и трех тактов, как Кит рассмеялся, а за ним и все мы.
Уинтерс с мрачным и решительным видом дотянул до самого конца,  хотя  знал
не все слова и местами нес отсебятину. На бис  он  исполнил  гимн  морских
пехотинцев, не обращая внимания на шиканье и крики.
   Когда он закончил. Пит громко захлопал. Уинтерс поклонился, улыбнулся и
торжественно вернул гитару Киту.
   Кита, конечно, не так-то легко было  перешибить.  Он  кивнул  Уинтерсу,
взял гитару и тут же исполнил "Завтра нам всем конец".
   Уинтерс ответил "Кадиллаком на пособие",  точнее,  попытался  ответить.
Оказалось, что он почти не знает слов, так что в конце  концов  он  бросил
эту песню и перешел на "Поднять якоря".
   Так оно и шло весь вечер: эти двое соревновались, а все сидели и ржали.
Правда, мы не только хохотали: Уинтерсу все  время  приходилось  помогать,
потому что он ни одной песни не знал целиком. Кит,  разумеется,  обходился
без нас.
   Этот вечер как-то особо запомнился. Единственное, чем он был  похож  на
все остальные концерты Кита, это начало и конец: начал он  с  "Этот  ветер
зовут Мария", а закончил "Я и Бобби Мак-Ги".
   Но на следующий день Кит выглядел немного подавленным. Они с  Уинтерсом
по-прежнему поддразнивали друг  друга,  но  в  основном  все  прошло,  как
раньше. А еще через  день  Кит  исполнял  только  то,  что  и  всегда,  за
исключением пары вещей по просьбе Уинтерса, да и те спел слабо, без души.
   Вряд ли Уинтерс понимал, что происходит. Но я-то знал, да  и  остальные
тоже. Все это уже было, и не раз. Кит снова  уходил  в  депрессию.  Отсвет
последнего   путешествия   угасал.    Накатывало    одиночество,    тоска,
беспокойство. Он снова не мог без своей Санди.
   Когда на него вот так находило, боль становилась почти видимой. А  если
ты ее не видел, то слышал в его песнях: она пульсировала в каждой ноте.
   Уинтерс тоже это слышал. Тут уж  надо  быть  совсем  глухим,  чтобы  не
слышать. Только не думаю, чтобы он понимал, что же он такое слышит,  и  уж
во всяком случае он не понимал Кита. Он просто слышал боль и муку,  и  ему
было не по себе.
   Но Уинтерс был Уинтерс, и потому он  решил  не  сидеть  сложа  руки,  а
действовать. И он пошел к Киту поговорить.
   Я при этом присутствовал. Было часов одиннадцать; мы с Китом  вернулись
с поля, чтобы передохнуть. Я сидел на срубе колодца с кружкой воды в руке,
а Кит стоял рядом с отрешенным видом.  Видно  было,  что  скоро  он  снова
отправится в свое путешествие. Он был очень подавлен  и  почти  не  слушал
меня: мысли его витали где-то далеко.
   Вот так мы с ним и толковали, когда  к  нам  подошел  Уинтерс  в  своей
гимнастерке, с улыбкой от уха до уха. Новый дом строился быстро, так что у
него были все причины радоваться; к тому  же  они  с  Чокнутым  Гарри  уже
спланировали первую из своих "поисковых экспедиций".
   - Привет, парни, - сказал  он,  подходя  к  нам.  Он  поискал  взглядом
кружку, и я отдал ему свою. Напившись,  он  вернул  мне  кружку,  а  потом
повернулся к Киту.
   - Мне нравится, как ты поешь,  -  сказал  он.  -  Да  и  всем,  похоже,
нравится. У тебя здорово получается. - Тут он ухмыльнулся.  -  Хоть  ты  и
анархист чертов.
   - Спасибо, - кивнул Кит. Ему было не до трепа.
