перед не оглядываясь!
   - Ну так как же? - спросил Козловский. - Поедете искать Куприянова?
   - Я подожду его, - сказал Широков.
   - Михаил Михайлович хорошо  знает  вас,  -  сказал  Штерн.  -  Он  первый
догадался обо всем. Правда, он противился вашему намерению,  но  потом,  как
вам сказал Николай Николаевич, понял, что это разумно и  нужно.  Вопрос  был
рассмотрен со всех сторон. Вам об этом не говорили потому, что мы не  хотели
влиять  на  ваше  решение.  Мы  и  так  были  уверены  в  нем.  Если  бы  вы
передумали... Да что глупости говорить! Разве  можно  отказаться  от  такого
великого дела! Вопрос заключался  только  в  том,  как  отразится  на  вашем
здоровье пребывание на Каллисто. По этому вопросу  Куприянов  советовался  с
Синьгом, и они пришли к заключению, что все будет в порядке...
   - С Синьгом?
   - А с кем же еще? Каллистяне очень полюбили вас и  рады,  что  именно  вы
хотите посетить их родину.
   - Почему вы не сказали мне об этом раньше?
   - А почему вы сами молчали? Единственное, что нас смущало, - это то,  что
вы полетите один.
   - Смущало?..
   - Да, но теперь больше не смущает,  -  сказал  Штерн.  -  У  вас  нашелся
товарищ.
   Широков стремительно выпрямился.
   - Кто? - порывисто спросил он.
   Мгновенно мелькнуло воспоминание... Козловский  изучал  язык  Каллисто...
Неужели он?!.
   - Георгий Николаевич Синяев, - ответил Штерн. - Его влечет  то,  что  вас
должно пугать, - двадцать два года полета на космическом корабле.
   - Синяев...
   - Вы как будто разочарованы? - спросил Козловский.
   - Нет, но я думал... Мне показалось...
   - Что это буду я? Скажу откровенно, имел такое  намерение,  но  мне  дали
понять, что этого не следует делать. Я ведь не ученый  и  не  могу  принести
большой пользы.
   - Георгий Николаевич проделает на звездолете огромную  работу,  -  сказал
Штерн. - На корабле хорошие астрономические инструменты, и у него с избытком
хватит дела на все двадцать два года. А  вы  получите  товарища,  с  которым
легче будет перенести долгую разлуку  с  Землей.  Что  ни  говорите,  а  это
нелегко. Вдвоем будет легче.
   - Синяев не знает языка каллистян.
   - Знает, правда, еще плохо, - сказал Козловский. - Вы помните, в лагере я
говорил вам, что, кроме меня, еще один человек берет уроки у Лежнева.
   - Давно он задумал это?
   - Вероятно, тогда же, когда и вы. Но сказал об  этом  перед  отъездом  из
лагеря.
   - Это очень неожиданно, - сказал Широков. - И для меня очень радостно.  У
Георгия Николаевича есть семья?
   - Да. Он, как и вы, не женат, но его родители живы. У него есть сестра  и
два брата. Ему указали на  это  обстоятельство,  но  он  остался  при  своем
решении. Я был у него, и он при мне говорил  с  ними.  -  Козловский  нервно
потер руки. (Широков хорошо знал этот жест, выражавший  волнение.)  Конечно,
родителям тяжело. Они могут никогда больше не увидеть  сына.  Двадцать  пять
лет - не шутка. Его отец,  старый  коммунист,  участник  гражданской  войны,
понимает, что сын идет на великий подвиг. Он одобряет его. Сестра... братья,
конечно, но мать... Что тут можно сделать? Но он тверд.
   - Ему, должно быть, гораздо тяжелее, чем мне, - задумчиво сказал Широков.
   Он сам был одинок. Его родители погибли во  время  Великой  Отечественной
войны в блокированном Ленинграде. Братьев и сестер не было.
   Он был теперь совсем спокоен. Его желание встретило  полное  понимание  и
сочувствие. Куприянов, разговора с которым он боялся, по словам Козловского,
не будет его отговаривать. Неожиданное известие, что он не окажется один  на
звездолете и на Каллисто, было не только приятно. Когда ему сказали,  что  у
него есть товарищ, он понял причины своих колебаний.  Это  был  страх  перед
полной оторванностью от людей, полным одиночеством среди каллистян,  все  же
чуждых и не совсем понятных существ. Лететь на  Каллисто  вдвоем  с  молодым
астрономом - это совсем не то, что одному.
