Службу космоса".
Спутники все еще не появлялись. Если они ушли на очередной перерыв, то он
продолжался уже почти четыре года. Шестая лунная экспедиция была последней.
Было признано нерациональной тратой сил искать то, чего, возможно, и нет.

Если Гианэя действительно соплеменница "хозяев", то только она могла
поднять завесу над космической тайной.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1

При всем уважении к собеседнику Муратов не смог удержаться от смеха.
Обиженное и недоуменное лицо Болотникова, совсем детская жалобная нота,
прозвучавшая в его голосе, были комичны.

- Так и знал, - ворчливо сказал профессор. - Все смеются. А для меня здесь
ничего смешного нет.

- Простите, - ответил Муратов. - Я не хотел вас обидеть. Но вы должны
согласиться, что все это не только непонятно, но и немного смешно. Подобные
причуды взрослого человека, да еще космонавта, просто нелепы. Но ничего,
это дело поправимое.

- Не понимаю вас.

- Просто с Гианэей никто никогда не говорил на эту тему. Ей надо объяснить,
что она напрасно обижает людей. Видимо, ей самой это не приходит в голову.
Я постараюсь это сделать.

- Вы думаете, она прислушается к вашим словам?

- Надеюсь.

- А я сомневаюсь. Антипатия Гианэи к людям небольшого роста, по-видимому,
имеет какую-то причину. Это не причуда, как вы сказали, а что-то совсем
другое, более глубокое и сильное. Это у нее в крови.

- Вот именно. И ей надо сказать, что она находится на Земле, а не у себя на
родине. Она должна понять, что люди Земли, высокого они роста или низкого,
равноценны. И что ей не следует переносить на Землю обычаи... - Муратов
вдруг осекся. - Послушайте, - сказал он, - ведь из этого факта можно
сделать интересный вывод. Как это никому не пришло в голову? Если все
соплеменники Гианэи такого же роста, как она сама, то откуда же могла
возникнуть ее антипатия?

- Совершенно верно изволите говорить, - сказал Болотников. - И я уже много
думал об этом. Совершенно ясно, что население ее планеты делится на два
различных типа: одни - высокие, другие - низкие. И те, кто высокого роста,
презрительно относятся к низкорослым. Может быть, низкорослые - дикари.

- Дикари? На планете, где высоко развита техника межзвездных полетов?

- Ну и что же? Прошу прощения, но вы не логичны. А разве у нас, на Земле,
техника на низком уровне? А люди разве на одном? Разве у нас нет народов,
только начинающих приобщаться к культуре? А в Южной Америке, а в Австралии,
а на островах Тихого океана?

- Но мы же не презираем их.

- Вот в том-то и дело. Тут и разница.

- Да, - задумчиво сказал Муратов. - Если вы правы, Николай... простите,
Николай Адамович, то ваши слова наводят на неприятные мысли.

Болотников кивнул головой.

- Верно, - сказал он, - очень неприятные. Презрение, а поведение Гианэи по
отношению к таким, как я, нельзя квалифицировать иначе, как словом
"презрение", могло возникнуть только от сознания превосходства. Источник
поведения Гианэи в том, что на их планете существует разделение общества на
господ и рабов.

"Явиться перед нами госпожой, - вот ее цель", - вспомнил Муратов слова
Легерье.

- Не слишком ли сильно? - нерешительно спросил он, в душе соглашаясь с
выводом профессора.

- Рад был бы ошибиться, - ответил Болотников. "Легерье высокого роста, -
думал Муратов, - а я еще выше. Стоун очень высокий, Марина гораздо выше
среднего женского роста. Все, кого Гианэя удостаивает своим вниманием,
одинаковы в этом отношении. Неужели Болотников прав? Но это же дико! После
этого сама Гианэя - дикарь".

- Рабовладельческий строй и космические полеты, - сказал он вслух, -
несовместимо! Но в ваших словах несомненно есть какая-то доля истины. Но
мне кажется, дело гораздо сложнее и тоньше. Об этом стоит подумать.

- Подумайте, - добродушно ответил профессор, - это всегда полезно.

Муратов приехал в Полтаву утром, в день прилета Шестой лунной экспедиции,
опоздав на один день против намеченного им срока. Он хотел встретить
экспедицию потому, что в ее составе находился Сергей, а Муратов давно не
видел друга юности и соскучился по нему.

