же  надежду  на
благополучный исход.
   У пострадавшего не нашли никаких документов или бумаг, из  которых  можно
было бы узнать, кто он такой.
   Путевой обходчик  утверждал,  что,  когда  он  перед  этим  обходил  свой
участок, под насыпью еще никого не было, а с той  поры  прошел  только  один
пассажирский поезд - экспресс "Пекин - Москва".
   Оставалось предположить, что пострадавший упал  именно  с  этого  поезда.
Можно было только удивляться, что он остался жив, так как экспресс  проходил
этот участок с очень большой скоростью
   Но расследование не подтвердило этой догадки. На  посланную  вдогонку  за
поездом телефонограмму пришел ответ, что  все  пассажиры  экспресса  налицо.
Никто не пропал дорогой.
   Предположить, что человек ехал на каком-нибудь из товарных поездов,  было
трудно. Он был так хорошо одет, что на него безусловно обратили бы внимание.
   Дело  перешло  в  ведение   прокуратуры.   Судебно-медицинский   эксперт,
специально приехавший для этого из Омска,  установил,  что  рана  на  темени
(голова была разбита в двух местах) была вызвана падением, а вторая, с левой
стороны лба, нанесена раньше каким-то тупым орудием.
   "Падение с поезда" оборачивалось убийством, которое  только  случайно  не
увенчалось успехом.
   По мнению эксперта, пострадавший был выброшен из вагона поезда  на  ходу,
после того как ему был нанесен удар кастетом.
   Переломы ног были не опасны, заживление подвигалось быстро. Но с  головой
дело обстояло плохо. Рана на темени была очень глубока, и  раненый  вот  уже
больше месяца не приходил в себя.  Его  кормили  искусственным  способом,  и
надежда на спасение его жизни становилась все слабее и слабее.
   Выяснить обстоятельства преступления и личность убийцы можно было  только
тогда,  когда  пострадавший  придет  в   сознание.   Казимбекова   ежедневно
запрашивали из Семипалатинска, но на вопрос о состоянии больного он изо  дня
в день вынужден был отвечать, что все по-прежнему и пострадавший в  сознание
не приходит.
   Состояние неизвестного было настолько тяжелым, что не могло быть и речи о
перевозке его в Омскую хирургическую клинику,  и  он  оставался  в  районной
больнице.
   - Значит, без перемен? - спросил главный врач.
   - Без перемен.
   - Плохо его дело, - сказал Казимбеков. -  Такое  длительное  беспамятство
неизбежно заканчивается смертью.
   - И преступник останется неузнанным?
   - Меня не интересует преступник, - сердито ответил главный  врач.  -  Это
дело следственных органов. Меня интересует больной.
   Он вошел в отдельную палату, где лежал раненый. Здесь стояла только  одна
кровать, стул и небольшой столик. Окно было  завешено,  и  в  комнате  царил
полумрак.
   Китаец лежал  на  спине.  Его  забинтованная  голова  сливалась  с  белой
подушкой.
   В первый  момент  Казимбеков  не  заметил  никаких  перемен  в  положении
пациента, но, подойдя ближе, с  удивлением  и  радостью  увидел,  что  глаза
раненого открыты.
   -- Сейчас же вызовите переводчика, -  шепнул  он  дежурному  врачу,  -  и
следователя.
   По полученному им приказу он был обязан немедленно сообщить,  как  только
раненый придет в сознание. Следственные власти  с  нетерпением  ждали  этого
момента.
   Надо было спешить. Может быть, это последняя вспышка жизни!
   Но как ни тихо было дано это распоряжение, раненый расслышал и понял его.
   - Не надо... - чуть слышно  сказал  он,  -  переводчика.  Я...  говорю...
по-русски.
   Дежурный врач быстро вышел. Казимбеков наклонился над кроватью.
   - Не разговаривайте! - сказал он.
   - Что... со мной... случилось?
   - Вы ранены. Прошу вас не говорить сейчас. Поберегите силы.
   Китаец послушно закрыл глаза. Казимбеков взял его руку. Пульс был слабым,
но ровным. Врач позвонил, чтобы вызвать к раненому дежурную сестру.
   Внезапно китаец вздрогнул и сделал движение подняться.
   Казимбеков поспешно, но все же очень осторожно удержал его за плечи.
   - Спокойно! - сказал он. - Не надо шевелиться.
   Раненый сделал движение рукой, предлагая нагнуться.