   - Его решение очень радостно для меня, - повторил Широков.
   - Так же, как ваше для него, - сказал Штерн.
   - Он обо мне знает?
   - Пока еще нет, но, когда узнает, то будет, конечно, очень рад. Мы ведь и
вам ничего не говорили о нем, пока вы сами не сказали о своем решении.
   - В сущности говоря, - засмеялся Широков, - я вам ничего  не  говорил.  Я
только сказал, что хочу поговорить с Михаилом Михайловичем.
   Несмотря на заверение Козловского, Широков  с  волнением  ожидал  приезда
Куприянова. Он знал,  каким  тяжелым  ударом  является  для  профессора  его
решение, знал, каким чисто отцовским чувством любил его учитель. Но  и  ради
него Широков не мог отказаться от полета на Каллисто.
   Он ушел в отведенную ему комнату. До разговора с Куприяновым он не  хотел
ни с кем больше говорить и никого не хотел видеть.
   Профессор приехал, как и обещал, в  два  часа.  Должно  быть,  Штерн  или
Козловский сразу рассказали ему об утреннем разговоре, потому что  не  успел
Широков, совладев со своим волнением, подойти к двери, как она открылась,  и
профессор сам вошел к нему.
   Широков ожидал увидеть расстроенное лицо, услышать упреки  в  скрытности,
но ошибся. Лицо Куприянова было таким же, как всегда.
   Разговор получился гораздо  проще,  чем  ожидал  Широков.  Только  потом,
вспоминая подробности этого разговора и выражение лица  Куприянова,  Широков
понял, что внешнее спокойствие  было  маской,  за  которой  профессор  хотел
скрыть свое истинное состояние.
   Он не сказал  ни  одного  слова  упрека,  подробно  расспросил  о  планах
Широкова и одобрил их. Поговорил даже о том, кого  можно  поставить  на  его
место в институте.
   - Сегодня вечером, - сказал он под конец, - я соберу совещание с участием
каллистян. Там мы уточним все подробности.
   Он встал, минуту словно колебался, потом резко повернулся и направился  к
двери. Уже взявшись за ручку, долгим взглядом посмотрел  в  глаза  Широкову,
который медленно шел за ним, и сказал:
   - Только мы с вами, Петя, никогда больше не увидимся.
   И вышел.
   До самого совещания, которое было назначено в кабинете  Штерна  на  шесть
часов вечера, Широков не выходил из  своей  комнаты.  Он  преодолел  в  себе
последние сомнения. С этого времени, и до самого старта  звездолета  он  шел
вперед  к  поставленной  цели,  не  оглядываясь.  За  эти  часы  он  решился
окончательно, и ничто больше не могло поколебать его решения.
   Когда он увидел, что приехал президент Академии, он направился к  Штерну.
В коридоре он встретился с Синяевым. Молодой астроном уже знал, что  у  него
будет спутник.
   Широкову показалось, что его лицо,  с  чисто  русскими  чертами,  немного
вздернутым носом и шапкой густых каштановых волос,  стало  другим.  Оно  как
будто  постарело,  осунулось,  и  только  глаза  оставались,   как   прежде,
оживленными. Чувствовалось, что нелегко далось этому человеку его решение.
   Широков и Синяев никогда не были дружны и даже мало знали друг друга. Они
только месяц назад впервые познакомились, но, встретившись  теперь  у  двери
кабинета Штерна, дружески обнялись. На долгие годы они  станут  больше,  чем
друзьями.
   - До конца! - сказал Синяев.
   - До конца! - ответил Широков,
   Они  вместе  вошли  в  кабинет.  Перешагнув  порог,  точно  по   уговору,
одновременно оглянулись назад...
   Позади оставалась прежняя жизнь. Впереди ждала  другая  -  неизвестная  и
немного пугающая, но они смело шли ей навстречу.
   Оба знали - пути назад уже нет. Но они и не хотели возвращаться назад!

   Глава четвертая

   КОЛЛЕКТИВНЫМИ УСИЛИЯМИ

   Отказ  каллистян  от  помощи  западных  фирм,  их  решение  вручить  свою
дальнейшую судьбу Советскому Союзу было воспринято общественным мнением всех
стран мира как закономерное и естественное явление. Только немногие газеты и
журналы попытались использовать этот отказ для возобновления  клеветнической
кампании, вновь обвиняя СССР в желании монополизировать космический  корабль
и даже выражая "опасение", что каллистяне действовали "под нажимом  русских"
и их решение не было добровольным.
