проникнуть внутрь,  если бы окна были широкими.  "Станция, -
сказал он,  -  построена давно и  потому имеет окна.  Такая же  станция на
Кетьо,   построенная  позже,   без  каких-либо  отверстий".  "Значит,  она
освещается искусственно?" - спросил Синяев. - "Нет, ее стены прозрачны".
     Огромные  кольца,  диаметром  не  меньше  пятидесяти  метров,  тускло
блестевшие под лучами Рельоса, непонятно как держались над плоской крышей.
     Широков и  Синяев с  интересом рассматривали эти кольца и  самый дом.
Это была первая увиденная ими в  жизни межпланетная "радиостанция",  и они
не могли смотреть на нее без волнения,  думая о сверхмощных "генераторах",
которые  посылали свои  "волны" на  столь  исполинское расстояние,  делали
возможным разговор между планетами.
     И кроме того,  это было не радио, а что-то совсем иное, основанное на
других принципах.
     Станция бьеньеты была вершиной современной каллистянской техники.  До
старта звездолета Диегоня,  двадцать два  года тому назад (одиннадцать лет
по  каллистянскому счету),  на соседних с  Каллисто планетах таких станций
еще не  было.  Диегонь,  Мьеньонь и  их  товарищи,  так же как люди Земли,
видели ее в первый раз.
     - Вероятно,  -  спросил Широков,  -  разговор возможен только  тогда,
когда между Каллисто и Сетито кратчайшее расстояние?
     - Нет,  это не имеет значения,  -  ответил Линьг. - Разговор возможен
всегда,  за исключением тех случаев,  когда Сетито и Каллисто находятся на
одной линии с Рельосом, по разные стороны от него. Тогда бьеньеты дойти не
могут.  Но  мы  учитываем это обстоятельство,  и  экспедиции организуются,
только когда связь бесперебойна.
     - Почему не могут? - спросил Синяев.
     - Потому, что поле Рельоса очень мощно.
     - Поле гравитации?
     - Да, разумеется.
     Синяеву этот ответ дал  многое.  Он  уже  смутно подозревал,  на  чем
основываются передачи сообщений с планеты на планету. Наука Земли вплотную
подошла к  раскрытию тайны тяготения и  уже достоверно знала,  что энергия
гравитации распространяется почти  мгновенно,  неизмеримо быстрее  энергии
света.
     - С какой скоростью идет передача?  -  спросил он, желая окончательно
убедиться, что догадка верна.
     На  лице  Линьга  появилось странное выражение.  Он  словно смутился.
Казалось, ему чего-то стало стыдно.
     - Мы знаем,  -  извиняющимся тоном ответил он,  - что передача должна
проходить мгновенно.  Но она почему-то задерживается. Скорее всего, в этом
виноваты аппараты связи. Передача доходит только вдвое быстрее луча света.
А у вас? - спросил он, понижая голос.
     "Так вот почему он смутился, - подумал Синяев. - Ему стало неловко за
"отсталость" техники Каллисто. Он думает, что мы достигли большего".
     Он  чуть не  рассмеялся.  Технике его  родины еще далеко до  бьеньеты
каллистян.
     На вопрос Линьга Синяев ничего не ответил и задал встречный вопрос:
     - Что вам дают экспедиции на соседние планеты?
     - Каждая планета развивается своим  путем,  и  изучение этих  путей -
благодарная задача.  Легче  понять пути  развития нашей  планеты.  В  этом
вопросе еще много неясного.
     Линьг,  Ресьинь,  Вьиньинь и Дьеньи после первого, вполне понятного и
естественного удивления ничем  не  выказывали любопытства,  которое должны
были вызывать в  них люди Земли.  Отношения сразу стали простыми.  Широков
подумал,  что  деликатность свойственна не  только экипажу звездолета,  но
является  общей  чертой  характера каллистян,  чертой,  воспитанной в  них
коммунистическим строем их жизни.  Назойливое любопытство,  очевидно, было
им чуждо.
     "А Дьеньи,  -  вспомнил он. - Она так настойчиво рассматривала меня в
лесу. Значит, женщины Каллисто более любопытны, чем мужчины".
     Но  он  тут  же  отверг этот  вывод.  Поведение Дьеньи имело какую-то
особую причину.
     Широков уже  привык,  что  каллистяне всегда с  полной откровенностью
высказывали свои мысли.  Он был уверен,  что Дьеньи ответит ему с такой же
откровенностью, и он решил спросить ее при первом удобном случае.
     Они подошли к самому холму и остановились у подножия лестницы.
     По  обе  стороны  входа  стояли  две  статуи  -   вернее,  барельефы,
высеченные на поверхности круглых столбов, от которых начиналась лестница.
Столбы были около трех метров высотой.
     Широков и Синяев знали,  что самым распространенным на Каллисто видом
искусства была скульптура.
     - Давно они тут стоят? - спросил Диегонь.
     - Поставлены пять лет тому назад.
     - Вы были на Сетито раньше? - спросил Широков.
     - Был два раза,  -  ответил Диегонь.  -  Но этих статуй, так же как и
этих колец, - он кивнул на крышу, - тогда еще не было.
     - Что помещалось тогда в этом доме?
     - Ничего. Просто дом отдыха экипажей. Синяев внимательно рассматривал
барельефы. Каменные черты одного из каллистян показались ему знакомыми. Он
вгляделся пристальнее.
     - Кажется, это вы? - обратился он к Мьеньоню.
     - Вы не ошиблись,  -  ответил инженер.  - Это действительно я. Дело в
том,  что  я  был  в  числе  четырех  членов  экипажа  звездолета,  первым
посетившего эту  планету.  Чья это работа?  -  спросил он,  повернувшись к
Линьгу.
     Тот назвал имя.  Оно было,  конечно, совершенно неизвестно Широкову и
Синяеву, но, очевидно, хорошо известно каллистянам.
     - Вот как! - сказал Мьеньонь. - Не знал, что удостоился такой чести.
     - Это еще вопрос,  -  сказала Дьеньи,  - кто удостоился чести: вы или
автор памятника.
     Мьеньонь улыбнулся.
     - Вы слишком высоко ставите нас, - сказал он.
     - Разве можно поставить вас выше, чем вы стоите? - возразила Дьеньи.
     - Давайте  поднимать раненых.  -  Мьеньонь  уклонился от  дальнейшего
разговора на эту тему.
     "Интересно,  -  подумал Широков, - сохранилось ли у каллистян чувство
тщеславия?  Общественный строй их  жизни как  будто не  оставляет для него
никакой почвы".
     Диегонь ласково посмотрел на внучку.
     - Энтузиастка!  - сказал он. - Вам самой надо слетать на Зьемьлю. (На
Каллисто не  существует местоимении.  Все каллистяне независимо от родства
обращались друг к  другу без "вы" или "ты".  Автор пользуется местоимением
"вы" для удобства  изложения.)
     Дьеньи ничего не ответила.
     Широкову все больше и больше нравилась эта девушка.
     Чем-то неуловимым она напоминала ему ту,  которая была его невестой и
умерла, не успев