видеть.
     Чья-то  рука  дотронулась до  пояса,  и  вдруг материя на  лице стала
прозрачна.  Широков увидел рядом  с  собой  Синяева,  Диегоня и  Мьеньоня,
одетых так же, как он.
     То,  что  походило  на  вязаную  материю,  на  лицах  было  невидимо.
Казалось, что лицо не закрыто ею. Но Широков чувствовал нажим "ткани".
     - Теперь шлем, - сказал Ньяньиньг.
     Это  была  прозрачная маска,  которую надели на  лицо и  закрепили на
затылке.  От маски шли гибкие трубки к  маленькому металлическому ящику на
спине.  Сверху на маске находились какие-то странные шарики темно-зеленого
цвета, похожие на детский мячик, величиной с небольшой апельсин.
     - Это источники света, - сказал Мьеньонь, перехватив взгляд Широкова.
- Энергия заключена в них самих.  Чтобы зажечь, надо нажать вот эту кнопку
на поясе.  Запомните, где она. В темноте вы ее не увидите. Когда мы выйдем
из корабля, нажмите кнопку.
     Голос каллистянина был  слышен отчетливо.  Но  ничего,  что  хотя  бы
отдаленно походило на радиоустановку, Широков не видел.
     - Как мы будем разговаривать в пустоте?  -  спросил Синяев. - Там нет
звуков.
     Широков только что собрался задать такой же вопрос.
     - В шлемах есть звукослуховое устройство,  -  ответил Мьеньонь. - Оно
очень мало и  потому не видно.  Мы будем говорить в пустоте совершенно так
же,  как здесь.  И  даже лучше -  на расстоянии до двухсот метров.  Воздух
поступает и  выходит автоматически,  и  вам не надо заботиться о  нем.  Вы
будете чувствовать себя так же,  как на  корабле.  Давление внутри костюма
будет нормальным.
     - Не совсем понятно,  -  сказал Синяев. - Снаружи воздуха не будет. А
как же внутреннее давление?
     - Ткань давит на  кожу и  заменяет наружное давление.  Она  абсолютно
непроницаема.
     - А как двигаться в пустоте? - спросил Широков.
     - С помощью вот этого, - сказал Мьеньонь.
     Он подал Широкову и Синяеву небольшие трубки.
     - Обыкновенная ракета,  - объяснил он. - Нажимая вот на этот рычажок,
вы приводите ее в  действие.  Из отверстия впереди вырвется струя газа,  и
ваше тело получит реактивный толчок в  противоположную сторону.  С помощью
этой ракеты можно двигаться в пустоте в любом направлении. Она заряжена на
три часа непрерывной работы.
     Он внимательно посмотрел на Широкова, потом на Синяева.
     - Бояться нечего. Мы будем рядом и всегда сможем помочь вам на первых
шагах.
     Синяев в ответ только пожал плечами.
     - Я нисколько не боюсь, - обиженно ответил Широков. - Нисколько!
     В  действительности он  немного боялся,  но  ни  за  что на  свете не
признался бы в этом.
     Маска была так прозрачна, что казалось - на голове ничего нет. Дышать
было легко.
     - Вы готовы? - спросил Диегонь.
     - Готовы, - ответили Широков, Синяев и Мьеньонь.
     Они последовали за командиром корабля к двери подъемной машины.
     Диегонь нажал знакомую кнопку.
     Прошло несколько секунд,  но  сигнальная лампочка,  расположенная над
дверью, не зажигалась. Это означало, что площадка не опустилась.
     - Так вот куда попал метеорит, - сказал Мьеньонь.
     Диегонь еще  раз  нажал кнопку,  но  результат был тот же.  Очевидно,
механизм подъемной машины был поврежден.
     "А если и эта не будет работать?" - подумал Широков.
     Но  вторая  машина  работала,  как  всегда.  Загорелась  лампочка,  и
герметическая дверь открылась.  Шахта была отрезана от  внешнего мира тоже
герметической заслонкой,  и  ни  одна  крупица воздуха не  могла  уйти  из
корабля.
     "А холод? - вспомнил Широков. - Ведь снаружи чудовищный мороз".
     И, словно отвечая на его мысль, Мьеньонь сказал:
     - Включим нагрев.
     Он  протянул  руку  и  повернул маленькую рукоятку на  поясе  костюма
Широкова.
     Широков тотчас же почувствовал тепло.  Материя, плотно облегающая все
тело, равномерно нагревалась. Через несколько секунд ему стало жарко.