   Доктор услышал прерывистый шепот:
   - Я вспомнил... Скорее следователя... Я должен успеть...
   * * *

   Опрос  продолжался  долго.  Раненый  с  трудом  давал  показания.   Часто
приходилось делать длительные перерывы, чтобы дать возможность пострадавшему
собраться с силами.
   Казимбеков ворчал и требовал перенести опрос  на  завтра,  но  китаец  не
соглашался на это.
   - Я должен успеть, - говорил он. - Это очень важно. Может случиться,  что
я умру.
   - Теперь вы уже не умрете, - уверял его врач.
   - Все равно, время не терпит.
   - Постарайтесь подробнее описать  внешность  вашего  спутника,  -  сказал
следователь.
   Раненый, как мог подробнее, рассказал об американце.
   - Вы успели разглядеть человека на площадке?
   - Я его плохо видел... Мне показалось... что он китаец...
   - Номер вагона и купе?
   - Вагон восемь. Купе пять.
   - Что, по-вашему, могло быть причиной нападения?
   - Думаю,  что...  им  нужны  были  мои  документы...  Это  и  есть  самое
страшное... Ему нужно было пробраться в лагерь... под моим именем.
   - В какой лагерь? - одновременно спросили следователь и Казимбеков.
   - В лагерь у космического корабля... Я  еще  не  говорил  вам...  Я  ехал
туда... Я корреспондент агентства Синьхуа. Мое имя Ю Син-чжоу.

   ОНИ ОТРАВЛЕНЫ!

   Полковника Артемьева разбудили шаги человека, подошедшего к  палатке.  Он
всегда спал очень чутко, а в последнее  время,  снедаемый  тревогой,  вообще
забыл, что значит спокойный сон.
   Никто в обоих лагерях не подозревал, кто он такой. Все считали  Артемьева
корреспондентом. Один только Козловский знал, что он сотрудник разведки.
   Работа с каллистянами, изучение их научных материалов внешне шли  гладко.
Ничто не указывало, что гостям Земли может угрожать какая-нибудь  опасность.
Но советская разведка знала, что такая опасность существует.
   Техника Каллисто все  еще  оставалась  загадочной.  Изучением  двигателей
звездолета  занимались  Смирнов  и  Манаенко,  -   оба   советские   ученые.
Определенные  круги  за  границей  опасались,  что  результаты  их  открытий
останутся в руках СССР  и  не  будут  опубликованы,  как  другие  материалы,
добытые на звездолете. С их точки зрения советские люди должны  были  скрыть
"атомные тайны", использовать их на  усиление  военной  мощи  своей  страны.
Такая перспектива, разумеется, тревожила их. Они не могли  себе  представить
возможности добровольного отказа от технической тайны, да еще столь  важной.
Они судили по себе и сделали соответствующие  выводы.  Пусть  лучше  техника
Каллисто останется никому неизвестной, чем отдать ее СССР. Лучше  уничтожить
"котел", уничтожить книги каллистян, убить их самих... Это  было  чудовищно,
но логично.
   Несмотря на все усилия, напасть на след врага не удавалось. Все обитатели
лагеря Академии наук и лагеря иностранцев были  проверены  самым  тщательным
образом. Напрасно! Могло создаться впечатление, что никакого  тайного  врага
нет, что сведения, добытые советской разведкой, ложны, но полковник Артемьев
даже не допускал такой мысли. Враг был! Его надо найти! Разоблачение  Дюпона
и О'Келли подкрепляли его уверенность в этом.  Противник  не  мог  быть  так
наивен. Враг был, по-видимому, очень осторожен и очень опытен.
   "Тем лучше! - думал Артемьев. - Когда мы обнаружим  его,  то  можно  быть
уверенным, что теперь-то это именно тот, кого мы ищем".
   Николай  Николаевич  Козловский  не  придал  никакого   значения   факту,
сообщенному ему профессором Смирновым. Но не так поступил опытный разведчик.
Узнав, что китайский журналист Ю Син-чжоу в  прошлом  инженер,  Артемьев  не
оставил это неожиданное открытие без внимания. Подлинность Ю Син-чжоу до сих
пор  не  вызывала  у  него  сомнений.  Сведения,  полученные  от   агентства
"Синьхуа",  устраняли  малейшие  подозрения.   Но   вот   появилось   новое,
неизвестное раньше обстоятельство, и Артемьев не прошел мимо него.
   "Почему он раньше не  сказал,  что  он  инженер?  -  думал  полковник.  -
Случайно это или намеренно!"