   - Правда, меня кое-что беспокоит,  -  продолжал  Уинтерс.  -  Я  вот  и
подумал, может  обсудить  это  дело  с  тобой,  кое-что  посоветовать.  Не
возражаешь?
   Кит погладил бороду и стал слушать внимательнее.
   - Ладно. Вперед, полковник.
   - Я насчет твоих песен. Я вот заметил, что они у тебя в основном... ну,
тоскливые, что ли. Конечно, это все отличные песни, но от них тоска берет,
понимаешь? Особенно теперь, после  Взрыва.  Ты  слишком  много  поешь  про
старые времена, про то, что мы потеряли. От этого люди духом падают.  Если
мы хотим что-нибудь восстановить, нам нужно поменьше думать о прошлом.
   Кит молча смотрел на него, потом привалился к срубу.
   - Ты шутишь, наверное, - сказал он.
   - Нет, я вполне серьезно. Несколько бодрых песен нам совсем не помешали
бы. Если хорошо постараться, то жизнь снова станет  прекрасной  и  обретет
смысл. Вот об этом и расскажи в своей музыке.  Думай  о  том,  что  у  нас
осталось. Нам нужны надежда и мужество. Дай их нам.
   Но Кит на это не клюнул. Он погладил бороду, улыбнулся,  потом  покачал
головой.
   - Нет, лейтенант. Не пойдет. Такого со мной не бывает. Я не пою  всякую
пропаганду, даже с самыми благими намерениями. Я пою, что чувствую. - Судя
по голосу, он был озадачен. - Бодрые песни, говоришь. Нет... не пойдет.  У
меня это просто не получится. Мне бы хотелось в это верить, но я не  могу,
понимаешь? А если я сам не верю, как я могу заставить  верить  других?  По
мне, так жизнь здесь довольно бессмысленная, и вряд ли она будет лучше.  А
пока я так чувствую, я и петь буду только так. Понял?
   -  Не  все  так  безнадежно,  -  нахмурился  Уинтерс.  -  И  даже  если
безнадежно, опускать руки нельзя, потому что иначе нам конец.
   Кит посмотрел на Уинтерса, на меня, потом в колодец. Он  снова  покачал
головой и выпрямился.
   - Нет, - сказал он мягко и грустно. И зашагал в  поле,  оставив  нас  у
колодца.
   Уинтерс посмотрел ему в след, потом повернулся ко мне. Я  протянул  ему
кружку, но он качнул головой.
   - А ты что думаешь, Гэри? Прав я или нет?
   Я подумал над вопросом, подумал о том, кто его задал. Уинтерс был очень
взволнован и искренне обеспокоен. Судя по белесой щетине на подбородке, он
изо всех сил старался быть во всем похожим на нас. Я решил довериться  ему
кое в чем.
   - Да, - сказал я. - Я понимаю, о чем ты.  Только  не  все  так  просто.
Песни Кита - не просто песни. Они для него сама жизнь.
   Я немного поколебался, потом продолжил.
   - Видишь ли, Взрыв был адом для всех,  тут  я  нового  тебе  ничего  не
открою. Но все мы, в этой общине, мы ведь сами выбрали эту жизнь, мы  ушли
из  городов  еще  до  Взрыва,  ушли  от   всего,   что   стоит   за   этим
чудовищем-городом. Конечно, мы грустим по  старым  временам.  Мы  потеряли
дорогих людей, вещи, которые мы ценили, и много такого, что  делало  жизнь
радостной. От этой постоянной  борьбы  за  существование,  от  постоянного
страха перед крысиными стаями радости мало. И все равно, многое  из  того,
что для нас ценно, так и осталось здесь,  с  нами,  в  общине,  и  никаких
особых перемен не произошло. У нас есть земля, деревья,  сама  община,  ее
люди. Ну и некая свобода. Ни загрязнений, ни  конкуренции,  ни  ненависти.