     - Надо уменьшить немного, - сказал он.
     - Сейчас откроем шахту, - ответил Мьеньонь.
     Дверь внутрь корабля закрылась.  Широков не  видел,  как скользнула и
исчезла  заслонка  над  головой,  но  он  догадался  об  этом  по  холоду,
хлынувшему в кабину.
     - Усильте нагрев, - сказал Мьеньонь, невидимый в темноте.
     Широков нащупал рукоятку и немного повернул ее. Стало опять тепло.
     Площадка лифта быстро поднялась, и они очутились на поверхности шара.
     В  памяти  Широкова и  Синяева  он  сохранился как  белый.  В  первое
мгновение они не поняли,  почему шар стал совсем черным, потом сообразили,
что звездолет ничем не освещен.
     Кругом была  мгла.  Бесчисленные точки  звезд  блестели повсюду.  Все
пространство казалось сверкающим от  их  света,  но  люди  не  видели друг
друга.
     Ярко вспыхнули шарики на  шлемах каллистян.  Их свет был ослепительно
белым.  Словно вырвавшись из мрака, появилась часть металлического корпуса
звездолета. Широков и Синяев включили свои лампы.
     Темнота,  казалось,  еще плотнее сгустилась вокруг них.  Расходящиеся
лучи  света,  ясно  видимые,  как  лучи  прожекторов,  от  движений  людей
шевелились,  как  живые.  Когда кто-нибудь поднимал голову,  луч его лампы
срывался с шара и мгновенно пропадал, словно поглощенный окружающей мглой.
Только сама лампа виднелась ярким пятном.
     Фантастические  фигуры,  казавшиеся  из-за  плотно  облегающего  тело
"трико" обнаженными,  со "стеклянными" головами, то появлялись, освещенные
лампой соседа, то исчезали, растворяясь во мраке, становясь невидимыми.
     Ноги  Широкова  касались  поверхности звездолета;  он  чувствовал под
собой его  твердый и  надежный металл,  но  знал,  что  достаточно сделать
неуловимое движение,  и  эта  опора исчезнет,  он  оторвется от  корабля и
повиснет в  пустоте.  Ему хотелось сделать это движение,  но  он не мог на
него решиться.
     Звездолет  продолжал  мчаться   вперед.   Невольно   казалось,   что,
оторвавшись от  него,  человек мгновенно отстанет и  окажется в  несколько
секунд  на  расстоянии  многих  сотен  тысяч  километров.   Разум  говорил
Широкову,  что этого не может случиться, что он сам мчится вперед с той же
скоростью, как и корабль, но безотчетный страх был сильнее разума и воли.
     Он увидел,  как Диегонь протянул руку, в которой была "ракета". Струя
газа  была  невидна,  но  командир корабля поднялся над  шаром и  медленно
поплыл мимо Широкова.
     Мьеньонь и Синяев сделали то же.
     - Следуйте за нами, - сказал Диегонь.
     Только сейчас Широков заметил,  что выпустил из рук  свою трубку. Она
висела в пустоте рядом с ним и, как он ясно видел, медленно приближалась к
поверхности корабля.
     Он понял,  что трубка падает на корабль совершенно так же, как падают
вниз все  предметы,  выпущенные из  рук  на  Земле.  Она  подчинялась силе
тяготения между собой и  шаром.  Эта  сила  была  очень мала,  но  все  же
существовала.
     - Выходит, - сказал Широков, не замечая, что говорит вслух, - я также
опущусь вниз, если поднимусь над шаром.
     - Трудно подняться или опуститься там,  где нет ни верха,  ни низа, -
услышал он голос Диегоня.
     Синяев и  оба  каллистянина были  на  расстоянии нескольких метров от
Широкова, но ему вдруг показалось, что они очень далеко. Он схватил трубку
и поспешно нажал на рычажок.
     Сильный  толчок  рванул  его  руку  назад.  В  следующее мгновение он
оказался уже  в  пустоте и  мраке Вселенной.  Шар и  трое спутников -  все
исчезло.  Он был один в  пространстве,  усеянном звездами,  и  не видел ни
корабля, ни света ламп. В какой стороне находится звездолет, он не знал.
     Страшная мысль,  что  он  отстал,  сжала  сердце Широкова нестерпимым
ужасом.  Он хотел закричать, позвать на помощь, но не мог издать ни звука.