   Артемьеву казалось странным, что человек, имеющий диплом инженера, сменил
свою профессию на журналистику. Но, с другой  стороны,  агентство  "Синьхуа"
могло именно потому послать Ю Син-чжоу в лагерь,  что  он  инженер,  человек
технически грамотный. Такой корреспондент в  данном  случае  был  безусловно
полезнее профессионального журналиста. Но почему он молчал до сих пор?..
   Артемьев еше не подозревал Ю Син-чжоу, но смутное недоверие  возникло,  и
он решил проверить все до конца. В тот же  день,  когда  ему  стал  известен
разговор Козловского  с  профессором  Смирновым,  он  послал  радиограмму  с
требованием прислать подробную биографию журналиста  и  вслед  за  этим  его
фотографию.
   С нетерпением ожидая ответа, он  инстинктом  разведчика  чувствовал,  что
напал на след, но к чему мог привести его этот след, было неясно. Лояльность
Ю Син-чжоу казалась несомненной.
   По свойству своего характера Артемьев всегда целиком отдавался тому делу,
которым занимался в данный момент. Даже во сне  он  не  забывал  о  вставшей
перед ним задаче. Погруженный в некрепкий сон, он продолжал ждать ответа  на
свою радиограмму и, когда услышал шаги, сразу проснулся, сел  на  постели  и
включил свет.
   Было четыре часа утра; лагерь был погружен в сон, и только серьезное дело
могло привести кого-то к его палатке.
   Он не ошибся.
   Вошел один из его помощников,  дежуривший  в  эту  ночь  на  радиостанции
подполковника Черепанова.
   - Срочная радиограмма, товарищ полковник! Радиограмма была длинная. В ней
сообщалась вся биография Ю Син-чжоу.
   Глаза Артемьева быстро пробегали по строчкам.
   Имя...  Год  рождения...  Партийность...  С   какого   года...   Семейное
положение... Образование...
   Рука Артемьева замерла на бланке.
   Образование: окончил литературный институт в Москве.
   Значит...
   Значит, Ю Син-чжоу не был инженером. Но профессор Смирнов,  заподозривший
в нем инженера, не мог ошибиться. Да и сам Ю  Син-чжоу  подтвердил,  что  он
инженер.
   Артемьев на секунду закрыл  глаза.  Замысел  врага,  который  он  не  мог
разгадать, предстал вдруг перед ним с ослепительной ясностью.  Так  вот  где
таилась опасность, которую он предвидел, приближение  которой  чувствовал!..
Все было так понятно и  просто,  что  Артемьев  с  удивлением  заметил,  что
мучившее его волнение совершенно прошло.
   Радиограмма не опоздала! Она пришла вовремя!
   Он стал быстро одеваться.
   Враг обнаружен! Настоящий, подлинный враг, так долго сумевший  оставаться
неузнанным!
   Куда девался настоящий Ю Син-чжоу,  китайский  товарищ,  ставший  жертвой
врага, выяснится потом. Как им удалось убрать его, заменить своим человеком?
Это тоже выяснится в  свое  время.  Самое  главное  сделано.  Замысел  врага
провалился.
   Дюпон  и  О'Келли,  подсунутые,  чтобы  усыпить  бдительность   советских
разведчиков, никого не обманули. Истинный враг,  ради  успеха  которого  они
пожертвовали двумя своими агентами, все-таки выявлен.
   Артемьев бегом направился к палатке Козловского.
   Она стояла в  центре  лагеря,  рядом  с  палаткой  Черепанова;  и,  когда
полковник подбежал к ней, его остановил часовой.  Кроме  узкого  круга  лиц,
никто не знал, кто такой Артемьев: он был в гражданском  платье;  и  часовой
поступил правильно, не  пропустив  его,  но  Артемьеву  была  дорога  каждая
минута. Он громко позвал Козловского; секретарь обкома вышел и провел его  в
палатку.
   Полковник молча протянул  ему  радиограмму.  Козловский  прочел  и  сразу
понял.
   - Немедленно... - начал он, но в этот момент полог палатки распахнулся, и
в нее буквально ворвался Широков. С одного взгляда на его лицо Козловский  и
Артемьев поняли, что случилось какое-то несчастье.
   - Хорошо, что вы не спите! - тяжело дыша сказал он. - Кьяльистьо  вьестьи
мьаньиньо...
   - Говорите по-русски, - перебил Козловский.
   Очевидно, случилось что-то очень серьезное.