Нам нравится вспоминать прошлое и  то  хорошее,  что  было  в  городах,  и
поэтому нам нравится слушать Кита. Но и в настоящем есть что-то стоящее. А
вот у Кита все не так. Он ведь не выбирал такую жизнь, он  здесь  оказался
всего лишь в гостях. Все его мечты связаны с городом, с поэзией,  музыкой,
с людьми и с людским шумом и суетой. И вот он потерял этот мир. Ничего  из
того, что он делал или хотел сделать, уже нет.  И  потом...  у  него  была
девушка, Сандра, он звал ее Санди. Они  жили  с  Китом  два  года,  вместе
путешествовали, все делали вместе. Они расстались только на лето - ей надо
было вернуться в колледж. А потом они снова были бы вместе. Понимаешь?
   Уинтерс все понял.
   - А потом был Взрыв?
   - А потом был Взрыв. Кит оказался здесь, у  черта  на  куличках.  Санди
была в Нью-Йорке. Так он ее и потерял. Я думаю, если бы Санди была  с  ним
здесь, он бы как-то пережил все остальное. В том мире, что он потерял, они
всегда были вместе, и она была самой важной частью этого  мира.  Будь  она
здесь, они бы рядом шли по этому новому миру, нашли бы в нем новую красоту
и пели бы новые песни. Но ее здесь нет, так что... - Я пожал плечами.
   - Я понимаю, - произнес Уинтерс  значительно.  -  Но  ведь  прошло  уже
четыре года. Я тоже много потерял. Жену, например. Но я  же  пережил  это.
Рано или поздно траур надо снимать.
   - Верно, - сказал я. - Это все верно - для меня и для тебя. Я  в  общем
не так уж много потерял, а ты... ты вот думаешь, что  все  еще  наладится.
Кит так не думает. Может, в прошлом у него было слишком хорошо  -  или  он
чересчур романтичен. А может, он любил крепче, чем довелось любить нам.  Я
знаю только, что все его мечты о будущем - чтобы оно было, как прошлое.  У
меня это не  так.  Мне  просто  не  пришлось  повстречаться  с  таким  вот
счастьем. А Кит его испытал или думает, что  испытал.  Какая  разница.  Он
хочет его вернуть.
   Я выпил еще воды и встал.
   - Надо идти работать, - быстро сказал я, не давая  Уинтерсу  продолжить
разговор. Но когда я возвращался в поле, то призадумался.
   Конечно, я не сказал Уинтерсу одну вещь, одну очень  важную  вещь:  про
хронин. Может быть, если бы кто-нибудь сумел заставить Кита  вести  ту  же
жизнь, что и все, он бы  выкарабкался  из  своей  депрессии.  Как  все  мы
выкарабкались. Но у Кита был выбор. Кит мог летать в прошлое. У  Кита  все
еще была его Санди, и ему не надо было начинать все  с  нуля.  Это  многое
объясняет, подумал я. Может, стоило сказать об этом Уинтерсу. Может быть.


   В тот вечер Уинтерс не пришел  на  концерт.  На  следующее  утро  он  и
Чокнутый Гарри отправлялись на запад, на поиски, и теперь где-то возились,
загружая джип и планируя маршрут.
   Киту до них не было никакого дела. Он сидел на камне, грелся у  тлеющей
кучи осенних листьев, заглушая завывания задувшего  перед  заходом  солнца
холодного ветра. Играл он с напором, а пел грустно. А когда погас костер и
публика разошлась, взял свою гитару, коробку из-под сигар и  направился  к
ручью.
   Я пошел за ним. На этот раз ночь была темная, облачная. В воздухе пахло
дождем. Дул  пронизывающий  ветер.  Нет,  свист  его  не  напоминал  крики
умирающих, но он носился между деревьями, тряс сучья и поднимал  в  воздух
листья. Шум ветра был какой-то... беспокойный.
   Когда я подошел к ручью. Кит уже засучивал рукав, но я  остановил  его,
прежде чем он вытащил иглу.
   - Слышь, Кит, - сказал я и положил руку ему на плечо.  -  Не  торопись.
Давай сначала поговорим, а?