Верный своему обещанию, он тотчас же разыскал Болотникова, который очень
обрадовался его приходу.

На вопрос, познакомился ли он с Гианэей, как хотел, профессор обиженно
ответил, что Марина сделала попытку их познакомить, но Гианэя повернулась
спиной и даже не ответила на приветствие. Оскорбленный Болотников тотчас же
отошел от нее.

Он был очень маленького роста, и странная антипатия Гианэи проявилась во
всем "блеске".

Такая упорная "невоспитанность" была трудно объяснима, тем более, что во
всем остальном Гианэя держала себя скромно и вежливо. Она уже полтора года
находилась на Земле и давно могла понять, что здесь нет ни "господ", ни
"рабов". Для этого требовалась элементарная, самая поверхностная
наблюдательность.

И тем не менее!..

Расставшись с Болотниковым, Муратов отправился к дому, в котором поселились
Марина с Гианэей. Этот дом не трудно было найти, - весь город знал, где
остановилась гостья из космоса.

Не без волнения подошел Муратов к двери. Как встретит его Гианэя? Может
быть, ее обидело упорное нежелание Муратова увидеться с ней? И в самом
деле, не было никаких причин, оправдывающих его упорство. Гианэя привыкла,
что ее желания тотчас же исполнялись.

Он постучал, так как нигде не увидел кнопки звонка. Но ответа не
последовало. Немного подождав, Муратов толкнул дверь и вошел.

В доме никого не было.

В столовой он увидел неубранные следы завтрака. Очевидно, обе девушки
торопились. Тут же лежала записка, написанная рукой Марины.

Муратов прочел:

"Милый Витя! Если ты зайдешь к нам и не застанешь, то мы уехали в Селену.
Гианэя хочет осмотреть город. Увидимся на ракетодроме".

Подписи не было.

Муратов с досадой бросил записку. Ему хотелось, чтобы первый разговор с
Гианэей состоялся без свидетелей, а на ракетодроме, в толпе...

- Если ты зайдешь, то мы уехали, - раздраженно повторил он слова записки. -
Лингвистка, называется!

Хорошо знакомая манера сестры, писавшей письма, словно нарочно, вопреки
правилам грамматики, сейчас почему-то разозлила его.

Он вышел из дома. Но, пройдя несколько шагов, остановился и... повернул
обратно.

Как это часто бывает, он вдруг вспомнил, что видел там, на столе, не только
записку сестры, но и какой-то рисунок, который тогда не привлек его
внимания, а сейчас внезапно возник в памяти. Что-то очень знакомое было в
этом рисунке.

Снова войдя в ту же комнату, Муратов подошел к с голу.

Память не обманула. Там лежал открытый альбом, видимо, принадлежавший
Гианэе.

Муратов не счел себя вправе рассматривать весь альбом. Было неизвестно,
понравится ли это Гианэе. Но открытую страницу он имел право посмотреть.
Ведь Гианэя, конечно, знала, что он может зайти в их отсутствие.

На плотном листе карандашом был нанесен пейзаж Гермеса. Мрачные скалы,
звездное небо и край диска обсерватории. На переднем плане человек в
скафандре держал на руках другого человека. Судя по кубической форме шлема,
этот другой была сама Гианэя. Был изображен момент, когда он, Муратов,
вынес Гианэю из выходной камеры обсерватории, чтобы перенести ее на
флагманский звездолет эскадрильи.

Рисунок был мастерски выполнен. Муратов узнал черты своего лица, видные
сквозь "стекло" шлема.

"У нее прекрасная память, - подумал Муратов, - ведь прошло полтора года с
тех пор".

Было очевидно, что Гианэя рисовала недавно, может быть, даже сегодня.
Значит, она думала о нем, ожидала его прихода. И, вполне возможно,
намеренно оставила альбом открытым на этой странице. Она хотела, чтобы он
увидел рисунок.

"Я думаю о вас и хочу вас видеть" - так можно было понять это, если бы речь
шла о земной женщине. Но у Гианэи были иные представления, иные привычки.
Мотивы ее поступков не всегда были понятны.

