вскоре забыл эту фразу.

И не вспомнил о ней даже сейчас, когда перед его глазами была фотография
Гианэи, наклеенная на одной из страниц рукописи.

Он даже не взглянул на снимок. В этом не было никакой нужды, так как именно
он, в числе немногих других людей, первым увидел пришелицу из другого
мира,, и ее черты навсегда врезались в его память. Слишком необычайны были
обстоятельства этой первой встречи и место, где она произошла.

Быстро прочтя последнюю страницу, вернее, только скользнув по ней глазами,
Муратов сложил листки, аккуратно выровняв углы, и, согнув рукопись пополам,
сунул ее в карман.

- Нет, это совсем не то! - сказал он, пожав плечами.

- Что не то? - спросил сидевший рядом в таком же кресле пожилой, скорей
даже старый, человек с белоснежными волосами.

- Не то пишет автор. - Муратов дотронулся до кармана, где лежала рукопись.
- Это очередная теория появления Гианэи. Меня просили прочесть и сказать
свое мнение.

- И оно отрицательное?

- Да, как видите.

- А вы, простите, кто будете? Муратов назвал себя.

- Слышал, - сказал старик. - Как же, слышал и не однажды. Кстати, вот этот
самый шарэкс, на котором мы сейчас едем, ваше изобретение?

Муратов улыбнулся. Странно было встретить человека, не знавшего, кто был
конструктором шарэкса.

- Нет, - ответил он, - к изобретению, как вы выражаетесь, шарэкса я не имею
никакого отношения. Единственное, в чем я повинен, - это небольшое
изменение формы пути, но не больше.

- Да, да, - сказал старик. - Вы правы, теперь я вспомнил. Прошу прощения.
Но раз уж мы с вами встретились, то, если вы не возражаете, осмелюсь задать
вам вопрос.

"Кто он такой? - подумал Муратов. - Даже манера говорить у него какая-то
странная".

- Пожалуйста, - сказал он вслух.

- Вот еду, - начал старик. - Весь путь длится всего два часа. В мое время
на это понадобились бы целые сутки на скором поезде. Еду, а не знаю, что же
позволяет шарэксу мчаться с такой безумной скоростью...

- Почему безумной?

- Ну, не знаю, - сердито сказал старик. - Для вас это может казаться самым
естественным, но для меня... для меня это не так. Так вот, если будете
столь любезны, объясните, пожалуйста.

Муратов внимательно посмотрел на собеседника. Да, этот человек стар, очень
стар. Теперь, когда наука во много раз продлила молодость человеческого
организма, такое морщинистое лицо встречается редко. Да и самый факт, что
он не знает вещей, хорошо известных детям, указывает на весьма и весьма
почтенный возраст.

- Простите, - сказал он, подделываясь под манеру говорить своего спутника,
- не скажете ли вы, сколько вам лет?

Старик неожиданно весело рассмеялся.

- Готов спорить, - сказал он, - что вы задаете себе вопрос: откуда взялся
такой неуч? Не возражайте, я не обиделся. Это вполне естественно, что вы
так подумали. Да, с современной точки зрения я мало знаю. А когда-то
считался образованным человеком. Учил других. Трудно поверить, правда? - и
он снова засмеялся, как показалось Муратову, с легким оттенком горечи.

Догадка мелькнула в мозгу Муратова. Неужели это тот самый? Похоже, что так.
В то время людей еще называли не только по имени, но и по отчеству...

- Вы ошибаетесь, Николай Адамович, - сказал он, - никто не считает вас
неучем. Старик не удивился.

- Догадались, - усмехнулся он. - Да, я и есть Болотников, Николай Адамович,
доктор биологических наук второй половины прошлого века. И мне девяносто
семь лет. А если прибавить сюда время, которое я провел во сне, то и все
сто двадцать два.

- Во сне... - машинально повторил Муратов. - - Ну не во сне, а в анабиозе.
Разница небольшая. Анабиоз - это тот же сон, только более глубокий.

Муратов все вспомнил.