   В  эти  дни  заголовки  газет   пестрели   противоречащими   друг   другу
высказываниями.
   "КАЛЛИСТЯНЕ - ПЛЕННИКИ СОВЕТСКОГО СОЮЗА!"
   - писали враждебно настроенные журналисты.
   "КАЛЛИСТЯНЕ - ДРУЗЬЯ СОВЕТСКОГО НАРОДА!"
   - отвечали другие, и таких было большинство.
   "ОТКАЗ КАЛЛИСТЯН ОТ ПОМОЩИ ЗАПАДНЫХ ФИРМ - ПРОИСКИ СССР!"
   "ОТКАЗ КАЛЛИСТЯН ОТ ПОМОЩИ  ЗАПАДА  ВПОЛНЕ  ЗАКОНОМЕРЕН!  СОВЕТСКИЕ  ЛЮДИ
СПАСЛИ КАЛЛИСТЯН, И ОНИ ЖЕ СПАСУТ ИХ КОРАБЛЬ".
   Одна влиятельная английская газета высказала, правда в осторожной  форме,
сомнение в том, что Широков правильно перевел Диегоню письма западных  фирм.
На это  надо  было  ответить,  и  это  сделал  профессор  Маттисен.  Подобно
Козловскому,  он,  из  научной  любознательности,  старательно  изучал  язык
Каллисто и мог уже довольно хорошо читать на нем. Говорить он не  стремился,
так как не мог справиться с трудностями произношения. Прочесть научные книги
каллистян - это было все, что он хотел.
   По своим убеждениям шведский биолог  не  был  коммунистом,  но  он  очень
уважал  науку  Советского  Союза  и  не  принадлежал  к  числу  его  врагов.
Возмущенный нелепым вымыслом, он  поднял  голос  в  защиту  правды.  По  его
просьбе, Широков сделал точный перевод наиболее серьезных писем, в том числе
письма американского миллиардера. Сличив перевод  с  подлинником,  профессор
Маттисен  прочел   эти   письма   Диегоню   в   присутствии   многочисленных
корреспондентов иностранных газет, проживающих в Москве.
   -  Я  уже  сказал  свое  мнение  об  этих  письмах,  -  ответил  командир
звездолета. - Свою судьбу мы вручили стране,  близкой  нам  по  духу,  и  не
изменим этого решения. Кроме того, как бы ни были мощны частные предприятия,
они не могут сделать то, что не под силу целой стране.
   Маттисен перевел эти слова. Присутствовавший при чтении Бьяининь повторил
их на ломаном русском языке, который понимали все корреспонденты.
   Подробный отчет об этом "опыте"  полетел  во  все  концы  света.  Никаких
сомнений в том, что содержание писем известно каллистянам и что  их  решение
является добровольным, больше не оставалось
   Внимание читателей всех стран переключилось на другой вопрос: удастся  ли
технике СССР помочь каллистянам, будет  ли  решена  эта  необычайно  трудная
задача?
   Десятки  крупнейших  иностранных  инженеров   обратились   к   советскому
правительству  с  просьбой  разрешить  им  принять  участие  в  работе.   Их
предложение было с благодарностью принято.  Советские  люди  последовательно
проводили раз принятую линию: космический корабль - гость не  СССР,  а  всей
Земли. На Земле он попал в беду. Дело всего человечества выручить  каллистян
из этой беды.
   Лучшие инженерные силы планеты собрались  на  Уральском  металлургическом
комбинате, которому была предоставлена  честь  оказать  помощь  каллистянам.
Ежедневно мир узнавал новости "с поля сражения".
   "Бой" был тяжелым. Путь к победе преграждали десятки  препятствий.  Армия
ученых, инженеров и рабочих штурмовала их  одно  за  другим.  Техническая  и
конструкторская мысль упорно работала над изысканием нового  оружия  в  этом
бою.
   "Враг" долго не сдавался. "Армия" терпела поражения. Но,  отступив  перед
непреодолимой стеной, снова бросалась на нее с другой стороны. Перед дружным
натиском этой интернациональной армии одно  за  другим  падали  "укрепления"
врага.
   Этим врагом был металл Каллисто. Его еще  не  было,  но  он  уже  получил
название - "кессинд",  от  каллистянского  слова  -  "кьясьиньд".  Никто  не
сомневался, что рано или поздно "кессинд" будет в руках людей.
   Бой начался с далеких подступов к цели.
   Первое сражение было дано... за кирпич!