"Кто ее знает, - думал Муратов. - Может быть, это означает как раз
обратное: "Не хочу вас видеть, не забыла нанесенного оскорбления". Или
что-нибудь другое, о чем и догадаться нельзя".

Он в нерешительности держал в руках альбом. Если Гианэя нарисовала этот
эпизод по памяти, то она могла вспомнить и запечатлеть другое. Больше
половины альбома было заполнено. А что, если она рисовала виды своей родины?

У Муратова задрожали руки. Стоит перевернуть страницу, и, может быть, он
увидит то, чего никогда не видели человеческие глаза.

Марина говорила, что Гианэя часто рисует, но никогда не показывает своих
рисунков.

Искушение было велико.

Но все же Муратов поборол жгучее любопытство и положил альбом на прежнее
место.

Это было бы недостойным поступком - воспользоваться доверием гостьи. Она,
очевидно, была уверена, что никто без ее согласия не заглянет в альбом.
Гианэя уже знала людей Земли и верила им.

"Может быть, она сама покажет рисунки, если попросить ее об этом".

Но робкая надежда была явно беспочвенной. Марина однажды попросила, но не
получила даже вежливого отказа. Гианэя просто промолчала.

Муратов медленно вышел.

Его с огромной силой влекло назад. Вернуться, нарушить все законы морали,
честности и гостеприимства. И потом всю жизнь презирать самого себя!

Он с ожесточением захлопнул за собой входную дверь.

Шестая должна была приземлиться в семь часов вечера. Сейчас было всего два.
Что же ему делать все эти пять часов?

Ехать в Селену и попытаться найти в огромном городе Марину с ее спутницей?
Это будет не так уж трудно. Где бы ни появлялась Гианэя, ее сразу замечали.
Любой прохожий укажет ему, где искать. Но надо ли так явно показывать
нетерпение? Не лучше ли увидеться именно на ракетодроме, как это указала
Марина в записке?

Муратов зашел в столовую и заказал обед из четырех блюд, чтобы протянуть
время.

В ожидании он раскрыл журнал, вышедший вчера.

Как он и предполагал, на одной из страниц был портрет Гианэи.

Оживленная, с улыбкой на губах, она стояла у какого-то памятника. Рядом
была Марина.

Какой контраст с той Гианэей, которую помнил Муратов! Как изменилась
гостья! Не осталось и следа от напряженной, ожидающей чего-то маски. Да,
теперь он твердо знал, что лицо Гианэи тогда, на пути к Земле, было маской,
трагической маской человека, убежденного, что его ожидает что-то, видимо,
печальное, а быть может, и ужасное. Это что-то было неизвестное людям
Земли, но для самой Гианэи - близкое и реальное!

Если бы не форма глаз и зеленый оттенок кожи, Гианэю можно было принять за
сестру Марины, так сильно было сходство между ними. Обе с черными волосами,
обе одеты в белое, обе стройные и высокие. Гианэя на полголовы была выше и
казалась старше. Но сколько ей лет в действительности, никто еще не знал.

Скоро они встретятся. Теперь Муратов мог говорить с гостьей. Это сильно
меняло их будущие отношения. Теперь он не будет столь беспомощным, как
раньше, когда все приходилось объяснять жестами.

"Если только она не повернется ко мне спиной, как к Болотникову, - подумал
он. - А это может произойти, если она обиделась на мое невнимание к ней".

Но в глубине души он не верил, что так будет. Ему казалось, что Гианэя
нарисовала его в альбоме потому, что думала о предстоявшем свидании и
хотела его.

"Интересно, какова будет реакция Гианэи, когда она узнает, что я брат
Марины!"

Он просил сестру не говорить об этом и был уверен в том, что его просьба
исполнена. Гианэя еще не знает об их родстве.

Мысли Муратова прервало появление "официанта". Механические руки быстро и
ловко сервировали стол. Чуть слышный звенящий звук сопровождал каждое
движение. Это была старая конструкция, модели последних выпусков не звенели.

- Спасибо! - машинально сказал Муратов, когда блюда были поставлены.

Робот "кивнул головой" и отошел.

Муратов усмехнулся. Даже это предусмотрели конструкторы.