Это произошло в дня его детства, в начале века. Погружение в сон, или в
состояние анабиоза, как средство продления жизни, служило тогда темой
бесчисленных дискуссий среди медиков и биологов. Этот метод, наравне с
другими, был признан заслуживающим внимания, но не во всех случаях. Опыты
над животными показали, что наибольший эффект достигался тогда, когда
анабиоз применяли к организму уже состарившемуся. Нужен был опыт над
человеком. И вот девяностотрехлетний профессор Болотников предложил себя.
Муратов помнил фотографии в журналах, которые он, ребенок, рассматривал с
любопытством. Видимо, лицо Болотникова не произвело на него большого
впечатления, если он совершенно забыл его и не узнал сразу. Значит,
Болотникова вернули к жизни четыре года назад. Как раз в то время он,
Муратов, находился далеко, увлеченный своим делом, и это событие прошло
мимо него.

Он с любопытством смотрел на своего спутника. Ведь этот человек был
ровесником Октябрьской революции! Именно этот факт больше всего поражал
двадцать девять лет тому назад маленького Виктора.

- Теперь вас не должно удивлять мое невежество во многих вопросах, -
продолжал старый профессор. - Четыре года - срок небольшой. Мне едва
хватило времени на ознакомление с достижениями биологии - моей области. Все
остальное как-то выпало из поля зрения.

- Я понимаю, - сказал Муратов. - Интересная встреча. Я очень доволен. Мне
вообще везет в этом отношении. Я много раз встречался лицом к лицу с
знаменитыми людьми. Может быть, вы не знаете, но и Гианэю...

- Это-то я знаю, - перебил Болотников. Он посмотрел на часы. - В нашем
распоряжении осталось всего пятнадцать минут. В Полтаве я выхожу.

- Времени хватит, - сказал Муратов. - Вы хотите знать, как движется шарэкс?

- Да, если это не затруднит вас.

- Вы, конечно, знакомы с токами ультравысокой частоты? - Болотников кивнул
головой. - Если мне не изменяет память, ко дню вашего выхода из жизни их
передавали по подземным кабелям. Автобусы, берущие энергию для своих
моторов от этих проводов, или, как их называют теперь, вечебусы,
существовали уже тогда...

- Вы хотите сказать, что шарэкс...

- Вот именно. Только теперь токи ультравысокой частоты идут не по кабелям.
Найден способ передавать их прямо по воздуху, наподобие радиоволны, и
притом без потерь. На определенной высоте, над землей, разлита, если можно
так выразиться, сплошная пелена энергии. Если раньше, например, вечебусы
вынуждены были передвигаться только по тем дорогам, под которыми проложен
кабель, то теперь они могут ходить где угодно. Но двигатели вечебуса -
электромоторы, а у шар-экса они реактивные. Энергия, практически
безграничной мощности, берется "с воздуха", а шариковый принцип
скольжения... он известен очень давно. Скажем, шарикоподшипники. Трение
между шарэксом и его опорой, в виде идеально гладких полукруглых "рельсов",
весьма незначительно. Вот все это и дает возможность развить... безумную
скорость, - улыбнулся Муратов.

- Ишь злопамятный! - сказал Болотников. - Ну, спасибо, голубчик. Все ясно.
Недаром говорили в старину: "Дело мастера боится". Вы объяснили просто и
исчерпывающе. Приближаемся к Полтаве, - прибавил он, посмотрев в огромное,
во всю длину вагона, окно.

Шарэкс продолжал мчаться с прежней быстротой. За зеркальным стеклом,
сколько хватал глаз, раскинулась панорама огромного города. Высоко в небо
уходили шпиля высотных зданий.

- Нет, это еще не Полтава, - сказал Муратов. - Это Селена, совсем новый
город, выросший за последние пять лет вокруг ракетодрома. Это пригород
Полтавы.

- Хорош пригород, - усмехнулся Болотников. - Побольше прежних столиц. Между
прочим, я был здесь в последний раз ровно сто лет тому назад; это был
сравнительно небольшой город. Я говорю, конечно, о Полтаве, а не о Селене.

Шарэкс начал замедлять ход. Мощный гул, едва слышный внутри вагонов, теперь
как будто совсем смолк. А может быть, управлявший поездом автомат выключил
двигатели, рассчитав, что инерции хватит до перрона станции.

Селена осталась позади. Быстро надвигались массивы окраинных зданий самой
Полтавы.

Более нетерпеливые пассажиры стали подниматься со своих мест. Вагон не имел
никаких перегородок, или купе. Он представлял собой одно сплошное
помещение, пол которого был застлан мягким, пушистым ковром. Маленькие
столики, буфетные и книжные шкафики, переносные экраны телеприемников
составляли его обстановку. Кресла можно было ставить где угодно, по желанию
пассажиров.