   "Кессинд" обладал огромной тугоплавкостью. Чтобы получить  его  в  жидком
виде, требовалось создать  температуру  свыше  одиннадцати  тысяч  градусов.
Подобных доменных  печей  не  существовало.  Больше  того.  Не  существовало
кирпича, способного выдержать такой жар. Конструкция самой печи,  основанная
на совершенно новом принципе, подсказанном каллистянами,  была  сравнительно
быстро разработана. Но из чего строить эту печь? Этот  вопрос  долгое  время
казался неразрешимым.
   Тут уже каллистяне ничем не могли помочь. У  них  на  родине  существовал
природный  материал  для  постройки  высокотемпературных   доменных   печей,
напоминающий внешним видом земной кварц. Но  на  Земле  такого  "кварца"  не
было, а чем его можно заменить, - не знали. Десятки лабораторий  бились  над
этой задачей. Сотни опытов  кончались  неудачей.  Вставала  реальная  угроза
поражения в самом начале.
   Весь мир затаил дыхание. Ни одна фирма не осмеливалась больше  предлагать
свои услуги. Даже газеты, злорадно предсказывавшие неудачу Советского Союза,
замолчали. Напряжение борьбы через печать и радио разлилось по всей Земле...
   Решение пришло неожиданно и совсем не с той стороны, откуда его ждали.
   10 октября  утром  академик  Неверов,  как  всегда,  просматривал  почту.
Президент привык получать письма со всех  концов  мира.  В  последнее  время
поток писем был необычайно велик. Всем хотелось  принять  хоть  какое-нибудь
участие в работе.
   С привычной быстротой президент читал одно письмо за другим,  раскладывая
их по разным папкам, в зависимости от содержания.  Одним  из  последних  ему
попалось письмо из Грузии. Оно было написано простым рабочим  -  стеклодувом
небольшой фабрики стеклянных изделий.
   По мере чтения брови академика сдвигались вес  ближе.  Потом  он  отложил
письмо и задумался.
   - Да, - сказал он, наконец, самому себе. - Это стоит попробовать.
   Он позвонил.
   - Свяжите меня по телефону с  президентом  Грузинской  Академии  наук,  -
сказал он вошедшему секретарю.
   Через три дня на  Урале  в  кабинет  директора  комбината  вошел  пожилой
рабочий. Это был стеклодув Серго Эбралидзе, откомандированный  Министерством
Грузинской ССР в распоряжение правительственной комиссии по оказанию  помощи
звездолету Каллисто.
   Кроме самого директора, в кабинете  находились  Мьеньонь,  Ньяньиньгь,  с
неотлучно находящимся при них Лежневым, Смирнов, Манаенко и другие инженеры.
Письмо, полученное президентом Академии, лежало на столе.
   Эбралидзе прежде всего подошел к каллистянам, протягивая руку.
   - Мечтал вас  увидеть,  -  сказал  он.  -  Сбылась  мечта.  Здравствуйте,
товарищи!
   Лежнев перевел его слова.
   Каллистянские инженеры, улыбаясь, крепко пожали загорелую  руку.  За  это
время они привыкли к земному способу здороваться.
   - Приступим к делу, - сказал директор.
   Прошел месяц, и в одном  из  корпусов  комбината  уже  стояла  небольшая,
необычайного вида "доменная печь". Сквозь ее прозрачные  стенки  были  видны
приготовленные к расплавлению части будущего сплава - "кессинда".
   Печь была... стеклянной!
   В этом  и  состояла  идея,  предложенная  академику  Неверову  грузинским
рабочим. В своем письме он писал:
   "Кирпич для постройки доменных печей применялся всегда. Но почему  нельзя
отказаться от этого привычного способа? Металла  нужно  немного.  Его  можно
получить не в доменной печи, а в стеклянных колбах. Жароупорное стекло давно
известно. Им пользуются в лабораториях".
   Возражение,  что  стекла,  способного  выдержать  нужную  для  "кессинда"
температуру, не существует, в письме было предусмотрено.
   "Я потомственный стеклодув, - писал Эбралидзе. - Мои дед и отец всю жизнь
выдували стекло. Я тоже занимаюсь этим с юных лет. Уже много лет  я  работаю
над рецептом сверхжароупорного стекла. Имею успехи. Хотел в  скором  времени
подарить это  стекло  Советскому  Союзу.  Теперь  случилось  так,  что  надо
торопиться. Стекло нужно  каллистянам.  Я  берусь  сварить  стекло,  которое
выдержит температуру в пятнадцать тысяч градусов. Изготовить из  него  колбы
легко".