Он ел быстро. С каждой минутой усиливалось нетерпение. Ему мучительно
хотелось как можно скорее встретиться с Гианэей, выяснить самый главный
вопрос: как она относится к нему? Если худшие опасения оправдаются, это
будет тяжелым ударом. Слишком много надежд было связано с возобновлением
старого знакомства, слишком многое и важное хотел он узнать, используя
былую симпатию Гианэи.

А что Гианэя относилась к нему с симпатией, было несомненно. Достаточно
вспомнить момент их расставания. Он зашел тогда, чтобы проститься с ней.
Знаками объяснил, что уезжает. Гианэя сама, первая, протянула ему руку,
чего прежде никогда не делала. В ее глазах он увидел грусть.

Очень велико было сходство этой девушки из другого мира с земными людьми.
Разница была ничтожна. И нельзя было истолковывать ее жесты и выражение
глаз иначе, как "по-земному".

А неоднократные просьбы Гианэи, чтобы Муратов приехал к ней! Это говорило о
том же.

Обед был слишком обильным. Муратов сегодня еще ничего не ел, но сумел
справиться только с половиной.

Нажав кнопку, дающую сигнал к уборке стола, он вышел на улицу.

"Убить" удалось всего полчаса. Оставалось четыре с половиной.

"Поеду в Селену, - решил он. - Кстати, я никогда там не был. Погуляю,
посмотрю город".

Долететь можно было за пять минут. Но, все с той же целью - протянуть
время, Муратов не поднялся к одной из многочисленных станций местного
воздушного сообщения, находившейся рядом, а выбрал самый медлительный вид
транспорта - городской вечебус.

Вскоре он пожалел о своем решении. Машина невыносимо часто останавливалась,
входили и выходили пассажиры. Как правило, городским вечебусом пользовались
только на небольшие расстояния, а Муратову нужно было пересечь весь город,
раскинувшийся на многие десятки километров, проехать обширный район между
Полтавой и Селеной, занятый автоматическими заводами, и только тогда он
окажется у цели, да и то на окраине.

- Сколько времени займет путь до ракетодрома? - спросил он.

- Полтора часа, - ответил металлический голос водителя.

Несколько человек с удивлением взглянули на Муратова.

Он вздохнул и устроился поудобнее в мягком кресле.

Пусть удивляются люди его чудачеству. Им и в голову не может прийти, что он
находится в нелепом положении человека, не знающего, куда девать время. С
ним самим это случилось первый раз в жизни.

Полтава наконец осталась позади. Потянулись нескончаемые, похожие друг на
друга, однообразные здания заводов. Ни куста зелени, ни цветочных клумб,
ничего, на чем мог бы остановиться глаз. Глухие стены, без окон.

Красота не нужна здесь: людей нет!

2

Люди, посвятившие себя изучению вопросов языковедения, обычно принадлежат к
типу кабинетных ученых. Марина Муратова являлась исключением из этого
правила. Она обладала большими способностями к лингвистике, прекрасной
памятью, хорошо владела восемью языками и была склонна к исследовательской
работе. Но она любила и многое другое. Живопись, музыка, спорт занимали не
последнее место в ее жизни. Любовь к путешествиям и общительный покладистый
характер так же сыграли заметную роль в том, что выбор ученого совета
Института космонавтики, искавшего подругу для Гианэи, остановился на ней.

Марина согласилась сразу. Необычность и трудность предстоящей задачи
увлекли ее. Она знала, что на долгое время, быть может на годы, будет
оторвана от привычного дела, но это ее не испугало. Познакомиться с чужим
языком, не имевшим ничего общего с земными (так она думала), или научить
пришелицу из космоса земному языку, близко сойтись с существом чуждым
Земле, родившимся и выросшим на другой планете, под светом другого солнца,
- во всем этом было много привлекавшей ее романтики.

Марина не была тщеславна, и тот факт, что, став подругой Гианэи, она сама
привлекла к себе внимание всего населения Земли, не повлиял на ее решение.
Она об этом просто не думала.

Таинственность Гианэи, длинный ряд загадок, связанных с ней, интересовали
Марину в последнюю очередь. Она была уверена, что все тайны раскроются сами
собой, как только гостья освоится на Земле, привыкнет к людям и получит
возможность свободно говорить с ними.