Законы физики, хорошо ему известные, моментально вылетели из головы.
     "Я  погиб!  -  думал  он.  -  Звездолет улетел  вперед и  находится в
миллионах километров от меня. Вернуться назад он не может".
     Даже много времени спустя Широков не мог без содрогания вспомнить эти
мгновения.
     Он  был  один  в  безграничном просторе,  и  всюду,  куда  бы  он  ни
посмотрел,   холодным   блеском   сверкали   звезды.   Абстрактное   слово
"бесконечность" внезапно наполнилось для  него  реальным содержанием.  Эта
бесконечность всюду была вокруг него. Он видел ее.
     И вдруг спокойный голос Диегоня раздался в шлеме:
     - Куда вы исчезли, Петя?
     Произнесенное на мягком языке каллистян как "Пьетья", собственное имя
музыкой прозвучало в  ушах Широкова.  Он  не один!  Товарищи где-то здесь,
рядом!
     Он хотел ответить, но не мог. Плотный комок подступил к горлу.
     - Где же вы? - в голосе Диегоня слышалась тревога.
     Усилием воли Широков справился с душившим его волнением.
     - Я сам этого не знаю,  -  ответил он.  - Корабль пропал, и я не могу
найти его. Вероятно, вы очень далеко от меня.
     - Вы слишком сильно нажали на рычаг,  и вас отнесло в сторону. Но раз
вы меня слышите,  расстояние не может превышать двухсот метров.  Звездолет
должен быть  виден.  Ищите его  как  темное пятно на  фоне  звезд.  Только
спокойно!
     - Теперь вижу, - с облегчением ответил Широков.
     Действительно, он как-то сразу увидел черный круг, закрывавший звезды
с левой стороны.  По величине этого круга он понял,  что отлетел метров на
сто.
     - Вижу, - повторил он.
     - Направьте трубку в  противоположную от  корабля сторону,  -  сказал
Мьеньонь,  -  и вас толкнет обратно. Но помните, что чем сильнее вы будете
нажимать на рычажок, тем быстрее будете двигаться.
     Не спуская глаз с черного круга, Широков протянул руку и плавно нажал
на  рычаг  трубки.  Он  не  почувствовал движения,  но  увидел,  что  тень
звездолета стала  быстро увеличиваться.  Через несколько секунд его  лампа
осветила поверхность шара.
     Вскоре Широков присоединился к своим спутникам.
     - Я очень испугался, - откровенно признался он.
     - Неудивительно, - сказал Мьеньонь. - Кто угодно мог испугаться.
     После  своего невольного полета в  пространство Широков стал  гораздо
увереннее обращаться с  ракетой.  Вместе с  каллистянами он  приблизился к
месту, где находилась шахта поврежденной подъемной машины.
     Оказалось,  что  метеорит попал как раз в  щель люка и  заклинил его.
Металл был смят и вдавлен внутрь. Самого камня нигде не было видно.
     - Метеорит разбился при ударе и  превратился в  пыль,  а  может быть,
даже в газ, рассеявшийся в пространстве, -  сказал Диегонь. - Но подъемная
машина вышла из строя.
     - Да!  -  Мьеньонь  покачал  головой.  -  Ремонт  возможен только  на
Каллисто. Но посмотрите, какая чудовищная сила удара! - прибавил он.
     - А что будет, если второй метеорит выведет из строя другую подъемную
машину? - высказал Широков внезапно пришедшую в голову мысль.
     - На Каллисто исправят повреждение, и мы выйдем из корабля.
     - А если это произойдет сейчас, сию минуту?
     В свете своей лампы Широков увидел, что Мьеньонь улыбнулся.
     - Тогда,  -  ответил он, - звездолет доставит на Каллисто наши трупы.
Но  этого не  может случиться.  Встреча космического корабля с  метеоритом
вдали от звезд - исключительно редкий случай.


У ФИНИША

     Последний год  полета показался экипажу космического корабля длиннее,
чем все предыдущие. Чем ближе была желанная цель, тем медленнее шло время.
     Все чаще и чаще у каллистян и их земных товарищей в разговорах друг с
другом,  в  работе и  просто во внешнем поведении проявлялось ясно видимое
нетерпение. Все чаще Диегоню приходилось отвечать на вопрос: "Скоро ли?"
     Все знали,  что звездолет будет на Каллисто в  определенный,  заранее
рассчитанный день и  что не во власти командира ускорить наступление этого
дня, но все-таки спрашивали.