   - Звездоплаватели умирают, - сказал Широков.
   Он бросился на стул и сжал голову руками.
   - Они умирают, - повторил он. - Идемте, Николай Николаевич!  Надо  что-то
делать. Нельзя допускать такого конца.
   - Где Куприянов?
   - Там, с ними. Он послал меня за вами.
   Козловский повернулся к Артемьеву.
   - Немедленно, - сказал он, - арестуйте человека, живущего  в  лагере  под
именем Ю Син-чжоу. И не спускайте с него глаз. Идемте, Петр Аркадьевич!
   Широков настолько был поглощен мыслями о каллистянах, что даже не обратил
внимания на эту короткую сцену, которая  в  другое  время  безусловно  очень
удивила бы его. Приказание Козловского арестовать Ю Син-чжоу, отданное тому,
кого они все считали корреспондентом, должно было изумить его. Но он  был  в
таком состоянии, когда человек ничего не видит вокруг себя и не отдает  себе
отчета в совершающихся событиях, не имеющих отношения к тому, что  поглотило
все его сознание.
   По  дороге  он  рассказал   Козловскому   о   подробностях   неожиданного
происшествия.
   Звездоплаватели  последнее  время  ночевали  в  лагере.   Один   Вьеньянь
оставался на корабле. Широков поселился с ними, чтобы все время  слышать  их
разговор и упражняться в языке.
   Сегодня ночью Синьг разбудил его.
   - Он еле держался на ногах, - говорил Широков. - Разбудив меня,  он  упал
на пол. Остальные лежали без сознания. Я бросился за Михаилом  Михайловичем,
и он, как был, неодетый,  побежал  в  палатку.  Штерн,  Ляо  Сен  и  Лебедев
прибежали с ним, но он попросил их уйти. Лебедев принес ему одежду.
   - Что могло случиться, по-вашему?
   -  Отравление.  Михаил  Михайлович  тоже  думает,  что   они   отравились
растительным ядом. Нашей пищи они не ели. Только свою...
   - Положение опасно?
   - Очень. Самое скверное, что Синьга не удается привести  в  чувство.  Его
помощь необходима. Михаил Михайлович вызвал Аверина  и  поручил  ему  срочно
сделать анализ остатков ужина. Что мы можем предпринять, не зная яда!
   - Какие меры вы приняли?
   - В палатке имеется аптечка Синьга, но, пока он не  пришел  в  себя,  она
бесполезна. Все же Михаил Михайлович ввел им один препарат, который я указал
ему. Синьг говорил мне, что он  употребляется  при  отравлениях.  Но  полной
уверенности, что это то, что нужно, у нас нет.
   У палатки, где жили каллистяне, толпились все члены  экспедиции  и  много
военных. Новость быстро распространилась по лагерю и всех подняла на ноги.
   - Вьеньянь знает? - спросил Козловский.
   - Нет. У меня не было времени сообщить ему.
   - Пошлите Лежнева или Ляо Сена. Может быть, он сможет чем-нибудь помочь.
   Куприянов стоял наклонившись над  постелью,  на  корой  лежал  Синьг.  Он
обернулся при входе Козловского.
   - Извините, что разбудил вас,  -  сказал  профессор.  (Странно  и  нелепо
прозвучала  эта  фраза.)  -  Необходимо  позвонить  в  Золотухино  и  срочно
доставить сюда подушки с кислородом. У нас может не хватить.
   Выражение лица Куприянова, его голос и движения были совершенно спокойны,
и Козловский понял, что этот человек перестал быть  начальником  экспедиции.
Он был сейчас только врачом у постели больного.
   - Постарайтесь достать где-нибудь свежего молока, - прибавил он.
   Молча кивнув головой,  секретарь  обкома  быстро  вышел.  Он  видел,  как
Куприянов и Широков снова наклонились над Синьгом.
   Хотя Козловский пробыл в палатке не больше минуты, он  успел  внимательно
осмотреться. Звездоплаватели лежали неподвижно, с закрытыми глазами.  Черный
цвет их кожи не давал возможности определить "бледны" их лица или  нет.  Они
казались такими же, как всегда. На полу валялись куски ваты, осколки  ампул.
Шприц, очевидно отброшенный в  спешке,  воткнулся  иглой  в  спинку  кресла.
Сильный запах какого-то лекарства стоял в воздухе.
   Все указывало на отчаянную борьбу за  жизнь,  которая  здесь  происходила
недавно. Чем кончится эта борьба? Удастся ли победить неожиданно явившуюся в
лагерь смерть?..