   Он посмотрел на мою руку, на шприц, потом неохотно кивнул.
   - Ладно, Гэри, - сказал он. - Только быстро. Я тороплюсь. Я уже  неделю
не видел Санди.
   Я убрал руку с плеча Кита и сел.
   - Знаю.
   - Я пытался растянуть это дело. У меня всего-то на месяц, но  я  думал,
если отлетать раз в неделю, можно протянуть подольше. - Он улыбнулся. - Но
это очень трудно.
   - Знаю, - снова сказал я. - Но тебе было бы легче, если бы ты не  думал
о ней столько.
   Он кивнул, положил коробку и, поеживаясь от ветра,  поплотнее  запахнул
куртку.
   - Да, я слишком много о ней думаю, - согласился он. Потом  улыбнулся  и
добавил: - Такие люди опасны.
   - В основном для себя. - Я посмотрел на него, съежившегося в темноте от
холода, и спросил: - Кит, что ты будешь делать, когда хронин кончится?
   - Если б я знал...
   - Зато я знаю. Ты забудешь, вот и все. Твоя машина времени  поломается,
и тебе придется жить в настоящем. Найдешь кого-нибудь  другого  и  начнешь
снова. Но тебе было бы легче, если бы ты начал уже сейчас. Спрячь на время
хронин. Борись с ним.
   - И пой бодрые песни, так? - насмешливо спросил он.
   - Вот этого, может, и не стоит. Я вовсе не прошу тебя  стереть  прошлое
или притвориться,  что  его  не  было.  Но  попробуй  найти  что-нибудь  в
настоящем. Ты же знаешь сам, не все  так  пусто  и  бессмысленно,  как  ты
говоришь. Жизнь не бывает вот такой черно-белой. Уинтерс  отчасти  прав  -
кое-что стоящее еще осталось. Ты об этом забываешь.
   - Правда? И что же я забываю?
   Я запнулся. Он загонял меня в угол.
   - Ну... ты вот все еще поешь с удовольствием.  Это  ж  так,  и  ты  это
знаешь. Может, есть еще что-то. Ты же когда-то сочинял свои вещи,  и  тоже
получал от этого удовольствие. Почему бы тебе  не  поработать  над  новыми
песнями? Ты же ничего не написал с самого Взрыва. Или почти ничего.
   Кит подобрал пригоршню листьев и стал по одному кидать их на ветер.
   - Думал я об этом. Ты и представить себе не можешь, сколько я  об  этом
думал, Гэри. И пробовал Но ничего не  выходит.  Ничего.  -  Голос  у  него
смягчился. - В старое время все было по-другому. Ты знаешь, почему. Каждый
раз, когда я пел, Санди сидела среди публики. А когда я выдавал что-нибудь
новое, свое, я видел, как она  расцветала.  Стоило  ей  улыбнуться  как-то
по-особому, и я был  уверен,  что  сочинил  что-то  очень  приличное.  Она
гордилась мной и моими песнями. - Он потряс головой. - Теперь ничего этого
нет, Гэри. Ну, напишу я песню, ну спою... и что? Кому до этого есть  дело?
Тебе? Ну да, может, ты да еще несколько  человек,  вы  ко  мне  подойдете,
скажете: "Слушай, Кит, ты гений". Но это все не то. Мои песни -  это  было
очень важно для Санди, как для меня было  важно  то,  что  она  делала  на
сцене. А теперь до моих песен никому нет дела.  Я  говорю  себе,  что  это
неважно, что сочинительство доставляет удовольствие  само  по  себе,  даже
если оно никому не нравится. Я все время повторяю это себе.  Но  от  того,
что говоришь "сахар", во рту слаще не становится.
   Иногда мне кажется, что я должен был сказать в тот  момент  ему:  "Кит,
твои песни для меня - самое важное в мире". Но ведь это было не так,  черт
бы его побрал. Кит был моим  другом,  и  я  не  мог  ему  врать,  даже  во
спасение. К тому же он бы мне и не поверил. У Кита было чутье на неправду.