Металлический голос произнес:

- Полтава!

- Прощайте, голубчик! - сказал Болотников. - Мне было очень приятно
познакомиться с вами.

- Вы долго пробудете в Полтаве?

- Недели две.

- Тогда не прощайте, а до свидания. Я буду здесь через три дня.

- Встречать Шестую?

- Вот именно.

- Ну, значит, увидимся, если вы захотите, конечно.

- Обязательно захочу. Кстати, вы знаете, что Гианэя будет здесь?

- Знаю и хочу ее видеть. До сих пор не пришлось. Только на снимках и на
экранах.

- Вы хотите с ней познакомиться?

- Даже очень хочу, но как это сделать?

- Гианэю сопровождает в качестве переводчика моя сестра. Подойдите к ней,
передайте привет от меня, и она вас познакомит.

- Спасибо! Я обязательно это сделаю. Гианэя меня очень интересует. Кстати,
это ее действительное имя? Я хочу сказать, оно так и звучит на их языке?

- Не совсем так. - Муратов произнес медленно, растягивая слоги: -
Гий-аней-йа. Вот примерно так звучит это имя. Так представилась она при
первой встрече с людьми полтора года тому назад. Мы стали звать ее проще -
Гианэя.

- И она?

- Сразу стала отзываться на это имя.

- Вы знаете их язык?

- Знаю все слова, которые смог запомнить. Примерно слов двести.

- Трудный язык?

- Да нет, не очень. Вас удивит то, что я сейчас скажу. В этом языке мне
чудится что-то знакомое.

- Как это может быть? Язык чужой планеты...

- Мне самому это странно. Но никак не отделаться от впечатления, что слова
звучат знакомо. Может быть, когда будет известно больше... Пока мы знаем
немного. Эта странная девушка не хочет знакомить нас со своим языком.

- Но почему?

- На это может ответить только сама Гианэя. Попробуйте!

Шарэкс остановился. Перрон вокзала скрывала глухая стена предохранительного
туннеля. В полу образовалось отверстие (казавшийся сплошным ковер разошелся
в этом месте). Откуда-то из нижней части вагона скользнули вниз ступени
широкой лестницы.

Болотников еще раз попрощался с Муратовым, еще раз поблагодарил его и
вышел. С ним вышло человек десять. Снизу поднялись другие пассажиры.
Муратов не спускался на перрон - он знал, что шарэкс простоит всего четыре
минуты.

Прозвучал сигнал отправления. Люк в полу вагона закрылся. Ковер сдвинулся,
и нельзя было заметить, где проходит его раздвижной шов.

Вагон чуть заметно покачнулся. Поплыли, рванулись, исчезли стены туннеля,
поезд вылетел под открытое небо. Все быстрей и быстрей замелькали дома
Полтавы, шарэкс стремительно набирал скорость.

Вскоре город исчез за горизонтом. По обе стороны полотна дороги
расстилались бесконечные желтые поля. Всюду- виднелись вечелектры.
Огромные, неуклюжие с виду, они медленно ползли среди моря хлебов, и,
казалось, им не было числа. Шла вторая в это лето уборка урожая.

Муратов почувствовал, что голоден. Буфетный шкафик "снабдил" его стаканом
горячего черного кофе и бутербродами.

Возвращаясь к своему креслу, Виктор вспомнил Болотникова.

"Славный старик! - подумал он. - Чудаковатый, но очень симпатичный.
Интересно, как отнесется к нему Гианэя".

С откровенностью, какой не часто обладали люди Земли, девушка другого мира
относилась к людям по-разному. Одним она улыбалась, охотно позволяла
пожимать свою руку (сама она явно не была знакома с рукопожатием), к другим
сразу же выказывала антипатию. Случалось, что она поворачивалась спиной к
человеку, желавшему познакомиться с ней. И никогда не отвечала на вопрос,
почему ей не нравится тот или иной человек. Было замечено, что чаще всего
она хорошо относилась к людям высокого роста, тогда как малорослые люди,
почти как правило, не возбуждали ее симпатий.