   Едва за  ним  опустился  полог,  Козловский  оказался  в  плотном  кольце
взволнованных людей.
   -  Как  там?..  Что?..  Есть  надежда?..  -  слышались  со  всех   сторон
нетерпеливые вопросы.
   - Я  ничего  не  знаю,  товарищи,  -  отвечал  Козловский.  -  У  постели
пострадавших один из лучших врачей Советского Союза. Будем надеяться на  его
искусство. Пропустите меня, - прибавил он, видя, что пробраться сквозь толпу
будет трудно. - Я очень тороплюсь выполнить просьбу товарища Куприянова.
   Эти слова сказали волшебное действие. Сразу перед ним образовался проход,
и Козловский почти бегом направился к палатке начальника экспедиции, где был
телефон.
   По дороге он сказал первому попавшемуся офицеру, чтобы немедленно послали
в ближайший колхоз за молоком.
   - Возьмите мою машину! - крикнул он на ходу.
   Он позвонил прямо на квартиру первого секретаря Золотухинского райкома  и
получил от него обещание, что требуемый кислород  будет  доставлен  со  всей
возможной быстротой.
   Положив трубку телефона, Козловский вышел из палатки.
   Оранжевым заревом разгоралась  утренняя  заря.  Бледнело  небо;  одна  за
другой потухали звезды. Наступал день,  полный  тревог,  день,  который  мог
стать последним в жизни ученых Каллисто, совершивших великий научный подвиг.
Неужели одиннадцать лет летели они через бездны вселенной, чтобы,  достигнув
цели, победив пространство и время, здесь, на  Земле,  в  восьмидесяти  трех
триллионах километров от родины,  прийти  к  такому  печальному  и  нелепому
концу?..
   Все случилось так внезапно, что у Козловского путались мысли и  он  никак
не мог заставить себя спокойно обдумать случившееся.
   Была  ли  какая-нибудь  связь  между   этим   внезапным   отравлением   и
разоблачением Ю Син-чжоу? Действительно ли каллистяне отравились  своими  же
продуктами (это казалось просто невероятным) или они были отравлены?..
   На  звездолете  был  огромный  запас   самых   разнообразных   продуктов,
рассчитанный на двадцать с лишним лет полета. Большая часть их  состояла  из
растительных веществ, заключенных в  большие,  герметически  закрытые  банки
наподобие земных консервов. Все запасы хранились в шестнадцати  кладовых,  в
которых искусственно поддерживалась низкая температура. Испортиться  в  пути
они никак  не  могли,  а  предположить,  что  при  снаряжении  звездолета  в
космический полет на него попали уже испорченные продукты, было  невозможно.
Каллистяне рассказывали, что их полет готовился почти два года  (по  земному
счету) и в этой подготовке принимала участие вся планета...
   Мысли Козловского внезапно прервались, - он увидел  Артемьева.  Полковник
должен был находиться возле арестованного им "журналиста", но  вместо  этого
шел по лагерю, явно разыскивая кого-то.
   Заметив секретаря обкома, Артемьев подбежал к нему.
   - Ю Син-чжоу нет в лагере, - сказал он.
   - Как нет?
   - Нигде! Все палатки обысканы...
   - Куда же он мог деваться? Вечером я его видел, - перебил  Козловский.  -
Ночью охрана никого не пропустит.
   - Я спрашивал у дежурного офицера, - почему-то шепотом сказал Артемьев. -
Часовые видели, как кто-то пролетел на крыльях в сторону звездолета.
   - Когда это было?
   - Около трех часов ночи.
   Козловский судорожно вцепился рукой в плечо полковника.
   - Вертолет! - прохрипел  он.  -  Как  можно  скорее  позовите  профессора
Смирнова.
   Неужели!.. Неужели радиограмма все-таки пришла слишком поздно?..
   Звездоплаватели отравлены... Ю Син-чжоу на корабле... Там один  Вьеньянь,
он не сможет помешать ему...
   Неужели, несмотря на все усилия, злодейский замысел увенчается успехом?
   В эту страшную минуту Козловский считал одного себя виновным во всем.
   "Ю Син-чжоу - проверенный китайский коммунист! Человек вне подозрений!"
   Урок О'Келли пропал даром!
   По дороге к месту  стоянки  вертолета  Козловский  рассказал  Смирнову  о
радиограмме и своих подозрениях.
   - Ю Син-чжоу восполь