В общем, я запутался.
   - Кит, если бы ты попробовал, может, и нашел бы кого-нибудь вроде  нее.
У нас в общине есть девушки, очень славные, не хуже Санди,  только  ты  их
держишь на расстоянии, а зря. Ты бы мог кого-нибудь найти.
   Кит холодно на меня посмотрел - ветер, и тот был теплее этого взгляда.
   - Мне не надо "кого-нибудь", Гэри, - сказал он, поднял коробку,  открыл
ее и показал мне иглу. - У меня есть Санди.


   В ту неделю Кит дважды отправлялся в прошлое, и оба раза  он  уходил  с
поляны торопливо, как в лихорадке. Раньше он еще сидел около часа вместе с
нами, а потом незаметно отчаливал к ручью. Но теперь он  приносил  коробку
из-под сигар с собой и убегал чуть ли  не  раньше,  чем  замрут  последние
звуки "Я и Бобби Мак-Ги".
   Все, конечно, помалкивали. Все знали, что Кит путешествует, все  знали,
что хронин у него кончается. Мы все понимали, и все ему прощали.  Понимали
все, кроме Пита, бывшего  капрала  в  роте  Уинтерса.  Мы  ему  ничего  не
объяснили - ни ему, ни Уинпотерсу, ни Чокнутому Гарри. Но однажды вечером,
когда Кит пел, я заметил, как Пит с любопытством смотрит на коробку из-под
сигар у ног Кита. Он что-то сказал Жанне, девчонке, с которой спал, а  она
ответила. Я так понял, что она ему все растолковала.
   И я оказался прав. И еще как прав.
   Уинтерс и Чокнутый вернулись ровно через неделю, и вернулись не одни. С
ними приехали трое подростков, парнишка и две девочки, которых  они  нашли
где-то на западе в компании крыс. "В компании" - это конечно эвфемизм. Они
были рабами этих мерзавцев, а Уинтерс с Чокнутым освободили их.
   Я не стал спрашивать, что стало с крысами. И так можно было догадаться.
   В тот вечер, да  и  на  следующий  день,  в  общине  царило  оживление.
Ребятишки немного нас побаивались; пришлось как следует постараться, чтобы
успокоить их. Уинтерс решил, что им нужно собственное жилье, и они с Питом
начали  строить  планы  насчет  еще  одной  хижины.  А  первую   они   уже
заканчивали.
   Впоследствии выяснилось, что Уинтерс и Пит  беседовали  не  только  про
строительство. Мне бы  надо  было  самому  об  этом  догадаться,  когда  я
несколько раз подмечал, как Уинтерс с любопытством поглядывает на Кита.
   Но я не догадался. Так уж получилось. Как и все, я  был  слишком  занят
новенькими:  надо  было  узнать  их  получше,  дать  им  пообвыкнуться   и
успокоиться. Все это было совсем не просто.
   Вот и получилось, что прошло четыре дня после возвращения Уинтерса, а я
так ничего и не заподозрил. На четвертый день, вечером, я был  на  поляне,
слушал, как поет Кит. Он только что закончил "Этот ветер  зовут  Мария"  и
собирался начать вторую песню, как в круг неожиданно вошла  целая  группа.
Впереди шел Уинтерс, а за ним Чокнутый Гарри с тремя новенькими. Были  там
и Пит, в обнимку с Жанной, и еще несколько человек -  они  все  пришли  из
общего дома вслед за Уинтерсом.
   Кит, наверно, подумал, что они хотят  послушать,  и  начал  играть,  но
Уинтерс его остановил.
   - Подожди, Кит, - сказал он. - Нам  сейчас  надо  разобраться  с  одним
делом, пока мы тут все вместе. Поговорить надо.
   Пальцы  Кита  замерли,  музыка  оборвалась.  Только  шумел   ветер   да
потрескивали в огне листья. Все смотрели на Уинтерса.