Первые месяцы пребывания на Земле Гианэя приветствовала людей поднятием
открытой ладони до уровня плеча, но потом она перестала это делать. Молча
протягивала руку для пожатия, но никогда не отвечала тем же.

"Скучает ли она на Земле? - думал Муратов. - Тоскует ли о своей родине?
Почему не хочет ближе, глубже познакомиться с Землей и ее обитателями?
Какую цель преследует Гианэя своим упорным молчанием?"

В том, что Гяанэя ведет себя так с какой-то целью, Муратов не сомневался.
Существовала причина, и причина серьезная. Но в чем она заключалась?

Муратова раздражала таинственность Гианэи. Именно поэтому он покинул гостью
Земли сразу после того, как доставил ее на Землю. Он не терпел загадок, не
поддающихся разгадке. А здесь была даже не загадка, а необъяснимая тайна. С
первого же дня, с первого момента своего появления Гианэя замкнулась в
себе, видимо заранее наметив линию поведения. Муратов знал это лучше
других, был свидетелем первых часов и дней.

"Есть причина, есть! - часто думал он. - И кто знает, может быть, эта
причина гораздо важнее, чем то, что стремятся узнать у Гианэи наши ученые".

Рукопись, которую он прочел, разговор с Болотниковым снова, в который раз,
вернули его мысли к событиям прошлого.

Он помнил, помнил до мелочей все, что предшествовало появлению Гианэи...

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1

                              "Дорогой Виктор!

Очень прошу тебя приехать ко мне. Немедленно. Удалось, наконец, нащупать в
пространстве объект, присутствие которого в Солнечной системе подозревалось
еще в прошлом веке. Помнишь, я тебе рассказывал о нем. Но мне не все ясно.
Какие-то странности. Приезжай! Тряхнем стариной - подумаем вместе. Проблема
интересная, не пожалеешь. Приезжай обязательно! Ты мне очень, очень нужен!!!

                                                                    Сергей".

Муратов дважды прочел короткое письмо друга.

Было ясно, что Синицын писал, будучи взволнованным или находился в
состоянии нервного возбуждения. На это указывали не свойственная ему
неряшливость стиля и трижды повторенная просьба приехать. Да и почерк был
необычный - неровный, явно торопливый. Это не вяжется с обликом всегда
сдержанного, спокойного в словах и жестах астронома. И зачем писать, когда
то же самое можно быстрее и проще сказать по радиофону.

О каком объекте идет речь? Муратов решительно не помнил, чтобы его друг
рассказывал ему что-нибудь подобное.

Дело, конечно, в астрономическом открытии. "Пространство", "Солнечная
система" - достаточно ясно. Но ведь Сергей хорошо знает, что он, Виктор,
никогда особенно не интересовался небесными телами, знаком с астрономией
только в пределах школьной программы. Какую же помощь он хочет получить?

Проще всего было подойти к радиофону и вызвать обсерваторию, где работал
Синицын. Но Муратов просто органически не переносил, если вставшая перед
ним, пусть самая пустяковая, загадка оставалась не разгаданной им
самостоятельно.

Так и сейчас. В письме была неясность. Сергей просит приехать, но не пишет
зачем. Значит, надо догадаться самому.

Муратов пытливо всматривался в каждое слово.

"Как бы неряшливо и торопливо ни писал человек, - думал он, - владеющая им
мысль должна отразиться".

"Странности"! Вот, пожалуй, ключ к пониманию. Сергею удалось (он сам так
пишет) открыть что-то новое в Солнечной системе. Факт удивительный сам по
себе. Что-что, а Солнечная система как будто исследована вдоль и поперек. И
вот обнаруженный им "объект" ведет себя "странно". Сергей не понимает
причины. На это указывают слова: "подумаем вместе".

Так! Теперь дальше...

"Тряхнем стариной". О чем может идти речь? Не о спорте же. Они оба любили в
дни юности решать совместно запутанные математические задачи. Подходит!;

В чем могут проявляться "странности" астрономического порядка? Только в
движении тела, его орбите. И, наконец, "проблема интересна"! Все ясно!
Сергею нужна помощь математика, чтобы разгадать, по какой орбите движется
"объект".

Муратов улыбнулся. Стоило думать целых пять минут, когда все ясно и никакой
загадки нет.

Он был занят и не расположен бросать работу. Может быть, можно помочь
другу, оставаясь на месте? Так ли уж необходимо его личное присутствие?