     Одиннадцать лет,  или  двадцать два  года  по-земному,  каллистяне не
видели своей родины (то,  что для них самих прошло меньше лет,  не  меняло
дела),  не знали,  что произошло на ней за это время, как жили их родные и
друзья и живы ли они сейчас. Охватившее их нетерпение теперь, когда родная
планета стала так близка, было естественно и понятно.
     Что  касается  Широкова и  Синяева,  то  их  нетерпение имело  другую
причину.  Они оба покинули Землю, желая увидеть и узнать другую планету, и
всеми силами души стремились к  ней.  Три  года,  которые они  должны были
провести на Каллисто, были их целью, ради достижения которой они терпеливо
переносили годы пути.
     И  нельзя  было  забывать,  что  если  для  каллистян заканчивающийся
межзвездный рейс был последним в  их жизни (трудно было предполагать,  что
кто-нибудь из  них решится еще раз лететь на Землю),  то для двух людей он
был  только первым.  Им  предстояло в  будущем еще  одиннадцать земных лет
провести на звездолете.
     У  Широкова и  Синяева в последний год резко возросла тоска по Земле.
До сих пор они бессознательно обманывали себя мыслями о Каллисто.  Теперь,
когда полет заканчивался,  перед ними все яснее вставала картина обратного
пути к Земле.  Нетерпеливо ожидая финиша, они, возможно не сознавая этого,
стремились уже не  к  тому,  чтобы приблизить день прилета на Каллисто,  а
другой день - когда звездолет унесет их на Родину.
     Им  так  же  этот последний год  казался нескончаемым,  но,  когда он
подошел к концу, они с удивлением убедились, что он прошел очень быстро.
     Давно уже были включены двигатели. Теперь они работали на торможение,
уменьшая скорость корабля на десять метров в секунду.
     Переход  от  невесомого  состояния  к  повышенной тяжести  был  более
ощутимым и  более  болезненным,  чем  в  первый раз,  когда  этот  процесс
происходил в  обратную сторону -  от  тяжести к  отсутствию веса.  Уже  не
полторы недели,  а почти два месяца экипаж корабля вынужден был провести в
постели.   Искусственный  сон  на  этот  раз  не  прошел  бесследно:  люди
чувствовали  себя  после  него  плохо  и  только  спустя  несколько  дней,
благодаря энергичным мерам  Синьга,  пришли  в  нормальное состояние.  Это
объяснялось тем,  что организм,  и  в частности сердце,  привык работать в
условиях невесомости и  внезапная тяжесть в  сочетании со ставшей ощутимой
повышенной массой была очень тяжелой нагрузкой.
     К  моменту,  когда  люди  встали с  постели,  звездолет уже  замедлил
скорость до двухсот двадцати тысяч километров в  секунду,  и его масса,  а
также масса всего,  что  на  нем  находилось,  была только в  полтора раза
больше нормальной.
     Теперь корабль летел как бы в другую сторону. При отлете с Земли весь
первый год  относительное направление его  полета было  вверх.  Солнце все
время находилось внизу.
     Затем направление вообще не существовало для экипажа.  А  теперь сила
тяжести была направлена в  сторону Рельоса,  и  звездолет,  как  казалось,
летел  прямо  вниз.  Чтобы  видеть Солнце,  Синяеву приходилось направлять
свой телескоп в зенит.
     Люди  опять  привыкли ходить  по  полу,  подниматься и  спускаться по
лестницам, пользоваться столами и креслами, ложась в постель, чувствовать,
как она прогибается от тяжести тела.
     Но  переход к  обычным условиям не  сразу проник в  сознание.  Многие
члены экипажа долго не  могли привыкнуть соразмерять свои  движения с  той
автоматичностью, которая свойственна людям на Земле и на Каллисто. Синяеву
пришлось даже несколько дней пролежать,  так как,  спускаясь,  он  забыл о
лестнице и сильно расшибся, упав со значительной высоты.
     - Не огорчайтесь!  - шутил Синьг, оказывая ему первую помощь. - Когда
мы летели к Земле, трое из нас пострадали так же, как вы.
     - В  два  раза  меньший  процент,  -  морщась от  боли,  но  невольно
улыбаясь, ответил Синяев. - Нас двое, а вас двенадцать.
     Настал, наконец, день, когда Диегонь, собрав в центральном посту весь
экипаж,  торжественно объявил,  что звездолет вступил в  пределы планетной
системы Рельоса.