И свою задачу Муратова понимала именно так - помочь гостье освоиться.

Ни у кого не возникало сомнений в активной по" мощи Гианэи. Человек,
явившийся на чужую планету, не мог вести себя иначе.

Но оказалось не так.

Прошло немного времени, и всем стало ясно, что задача не столь проста.
Гианэя отказалась изучать земной язык и не выражала особого желания
знакомить Муратову со своим.

В первое время дело шло как будто гладко. Гостья сама нуждалась в том,
чтобы ее понимали. Язык, на котором она говорила, был звучен, казался
простым, слова запоминались легко. Группа сотрудников Института лингвистики
и сама Муратова считали, что и в дальнейшем не будет никаких трудностей.

Но чем дальше, тем неохотнее Гианэя расширяла свой лексикон. Становилось
очевидным, что она хочет ограничиться бытовым разговором, необходимым ей
самой, но не больше.

Да и то, что люди уже знали, смущало лингвистов. Чувствовалось, что Гианэя
упрощает фразы, а Муратова вынуждена произносить слова без грамматических
связей. Такую речь Гианэя могла понимать, но это не было знакомством с
языком.

Высокая культура народа, к которому принадлежала Гианэя, исключала
возможность "бедности" речи. Ее язык безусловно был богат и обширен, а его
кажущаяся простота - обманчивой.

Когда окончательно убедились, что на помощь Гианэи рассчитывать не
приходится, было решено продолжать изучение без ведома Гианэи. Живя на
Земле, общаясь с людьми, даже с одной только Муратовой, гостья невольно
произносила новые слова и фразы. Их запоминали и расшифровывали. На помощь
к прекрасной памяти Марины привлекли магнитофон. Маленький портативный
аппарат, о существовании которого Гианэя не знала, сопровождал ее всюду.
Записи поступали в Электронный Мозг Института лингвистики, и тайны чужого
языка медленно, но систематически открывались.

Марина запоминала все. Но она крайне осторожна и в строгой постепенности
расширяла намеченные Гианэей рамки их бесед. Она боялась "спу1 путь"
гостью. И девушка другого мира, казалось, не замечала, что ее подруга
говорит с ней все более свободно и правильно.

Марина знала, что нравится Гианэе, что гостья симпатизирует ей. Было очень
важно укрепить и развить дружеские отношения. Все надежды ученых - раскрыть
загадки появления Гианэи - были основаны на этом.

Марине приходилось работать одной. Другая лингвистка, так же как и она
"прикрепленная" к Гианэе, на следующий же день после прилета гостьи на
Землю вынуждена была отстраниться.

Все постарались предусмотреть в ученом совете, вплоть до внешности, но
никто не мог предположить, что небольшой рост окажется неприемлемым для
Гианэи.

Привлечь к работе другую девушку оказалось невозможным - не было ни одной
подходящей кандидатуры. Но Муратова и одна хорошо справлялась. За прошедшие
полтора года она ни разу не пожалела о том, что связала себя с Гианэей, ни
разу между ними не "пробегала черная кошка". У гостьи Земли был хороший
характер, и с каждым днем он становился лучше. Исчезли, ушли в прошлое
натянутость, холодность в обращении и какая-то непонятная, но несомненная
настороженность, очень заметные в первые месяцы. Теперь Гианэя была
"обычной" девушкой. Всегда оживленная, очень подвижная, любящая спорт и
спортивные игры (которые она осваивала с поразительной легкостью),
рисование и музыку, она в последнее время даже дурачилась, оставаясь
наедине с подругой.

Что именно она рисовала в своих альбомах, оставалось тайной. Марине редко
удавалось увидеть эти рисунки. А то, что Гианэя показывала, всегда было
пейзажами Земли или портретами Марины. Несколько бюстов, вылепленных с
большим мастерством, изображавших либо Марину, либо ее самою, Гианэя сразу
же уничтожила.

Она даже не пыталась научиться играть на каком-нибудь музыкальном
инструменте, но с удовольствием слушала, когда играла Марина.

Иногда гостья начинала петь странные для земного слуха мелодии без
аккомпанемента, поражая всех, кто ее слышал, красотой звука и невероятной
широтой диапазона своего голоса.

Эти песни, записанные магнитофоном, служили гла