Муратов подошел к аппарату. Но переговорить с Сергеем так и не удалось.
Кто-то из сотрудников обсерватории сообщил, что "Синицын второй день не
выходит из своего кабинета. Заперся и не отвечает ни на какие вызовы". "Что
же он, не ест и не спит?" - спросил Муратов. "Похоже на то", - был ответ.

Это вполне соответствовало характеру Сергея. Если что-нибудь поглощало его
мысли, он был способен работать сутками без отдыха.

Да, видимо, вставшая перед ним проблема действительно очень интересна!

Не оставлять же трижды повторенную просьбу друга без внимания.

Не колеблясь, Муратов вылетел в тот же день.

Если бы он только мог знать, что последует за этим письмом! Поехал бы он
тогда к Сергею?..

Выбросив из головы прежнюю работу, Муратов, как всегда, почувствовал
нетерпение начать новую. Три часа показались ему очень долгими.

Трансатлантический лайнер пролетал как раз над местом, где была расположена
обсерватория. Посадка предстояла более чем в тысяче километрах западнее.
Значит, придется ехать обратно наземным транспортом и терять еще два часа...

Муратов заявил о своем желании высадиться с парашютом.

Бортрадист вызвал обсерваторию. Оттуда ответили, что к месту приземления
Муратова вылетит планелет-автомат.

- Вам приходилось раньше прыгать? - спросил один из членов экипажа лайнера,
помогая Муратову пристегнуть лямки парашюта.

- Только один раз, еще в школе. А разве это имеет какое-нибудь значение?

- Дело в том, что мы летим на высоте семи километров. Вам придется сделать
затяжной прыжок.

- А это что, очень сложно?

- Нет, какая же сложность. Парашют раскроется сам в нужный момент, он
автоматический. Но с непривычки свободное падение может быть неприятным.

- Не беспокойтесь, я не страдаю нервами.

Планелет явился через две минуты после приземления, прошедшего вполне
благополучно.

А еще через пять минут Муратов уже входил в одно Хиз зданий научного
городка, где, как ему сказали, по-: -мешался кабинет Синицьша.

На стук в дверь не последовало никакого ответа.

Муратов постучал сильнее.

- Я занят, прошу не мешать, - послышался сердитый голос Сергея.

- В таком случае, - смеясь ответил Муратов, - я улетаю обратно. Открой,
чудак! Это я - Виктор.

Раздались поспешные шаги, и дверь открылась.

Муратов ахнул от неожиданности и неудержимо расхохотался.

Синицын стоял перед ним в одних трусах и в туфлях на босу ногу. Его лицо
было испачкано маслом и какой-то темной краской. Взлохмаченные волосы
торчали пучками во все стороны.

Из кабинета пахнуло горячим воздухом.

- Что здесь происходит? Ты что, ремонтом занялся на досуге? Почему здесь
такая жара?

- Во-первых, здравствуй! - спокойно сказал Синицын. - Спасибо, что приехал.
Ты мне нужен еще больше, чем когда я писал письмо. Прямо позарез. А жара -
вот, - он указал на небольшую, кабинетного типа электронно-вычислительную
машину, стоявшую у письменного стола. - Эта портативная машинка не
рассчитана на тридцать часов непрерывной работы.

- Зачем же ты так терзаешь ее, несчастную? - Муратов быстрым внимательным
взглядом окинул кабинет.

Пол был засыпан огромным количеством полиэтиленовых пластинок - программ.
Они валялись всюду: у самой машины, на ковре, застилавшем середину комнаты,
даже у двери. Видимо, хозяин кабинета бросал их куда попало. Одежда
Синицына так же была разбросана по креслам и дивану. Окна наглухо закрыты
тяжелыми портьерами. Горела люстра и несколько настольных ламп.

Красноречивая картина. Наверное, Сергей даже не знает, что сейчас день, а
не ночь.

- Ничего не получается? - насмешливо спросил Муратов.

- Проклятая загадка! Прямо хоть волосы рви от отчаяния.

- Я вижу, что ты пытался это делать. Послушай, дорогой мой, я тебя не
узнаю. Неужели ты рассчитываешь добиться успеха в таком состоянии? Я не
спрашиваю, спал ли ты сегодня ночью, ясно, что нет. Но ты хоть ел
что-нибудь?

- Кажется.