     - Через четыреста восемьдесят часов мы  будем на Каллисто,  -  сказал
он.
     Можно себе представить, какой радостью отозвались эти слова в сердцах
каллистян. Их черные лица осветились словно внутренним светом. Даже всегда
невозмутимый Мьеньонь заметно повеселел.
     Широков и Синяев от всей души поздравили своих дорогих друзей.
     Дни стали идти гораздо быстрее.
     Разговоры не умолкали,  но если раньше они велись о  Каллисто вообще,
то  теперь  стали  носить  личный  характер.  Каллистяне говорили о  своих
близких,  о  планах своей дальнейшей жизни и  на  время потеряли со своими
гостями общий язык.
     Широков и Синяев, понимая их состояние, не обижались.
     Экипаж звездолета мог  уже видеть Каллисто.  Она казалась в  телескоп
крохотной звездочкой,  но каждый из каллистян способен был часами смотреть
на нее.
     Планета заметно приближалась.  С  каждым  днем  она  становилась ярче
(разумеется,  только в  телескоп).  Вскоре можно было различить,  что  она
видна  в  виде  узкого серпа.  Рядом с  ней  появились светлые точки обоих
спутников, обеих "лун" Каллисто.
     На  четвертый день  после  памятного всем  сообщения Диегоня командир
корабля снова попросил собраться в центральном посту.
     Погас  свет,   раскрылись  экраны,   и  знакомая,  привычная  картина
звездного мира  окружила корабль.  Только снизу  она  была  теперь закрыта
плоскостью пола.
     Все  было как всегда за  эти годы,  но  что-то  было не  так,  что-то
изменилось,  и  собравшиеся в  центральном посту не  сразу поняли,  в  чем
именно заключалась перемена.
     Центральный пост был освещен извне!
     Не  было той черной темноты,  которая всегда наступала,  когда тушили
свет. Люди видели друг друга.
     - Рельос!  -  дрогнувшим голосом сказал Вьеньянь,  но,  как  ни  тихо
произнес он это слово, его услышали все.
     Сквозь нижний,  у самого пола находившийся экран проникал слабый еще,
но ясно видимый свет Сириуса -  Рельоса.  Он казался еще огромной звездой,
но  его  лучи  достигали отдаленных границ системы,  где  сейчас находился
корабль.
     Это  был  свет солнца Каллисто,  и  оба  человека Земли почувствовали
такую же  радость,  как и  каллистяне,  для которых этот свет был родным с
детства.
     Долго не  загорался свет в  центральном посту.  Звездоплаватели,  так
давно  не  видевшие своего солнца,  наслаждались его  лучами,  еще  такими
слабыми, но так много говорившими их чувствам.
     В  последующие дни  центральный пост стал местом сбора всего экипажа.
Каллистяне  неохотно  уходили  оттуда   и   при   первой  же   возможности
возвращались обратно.  Они  с  радостью наблюдали,  как  все  ярче и  ярче
становился свет Рельоса, как все ближе и ближе подлетал к нему корабль.
     Когда Рельос приблизился настолько,  что стало невозможно смотреть на
него  простым  глазом,   Широков  и   Синяев  познакомились  еще  с  одной
технической подробностью устройства экранов.  Один из них,  возле которого
все  время  толпились  каллистяне,  потемнел,  точно  затянувшись дымчатой
пленкой. И с каждым днем эта пленка становилась все более темной, ослабляя
блеск солнца.  Но хотя видимость и ухудшилась,  каллистяне продолжали свои
наблюдения.
     Широков  всем  сердцем разделял их  переживания,  радовался вместе  с
ними,  но  против воли смутное чувство обиды не покидало его.  Поговорив с
Синяевым, он обнаружил и у него то же чувство. Его источником было то, что
каллистяне  приближались  к   Рельосу,   а   Солнце  находилось  где-то  в
бесконечной дали,  и пройдет много лет, пока они увидят его опять. Радость
каллистян как бы подчеркивала это.
     На корабле считали уже не дни, а часы. Каждый звездоплаватель в любой
момент мог сказать, сколько часов пути осталось до финиша.
     Если бы  вдруг выяснилось,  что  звездолет опоздает хотя бы  на  один
день, - это было бы для его экипажа тяжелым ударом, настолько напряженными
были часы ожидания.  Но  он не мог опоздать.  Космический корабль летел по
вечным и  неизменным законам механики,  и его движение в пространстве б