   'Эбралидзе  сдержал  слово.  Его  стекло  выдержало  все   испытания.   В
специальной лаборатории стеклянную пластинку, изготовленную  им,  подвергали
такому нагреву, которого не могло выдержать никакое другое стекло. Пластинка
оставалась целой. Она даже не темнела.
   Первый бой можно было считать выигранным.
   От получения металла  в  колбах  отказались.  Сконструировать  печь  было
нетрудно. Это была та же конструкция, которую  предназначили  для  постройки
печи  из  будущего  кирпича.   Ее   пришлось   только   немного   переделать
применительно к новому материалу. В стеклянные стенки для крепости  вплавили
вольфрамовый каркас. По расчетам, стекло должно было  предохранить  вольфрам
от расплавления.
   Вторая задача  заключалась  в  получении  равномерного  нагрева  печи  до
температуры в одиннадцать с половиной тысяч  градусов.  Она  была  решена  с
помощью сверхвысокого напряжения, для получения которого пришлось изготовить
специальный трансформатор.
   Печь установили на гранитном постаменте.  Выпуск  "кессинда"  должен  был
произойти автоматически, так как находиться в этот момент  возле  печи  было
опасно. Для этого сконструировали и изготовили специальную аппаратуру.
   К середине ноября все было готово к варке  металла.  Но  дальше  начались
другие трудности.
   "Кессинд" был нужен не сам по себе. Из него предстояло сделать  сварочный
аппарат по чертежам, изготовленным за восемьдесят триллионов  километров  от
Земли. Для обработки металла нужны  были  станки.  Таких  станков  не  было.
Никакой резец, даже  сделанный  из  "победита",  не  смог  бы  справиться  с
твердостью "кессинда".
   Профессор Смирнов нашел выход. По его  предложению  было  решено  собрать
аппарат из кессиндовых частей, соединяя их болтами, также изготовленными  из
"кессинда". Части и болты отлить в формах, сделанных  из  стекла  Эбралидзе.
Металл выпустить из печи прямо в формы, которые,  после  того  как  остынут,
могут быть просто разбиты.
   Несмотря  на  кажущуюся  простоту  этого   способа,   его   осуществление
потребовало огромных усилий. Не все части можно было соединить  болтами.  Во
многих местах были нужны нарезки. Получить их  одной  только  отливкой,  без
последующей обработки на станке, казалось невозможным.  Нарезка  была  и  на
самих болтах, и на гайках к ним. Но искусство советских механиков, токарей и
граверов справилось и с этой  задачей.  Стеклянные  формы  для  всех  частей
будущего сварочного аппарата были успешно изготовлены.  Чтобы  расплавленный
"кессинд"  хорошо  заполнил  формы,  он  должен  был  поступать  в  них  под
значительным давлением. Это потребовало устройства  сложных  механизмов  для
подачи в печь в нужный момент сжатого воздуха. Когда и это было сделано, еще
одно препятствие осталось позади.
   Но это было опять-таки не все!
   Аппарат работал по принципу земных автогенных аппаратов. Пламя давал  газ
"ньеоль". Его состав был до сих пор неизвестен на Земле. Этот газ надо  было
создать - синтезировать.  Но  так  же,  как  элементы,  из  которых  состоял
"кессинд", элементы  "ньеоля"  имелись  на  Земле  и  были  хорошо  известны
химикам.
   Было ли это счастливой  случайностью?  Нет,  это  было  закономерно.  Вся
вселенная  состоит  из  ограниченного  числа  элементов,  сведенных  великим
Менделеевым в его знаменитую таблицу. Все эти элементы в  разное  время,  но
были уже найдены на Земле. Других, не имеющих места в таблице Менделеева,  в
природе не существует.
   В эти дни у многих возникал вопрос, - почему же "кессинд" и  "ньеоль"  не
были известны людям до прилета каллистян? На это можно  было  ответить,  что
хотя элементов не так много, их сочетаний неисчислимое количество. Возможно,
и даже вероятно, что "кессинд" и "ньеоль" были бы, в конце  концов,  найдены
земными учеными и без помощи каллистян.  (В  этом  случае  они  получили  бы
только другое название.) Прилет звездоплавателей ускорил появление в технике
новых, очень полезных веществ, область применения которых  была  чрезвычайно
обширна.
   "На Каллисто нет и не может быть создано н