   - Надо поговорить про путешествия в прошлое, - сказал Уинтерс.
   Кит положил гитару и глянул на коробку  из-под  сигар,  лежавшую  возле
камня, где он всегда сидел.
   - Говори, - сказал он.
   Уинтерс огляделся, внимательно всматриваясь в бесстрастные,  лица,  как
будто взвешивал все перед тем, как заговорить. Я тоже обвел глазами круг.
   - Мне сказали, что в общине есть запас хроника, - начал  Уинтерс,  -  и
что ты путешествуешь. Это так?
   Когда Кит нервничал, он всегда начинал теребить свою бороду.
   - Так, - сказал он.
   - И больше этот хронин никак не использовался? - спросил  Уинтерс.  Его
сторонники стояли за ним, словно фаланга.
   Я поднялся. Спорить, сидя на земле, было как-то неловко.
   - Кит первый нашел хронин, -  сказал  я.  -  Мы  осматривали  городскую
больницу, после того  как  там  побывала  армейская  часть.  Лекарств  там
оставалось всего ничего. Они  сейчас  лежат  на  складах  общины,  на  тот
случай, если понадобятся. А Киту нужен был хронин, и мы  его  ему  отдали.
Нам он ни к чему.
   Уинтерс кивнул.
   - Понятно, - веско произнес он. - Я вовсе не критикую то ваше  решение.
Просто вы тогда не сообразили, что хронин можно использовать не только для
путешествий. - Он остановился на минуту, потом продолжил, обводя всех  нас
взглядом. - Хронин - очень мощный препарат. Это важный ресурс, а  в  нашем
положении нам позарез нужны  любые  ресурсы.  А  то,  что  делает  Кит,  -
преступная трата препарата. Он вовсе не для этого предназначен.
   Тут Уинтерс сделал ошибку. Лекции  насчет  злоупотребления  наркотиками
тут на "ура" не пройдут. Видно было, как люди начинают закипать.
   Рик, высокий худой парень с вандейковской бородкой, не пропускавший  ни
одного концерта, ответил Уинтерсу, не поднимаясь с земли.
   - Мура собачья, - сказал он. - Хронин, он для  того,  чтобы  летать  во
времени, полковник. Им и пользуются, чтобы тащиться.
   - Верно, - сказал еще кто-то. - И мы его отдали Киту.  Я  вот  не  хочу
летать, а он хочет. И что тут плохого?
   Но Уинтерс быстро подавил враждебность.
   - Ничего плохого не было бы, - сказал он, - будь у  нас  неограниченный
запас хронина. Но его нет. Ведь так, Кит?
   - Да, - спокойно сказал Кит. - Совсем немного осталось.
   В глазах Уинтерса, смотревшего  на  Кита,  отражался  огонь  костра,  и
трудно было разобрать их выражение. Но голос его звучал тяжело.
   - Кит, я знаю, что для тебя значат эти  путешествия.  И  мне  очень  не
хочется делать тебе больно. Но этот хронин нужен нам. Всем нам.
   - Для чего? - Это уже спросил я.  Мне  и  самому  хотелось,  чтобы  Кит
отказался от хронина, но отбирать его - это уж дудки. Не позволю. -  Зачем
нам нужен хронин?
   - Хронин - это не машина времени, - сказал Уинтерс. - Это лекарство для
памяти. А есть множество вещей, которые мы обязаны вспомнить. -  Он  снова
оглядел сидящих. -  Кто-нибудь  из  вас  работал  в  больнице?  Санитаром,
скажем? Ладно, потом выясним. Наверняка кто-то работал, группа-то большая.
И они кое-что видели. Где-то там, под  коркой,  у  них  лежат  знания,  те
самые, что нам нужны. Готов поспорить,  некоторые  из  вас  занимались  на
разных курсах и выучили там массу полезных вещей. Но много ли вы  помните?
А с помощью хронина можно вспомнить все. Может, кто-нибудь когда-то учился
делать стрелы. Или среди